Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2008
* * *
Империя… это как увидеть живого летящего птеродактиля —
разве можно за ним не побежать?
Андрей Битов
на встрече с немецкими читателями
Капитан, силком захвативший рубку,
Табаком папиросным набивший трубку,
В летний жар и лютую стынь зимы
Сквозь пески-барханы и льды-торосы
Свой ведет корабль. А куда? Вопросы
Задавали не мы. Задаем не мы.
А поскольку не мы, то и впрямь не пес ли
С нами всеми, такими, — увы, не львы,
Ибо, как оказалось, ни до, ни после
Не был так грандиозен престиж Москвы.
Может, им, императорам (сплошь — тиранам),
Доставаться и должно тем самым странам,
Где вопросов лишних не задают,
Полагают традицией лучшей косность,
Варят сталь, запускают летучки в космос,
Мало-мальский мещанством клеймят уют,
Проливают слезы в дому колонном,
Подпевают хорам краснознаменным
И вино зелено, точно воду, пьют?
То есть нам ли, чумным, да еще в антракте ль,
О добре и зле, о последнем акте ль —
Предпоследней битве добра и зла —
Рассуждать? Ведь над нами, еще цела,
Пролетает Империя. Птеродактиль.
Страховидна, избыточна, тяжела,
Но зато — в полнеба размах крыла…
* * *
Нынче июнь приключился в апреле:
Ночью гремят соловьиные трели,
Липы готовятся цвесть,
Одолевая зевоту тугую,
Жадно в компьютерах ищут благую
Люди о дождике весть.
Солнышко жарит, злорадно ликуя,
Столбик термометра шпарит, бликуя,
В панике, в страхе, в тоске,
Как от обидчиков вверх по канату,
Напоминая собой ординату —
Стрелку на школьной доске.
Это не в меру поспешное лето
Тоже кого-то сживает со света —
Крокус, подснежник, нарцисс…
Видимо, птицы, деревья, цветочки
Не преуспели при поисках точки,
Заданной осью абсцисс.
Ни дня без строчки, или В ожидании А. Г.
В тот смутный миг, когда тебя настиг
Какой-нибудь неугомонный стих,
Гонимый в двери, лезущий в окошко,
Впусти его — пусть погостит немножко:
Еще не тверд, еще не знаменит,
Он будет тихий, ласковый, как кошка,
Пока ее другой не поманит.
И то сказать: на улице теплынь,
Растет трава полынь, звезда Полынь
Стоит над миром. А чего пророчит,
Никто не может знать наверняка
(А если даже может, то не хочет).
Налей-ка лучше кошке молока —
С тебя же может статься, дурака,
Прогнать стишок, не уделив ни крошки.
А ведь стишки злопамятны, как кошки,
Не приласкать, не покормить — беда:
Уйдет и не вернется. Никогда.
* * *
Как гусеница шелковую нить,
Ты тянешь из себя за строчкой строчку,
Чтобы соткать посмертную сорочку
И в куколке себя похоронить
Уродливой. Навеки ли? Бог весть…
Весна в природе вообще-то есть,
И в майский день в виду открытых окон
Зашевелится грязно-бурый кокон,
И из него появится на свет
Прекрасное… Не ты, конечно, нет,
Но лишь твоим мученьям и заботам
Обязанное сказочным полетом…
Но бабочка не помнит ничего:
Она уже другое существо.
* * *
Любовь делилась пополам
Совсем еще вчера,
Но надо верить зеркалам,
Когда придет пора.
Пусть подтвердят они сполна
Отчаянье твое —
Но раз не делится она,
Тогда — убей ее,
Сгнои, замучай, затрави,
Пошли погуще на —
Нет беззащитнее любви,
Что не разделена,
За грош — ну, скажем, за пятак
Сгуби, сведи с ума…
А может, с ней не надо так:
Пускай она сама
От истощения умрет,
От невниманья к ней:
Когда приходит твой черед,
Ее черед — трудней.
* * *
О ясноглазые гардемарины!
Как на картине, уже старинной,
Мы присягали — пускай умру:
Чести — так истинно небывалой,
Славе — так всей и всему добру…
Синий, трехцветный, кроваво-алый
Плещется флаг на сыром ветру.
О беззаветная верность стягу!
(Что в переводе: с другим не лягу.
Ляжешь, а как же. Уже легла.)
Поздно. Приспущены наши стяги,
Только последний, белей бумаги,
Бьется, больней одного крыла.
Да и бумага — белым-бела…
* * *
Покуда вороны становятся в лом —
Я скоро всех местных сочту,
Мой скверный товарищ, махая веслом,
Меня ожидает в порту.
Ну да, на причале — в каком там порту,
Но скоро дождется авось,
Вот только достать бы мне денежку ту,
Что следует за перевоз.
А может, и в местных немного сорвут —
Оно и не стоит цены:
По Лете-реке далеко не плывут,
А только до той стороны.