Рассказ
Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2008
Анна Русских проживает в Петербурге, о себе говорит коротко: “Я — Женщина”.
1.
Маша стояла на остановке уже сорок минут. Ноги в тонких полусапожках промокли, нос покраснел и начал хлюпать, а автобуса все не было. Маршрутные такси подходили одно за другим, поглощали толпу в виде длинной очереди, отъезжали, народ то прибывал, то словно растворялся, а Маша все стояла. И зачем только она купила на целый месяц карточку, если придется ехать на маршрутке? Руки оттягивала тяжелая сумка с продуктами, устали и промокли ноги, декабрьская питерская промозглость пробирала до костей. Маша еще попереминалась немного, потопталась на месте и, не выдержав, села в очередную маршрутку.
Уфф! С облегчением плюхнулась на сиденье. Даже не верится, что сидит, что тепло. Тонкие сапожки на высоком и неустойчивом каблуке хотелось скинуть, зря она их надела сегодня, зря. А все из-за дня рождения Кати, который отмечали сегодня после работы в кабинете заведующей. Девчонки на работу пришли все расфуфыренные, хоть мужского пола и не присутствовало на импровизированном банкете, но так уж у них было принято — отмечать дни рождения сотрудниц по полной программе! Маше не хотелось отставать, вот и вырядилась, как девушка.
Работала Маша в городской библиотеке уже немало лет, коллектив был чисто женский, сплоченный, взрослый, и традиции поддерживались из года в год. Вот и сегодня накрыли в кабинете заведующей стол, пили, поздравляли, произносили тосты, подарили Кате хрустальную вазу от всего коллектива. Маше эти застолья не нравились, ей было жалко бесполезно потраченного времени, и, сидя за красиво накрытым столом, она думала о домашних делах, которые ждут ее сегодня, о стирке, мытье полов, глажке белья, о грязной посуде, которая никогда не убывала из раковины, сколько ее ни перемывай.
Маша согрелась, расслабилась под негромкую музыку в салоне маршрутки, глаза стали слипаться. Хорошо ехать в маршрутке, хотя и недешевое это удовольствие, при Машиной зарплате библиотекаря это просто непозволительная роскошь, но дороже обойдется, если она заболеет и возьмет больничный лист. А болеть она не любит, болеть — значит, не выходя из дома, делать те же самые бесчисленные дела, которые никто, кроме нее, не видит и работу ее не ценит. Хотя в библиотеке всегда было холодно, гуляли сквозняки и все библиотекари, включая и заведующую, ходили с хроническими насморками, Маша всегда стремилась туда, прочь от домашней рутины.
Вот муж Виктор любил сидеть по больничному. Брал его и по болезни, и без причины довольно часто: то чувствовал усталость, то после праздников был не в состоянии сидеть за рулем, то по причине длительного запоя. Врачи не смели отказать ему и взять на себя ответственность: как-никак водитель рейсового автобуса — работа ответственная, и случись что, отвечать пришлось бы врачам.
Не спать! До дома уже недалеко, вот приедет, отдаст сумку с продуктами мужу с сыном, пусть сами накрывают на стол, а сама — в горячую ванну и на диван!
— Уууу, мамочка наша пришла, девочка наша, Машенька!
Виктор, как обычно, был приторно нежен и ласков. Принял сумки из рук, поцеловал в щеку и отправился на кухню готовить ужин. Он как раз был на очередном больничном, что очень раздражало Машу: скоро Новый год, предстоит много расходов на подарки и на праздничный стол, а по больничному Виктор получит лишь две трети от зарплаты, к тому же с опозданием. А поэтому в душе накапливалось недовольство мужем, и слащавое, нежное отношение к ней не гасило его, а, наоборот, еще больше разжигало.
— А Славик дома? — Маша с удовольствием стаскивала с себя узкие сапожки на высокой шпильке. Нарядную блузку повесила в шкаф и с наслаждением надела теплый мягкий халат.
— Сказал, что пошел в компьютерный клуб, — откликнулся из кухни муж.
— Откуда у него деньги на клуб? Опять ты дал?
— Не давал, говорит, что ему там бесплатно позволяют сидеть, друзья у него там работают.
В душе у Маши снова поднимался бунт. Ну как он может верить в это? Кто сейчас так просто кому-то что-то дает, без денег?! Удобно ему, закрыв на все глаза, делать вид, что все в порядке, все благополучно: жена на работе, вовремя вернется с продуктами, любящий и воспитанный сын в Интернет-клубе, поиграет там в стрелялки-догонялки и вернется домой. Разве не вместе они смотрели передачу, где рассказывалось про некоторые интернет-кафе, где мальчикам продавали наркотики?
Маше не нравилось долгое отсутствие сына бог весть где. Не однажды она видела его в подозрительно возбужденном или, наоборот, заторможенном виде. Славик отнекивался, говорил, что ей просто показалось или что выпил немного пива с друзьями. Маша начинала тормошить Виктора, чтоб больше уделял сыну внимания, брал бы его везде с собой, чтоб занялись наконец ремонтом машины, которая уже полгода безнадежно гниет во дворе. Но Виктор не реагировал на ее просьбы. Заявлял: “Взрослый он уже парень! Самостоятельный! Пусть делает что хочет и сам думает, как жить дальше. Я в его возрасте уже в мореходку поступил, жил взрослой жизнью”.
Славику недавно исполнилось шестнадцать, он учился в десятом классе и собирался поступать в Лицей информатики и компьютерной техники, вот и пропадал все время после школы в Интернет-клубе. Купить бы компьютер, пусть бы сидел дома, но денег не было, а главное — и не предвиделось в ближайшее время никаких поступлений. Вся зарплата расписана далеко вперед: накопились задолжности за квартиру и за свет, которые хотелось погасить в ближайшее время, не начинать же Новый год должниками. А еще предстояла замена устаревшей сантехники — от всего этого голова у Маши шла кругом.
Приняла горячую ванну и совсем расслабилась. Даже есть не хотелось. Виктор принес поднос с ужином, но Маша отказалась, пригрелась на диване и задремала. Даже сон увидела. Будто стоят они с сыном в вестибюле метро, пусто вокруг, тихо, гулко, народу — никого. Подошел поезд, Славик вскочил в вагон, и двери тут же захлопнулись. Она попыталась их раздвинуть, но не хватило сил, и поезд уже отходил и все отдалялся, а она так и осталась стоять одна.
