Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2008
Егор Сергеевич Фетисов родился в 1977 году в Ленинграде. Окончил филологический факультет (1999) и аспирантуру СПбГУ (2002). Преподает немецкий язык в консерватории и в Норвежском университете. Публиковался в журналах “Нева”, “Молодой Петербург” и др. Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
Жизнь дала ипотеку, теперь собирает проценты,
Ничего не оставив на щедрый духовный кутеж.
Забирая идеи, мечты, ожиданья, моменты…
И никак не уменьшить, никак не отсрочить платеж.
Ей не нужен ни банк, ни ячейки, ни клятвы, ни опись —
Всё от смерти до смерти, один тут на всех договор.
Только я не припомню, откуда под ним моя подпись.
Ей ведь тысячи лет, ветер времени свиток истёр.
Но узор на пергаменте я узнаю все же сразу,
Каждой трещиной он повторяет извилистый мозг.
И все тысячи лет составляют единую фразу,
Но прочесть эту фразу никто так пока и не смог.
И не зная условий, гарантий в руках не имея,
Кто-то лоб осеняет. Младенец в купели кричит.
Кто-то строки бормочет, читает, и пишет, и мелет,
И муку высыпает, и снегом прохладным лежит.
Только все это зря, не проникнуть в сплетение трещин —
Полагаться на случай, во всем доверяться звезде.
Нам ведь каждому путь, пусть не лучший, но личный — обещан.
И шагать по нему, а не сиднем сидеть в борозде.
А пока он ведет, и ландшафт, как всегда, одинаков,—
Разве ветер дохнёт на другом от меня берегу —
Я всё время учусь пониманию шифров и знаков,
Но ту самую фразу понять, как и все, не могу…
* * *
Очистив день от всякого хлама и прелых листьев,
Воспоминаний о людях, глупых и склонных к корысти,
От старых тетрадей и прежних знаний очистив,
Ни о чем не скорбя,
Очистив его от книг, нераскрытых даже,
Очистив его от опыта и от стажа,
От всех, кто милее, и всех, кто гаже
Тебя,
Я сожму пустоту зубами, квадратик тугой ириски,
Мы будем с тобой одни в этом недлинном списке.
Ещё томик стихов и бутылка виски.
Виски — любой.
И речи совсем не идет о пьянстве,
Просто ветер принес из далеких странствий
И оставил в нашем с тобой пространстве
Любовь.
* * *
Эйнштейн показывает мне tongue
Или, скорее, Zunge,
Как какой-нибудь панк, —
Седовласый Junge.
Знает, что всё относительно,
Ношено, невыносимо,
Знает, как неубедительна
Розовость щек без грима.
Осень на втором месяце,
Кажется, подошли воды.
По-моему, каждый тут взбесится
Относительно этой погоды!
Скорее бы материк
покрылся белым,
показывая язык
всем недозрелым,
опавшим в соседний сад
и там гниющим.
Скорее бы листопад
стал вопиющим —
чтоб не пройти мимо!
Чтобы по всем газетам!
Как ношено, невыносимо,
Невыразимо всё это…
Сан-Микеле
И. Бродскому
Зимнее солнце наносит мазки акварели,
К острову правит Вергилий железный свой борт;
Чайки молчат, не тревожа покой Сан-Микеле,
На горизонте пыхтит озабоченный порт.
Всё, отвалил vaporetto от пристани шаткой,
Смех унося на Мурано, в края мастерских.
Стены раздвинулись, нас пропустили украдкой,
Ветер с залива вошел вместе с нами и стих.
Бродский? Могила? Не знают… Не видели что-то…
Только фамильные склепы и чужесть имен.
Слева покоится с миром морская пехота,
И обозначен на схемах ее легион.
Бродский. Иосиф. Находим плиту еле-еле.
Joseph. Ветвится могила зеленым кустом.
Тихо, красиво на кладбище тут, в Сан-Микеле,
Так словно нет ни тогда, ни сейчас, ни потом.
