Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2008
О петербургском альманахе “Автограф времени”
Держу в руках один из выпусков альманаха “Автограф времени”. Словно и не было этого века. Пролистываю его и понимаю, что девятнадцатый век кончается в нем и начинается век двадцатый, легкое плетение словес дневников Серебряного века сталкивается со вневременной, но весьма конкретной жестокостью власти и сиюминутной политики века двадцать первого. Отточенные рассказы наследников о родах и предках делают бессмысленными воззвания деликатных и сшибают их широкие лбы со стеной. Нешумный и веский слог, подчеркнутая отчужденность в духе прошлых веков привносят весьма пикантное своеобразие в альманах нашего времени.
А между тем альманах “Автограф времени” выходит в свет с 1996 года и выпускается Всемирным Клубом петербуржцев. “Это произошло 7 января 1991 года… — говорит о его создании одна из членов правления Л. И. Емельянова. — Это было время замечательного подъема духа, рождения надежд, эйфории свободы… В тот день необычно было видеть знакомый зал Мариинского театра без кресел для зрителей, где проходил └Марафон“ — благотворительный вечер в фонд └Возрождение Ленинграда“… Всемирный Клуб петербуржцев — дитя этого неповторимого душевного подъема миллионов горожан”.
Так возник Клуб петербуржцев. Барон Эдуард Фальц-Фейн, князь Георгий Юрьевский, граф Петр Петрович Шереметев, Элен Струве и другие представители российских родов, граф Никита Алексеевич Толстой и Михаил Борисович Пиотровский — председатель правления, Анатолий Александрович Собчак — мэр Санкт-Петербурга — вот небольшой список имен, участвовавших в ассамблеях и других мероприятиях клуба. С годами атмосфера и гражданская позиция складывалась благодаря именам Дмитрия Лихачева, Никиты Толстого, Евгения Лебедева, Аскольда Макарова. Различные программы Клуба петербуржцев отражали культурную жизнь города, его традиции, современность, с самого его основания много мероприятий были посвящены юношеству. Известная программа “Петербургские вечера”, проходившая несколько лет назад, была отмечена грантом Фонда Сороса.
К 300-летию нашего города клуб начал издавать альманах “Тебе, Петербург”. Эйфория свободы и воздушное ощущение огромных надежд в середине 1990-х годов незримо заражало и сплачивало тонкую прослойку тех горожан, которых А. Собчак вскоре назовет петербуржцами, и тех, кто успеет пожить и насладиться этими годами или донесет светоч памяти до наших дней. Вполне понятно, почему первый выпуск альманаха “Тебе, Петербург” настолько смел и светел.
Альманах (от арабского al manah) — остановка. Многолетняя акция, призванная отразить время через творчество современников, движется неспешно, с остановками, с оглядкой и осмыслением истории личности и личности в истории как безусловного достояния мира людей, свидетельствующих время. Изначальный замысел альманаха предложил еще в 1993 году будущий редактор А. И. Башмаков, а искренне поддержал будущий президент клуба Н. А. Толстой: писать о времени, о себе, о себе во времени, “Тысяча и одно зеркало нашего времени”, одно из его рабочих названий, вполне отражает центральный замысел “приглашения к размышлению”. Эта универсальная цель всегда подавала большие надежды зачинателям всяческих интеллектуальных акций.
Десять выпусков за десять лет с различной силой высказывания и пыла показывают градус настроения авторов, убеждают нас, читателей, что дело не в оскудении казны журнала. В первых номерах печатаются в основном только члены клуба и друзья, в следующих номерах заметно, как границы общения расширяются, с новыми мнениями разрушается замкнутость. Альманах столь содержателен, что на первый взгляд в разнообразии видится некоторая разбросанность. Вероятно, возможный сумбур и объясняется огромным многообразием суждений и тем.
Кроме того, необходимо отметить, пожалуй, главную отличительную особенность сборников “Тебе, Петербург” — почти жанр, непреложный принцип и закон, которым оправдывается любая вольность, совершенная на этих страницах. Альманах АВТОГРАФИЧЕСКИЙ — репринтное вопроизведение пера писателя ставит печать подлинности на его высказывания, защищая авторские права, и весьма характеризует тот дух свободы, который провозглашался поколением в начале 1990-х плюрализмом мнений. С 2004 года альманах выходит под названием “Автограф времени”. Благодаря этой уникальной отличительной черте абсолютно по-другому расцениваются материалы этого альманаха, пробуждается настоящий интерес к оригинальным творениям авторов. Главное, почти наверняка, у любого читателя возникает немалая смелость вступить в дискуссию и даже уверенность, что он тоже может стать участником творческого процесса.