Проснулась словно от толчка. “Где Славик? Неужели еще не пришел?” Вскочила, бросилась в маленькую комнату. Диван, аккуратно заправленный, пустовал. Часы на стене показывали два ночи. Набрала номер его мобильного, услышала короткие гудки. Муж спал тут же, на разложенном кресле. Маша растолкала его: “Где Славик? Он звонил?” Виктор сонно пробормотал: “Нет, не звонил. Ну что ты дергаешься, придет, никуда не денется. Этот клуб всю ночь работает”. Маша прилегла снова, но поняла, что расслабиться уже не сможет. Встала и начала одеваться.
2.
Интернет-клуб находился недалеко от дома, где жила Маша. А жила она в обычной хрущевской пятиэтажке в Веселом Поселке. Гиблое, небезопасное место, скучный, безликий микрорайон между Дальневосточным, Народной и Большевиков. Вышла из подъезда в темноту и промозглость. Тихо, пустынно, легкий снежок припорошил дорожки тротуаров. Где-то в глубине двора сработала сигнализация машины, замигали фары, резкие переливы огласили пространство. Большая черная птица (ворона?) пролетела над самой головой, напугав Машу, которая и без того вздрагивала от каждой тени. С тревожно бьющимся от страха сердцем, но благополучно миновав несколько темных дворов, вышла на широкий и ярко освещенный Дальневосточный. Направилась к высотке, в которой находится Интернет-клуб.
“Только бы Славик был там!” — твердила про себя Маша.
Волновалась за сына она постоянно, страх за него был у нее в крови и не оставлял ни на минуту от самого его рождения. Расслабиться не получалось: пока был маленький — часто болел. Когда пошел в школу, подолгу оставался дома один, и контролировать его Маша не всегда могла, так как, кроме основной работы библиотекарем, еще подрядилась мыть полы в этой же самой библиотеке. Она не могла отказаться от дополнительного заработка, почти удваивавшего ее маленький оклад. И с сыном приходилось общаться больше по телефону. А за этот последний год он и вовсе вышел из-под ее контроля. Жил какой-то взрослой, непонятной ей жизнью, подолгу пропадал неизвестно где, неизвестно с кем, все чаще лгал даже в мелочах. Мобильные телефоны постоянно терял, так что Маша уже отчаялась покупать ему новые.
Вот и сейчас чувство страха за сына гнало ее этой зимней ночью в холод, темноту и промозглость. Найти! Вернуть домой! Чтоб рядом, чтоб хоть на какое-то время успокоиться, согреться, уснуть безмятежно и сладко, как в детстве.
Быстрым шагом направлялась к заветной высотке, снежок скрипел под ногами, чистый, морозный воздух раскраснел щеки, еще немного, совсем рядом, пройти вдоль дороги, свернуть в глубь жилой зоны, подняться по ступенькам, и она у цели.
Неожиданный звук притормозившей рядом машины заставил вздрогнуть Машу, она интуитивно повернула голову и увидела двух ухмыляющихся восточного типа молодых мужчин, которые, кивая и жестикулируя руками, приглашали ее сесть к ним в авто. Сердце бешено застучало от страха и волнения, Маша прибавила шаг, машина медленно двинулась следом за ней, мигая фарами и клаксоня. До заветной высотки оставалось всего ничего, но улица была пустынна, ни одной живой души, и дома от дороги находятся далеко, кричи не кричи, никто не поможет. Вот выскочат эти двое из машины, затащат ее, увезут бог знает куда, изнасилуют, убьют… Маша почувствовала себя маленькой и беззащитной, одинокой в этих каменных джунглях, где так холодно и страшно и некому за тебя заступиться.
Свернула раньше времени с тротуара и почти бегом кинулась к высотке, не оборачиваясь, с бешено стучащим сердцем и со слезами, подступившими к самому горлу. Взбежала по ступенькам, нажала на звонок рядом с плотно закрытой железной дверью и замерла. Тишина, никто не открывал, но никто, по-видимому, и не гнался за ней. Еще и еще давила на кнопку звонка, и наконец дверь распахнулась. Перед Машей стоял охранник, рослый и лысоватый мужчина в форме и даже с кобурой на широком ремне.
— Вам что? Здесь компьютерный клуб. — Как бездушный шкаф, нависая над ней, преградил путь внутрь.
— Я знаю, я за сыном пришла, он должен быть здесь. Разрешите, я войду и заберу его.
— Посторонним сюда нельзя, тем более — ночью. Так что ничем не могу помочь, дамочка.
— Я не посторонняя! У меня здесь сын, он еще несовершеннолетний. Его Славик зовут, Слава Голицин. Его здесь знают. Прошу вас. — Маша в отчаянии умоляла грозного охранника, который, по-видимому, наслаждался своей ничтожной властью.
— Минуту.
Ушел, прикрыв за собой дверь, и вскоре вернулся, качая головой.
— Здесь нет ни одного Славика.
— Но позвольте мне войти, пожалуйста, я знаю, что он должен быть здесь! Мы с мужем не спим, волнуемся, ведь ему завтра, ой, то есть уже сегодня, в школу.
Неумолимый охранник сжалился наконец, и заветная дверь распахнулась. Внутри царил полумрак. Уютно светились экраны мониторов. Удивительно, но в третьем часу ночи народу в клубе находилось много, и почти все компьютеры были заняты. Маша сразу поняла, что охранник не обманул ее и сына здесь не было. Пройдя вдоль кабинок, за которыми сидели в основном подростки, ровесники Славика, Маша растерянно извинилась и вышла на улицу в холод и промозглость.
Куда идти? Маша потопталась еще немного у двери клуба и направилась обратно, к дому.
Издали увидела, что их окно в большой комнате светилось мягким, приглушенным светом, значит, Виктор не спал.
— Ну где ты ходишь, ночь-полночь за окном. Дома он уже, дома! Говорил же, никуда не денется, придет! Что же ты мобильник-то не взяла?! — недовольный голос сонного мужа.
Маша заглянула в маленькую комнату. Диван разложен, Славик спал (или делал вид), уткнувшись носом в подушку.
Господи, как хорошо! Все дома, все на своих местах. Часы на стене показывали половину четвертого. Маша расстелила, как положено, постельное белье на расправленный диван, наконец-то можно и поспать нормально.
