Рассказ
Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2008
Ольга Гедальевна Марголина родилась в 1935 году в Ленинграде. Окончила Ленинградский гидрометеорологический институт. Старший научный сотрудник ВНИИгидротехники им. Б. Е. Веденеева. Живет в Санкт-Петербурге.
ЖЕНЩИНА И ПЛОТИНА
Женщина была маленькая, миниатюрная. Плотина из земли и камней казалась громоздкой и неуклюжей. Женщина переступила пенсионный порог. Плотина — совсем юное существо, десять лет от рождения. Женщина жила и работала в сыром туманном городе на Неве. Плотина возводилась в горах солнечного Дагестана. Похожими их делало только одно — поток энергии: созидательной, которая всю жизнь не давала покоя Женщине, и электрической, которую плотина, будучи пока еще не достроенной, уже помогала вырабатывать гидроэлектростанции, создавая напор турбинам. Но главное, что выяснилось совсем недавно, — Женщина и Плотина не могли существовать друг без друга.
Свой первый полет в Дагестан Ника запомнила надолго. Регистрация закончилась в тринадцать ноль-ноль. Пассажиры, а их было не так много, спокойно ждали в накопителе приглашения на посадку. В четырнадцать ноль-ноль посадку не объявили, в пятнадцать ноль-ноль радио аэропорта по-прежнему молчало. Нет, другие рейсы шли по расписанию, не было объявлений только на Махачкалу.
— Скажите, пожалуйста, что с самолетом на Махачкалу? Он ведь давно прилетел. Почему не отправляете?
— Ничего не знаю. Это не пулковский рейс, мы за них не отвечаем. Значит, самолет не готов.
Зал ожидания жил своей предполетной жизнью: кто-то дремал в кресле, кто-то смотрел в телевизионный ящик. Ее коллега каждый час подходил к буфетной стойке и заправлялся спиртным, из-за чего Ника волновалась еще больше. Она нервно подходила к дежурным и вновь и вновь задавала даже самой себе казавшийся глупым вопрос: “Когда же отправят?” В семнадцать часов дежурная раздраженно ответила:
— Гражданка, на ваш рейс давно объявлена посадка! Что вы суетитесь?!
У трапа собралась толпа нетерпеливых пассажиров, в основном кавказцев. Несколько механиков славянского вида, стоявших непосредственно под фюзеляжем, качали головами и показывали друг другу на что-то торчащее из гладкого брюха машины.
— У нас не все в порядке?
— Да-а, машину подготовили плохо.
“Может, не лететь? — подумала Ника. — Разобьемся…”
В этот момент в толпе на трапе кто-то вскрикнул, народ зашумел и задвигался. Какая-то пожилая грузная тетка в платке упала на лестницу и затихла. Вокруг засуетились.
— Врача, врача! “Скорую” вызывайте!
Рядом стояли две служащие аэропорта Пулково и переговаривались между собой:
— Продали билетов на тринадцать больше, чем мест, и теперь не знают, что делать с пассажирами. Ох уж этот Кавказ!
“Пойду сдавать билет”, — решила Ника. Никогда в жизни предчувствие близкой гибели не подступало так осязаемо и неотвратимо. Но уже в следующий момент толпа протащила ее вверх по трапу. Упавшую в обморок посадили впереди, врач делал ей уколы. Наконец в восемнадцать часов самолет пошел на взлет. Женщина закрыла глаза и попрощалась с миром.
Нет, в тот вечер не суждено было погибнуть. Оказывается, и техника была в порядке, и пассажиров лишних не было — просто в договорных бумагах между Пулково и авиапредприятием Махачкалы не хватало каких-то печатей и подписей.
Встречающие в Махачкале терпеливо ждали питерцев, понимая, что приезжим ночью не добраться в горы самим. Потом на безлюдной дороге, почти на перевале, заглох мотор. Минут пятнадцать водитель что-то исправлял и чинил, но пассажиры были спокойны: им было комфортно, они все-таки долетели и их куда-то везут.
В полночь в темноте подъехали к высокому дому, на фасаде которого высвечивался указатель “№ 11”. На первом этаже находилась гостиница, но мест в ней не было: “Ничего, сейчас поместим вас в другую”.
В потемках показалось, что машина объехала длинный дом и остановилась у другого подъезда. Ника получила ключик от комнаты, постельное белье и сразу же, даже не умывшись, провалилась в сон.