Синтез искусств, фигурирующих на этих страницах, дает повод и нам наконец-то разобраться в разнообразии авторов и тематике, и нам — право порассуждать обо всем, представленном в этих сборниках, конечно, не без участия писателей.
“Только теперь, только сейчас — обустраивать дом, ласкать ребенка, сгорать от любви, └возделывать свой сад“ и писать об этом книги и картины — иного времени не будет. Мы властны только над теперешним мгновением, и, если это не будет понятно, на полотне культуры вместо нашего лица зазияет безобразная прореха с рваными краями…” — эта мысль поэтессы Татьяны Вольтской — девиз альманаха как автографа времени. “Если вы меня не знаете, это не значит, что меня нет…” — говорит одна из авторов сборника Людмила Клементьева. Тема личности господствует повсюду, через нее приобретает голос писатель и вескость его суждения.
Равновесие возможного благополучия царит еще в первых выпусках, легко и достоверно слагается стройная стилистика журнала истинно петербургского: о благородстве, о городе, об архитектуре и пригородах, о веке, о вечности — пишутся “письма о слове и жизни”. Век, однако же, меняясь, вносит смятение в души пишущих. Заметна тревога, и политика, что выгоняет массы за рубеж, преображает стилистику и тематику журнала; расшатывает границы, и возникают творения эмиграции.
Дмитрий Бобышев, живущий в США, поэт, профессор Иллинойского университета: “В нагнетаемой тьме, в без предела, // В до того запрокинутой, аж // Хруст раздался, как будто просело что-то в доме тяжелое… Кряж? // Все так хрупко, так пригнано кругло,— // Только чуть, и — каюк, и капут // Китоврасу — реберьем об угол или сразу конец Кикапу”. Ренэ Герра, литературовед, Франция: “В Ленинград я приехал в первый раз в 1966 году в составе делегации из Сорбонны. Тогда город был более мрачным, более провинциальным, чем сегодня. Мы жили в гостинице └Европейская“, хотя нам это было не по чину… Разочаровал меня тогда не город Петра, а Россия, Советский Союз. Моя Россия была иной, чем та, которую я увидел. Я интересовался реалиями советской жизни, в том числе маргинальными: пивнушками у Казанского собора, всем этим удивительным миром вокруг Владимирской церкви… невольно вспоминал своих парижских друзей, представляя себе их присутствие здесь, в их блистательном Петербурге до крушения 1917 года. Я представлял себе, как этот город мог выглядеть тогда, когда были все эти рекламы, объявления на Невском, которые я видел на старинных открытках…” (2003. № 7). Игнатий Ивановский, поэт-переводчик, Санкт-Петербург: “Я мыслил, правда далека. // Я мыслил, нет конца их пиру, // Их рассужденьям свысока, // Глазам навыкате от жиру. // Не умудрен я был и мал, // Без твердой веры и без правил. // Я, Господи, не понимал, что ты над бездной их поставил” (1996. № 1). Кажутся сейчас совершенно архаичными первые публикации о России эмигрантов в альманахе: слишком уж изменилось за эти десять лет восприятие заграничной жизни, исчезла в общем строе пишущих грусть и невосполнимость, ощущение рока, ностальгия о невозвратности — все, что через десятилетия сделает поэтичными строки воспоминаний в читательском сознании — напротив, поездки в любую точку света в любую минуту теперь позволяет забыть о запретах, а общение в Интернете, похоже, замещает все информационно-жизненное пространство деятельности. Возможно, краеведческие записки о себе и времени, представленные здесь, могут быть просто полезными для интересующегося читателя.