Только задремала, почувствовала, что Виктор лег рядом. Ворочался, кряхтел, потом начал опасно прижиматься, скользить руками по ее телу. Делала вид, что спит, надеялась, может, сжалится все же, оставит ее в покое, ведь и спать-то осталось всего ничего, скоро Славика в школу провожать, завтрак готовить, а потом на работу самой собираться, ой, Господи.
Но руки Виктора были все настойчивее и требовательнее, надежда на сладкий и безмятежный сон так и оставалась несбывшейся мечтой, и ее безропотное молчание было воспринято, очевидно, за непроизнесенное “Да”, потому что вскоре Маша ощутила, как Виктор вошел в нее и медленно, но постепенно ускоряясь, начал “пилить” ее молча, а потом с приглушенным рычанием. Маша словно сжалась, стараясь перетерпеть, переждать, ну вот еще немного, еще несколько минут, и все кончится. Господи, когда же это прекратится! Маша терпела, терпела еще, терпела еще и еще, потом еще чуть-чуть, потом чуть-чуть и еще, ну вот, уже вот, ну, наверное, еще минуту, последнюю минуту… но нет, нет и нет…
— Я не могу больше!! Не могу! Оставь меня в покое!
Вскочила, вырвавшись из объятий Виктора, бросилась на кухню. В душе все кипело, возмущалось, не примирялось, просило выхода. “Я не хочу! Не хочу! Оставь меня!” Ее всю трясло. Дрожащими руками открыла шкаф, достала корвалол, накапала, выпила, села за кухонный стол, все еще дрожа от нервного озноба.
Виктор вышел на кухню мрачный, закурил. “Иди, Маша, спи, больше не трону тебя”.
И правда, сидеть так на кухне не было смысла, и Маша вернулась и легла. Но расслабиться уже не получалось. И чего на нее нашло, чего она взбунтовалась?! Не могла потерпеть немного, как терпела раньше. Похоже, Виктор не на шутку испугался, никогда он не видел свою жену в таком состоянии, всегда она была покладистой, неконфликтной, и вот взорвалась.
Не спалось, сердце все еще трепыхалось, как у зайчонка, и Маша, чтоб успокоиться, стала вспоминать те прекрасные времена, когда они с Виктором любили друг друга и когда наслаждаться друг другом для них не было обычной рутиной.
Встретились впервые они на вечеринке у общих знакомых, Виктор пошел провожать Машу, да так и остался у нее дома. Маше тогда было очень тоскливо одной в комнате на улице Марата. После смерти бабушки, с которой она жила с самого рождения, ей было одиноко и страшно в коммуналке с соседями-алкоголиками. А родителей Маша и вовсе не помнила.
Виктор показался ей таким надежным, сильным, умным. Он ходил в море штурманом на танкерах, такой отважный моряк, овеянный солеными ветрами и дальними странствиями. К тому же был старше ее на десять лет. Виктору она показалась маленькой беззащитной девочкой, не красавицей, но такой милой и родной, что они поженились через месяц после знакомства. Какое было прекрасное время! Виктор уходил в море на неделю, месяц или два. Возвращался ненадолго, и снова в море! Привозил ей заморские подарки, экзотические фрукты, она каждый раз со слезами провожала его в море и ждала, ждала, отправляя радиограммы одну за другой о том, как любит и как скучает.
Когда родился Славик и начал болеть, Маше одной стало трудно справляться с ним, и Виктор, бросив хорошо оплачиваемую и уважаемую работу, списался на берег, устроился водителем автобуса. Новая работа была не по душе, он все время вспоминал море и начал мало-помалу обвинять свою жену в том, что лишился любимого дела. Денежные накопления тоже быстро иссякли после того, как они обменяли Машину комнату на Марата на отдельную двухкомнатную квартиру в Веселом Поселке. Да еще и машину зачем-то купили “шестерку”, которую Виктор водил мало по причине занятости на работе, а за последние два года она начала так сыпаться, что никаких денег на ремонт не хватало. Продать ее за бесценок муж отказывался, вот и стоит, гниет теперь их “шестерка” во дворе без присмотра.
Опять мысли скатились от приятных воспоминаний к сегодняшней рутине, и, чтоб согреться и успокоиться, Маша стала вспоминать их свадьбу, рождение Славика, то чудесное время, когда она купалась в любви во время их коротких встреч между рейсами. О завтрашнем дне тогда не думала, денег всегда хватало, тем более что Маша привыкла быть экономной и бережливой. Шло время, Виктор уже не уходил в море, был постоянно с ней, и она словно заново открывала его для себя. Быстро поняла, что слово “люблю” и разные ласкательные имена, которыми он ее щедро осыпал, были всего лишь пустым звуком. Не было больше надежного, крепкого и сильного штурмана, все чаще она видела в своем муже мягкотелого, ленивого, безвольного и любящего выпить мужчину. А самое страшное, что Славик рос все более похожим на отца, не только внешне, но и характером, перенимая его привычки, его безволие, слабохарактерность, пренебрежительное и неуважительное отношение к женщине, привычку много говорить, но не держать слово. И Машина женская проницательность, и интуиция говорили ей, что если сына не держать в крепких ежовых рукавицах, то жди беды!
Нет, опять она о плохом, неправильно это! Хороший у нее сын, очень хороший, добрый, замечательный, способный мальчик! А муж! Тоже замечательный, и не его вина, что она устала за день на работе, что сидела на этом скучном банкете, что помчалась среди ночи искать Славика!
Резко зазвонил будильник, значит, уже утро, половина восьмого, а она-то думала, что до утра еще долго, вроде и не спала вовсе. Полежала еще немного, понежилась и встала готовить Славику завтрак.
3.
В библиотеке в первую половину дня народу почти не было. Маша написала письма должникам, потом навела порядок в отделе литературоведения. Потом оформила стенд о любовной лирике, отпустила трех посетителей и села с журналом почитать, уделить время самой себе. Казалось бы, чего проще — уделить себе совсем немного времени, но для Маши это была непозволительная роскошь. Принадлежать себе — она и вовсе не знает, что это такое. Даже когда принимала ванну или наводила макияж, мысли ее постоянно крутились вокруг семейных проблем.
В толстом питерском журнале нашла роман “Женщина, которая все делала не так”. Хм, интересно, что значит “все делать не так”? В романе рассказывалось о женщине, оставшейся без мужа, у которой не было детей и которая, погоревав с год, ударилась во все тяжкие. Маша всегда с сочувствием относилась к таким женщинам, одиноким и несчастным, как ей казалось. Она всегда помнила, как ей было тоскливо одной, без бабушки, она плакала по ночам, не радовали ни подруги, ни коллеги по работе.