В семь тридцать утра за ними заехал инженер из технического отдела и отвез в управление. Обратно Ника добиралась сама и неожиданно заблудилась в маленьком поселке Шамилькала, причем заблудилась по-настоящему: потерялась среди однотипных девятиэтажных домов. С полной сумкой чертежей и отчетов в одной руке и еды на вечер — в другой приехавшая медленно шла вдоль домов в поисках одиннадцатого номера. Обнаружился он довольно легко: стоял последним на улице, к тому же с зеленым орнаментом. На звонок в квартиру дверь открыл высокий русский мужчина и с удивлением посмотрел на вошедшую. Она тоже удивленно взирала на него: не потому, что он был незнакомым, а потому, что в этой квартире она не ночевала.
— Я здесь не живу, — сказала Ника себе и ему.
Он молча согласился.
— Где же тогда я живу? Вот ключ от комнаты.
Ключ, естественно, не подходил ни к одной двери. Мужчина молчал.
— Ведь это дом одиннадцать?
— Да.
Она вышла. Может быть, есть по соседству другая гостиница? Помнится, их обвезли вокруг дома и поселили в другом подъезде. Жительницы другого подъезда в платках и длинных юбках сообщили, что у них нет квартир для приезжих. Она всем показывала ключ и растерянно спрашивала, от какой же он комнаты. Никто не знал.
А что если позвонить в управление и выяснить, куда вчера поселили командированных из Питера. Она вернулась в квартиру дома номер одиннадцать. Мужчина открыл дверь. Его изумление было столь велико что вопреки привычке говорить односложно и только в самом крайнем случае он спросил:
— Опять вы?
Она решительно вошла:
— Где у вас телефон? Мне надо позвонить и узнать, где я живу.
— Здесь нет телефона.
Тьфу, черт! Не везет.
Молодуха, подметавшая палисадник у злополучного подъезда, вспомнила:
— Недавно дом одиннадцать искал один дедуля, мой сын его отводил куда-то. Я спрошу.
“Дедулей” был коллега Ники. Значит, он тоже заблудился. Стало легче: не одна она отличалась топографическим кретинизмом.
В квартире молодухи дети увлеченно смотрели телевизор. Мама попросила одного из мальчиков проводить тетю, на что последовал категорический отказ. Пререкались на аварском языке, но и без перевода было понятно, что ребенку надоело показывать дома глупым взрослым.
— Мальчик, пожалуйста, проводи меня! Видишь, я заблудилась, и только ты можешь помочь. Ты только покажи направление. В какую сторону мне идти? Дальше я найду.
Она просила на чистом русском языке, но мальчик понял: дети в школах учат, кроме английского и аварского, еще и русский.
— Это в доме двадцать три, вверх по улице.
— Не может быть! Я такого номера не помню.
Они прошли довольно далеко в сторону управления и у последнего здания остановились. Действительно что-то стало припоминаться: красивый забор напротив, большие кучи мусора… Но неужели ночью они так далеко отъехали от того первого дома?!
— Спасибо, дорогой!
Дверь гостиницы была открыта. Ключ подошел к комнате, а дежурная весело рассмеялась, когда услышала рассказ о приключениях.
В этот же вечер до самой темноты Ника гуляла по поселку. Так началась жизнь в Шамилькале.
Комната, в которой Ника жила, находилась рядом с помещением дежурных. Она была большая и светлая, гарнитур мягкой мебели и красивый ковер украшали ее. Красота компенсировалась отсутствием радио, телевизора, четырех (из пяти) лампочек в люстре, а также горячей и холодной воды в ванной, что Ника обнаружила сразу же.
— Скажите, пожалуйста, я смогу помыться?
— Да. Холодная вода почти всегда есть, а горячую дают с восьми до десяти вечера, торопитесь.
Торопиться не пришлось: при тусклом свете читать больше часа было сложно, поэтому, приняв душ в девять часов и поговорив немного с девушками, она легла спать.
На второй день пришлось купить лампочку, а заодно и рулон туалетной бумаги.
— Туалетной бумаги у вас нет тоже по причине бедности?
Бедностью они объясняли отсутствие телевизора.
— А зачем она? Мы не пользуемся, — дежурная искренне удивилась и показала на стоящий рядом с унитазом кувшинчик — высокий, с узким изогнутым носиком и ручкой. — У нас все — и мужчины, и женщины — пользуются такими кувшинчиками. Вы привыкнете.
С женщинами было понятно, а применительно к сильному полу…
Еще большее удивление такой способ подмывания вызвал после того, как одна из дежурных, Патимат, молодая общительная женщина, пояснила, что такое омовение следует совершать пять раз в день перед каждым намазом. Беседу прервало пение: за окном зазвучал сильный мелодичный мужской голос.