Так ниоткуда с любовью… Куда? В мартопреле…
Словно у слова есть вектор, оно и ведет.
Зимнее солнце ложится в ладонь Сан-Микеле,
Но неизвестно, где зимнее солнце встает.
Нет ни креста, ни лица, ни его силуэта.
Камень могильный расплеснут в траве молоком.
Странное чувство — стоять у могилы поэта:
Будто он рядом, а ты далеко-далеко…
Госпиталь
В палате все со сломанными пятками,
И только я со сломанным плечом.
Рука пестрит где швами, где заплатками —
От гипса, как потертым сургучом.
Здесь все свое и все-таки чужое,
Чужая даже правая рука.
Очнешься вдруг, подумаешь: “Ужо я!”
Ан нет, штаны не застегнуть пока
Без посторонней всесторонней помощи.
Хирург пройдет: “Ну как? Лежи, лежи…”
И мы лежим, как порченные овощи,
И тренируем мускулы души.
А в мире между тем опоссум новый,
Науке неизвестный мелкий вид;
Зачем-то лед залили на Дворцовой,
Но Эрмитаж пока еще стоит.
“А Пиотровский просто трусит, баба!
Колонна, может быть, не упадет.
Давайте спросим мнение прораба.
Не этого! Другого! Идиот!”
Стоял бы, как и все, в ворчливой пробке,
А не лежал под каплями из банки.
Суставы хрупки, начинанья робки,
А организмы, как известно, krank’и.
Сосед мой, Алексей, свалился с крыши,
И вместо пятки — полкило металла.
(Опоссум, кстати, клёвый, меньше мыши,
Понятно, что наука прозевала.)
Так вот, решетку ставил против татей,
И сверзился, и угодил на шифер.
Теперь полгода пролежит в кровати,
Поближе пододвинув калорифер.
Во всех нас что-то есть-таки смешное,
Опоссумное: мы ночные звери.
Во всех нас что-то ночью тупо ноет
И хитро смотрит в щёлку старой двери.
И мы, друг другу предложив “Кетанов”,
Как девушке букет при первой встрече,
Чуть теплимся, как кладбище титанов,
Которых только время чем-то лечит.
А что припасено в его аптечке —
Какие средства, мази, порошочки…
За Васю дочка где-то ставит свечки —
В монастыре у Васи где-то дочка.
Он в ночь перед хирургами молился
(Ведь тоже пятки! Только обе сразу):
Монтажник, кладка свежая, свалился.
Теперь титан и спицы по заказу.
Мне не спалось, я думал: Бог — он выше,
Он видит, как мы ничего не можем.
И маленький опоссум, меньше мыши,
Ему, быть может, чуточку дороже…
* * *
Все кончено. Последний звук упал
В копилку Космоса, минуя уши.
Симфония, как раненый финвал,
В агонии вздымается на суше.
В последний раз, изогнутым мостом —
Через стихию недовыраженья,
Уже не бьет хвостом,
Без стона, без движенья.
Как будто в спину воткнутый гарпун —
Знак бесконечности природы.
И лишь из глаз, бездонных двух лагун
Вдруг скатятся две ноты. После коды.
Разговор
Слова не долетают.
По губам
читаю смысл.
Чеширский кот,
что скажешь мне
перед дорогой?
Мур-р…ашки по спине
от тишины
хоть полстакана грога
плесни
в живот
тоска пройдет…
Но до весны
так далеко
ты в рукопись мою
вписал свои слова
мур-р-р… а ты скажешь,
мне ж было дорого
как мало что мне дорого теперь
когда твоя улыбка догорит
в моем кривом воображенье
скажи тем, кто придет
ребенок спит
он съел варенье
перед сном и спит
вы слышите дыханье?
допей вот грог; стаканы я помыл
исчезнем оба по команде три
но ты потом не говори
что я когда-то был.