И вот сейчас задумалась: а она все делает так? Вроде всегда стремилась к тому, чтоб дома был порядок, чтоб чистые рубашки у мужа и сына, чтоб тепло и уют. И все равно чем старше становилась, тем больше ощущала что-то не то в своей жизни, недовольство собой, недовольство Виктором, а страх за Славика только усиливался. Все чаще хотелось сбежать от всех проблем, просто побыть самой собой и с самой собой наедине. Почитать хорошую книгу, посмотреть хороший фильм. А выспаться? Выспаться безмятежно и спокойно, как в детстве?! Так немного ей нужно. Будет ли когда-нибудь это? И почему так не хочется идти домой?
Уже ближе к вечеру заведующая принесла коробку с новогодними украшениями, гирляндами, лампочками, мишурой, и Маша с радостью согласилась задержаться, чтоб оформить библиотеку, придать ей праздничный вид. Развешивала мишуру, ставила в вазу пушистые еловые ветки с шишками, так восхитительно пахнущие лесом, детством, ожиданием чуда, и вспоминала, как они с мужем и сыном раньше сидели и клеили из разноцветного картона, орехов и фольги игрушки на елку. Как было весело, забавно! Самодельные игрушки и сейчас лежат вперемешку со стеклянными где-то на антресолях. Вот купит Виктор елку в ближайшие дни, и они снова сядут все вместе мастерить игрушки. У Маши вдруг поднялось настроение, то ли от воспоминаний этих приятных, то ли от мишуры и гирлянд новогодних, но собиралась домой она в прекрасном расположении духа.
“Ай, была не была, зайду в магазин и потрачу деньги на разные вкусности”,— решила она, выходя с работы в морозный сиреневый питерский вечер. В ближайшей кондитерской накупила разных экзотических печений, и халвы, которую любил Виктор, и любимые пирожные Славика, а для себя взяла (о, ужас! непозволительная роскошь!) чернослив в шоколаде, о котором мечтала с незапамятных времен. И даже толпа в метрополитене не испортила ей настроения, а автобус, так тот сегодня подошел сразу, и не нужно было садиться в маршрутку. Все складывалось как нельзя лучше. И даже Славик оказался дома!
Не было Виктора, но Маша знала, что, скорее всего, он ушел в поликлинику продлевать больничный лист, а значит, должен вернуться с минуты на минуту, так как время было позднее. Быстро навела порядок в комнатах, отправила сына выбросить пакеты с мусором, вымыла на кухне раковину, почистила плиту, протерла полы, открыла форточки, чтоб проветрить квартиру, и села на диван, довольная собой. Вот как быстро и ловко она научилась наводить порядок. Сейчас примет душ и накроет на стол.
Сын уже вертелся на кухне. Объяснения по поводу ночи у них состоялись утром.
— Расскажи, где пропадал. Знаешь, что я тебя искать ходила?
— Ну, ты даешь, ма! Ходить ночью в нашем районе, как только в голову такое пришло! Чего за меня волноваться, я же взрослый, все понимаю, мы у Толяна сидели дома, в стрелялки играли. В клубе админ новый, он мне не дает сидеть на халяву.
— Ты мог бы позвонить! Признавайся, опять мобильный потерял?
— Ой, ма, ты же не понимаешь, как заиграешься, так обо всем забываешь, ночью опомнились, и я сразу домой помчался. А мобилу просто зарядить забыл.
— Сын, прошу тебя после одиннадцати быть дома. Если задерживаешься — звони!
Вот так, он, оказывается, заигрался и даже не ведал, сколько страхов ей пришлось пережить за эту ночь.
— Ма, а че это у тебя здесь в коробке, пирожные?
— Ага, потерпи немного, сейчас ужин будет, папа придет, все вместе сядем за стол.
— А это что, конфеты? Можно одну?
Виктора все не было. Уже был готов ужин: плов с курицей, салат, печенья, пирожные и халва в вазочке, и чайник вскипел, но муж задерживался. “Господи, ну что такое, уже и поликлиника закрыта давно, где он ходит?” Славик поужинал, ушел к себе в комнату смотреть телевизор, Маша все сидела на кухне. Потом перекусила понемногу того и другого, вымыла посуду, замочила белье для стирки, потом навела порядок в шкафу у Славика, приготовила ему свежую рубашку, свитер. Хотела перегладить постельные комплекты, но передумала, отложила это нудное занятие на завтра, включила телевизор и только прилегла на диване, как услышала, что явился муж. Уже по тому, как он долго гремел ключом в замочной скважине, долго и тяжело топтался в прихожей, вздыхая и кряхтя, Маша поняла, что он был пьян. Сердце тревожно забилось, ей захотелось сжаться в комочек или убежать из дома: пьяного мужа она панически боялась жутким, животным страхом.
Из прихожей еще какое-то время доносились топот, вздохи, бормотанье, потом все стихло. Маша знала из опыта, что пьяного мужа лучше не трогать и на провокации скандалов не поддаваться, тогда есть шанс, что Виктор побубнит, погрозится, помотается по квартире, руша все на своем пути, разобьет пару тарелок на кухне, стекло какого-нибудь шкафчика и, успокоившись, уснет тяжелым, тревожным но долгим сном. Но сегодня все стихло подозрительно быстро, лишь с кухни изредка доносились тяжелые вздохи и невнятное, пьяное бормотанье. Маша еще подождала немного, ничего не происходило, и она понемногу успокоилась. В комнату заглянул Славик, прижав палец к губам, прошептал: “Он на кухне сидит”.
— Малыш, иди спать.
Славик бесшумно вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Бормотанье на кухне не стихало, наоборот, становилось громче. Послышался мат, за ним громкий выкрик: “Сука, я тебе покажу └оставь меня“, ты узнаешь, как отказывать мне! Ты кто? Жена! Будешь делать, что я скажу!”
Послышались тяжелые шаги, дверь в комнату распахнулась, в следующую минуту сорванное с Маши одеяло полетело на пол.
— Сука! Отвечай! Будешь мужа любить?
— Витя, не шуми, ты соседей разбудишь, Славик уже спит.
— Ты, сука, мне всю жизнь испортила! Я бы сейчас капитаном был! В море ходил!
Неожиданно Виктор сел рядом и расплакался.
— Я море люблю, море! Как ты не понимаешь!
— Витя, успокойся! Разве я против? Сходи завтра в порт, может, там требуются штурманы. Уверена, что требуются!