— Кто это поет?
— Мулла сзывает на вечернюю молитву. У него микрофон, поэтому слышно на весь поселок.
Она посмотрела на часы: было девятнадцать сорок. С тех пор каждый вечер Ника проверяла время: ровно в девятнадцать сорок мулла в течение минуты-двух приглашал в мечеть мужчин и напоминал женщинам о свершении молитвы дома.
Призыв к утреннему намазу в пять часов будил Нику, другие намазы проходили в рабочее время, она их пропускала. Но в девятнадцать сорок непременно выходила на улицу и шла в направлении маленькой кирпичной мечети с невысокой башенкой-минаретом. Мечеть была в минуте ходьбы, а рядом с мечетью в домике-пекарне две аварки пекли вкусные булочки, которые Ника покупала к утреннему кофе.
Каждое утро после чашечки кофе Женщина отправлялась на встречу с Плотиной. В первый приезд Женщины Плотина была явно ясельного возраста: из будущих ста метров высоты в нее пока что отсыпали не больше тридцати. В котловане, ее ложе, тут и там были разбросаны игрушки-машинки с землей и камнем, человечки в касках суетились вокруг. Женщина находилась среди суетившихся: в компании геологов она исследовала прочность основания. Плотина же, казалось, спокойно взирала на их мельтешение.
Во вторник на плотину с ней должен был поехать Хамсутдин — инженер, который как никто знал сооружение и горные выработки вокруг. Он пояснил, где что находится, осталось посмотреть на месте.
— Хамсутдин, когда мы поедем?
Но Хамсутдин уже исчез. Она пошла на розыск и нашла его стоящим на коленях лицом к окну, в одной из комнат управления Сулакэнерго. Оказывается, наступило время намаза. Для этих целей выделена специальная комната с надписью на двери “Молельная”. На полу лежит большой ковер, а у стены стоят кувшины для омовений. Через пять минут Хамсутдин появился, извинился за отсутствие и предложил:
— Приходите к девяти утра, я вас буду ждать. Поедем на плотину.
Она волновалась, что он может уехать раньше, и явилась в их контору в восемь тридцать. Но и в девять часов Хамсутдина не было, а в девять тридцать его коллеги сообщили, что у Хамсутдина внезапно заболел зуб и сломалась машина. Сегодня он будет ремонтировать ее, но уж завтра поездка состоится при любых условиях. Пришлось пересмотреть планы на ближайшие два дня и вернуться в гостиницу. Там Ника сменила полевую одежду на более легкую, так как на улице внезапно потеплело до тридцати градусов, и пошла в управление.
Назавтра в восемь тридцать у конторы изыскателей среди темноволосых усатых кавказцев сопровождающего не было.
— Вам опять не повезло. Слышали, что по дороге из Гимры в Шамилькалу на машину депутата Думы было совершено нападение? Так вот, депутат жив, но водителя расстреляли, выпустили в него больше двадцати пуль. Он друг Хамсутдина, но главное — у Хамсутдина внезапно умерла теща. Сейчас он едет в село, будет организовывать похороны. Потом неделя траура, словом, он вам не помощник.
От такого сообщения она погрустнела. Тещу, конечно, было жаль, но себя было жаль больше.
— А никто его не может заменить?
— Сегодня исключено. Мы все едем на похороны, а завтра что-нибудь придумаем.
Да, похороны на Востоке — вещь серьезная, а главное — быстрая. Сегодня человек умер, сегодня же, в крайнем случае завтра, обернув семь раз белой простыней, покойного опускают в землю. Никаких поминок, разве что приехавших издалека родственников подкармливают в сторонке, чтобы не упали во время похорон от голода. Причем хоронят только мужчины — женщины сидят дома и плачут. После похорон в течение семи дней в дом к покойному приходят люди с выражением соболезнования. Мужчины сидят в одном помещении, дамы — в другом: плачут по отдельности. Срок траура по покойному назначает мулла. Срок зависит от возраста и социального положения покойного, например, траур по старику будет меньше, чем по молодому. Бывает и так, что свекровь приходит к невестке лет через шесть и предлагает ей снять наконец черное платье. А если та не снимает, свекровь сама приносит ей светлую одежду: “Переоденься, дорогая, ты молода, можешь еще устроить свою жизнь”.
Не все было плохо в тот злополучный день. Стремительным шагом вошел Хамсутдин:
— Извините, я вас подвел, но меня заменит Хабуда. Он знает не меньше.
— Выражаю соболезнование, но Хабуда, видимо, поедет завтра. Сегодня же похороны.
— Почему завтра? Сегодня. С похоронами еще неизвестно, пусть, не теряя времени, едет.
Ура! Хабуда, тоже усатый кавказец, но более солидного возраста, взял приборы, и они отправились на плотину. День прошел не зря. Хабуда в тот день работал подобно эквилибристу под куполом цирка, только в этом цирке не было крыши. Геолог залез на пятиметровую трубу пьезометра, оседлал ее ногами и стал руками опускать датчик, чтобы померить глубину воды. При вытаскивании кабеля из трубы датчик застрял, и бедный Хабуда был вынужден двадцать минут дергать провод, находясь в неустойчивом положении, да еще на ветру. Тяжело было снизу смотреть на этот смертельный номер.
— Хабуда, кончайте! Отрежьте к черту провод!
На утро среды Ника договорилась взять нужную информацию у Байсара, инженера-проектировщика. Когда в восемь часов она открыла дверь группы рабочего проектирования и увидела скорбные лица присутствующих, среди которых не было только Байсара, поняла, что опять случилось непредвиденное.
— А где Байсар?
— Вы не слышали радио?
— У меня его нет.
— В Махачкале сгорел дом-интернат для глухонемых детей, а в нем учится старший сын Байсара. Ему сообщили под утро, и он срочно уехал. К тому же у него умер тесть. Так что неделю его не будет, а мы, наверное, все поедем на похороны в село.
— О аллах!
Минут через пять вошел сотрудник из другого отдела и сообщил, что, слава аллаху, сгорел другой интернат, так что Байсар успокоился, но поехал в село хоронить тестя.
— Да, у вас не соскучишься!
— Что вы хотите? Человеческий фактор у нас на Востоке как нигде играет важнейшую роль.
В ее маленькой группе “человеческий фактор” тоже не давал возможности расслабиться. В комнату постучала дежурная:
— Ваш дед опять пьяный. Отказывается вставать с кровати, белье испачкал. Мы его будем выселять.
Бедная дежурная со слезами на глазах просила о помощи, и не в первый раз. С подобными просьбами девушки приходили регулярно.
Вместе с дежурной Ника пошла в дальнюю комнату, где вторые сутки скрывался запойный коллега. Со спутанными седыми космами, трясущимися руками и заплетающимся языком он действительно смотрелся неопрятным стариком. Кто поверит, что совсем не так давно этот человек, спортсмен и отличный приборист, считался незаменимым в установке сложных приборов на плотинах и в дальних походах.
— Что же ты, паразит, делаешь? Обещал не пить! И мне, и жене Тамаре! Какой стыд! Зачем я только с тобой приехала?!
— Н-не сердись, сейчас вс-с-стану и пойду на ГЭС, — с трудом пробормотал пьяница.
— Если через пять минут не поднимешься, убью!
Через пять минут он, конечно, не поднялся. И к вечеру тоже. Но утром в восемь часов был почти трезв и полон энергии. Ноги, правда, шаркали, с трудом отрываясь от земли, голова клонилась долу, глаза слезились. Однако слова работник произносил почти правильно и датчики градуировал.
Коллега, с которым она приехала в следующий раз, запойным пьяницей не был и имел опыт работы в области земляных сооружений. В первый раз он съездил в командировку на ГЭС один. Когда стоял на ветру на плотине, простудился, после чего месяц болел.
Как хотелось Нике передать ответственность за строящуюся плотину ему — мужчине на двадцать лет моложе, к тому же кандидату наук! Но не тут-то было. После двухчасовой прогулки по прохладной подземной выработке он зачихал, закашлял, к вечеру засморкался и наконец утром объявил, что в условиях подземки у него обострился хронический бронхит.
— Я должен ехать домой, здесь мне становится хуже.
— Сидите в гостинице. Я завтра сама пойду с ребятами мерить расходы воды, а вы увезете данные в институт и будете выпускать отчет.
— Боюсь, что не успею: с понедельника начинается путевка в санаторий.
Все, никаких мужчин! Она уговорила поехать в Дагестан коллегу-даму, с которой на разных параллелях и меридианах за долгие годы был съеден не один пуд соли. Работа спорилась: они измеряли все, что могли, проводили интересные опыты, анализировали результаты, придумывали объяснения непонятным явлениям. И успевали в перерывах гулять по поселку.