В душе у Маши блеснула надежда: вдруг и правда сможет устроиться снова штурманом? Или хотя бы простым матросом! Уйдет в море, бросит пить, а они со Славиком здесь вдвоем останутся, как было бы хорошо, спокойно.
— Дура ты, дура! Куда я уйду от вас?!
В следующую минуту муж навалился на нее всей массой, дыша перегаром, и, продолжая бормотать что-то невнятное про море, как-то по-будничному, привычно, словно она бездушная кукла, срывал с нее одежду. Маша вся сжалась, в душе поднимался протест, она не хотела его! Не хотела близости с ним, не хотела до такой степени, что казалось, умерла бы лучше! Но только представила, что он ударит ее, поднимется шум, прибежит Славик, начнется драка, как было не однажды, начнут звонить соседи и в дверь, и по телефону, а на работу она придет в синяках, заплаканная; представила это и, сжав губы до крови, зажмурив глаза, решила терпеть, терпеть, терпеть. Из ее груди уже вырывались непроизвольные рыдания. Хотелось скинуть с себя эту тушу, этот пьяный, животный кусок мяса, терзающий ее, разрывающий ее душу на части.
— Она еще и рыдает! Радовалась бы, что ебут тебя, сука! Ты же уебище, кому ты нужна, уродина!
Когда все было кончено и муж захрапел с открытым ртом как будто еще до того, как тяжело отделился от нее, Маша встала и вышла из комнаты.
4.
Днем на работе она ходила сонная, но, как назло, народу было больше обычного, ни передохнуть, ни выпить чая.
“Машенька, что с тобой?” — спрашивали заведующая и другие сотрудницы. “Ничего, просто не выспалась”. Жаловаться Маша не умела и свои семейные тайны никому не выдавала. Ей казалось, что все женщины вокруг такие благополучные, счастливые, у всех все замечательно и только она, у которой пьет муж, не любит ее, бьет, она, сын которой постоянно лжет, пропадает ночами неизвестно где, только она одна такая несчастная! Это так стыдно — быть несчастной и нелюбимой, значит, причина в ней, не смогла устроить свою жизнь и жизнь близких людей как следует, она просто дрянная и гадкая женщина, если не нужна никому, ни ее заботы, ни ее преданность, ни любовь!
Под каким-то предлогом осталась в библиотеке дольше всех, забилась в угол на кресло и некоторое время сидела так, тупо глядя перед собой. Потом взяла блокнот и на одном дыхании записала в него стихи, которые весь день зрели в ее голове. С ней это и раньше бывало в минуты отчаяния: вдруг брала ручку, бумагу и писала стихи, плохие или хорошие, оценить было некому, так как Маша их никому не показывала и даже не сохраняла. Зачем? Это и не стихи даже, а так, крик, вырвавшийся из самой души.
Что случилось, никак не понять мне, заблудилась и сбилась с пути,
Как дорогу к покою и счастью, как уверенность мне обрести?
Почему так тоска меня гложет, почему так печален рассвет,
Кто понять, разобраться поможет: где лежит, затерялся ответ?
Но ведь есть же он где-то, ведь есть же! Только как мне его отыскать?
Боже, дай мне терпенье и мудрость не свернуть, не упасть, не устать!
Идти домой не хотелось. Если б можно было остаться здесь на всю ночь! Так тихо, так спокойно, уютно, стеллажи с книгами сочувственно и грустно смотрят на нее корешками книг. Нет, все же нужно идти. Маша оделась и вышла в вечернюю городскую предновогоднюю суету.
Улицы переливались от разноцветной иллюминации, нарядные елки сверкали гирляндами огней. Но Маше больше нравилось разглядывать праздную толпу, гуляющую без цели в центре города, влюбленные парочки, их счастливые лица, искрящиеся счастьем глаза. Вот двое пожилых иностранцев, он и она, идут, глазея по сторонам, держась за руки, как школьники. Вот парень с растаманскими косичками, схваченными на затылке в хвост, обнимает за плечи женщину, по возрасту явно старше его. А жизнерадостных юношей с девушками не счесть!
Когда они с Виктором бродили вот так в толпе без цели, просто глазея по сторонам на праздничное убранство города, как двое беззаботных влюбленных? Когда шли не спеша, взявшись за руки или обнявшись? Вроде и не было этого никогда! А сейчас сыграть роль двух влюбленных они уже не смогли бы. Маша ясно понимала: Виктора она больше не любит и чувства, которые к нему испытывает, — это скорее неуважение, страх, пренебрежение, потеря интереса, иногда жалость, все что угодно, только не любовь!
У “Ломоносовской”, как всегда, долго ждала автобус. Маршрутки отходили одна за другой, но ее рейсового автобуса не было. Подумала и пошла пешком через Володарский мост. Ледяной ветер пронизывал до кости, с неба летело мелкое крошево в виде дождя со снегом, но Маша как будто не замечала этого.
Почему не радует свет, почему нет блеска в глазах,
Где найти мне простой ответ — на земле или на небесах?
Помоги мне, Боже, скорей, на краю у пропасти я,
Помоги, найди мне друзей, есть же где-то дорога моя?!
Как мне выйти из тупика, где мне силы взять и терпенье,
Не могу я больше так жить, Боже, дай мне души прозренье!
Надоел и замучил быт, так свободы хочется, света,
Боже, скажи, как мне быть, не могу сама найти ответ я!
За какие мучаюсь грехи, почему покоя нет и счастья,
Боже, как прошу я, помоги! Пусть скорее кончится ненастье!
На самой середине моста остановилась, прислонилась к перилам и стала вглядываться в черноту, которая текла и переливалась ледяным свинцом прямо под ней.
Что если прыгнуть туда, вниз, в холодную невскую воду? Маша закрыла глаза и ясно представила себе, как она это делает. Самое сложное — перелезть через перила, они довольно высокие, а Маша хрупкая, маленькая, придется задирать высоко ноги. Но если удастся одолеть эти перила, то обратного пути уже не будет. Прыгнет и будет несколько секунд лететь вниз, всего несколько секунд, но успеет наверняка ужаснуться тому, что она делает! А потом ледяная вода поглотит ее, не сразу, потому что пуховик будет долго намокать и держать ее на поверхности, и сознание еще будет работать, а все домашние проблемы, наверное, покажутся сущими пустяками по сравнению с мучительной и медленной смертью в ледяной пучине.