Поселок Ирганайской ГЭС Шамилькала был построен в подобной кратеру вулкана котловине. Со всех сторон его окружают горы высотой до тысячи метров. Горы сложены из песчаника и известняка разной крепости, есть участки с потенциально неустойчивыми склонами и осыпями. Когда едешь по горной дороге над рекой Аварское Койсу, над тобой нависают здоровые глыбы, готовые свалиться на голову. Пробивать штольни и туннели в такой породе трудно и опасно, а надо. Или нет? Кто его знает! Столько сил и средств тратится, а ведь жили здесь сотни лет аварцы без электричества, наверное, и дальше смогут. Такие крамольные мысли приходят иногда после встреч…
Одна из тихих аварских женщин по имени Патимат приехала из села в районный центр Шамилькалу оформлять инвалидность. Поместили ее на одну ночь в комнату к приезжей из Питера. Женщина вошла, тихо поздоровалась, извинилась за беспокойство и, не сняв платочка и костюма, легла на кровать лицом к стене. Когда к вечеру она пробудилась, а ученая дама закончила работу с чертежами, они разговорились. Живет аварка в дальнем горном селе, как все его жители, выращивает абрикосы и продает их — в свежем, сушеном и консервированном виде. Вся жизнь отдана абрикосам: она, муж, их предки, и дети, и дети детей занимаются абрикосами. В город не уезжают, живут здесь столетиями, мир видят по телевизору, а раньше слышали о мире по радио. Куда ехать? Зачем? Кому они нужны? Чем им еще заниматься? Эта женщина, мать пятерых детей от шестнадцати до семи лет, по возрасту годилась питерской даме в дочери, но выглядела старше ее собственной дочери лет эдак на двадцать.
Климат в естественной кастрюле особый. В летнее время воздух нагревается до пятидесяти градусов. Весной прохлада внезапно сменяется жарой до тридцати градусов, часто поднимается шквалистый ветер такой силы, что обрывает провода в поселке.
В долине, где строится плотина, ветер дует постоянно, к тому же склоны почти не освещаются солнцем. Во время измерений на гребне плотины приходится кутать голову и шею шарфом даже в самую жару. Горячая и холодная вода в домах часто не подается, иногда исчезает электричество. В выходной хотелось предпринять поездку в ближние села, находящиеся выше в горах, но однообразный вид голых, без травинки, без кустика гор желто-коричневого цвета не привлекал, лазить по ним не хотелось. Когда однажды в выходной командированные решили съездить для разнообразия в Махачкалу, их настиг такой сильный дождь, что они в пять минут промокли. Пришлось забежать в универмаг и купить зонты. Впрочем, гулять по незнакомому городу в ветреную погоду даже под зонтами приятности не доставляло.
— Вам не повезло: в прошлом году в марте уже цвели абрикосы, а в апреле горы выглядели невероятно красивыми.
— Вам не повезло: в прошлом году не было таких ветров и дождей.
От этих слов легче не становилось.
— Куда ты меня привезла? Это называется юг?!
— Не ворчи, скоро станет лучше.
В красоту в тот приезд не верилось, тем более что расцветшие белыми цветами абрикосовые деревья не изменили общего впечатления от сухой комковатой земли, мутной желтой воды и серых, будто бы наспех сляпанных, высоких зданий. Только небо на этом желтом фоне выделялось голубизной и напоминало, что это юг. По поселку бродили маленькие мохнатые бычки и коровы без вымени. Они или обгладывали по-зимнему сухие ветки плодовых деревьев, или копались в мусорных кучах.
Возраст аварских женщин в длинных до пят юбках и непременных платках определялся с трудом. На каждую приходилось по три-пять детей, которые бегали по всему поселку. В многоэтажном доме со сломанным лифтом, где командированные жили в ведомственной квартире, по подсчетам дежурной Патимат, за три месяца родилось восемнадцать детей. Дети, спускаясь и поднимаясь вверх-вниз, сломали лифты во всех домах уже в первый год. Теперь все, в том числе беременные и пожилые, вынуждены подниматься и опускаться пешком. В основном у дагестанцев по одной жене, с которой можно легко развестись. Но обычно события развиваются следующим образом: в семью приходит мулла и старается помирить супругов. Если у него не получается, что ж, супруги могут жить в разводе и жениться по нескольку раз не регистрируясь.
Плотина подрастала. Чтобы она не согнулась раньше времени, выдержала ожидающие ее в будущем большие нагрузки, родители — проектировщики и строители — старательно укрепляли позвоночник своего ребенка асфальтобетоном. Заодно они заботились о создании твердой опоры для ее сильных ног: природное основание было шатким и рыхлым. Юная Плотина не отличалась стройностью, ее даже можно было назвать толстой и неуклюжей. Но только так она могла противостоять стихии воды, что поднималась и ширилась перед ней, заполняя водохранилище. Оно достигло сначала колен, потом — талии, а потом поднялось под самый подбородок. Плотине пришлось раздаться в бедрах от берега до берега, жестко сцепившись с ними: вода могла найти слабое место, просочиться внутрь или обойти вдоль береговых откосов, разрушив таким образом тело плотины, сложенное из земли и камня.
При первом появлении петербургских ученых дам на лицах директора и главного инженера ГЭС появились широкие улыбки. Тут же последовало предложение обсуждать деловые вопросы только после чашки чая или кофе. Хороший обычай. Как и другой: улыбаться дамам. Столько кавказцев, и улыбчивых, и серьезных, дамы не видели уже давно. Имена запомнить не было никакой возможности, даже когда им сообщили, что в каждой семье обязательно должны быть мужчина по имени Магомед и женщина по имени Патимат (жена Магомеда). Приезжие долго учили по слогам: Па-ти-мат, Ма-го-мед. Перед входом в дверь нужного помещения приходилось по тетрадке репетировать: “Мирза Абдурахманович” или “Маламагомед Абдулгамидович”.
— И все-таки меня раздражают твои восточные мужчины! Шумные они, крикливые, — заявляла коллега.
— Почему “мои”? Мы обе с ними работаем. К тому же главная наша забота — состояние плотины.
— Тебе приятны их внимание и комплименты, меня они тяготят. Не верю я их похвалам, в уважение с их стороны к нам не верю. То ли дело северные мужчины, они надежнее. Усы, да и самих джигитов в таком количестве уже не могу видеть. Уволь, больше сюда не поеду!
И не поехала.
В следующий раз с Никой поехала другая дама — помоложе и не такая мужененавистница. Казалась, что эта была рада джигитам: она улыбкой и смехом отвечала на комплименты, легко произносила трудные имена, могла подолгу расспрашивать молодых ребят об обычаях горцев, о правах женщин. В застолье среди трех десятков аксакалов она не растерялась, произнесла ответный прочувственный тост за восточных рыцарей без страха и упрека. Один из них, директор гостиницы, “положил” на пышную веселую блондинку “глаз”. Он подолгу сидел в гостиной на диване, смотрел телевизор и вздыхал. В следующий свой приезд Ника передала ему привет от блондинки, но сделала это, не подумав, в присутствии ревнивой жены.
— Какой еще привет вы передаете моему мужу?! Как не стыдно!
— У нас сотрудники института всегда передают приветы знакомым на ГЭС. Так принято.
— Может быть, у вас в Питере принято, а у нас на Востоке женщины не передают приветы мужчинам.
Ей стало неудобно и за себя, и за блондинку и как-то расхотелось с ней ездить в Дагестан. С тех пор Ника ездила одна, причем чувствовала себя не столько женщиной, сколько научным сотрудником солидного возраста.
Единственной приятельницей здесь была геолог Хадижат — типичная дагестанка, то есть женщина в длинной юбке и шерстяной кофте, с головой, повязанной по самые глаза платком. Она когда-то заочно училась в Ленинградском горном институте, после чего в течение двадцати пяти лет работала в геологических партиях Дагестана и за эти годы облазила и обследовала все горные хребты этого района. Сейчас Хадижат, заслуженный геолог Дагестана, трудилась в фирме “Изыскатель” — организации, которая занималась изучением горных склонов вокруг Ирганайской ГЭС.
В феврале прошлого года мусульманка Хадижат решила поехать на хадж в Мекку. На стене местной мечети рядом с объявлениями о работе кружков и порядке проведения религиозных мероприятий висело расписание поездок на хадж через Ирак, Иран и другие страны ислама. Она купила путевку и в составе туристской группы паломников из Махачкалы отправилась на три недели в Саудовскую Аравию.
Нику поездки к святым мусульманским местам заинтересовали: она была любознательна.
— Хадижат, расскажите, что это? Обычные туристские поездки или что-то иное?
— Вы не представляете, как все отлично было организовано! А ведь паломников собралось пятнадцать миллионов со всего света. Жили мы в прекрасном многоэтажном отеле в Мекке, богатом городе с небоскребами, но там есть и палаточные городки. Чистота везде необыкновенная!
— Что можно было смотреть в одном месте три недели, да еще в такой многомиллионной компании?