Маша отпрянула от перил и быстрым шагом направилась в сторону Веселого Поселка. Нет, она все же надеется, что не все потеряно и прямо сейчас ее муж или сын позвонят ей и скажут: “Ну, где ты так долго ходишь?! Мы ждем, скучаем, елку купили и без тебя не хотим наряжать”.
Но никто ей не звонил, ей вообще редко звонили, иногда сотрудницы с работы с просьбой подменить их, иногда звонила единственная подруга из Германии, которая вышла замуж и уже пять лет, как уехала. Нет у нее никого, кроме мужа и сына. Вот у Виктора много друзей, они часто звонят ему, приглашают на дни рождения, зовут на праздники и просто выпить-посидеть. Маша раньше ходила с мужем и сыном на такие вечеринки, где собирались их ровесники, мужья с женами. В основном мужчины были водителями автобусов или такси или слесарями из автосервиса, народ простой, пьющий, и жены их под стать мужьям. Машу они считали скучной, занудной, с которой и поговорить-то не о чем.
Маша любила книги, свою библиотеку, много читала, иногда втайне от всех (и даже от себя) писала стихи о любви, о несбывшихся надеждах, но кому это было нужно, кроме нее? Поэтому иногда отпускала на дни рождения мужа одного, а оттого, что некому было следить за его лишней рюмкой, запои стали повторяться все чаще и все страшнее. Виктор даже стал жаловаться на боли в сердце, и выходит, что виновата во всем опять же она, Маша, такая скучная, никому не интересная, ни выпить с ней, ни поговорить.
Медленно поднялась по ступенькам на третий этаж, постояла у двери, прислушалась. Тишина, ни звука. Открыла и вошла.
В нос сразу ударил ужасный запах, тяжелый запах курева, алкоголя, мочи и еще чего-то отвратительного, словно она вошла не в свою квартиру, а в бомжатник. Бросились в глаза окурки, растоптанные на полу, мусор, пустые пачки от сигарет, словно демонстративно разбросанные по прихожей.
— Ой! Мамочка наша пришла! Девочка наша, Машенька!
Муж пьяный, взлохмаченный, с красными, словно налитыми кровью, глазами, тяжело выбирался с кухни навстречу ей.
— Говори, сука, где шлялась!
Маша была готова к чему угодно, но вывернуться не успела и уже в следующую секунду почувствовала, что схвачена железной хваткой за рукав пальто. Схватил и поволок в комнату, как бездушную куклу, так зверь тащит свою жертву в логово. Рукав затрещал по шву, Маша потеряла равновесие, опору под ногами, упала на пол, но муж продолжал ее тащить, грубо ругаясь матом и не обращая внимания на то, что она больно ударилась о дверной косяк, а потом еще раз об угол шкафа. Маша хотела молчать, молчать, что бы ни случилось, пусть убивает, она не проронит и звука, но крик из ее груди раздался непроизвольно, словно не она это, она не умела так кричать.
— Ненавижу тебя! Ненавижу! Скотина, животное, мразь!
— Неужели голос прорезался? Заткнись, сука, щас убью тебя, шлюха!
Лишь на секунду отпустил ее рукав, и тут же Маша вскочила на ноги, бросилась в прихожую, к двери, муж за ней, но она уже была вне квартиры, в подъезде, а значит, недосягаема для него. Почти скатилась вниз по ступенькам и бросилась вон, дальше от этого дома, от этого чужого, пьяного, жестокого полуживотного существа, который был ее мужем!
5.
У церкви Рождества Христова на Дальневосточном не было ни скамеечки, ни выступа в стене, чтоб присесть. Маше казалось, что здесь она могла бы просидеть всю ночь, как послушная прихожанка, ждущая утренней службы, ощущая себя в безопасности. И уж если замерзнуть намертво, то у монастыря все же приятнее. Но стоять на ногах ей было не под силу, и Маша пошла назад. Зря она не осталась в библиотеке, зря, и ключи в сумочке дома остались. Сейчас спала бы себе сладко, сдвинув кресла, среди стеллажей с книгами. Хорошо, что у заведующей тоже есть ключи и она всегда первая приходит. Кстати, надо бы Кате позвонить, попросить, чтоб подменила ее на завтра, но мобильник тоже остался дома в сумочке.
Маша ясно понимала, что она находится в полном тупике: нет дороги домой и нет завтрашнего дня. Куда идти? Болел висок. Маша приложила к нему комочек снега и увидела, что он слегка окрасился розовым цветом, значит, у нее разбито лицо. Даже на вокзал в таком виде пойти нельзя, чтоб пересидеть в тепле: милиция заберет. Наверное, стоит вернуться на Володарский мост, скинуть пуховик и прыгнуть в ледяную пучину! Несколько секунд, и все будет кончено. Почему же в душе теплится надежда и сознание отказывается принимать этот, казалось, единственный выход?
Маша побрела в сторону своего дома, от усталости еле передвигала ноги. В одном из дворов села на скамеечку, казалось, силы покинули ее, бил озноб, она насквозь вся промерзла. Как холодно, очень холодно…
Сколько она так сидела и, вообще, сколько было времени, Маша не знала, очевидно, была глухая ночь, потому что шум города понемногу стихал, окна гасли одно за другим. Маша вспоминала, как в детстве они, набегавшись и наигравшись зимним морозным днем, заходили греться в парадные. Как давно это было и как все изменилось с тех пор! Парадные закрыты на кодовые замки, детей во дворах, играющих, с санками, с лыжами, просто так резвящихся и играющих в снежки и катающихся с горок, Маша давно уже не видела. Как-то там ее Славик? Что сейчас делает, чем занят? Хорошо, если сидит в компьютерном клубе. А если дома скандалит с отцом? Или с компанией обкуренных подростков? Но странно, почему-то Маше было все равно, очевидно, усталость и холод, пробирающий до костей, сделали ее такой бесчувственной и безразличной ко всему.
Въехавшая во двор машина ослепила ее фарами, проехала мимо и остановилась почти рядом с ней. Вскоре Маша почувствовала прикосновение чьей-то руки, словно кто-то тормошил ее. “Девушка, девушка, что с вами?” Перед ней стоял молодой мужчина, высокий, красивый, в черном пальто.
— Вы же замерзните, почему вы здесь сидите?
— Ничего, не волнуйтесь, я сейчас пойду.
— Но у вас кровь на лице, наверное, вам нужно в больницу?