— У нас была большая программа, руководителем был молодой симпатичный мулла с женой. Каждый день проходили какие-то мероприятия. Например, один день мы обходили семь раз священный черный камень, и никакой толчеи: группы шли в определенное время, соблюдая очередность.
Рассказ Хадижат сопровождала показом множества фотографий.
— Почему на этой фотографии мужчины без головных уборов?
— Мужчины должны идти босиком в белых простынях, кстати, под ними ничего не надето: в штанах нельзя ни мужчинам, ни женщинам. В другой раз мы совершали семь раз переход от священного камня к мечети, где похоронен Муххамед. Шли по подземному коридору типа нашей штольни, довольно узкому, и тоже порядок был образцовый.
— Неужели при такой многолюдности никого не задавили? Трудно поверить.
— Нет, не задавили. Но жертвы были. Когда в один из дней с горы кидали камни, обязательно под горой кто-нибудь находился, камни в них попадали. А вообще хадж здорово прошел. Мне понравилось.
— И никаких отрицательных моментов не было?
— Отрицательным моментом было возвращение домой — из температуры плюс сорок градусов в минус пять. Представляете? Многие простудились и долго болели. Но все равно хочу еще раз съездить.
С Хадижат встречались изредка. На работе и в гостинице приходилось общаться в основном с мужчинами. Заслужить уважение восточных мужчин было ох как непросто. Али Магомедович, начальник службы наблюдений, как и все, расточал улыбки и угощал чаем. Утром он заезжал на машине и довозил до плотины. Поначалу в пути молчал, вопросов не задавал, а Ника, напротив, хотела знать любые мелочи и о производстве наблюдений, и о реакции плотины на действия человека. Она сравнивала процессы, происходящие в горах Дагестана, с тем, что видела ранее на сооружениях в горах Тянь-Шаня, в Саянах, в Грузии. Али, бывалый строитель, пытался “давить” авторитетом и опытом, приобретенным на стройках Украины. Ника тоже была не лыком шита: держала удар, отвечала четко, не терялась. Постепенно в отношении Али к даме из Санкт-Петербурга стали заметны черты искреннего уважения. Когда он услышал о ее желании взбираться по крутым откосам и темным штольням, удивлению не было границ:
— Я думал, что научные дамы могут давать советы только издали. Зачем вы лезете с нами во все дыры? Стойте здесь, дальше мы с ребятами посмотрим сами и вам расскажем. Там очень много воды, трудно пройти.
— Ни за что! Я с вами. Помогу измерить расход воды, мы на Саяно-Шушенской и не такие потоки измеряли.
В спорах с буровиками Ника отстаивала интересы дирекции ГЭС, то есть лично его, Али Магомедовича, интересы. Особенно ему понравилось, как бесстрашно она кинулась критиковать халтурную работу одного из прорабов, с которыми до того он долго и безуспешно воевал:
— Здорово вы его отчитали! Пусть знает, что науку не проведешь!
После того как она помогла упростить измерения температуры воды в глубоких скважинах и записи в полевых журналах, ребята перестали возражать против походов в подземку в обществе этой непохожей на их знакомых женщины.
Однажды в штольне, когда молодые наблюдатели усвистали вперед, она спохватилась и закричала:
— Ребята, куда вы убежали? Да еще с фонарями. Я сейчас свалюсь в воду!
В воду не свалилась, но ворот, ведущих в другую штольню, не заметила. Хлюпая по колени в грязи, внимательно смотрела вниз. Удар металлической перекладины был такой силы, что выбил из глаз искры, а потом и слезы. Он пришелся на переносицу, на которой сидели очки. К счастью, стекла не разбились. Если бы разбились, конец командировке, так как бифокальных очков в запасе не было. Несколько минут Ника не могла двинуться в кромешной тьме, потом услышала голос:
— Почему вы стоите? Случилось что-нибудь?
Значит, не все убежали вперед, кто-то остался следить за представительницей слабого пола. Этот кто-то помог перелезть через высоко проложенную трубу, взял за руку и повел за собой. Голова перестала болеть, глаза смотрели. Правда, увидеть что-либо было сложно: штольня не освещалась.
В Питере некоторые сотрудники говорили:
— Зря вы полагаете, что восточные мужчины могут уважительно относиться к специалистам-женщинам: Коран им не позволяет.
— Нет! Они ко мне хорошо относятся, я же чувствую.
В последний раз, когда она свалилась около колодца, такой переполох поднялся! Ребята, Хабиб с Магомедом, подскочили с двух сторон, подняли на ноги. Али кричал на них:
— Вы что, ребята, не могли удержать женщину?! А если бы она сломала что-нибудь, головой стукнулась? Век бы себе не простили.
А Ника, как безумная, хохотала:
— Никогда в жизни так мягко не падала! В Книгу рекордов Гиннесса надо записать рекорд по падению.
После этого случая ее окружали со всех сторон и в штольне следили, чтобы в длинном до пят плаще не споткнулась и, упаси боже, не захлебнулась под струями воды. Конечно, технику безопасности никто не отменял, но галантность и в XXI веке приятна.
И все-таки не удалось родителям уберечь Плотину от ударов стихии. Там, где бедра Плотины упирались в берега, скала дала слабину: начала пропускать воду. Чем выше поднималось водохранилище, тем больше воды пропускала скала. Трещины раздвигались под напором воды, и она, сначала медленно, потом стремительно и мощно, врывалась в них: хотела обойти Плотину и нырнуть дальше в реку. Если водную стихию не победить, водохранилище постепенно опорожнится, трещиноватые скалы рассыплются, Плотина рухнет. Плотина плакала от бессилия: что она, неподвижная, стреноженная, может сделать?
Ника в четвертый раз в этом году летела на помощь своей подшефной, будто слышала ее мольбу: “Помоги! Мне без тебя плохо! Грубые строители топчут мое нежное тело своими допотопными самосвалами, мнут косточки бульдозерами, дырявят бока буровыми станками, забывая закачать в скважины цемент. Я, беспомощная, плачу от горя. Скорей приезжай!”
Ника чертыхалась, бросала семью, другие плотины, которые тоже требовали внимания, складывала немногочисленные вещи в чемоданчик на колесиках, который приобрела не так давно на смену увесистым сумкам через плечо, и отправлялась в неближний путь.
На советы друзей внимания не обращала:
— Куда ты едешь? Там же стреляют! Горячая точка! Неужели жизнь надоела?!
Особенно ее возмущали вопросы дочери и внучки:
— У вас в институте разве нет мужчин или молодых сотрудниц?
— Сколько можно эксплуатировать пожилого человека? Ты просто безответная, они и пользуются!
На самом-то деле Ника знала, что лучше других чувствует плотину. Молодые более хилые, им не приходилось десятки лет торчать в сырых и темных подземках, падать в холодную воду и возить за тысячи километров пуды продуктов. Молодые предпочитают смотреть на сооружения в мониторе компьютера, сидя за удобным столом в теплом помещении.
В последние командировки она приезжала одна. Али приветствовал ее по телефону, в голосе звучали радостные нотки.
— Али, привозите утром мои теплые вещи: сразу же полезем в штольню.
— Обязательно, я уже положил их в машину. В восемь буду ждать у вас в гостинице. Ребятам сказал, они подготовили аппаратуру, их машина будет встречать на гребне.
— Ничего, что завтра выходной?
— Мы уже шесть месяцев работаем без выходных, вы знаете!
— Да, молодцы! Вам зачтется на том свете.
— Боюсь, что аллах забудет.
Али, как и все советские люди, был не религиозен, но, как и многие сегодня, особенно в этой мусульманской республике, вернулся к вере. Во время ежедневных поездок на плотину и обратно он убеждал, что ислам — самая прогрессивная религия. Православие разрешает грешить и каяться, ислам запрещает грешить. До сорока лет еще можно, после сорока человек становится сознательным, и грешника ждет кара. Отношение к родителям, детям и женщинам у мусульман лучше, нежели у православных. Да и еще много чего лучше. Многоженство сегодня не приветствуется (жен просто не прокормить), но сам Али, интересный, видный мужчина с живыми глазами и ослепительной улыбкой, усами напоминающий Мопассана, явно любил женщин. Рядом с ним осознавать себя представительницей слабого пола было приятно.
В воскресное солнечное утро в окружении группы джигитов, уже в гидрокостюме и в каске, Женщина подходила решительным шагом к Плотине:
— Мы поможем тебе, дорогая! Утрем твои фильтрационные слезы, укрепим основание и скалистые бока. Я постараюсь дать мужчинам практический совет, и, если он не потребует больших финансовых вливаний, они тебя вылечат. Ведь это им жить с тобой рядом, для их жен и детей ты будешь давать в дома свет и тепло, их матери будут поливать в садах персики и хурму, их отцы будут ловить рыбу в водохранилище и пасти барашков на склонах. Верь нам, Плотина!