— Я случайно ударилась. Спасибо вам, ничего не нужно. — Прикрыла ладошкой правый висок.
Молодой человек ушел, машина отъехала на несколько метров и снова затормозила.
— Я не могу уехать, глядя на то, как вы здесь замерзаете, — он снова стоял перед ней. — Садитесь ко мне в машину. Я отвезу вас, куда скажете.
— Спасибо, вы очень добрый, так приятно слышать участие, но я не могу никуда ехать. Мне некуда ехать. С сегодняшнего дня — некуда.
— Ну вы просто рвете мое сердце! Что у вас случилось? Вас муж избил, да?
Маша молчала, потому что не могла говорить, она вдруг поняла, что плачет, слезы душили ее, и сдерживать себя уже не было сил.
— Давайте, давайте вставайте, вот так, садитесь в машину, согреетесь, а там что-нибудь придумаем.
Маша успела разглядеть, что машина, в которую она села, была старой и изрядно потрепанной “шестеркой”, такой же, как у них, даже с виду еще хуже: помята дверь, изъеденный ржавчиной кузов, а левое крыло другого цвета. Но внутри было тепло и уютно и ненавязчиво играла приятная музыка.
— Мне бы позвонить домой. Можно? Я за сына волнуюсь.
Дальше все было как во сне, Маша плохо помнила, как они подъехали к ее подъезду, как Славик вынес ее сумочку и как просил вернуться домой, объяснял, что отец уже спит и безопасен. Маша колебалась некоторое время: остаться дома или ехать в библиотеку, решила все же остаться дома. Приняв горячую ванну, уснула в комнате у Славика, а утром в десять, за час до открытия, уже была в библиотеке и беседовала с заведующей, которая всегда приходила на час раньше.
— Разве же мы не люди, Машенька, разве мы не видим, что у тебя не все благополучно? Ты же такая скрытная, все молчишь и молчишь. Знаешь что: вчера моя сестра уехала в Европу на две недели, на новогодние каникулы. Вот нужно будет цветы поливать, кошку кормить. Хочешь, поживи пока у нее, мне проблем меньше будет.
— Спасибо, Алла Владимировна, я не откажусь от вашей помощи. Вот хотела сегодня в библиотеке остаться на ночь. — Подступивший к горлу комок помешал сказать более длинную речь.
— У нее хорошая квартира, в Гавани, тихо там, спокойно, — продолжала заведующая, перебирая стопку книжных новинок. — Представляешь, полтинник бабе, нашла мужика в Интернете, ровесника, теперь ездят, то он к ней, то она к нему в Бельгию. Вот бы тебе так же, ты же у нас такая хорошенькая и умница! Надежда рассказывает, что дамы в Европе сплошь эмансипированные, а русские женщины на Западе на вес золота, все, даже самые страшные, расходятся на ура.
— Никого мне не надо. Никого не хочу. Стыдно признаться, просто выспаться мечтаю. — Маша сидела за столом, в пальто, безучастно глядя перед собой.
— Даю тебе два дня, чтоб отлежалась, в себя пришла, на тебя же невозможно смотреть! А дальше — новогодние праздники, наши законные выходные, так что десять дней у тебя есть для отдыха. А девочкам нашим скажу, что ты на Новый год к родственникам уехала. Ну, держи! — улыбнулась, протянув Маше связку ключей.
— Спасибо вам, Алла Владимировна! Даже не знаю, как вас благодарить. Девочкам можно и правду сказать, мне уже все равно теперь, а жить с ним больше не буду, это решено.
— Не переживай, все устроится, думаешь, ты одна такая?
— Мне кажется, что одна.
Маша вздохнула, взяла ключи и поехала в чужую квартиру на Васильевский остров в Гавань.
6.
Спала весь день и всю ночь, приходила в себя, но даже во сне помнила, что находится она не у себя дома, одна, и что проблема ее не разрешена, и идти ей пока некуда, и дома своего в настоящее время у нее нет. Если подумать: ну, чего она так боится своего мужа? Что он может с ней сделать? Самое большее — убить! Ну и что? Убил бы, и проблема разрешится сама собой. Маша понимала, что не смерти она боится, а того, что муж искалечит ее, изуродует, превратит в кровавый израненный кусок мяса и оставит умирать вот так одну, долго и мучительно. А быть может, она выживет, тогда останется калекой на всю жизнь — вот чего боялась Маша.
Домой решила не звонить, но только пришла в себя, сразу набрала свой номер. Ответил незнакомый пьяный мужской голос. Маша подумала, что ошиблась, и перезвонила еще раз. На этот раз трубку взял ее муж.
“Алле! — голос пьяный, хриплый. — Алле! Вторые сутки звонят, но молчат. Маш, ты, что ли? Маша, слышишь? Иди домой, девочка, мы соскучились”. Маша положила трубку, говорить с мужем ей совсем не хотелось, уже давно им не о чем было говорить. Когда наступил такой момент, что Маше он стал не интересен даже трезвый?!
Вечером отправилась бродить по городу. У метро “Василеостровская”, как всегда, суетно, по-праздничному ярко сверкает иллюминация, высокая елка переливается звездами и гирляндами огней, идет бойкая торговля сувенирами, игрушками. Как странно, непривычно вот так ходить, ничего не делая, ни о чем не думая. Иногда в голове вспыхивали обрывки каких-то строк, каких-то рифм, не оформляясь в стихи, растворялись или плавно перетекали в другие мысли, которые кружились и все время возвращались к одной теме: как там Славик? Накануне он в очередной раз сообщил о пропаже мобильного телефона, пятого или шестого за этот год, она уже сбилась со счету, а потому связаться с ним возможности не было. Опять же новогодний вечер завтра, в чем он пойдет? Он и не знает, что для него припрятан подарок — новый джемпер. Вот для Виктора не спешила с подарком, и правильно сделала.
Зашла в какое-то маленькое кафе, съела пышку с какао, не переставая думать о своем непутевом семействе, еще немного побродила в суетной толпе и села в сороковой трамвай, идущий в Гавань. У Финского залива ветер пронизывал насквозь, но все равно было приятно стоять вот так, вглядываясь в безграничную темную даль, тревожа свою душу какими-то непонятными терзаниями, словно там, далеко, кто-то ждет ее, зовет, понимает и любит.
Вернулась в чужой дом и в чужую квартиру, поставила чайник, набрала горячей воды в ванну. Господи, неужели можно жить вот так, спокойно, тихо, занимаясь любимыми делами, общаясь только с приятными тебе людьми. И почему людей вечно терзает этот глупый вопрос о счастье? Маша точно знала ответ: счастье — это когда никто не отравляет твое существование!
После ванны упала на кровать навзничь и, глядя в потолок, в никуда, размышляла. Всю свою жизнь она считала, что самое страшное — это одиночество, с самого детства слышала о том, как женщины боятся одиночества, стремятся к замужеству, мечтают о детях. А сейчас в душе происходил какой-то переворот. Как было бы хорошо одной! Быть хозяйкой самой себе, зависеть только от себя. Всегда чистота и порядок, и в квартире, и в мыслях, тишина, покой. Много ли ей одной надо? Хватило бы зарплаты библиотекаря вполне, а не хватило, так подработала бы и, вообще, пошла б на какие-нибудь курсы, она же способная! Английским хорошо владела, пошла б переводчицей в турагентство, поехала, мир бы посмотрела. Вот размечталась! И откуда у большинства женщин страх одиночества? Кто придумал фразу о стакане воды, который некому поднести к постели больного, умирающего? Или вот это: одна — значит, не нужна никому! Что за глупые мысли были внушены ей с детства?
Детство Маше вспоминалось как пора полного бесправия и беззащитности, холода, какого-то внутреннего жуткого постоянного холода. А еще несправедливости. Взрослые не понимают, что если взглянуть на них глазами ребенка, то можно увидеть лживых, насквозь лживых, высокомерных, хвастливых, жестоких человеческих особей!
Вспомнился уютный двор на Марата, одиноко сидящая на скамеечке больная девочка лет шести из соседнего подъезда. Все знали, что она умирает от неизлечимой болезни крови. Родители иногда оставляли ее во дворе на скамеечке, где она сидела в полном одиночестве, глядя на играющих детей, чувствуя себя ненужной, изгоем среди здоровых, благополучных ровесников. Дети шушукались, косились в ее сторону, но никто не подходил к ней, как к прокаженной. Почему? Почему взрослые не научили их сказать ей ласковое слово, поделиться конфетой, дать ей свою куклу? Вот, наверное, откуда взялся этот страх одиночества. Эта умирающая маленькая девочка из детства являлась его символом.
Но если задуматься, разве Маша не была всю жизнь одинока? Строгая бабушка, которая работала учительницей начальных классов, все время была занята. Короткий счастливый период редких встреч с Виктором между рейсами. И снова одиночество. А ее подавленное состояние, причиной которого как раз являлись ее близкие и которое длится уже несколько последних лет! И кто ей помог? Чужие, посторонние люди, ее заведующая Алла Владимировна и этот красивый мальчик, который не смог пройти мимо замерзающей, подавленной женщины. Где-то сейчас несутся те два огонька старенькой “шестерки”, которые однажды ослепили ее заплаканное лицо, осветили ее измученную душу, обогрели ее закоченевшее тело?
Маша лежала с открытыми глазами, страдая от тревоги за сына и неопределенности своего положения. Выйти бы на работу, но библиотека была закрыта до конца новогодних каникул. Почему-то считалось иметь длительный отдых счастьем, вот только кому — непонятно! Если человек одинок, то долгие каникулы утомляют без работы, без коллектива, а если семейный, то за столь долгое пребывание дома, среди близких и родных людей, устает от них, от нудных домашних дел, которые сколько ни делай — все не переделаешь: гости, уборка, грязная посуда! И где столько денег взять, чтоб кормить две недели семью три раза в день?! А если мужчины любят выпить, тогда и вовсе катастрофа!
Маша представила, как она жила бы одна, просто работала в своей любимой библиотеке, просто писала бы стихи по вечерам, бродила бы одна по любимому городу, иногда отправлялась в путешествия. Наверное, от полной свободы и праздного образа жизни у нее потерялся бы смысл существования, и постепенно ощущение счастья сменилось бы разочарованием. Получается, что она начнет искать новую любовь, а значит, новые проблемы. Получается, что мы созданы для того, чтоб решать проблемы? Получается, что просто так, в чистом виде, абсолютно счастливые мы — не интересны Создателю? Почему? Да потому, что абсолютно счастливый человек, купаясь в своем счастье, перестает развиваться и расти духовно! Получается, что наша жизнь — это школа, где мы учимся бороться и преодолевать препятствия, и наверняка за нами наблюдают, как мы боремся и преодолеваем! А если опустить руки, плыть по течению? Нет! Так не получится! Мы обязательно попадемся в какую-нибудь ловушку, которая нам покажется райским садом, и за мгновения счастья будем снова расплачиваться новыми проблемами и поиском выхода из тупика.
Что есть наша жизнь? И в чем ее смысл? Маша ответила на эти вопросы. Жизнь — это школа решения проблем. Искать, учиться находить выход, преодолевать! А иногда просто бездействовать, отпускать ситуацию — бывает и такое решение проблемы, но главное — становиться мудрее, набираться опыта, расти духовно, делать выводы.
За окном бушевала новогодняя метель, завывая и нашептывая что-то странное и непонятное сквозь оконные рамы, и в этом нашептывании Маше слышался чей-то успокаивающий голос: подожди еще немного, совсем немного, и ты увидишь, все образуется. А быть может, это был ее собственный голос, потому что так ей хотелось услышать эти слова, лишь несколько теплых слов утешения. Кто, кроме нее самой, мог произнести их ей?
Новый год Маша не встречала. Посмотрела старый, черно-белых времен фильм и легла спать. Поздно ночью раздался телефонный звонок. Кому это вздумалось поздравить ее? Маша вскочила с постели. В голове проносились образы: Алла Владимировна, ее сестра из Бельгии, Катюша, даже почему-то мальчик из старой “шестерки”.
Хриплый, упавший голос мужа узнала не сразу.
— Маша, приезжай срочно.
— Витя, ты?
— Маша, приезжай! Еле узнал телефон, пришлось всех твоих сотрудниц на ноги поднять. Приезжай, Маша. Нужно ехать!
— Ты о чем, куда ехать? У тебя белая горячка!
— Нас просят приехать, чтоб опознать… Славика. Приезжай, Маша.
Оцепенение сковало все тело, стояла с трубкой в руках, не в состоянии произнести ни одного слова.
— Приезжай, Маша, быстрее. Бери такси.
Виктор разразился рыданиями, потом, неожиданно тонко и по-детски всхлипывая, заплакал в трубку:
— Приезжай, Маша!