Санкт-Петербург господствует во всех сборниках. Ему полностью посвящен вып. 6 за 2002 год. “Петербургский миф — параллельный образ подлинного Петербурга. В его реальном и параллельном мирах — странное соотношение между состоявшимся в градостроительстве и в судьбе горожанина и тем, что могло бы быть, но уже никогда не осуществится”, — пишет Ирина Юрьевская. Весьма оригинально, необычайно ясно “петербургский миф” представлен в небольшом эссе “К разгадке петербургского мифа” Георгия Сергеевича Васюточкина, действительного члена клуба с 1991 года. Васюточкин представляет город через индустрию и банальное градостроительство — поэтический мотив разве что социалистического реализма. Однако поиск исторического обоснования застройки болот и собственные размышления о природе легенд и мифов не лишены индивидуального почерка и по-особенному интересны: “Почему тысячи людей соглашаются говорить о существовании петербургского мифа, и не слышно о мифах новгородских или тверских? Тут не обойтись без философских умозрений. Разница между мифом и легендой ясна: миф — непроизвольная форма мышления, легенда — продукт осознанного творчества… Петербург с первых же дней стал городом-фикцией, городом неподлинного существования, официальным форпостом российской государственности… Люди, переселяемые сюда силой, не имели прав на частное существование; они жили здесь в качестве частей замысловатого механизма, посредством которого государство решает свои задачи, как правило, народом непонятые… Четверть века Петербург жил по законам корабельной службы, готовый изменить курс, дать задний ход или застыть на месте… На каждом шагу — противоречие между мечтой и действительностью… Но Петербург не легендарный Китеж, — пишет автор этого эссе, — а трагизм повсеместных промахов и неудач требует целостной реакции, всеобщего катарсиса, снятия проблем чудесными превращениями. Так предваряется возникновение вымышленного, незримого, параллельного Петербурга”. Далее Г. Васюточкин предлагает несколько не слишком известных широкому кругу читателей, но популярных мифологем, описанных во многих научных книгах: Петербург — сновидение (утопия 1819 года А. Улыбышева “Сон”), Петербург — инобытие, без веры, но с твердым знанием (“Сон смешного человека” Ф. Достоевского), Петербург — зазеркалье, параллельное существование реального и вымышленного, лишенного превращения зла в добро (“Черная курица” А. Погорельского), а также “мотив трансформации — главный в полифонии петербургской мифологии”, то есть преодоление противоречия между вытесняемой задуманной действительностью и несвершившимся добром, происходящим в произведениях, благодаря всяческим метаморфозам героев и мира реального: здесь используются известные мотивы двойничества, герой-мертвец среди живых (“Шинель” Н. Гоголя, “Подпоручик Киже” Тынянова), так называемые оборотни (повесть 1829 года В. Титова “Уединенный домик на Васильевском”, “Портрет”, “Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту” Н. Гоголя, повести В. Ф. Одоевского), а также множество других интереснейших нюансов в самой структуре повествования, на материале романа А. Белого “Петербург” и повестей Ф. Достоевского “Двойник”, “Село Степанчиково…”, повестей А. Пушкина и т. д. Совершенно очевидно, что государственный статус Георгия Васюточкина не помешал его интересу и знанию истории и, возможно, не отпугнет читателя от оригинального сочинения этого автора.
Государственная ситуация меняла не только людей и города, преображались темп жизни, мысли, прояснялось мировоззрение… Чрезвычайно заметна огромная разница между первыми неспешными описаниями красот и величества города — тогда еще преисполненных должного трепетного, благородного взгляда на него (сегодня кажется — уже каких-то необыкновенных граждан), осознанного вещественного понимания того, что значит “охраняется государством” — и нынешнего, расщепленного на тысячи точек зрения, абстрактного взгляда ученого или писателя, хорошо владеющего информацией. Можно заметить, как, к примеру, замечательное эссе того же Г. Васюточкина превосходит в тщательности и глубине прорабатывания исторического материала ранние строки других авторов в первые годы публикаций. Может быть, просто вместе с изменением мировоззренческого голоса автора преобразовывалась стилистика “говорения” о граде Петра?
В каналах он струится темнопенных.
Как говорил поэт строкой надменной:
“Возник из тьмы лесов, из топи блат…”
За все, за все Господь ему воздаст —
Кровавой мантией и золотой затянет.
Он — Петроград? Он — Петербург? Он —
Санкт?
Сверкает, словно пламенный алмаз,
И Ангела крылом до облаков достанет —
Он — Ленинград! Он — Петербург! Он —
Санкт!
Е. Монахова,1993
Белой ночью в сладкой лени
За решеткою в саду,
Словно звери, в сумрак тени
Нимфы прячут наготу.
А. Емельянов,1991
“Когда я еду в транспорте по центру Петербурга, я всегда смотрю в окно так, как будто впервые попал в этот город. Я не хочу пропустить ничего, что мне приоткроет новый поворот. А когда выезжаю к Неве, у меня неизменно чуть захватывает дыхание от открывающегося простора с его бесценным обрамлением… Вот мой любимый Смольный собор. Одно из наиболее высоких строений города, он виден из многих районов. А в течение двадцати пяти лет он неизменно встречал меня, когда я приходил на работу на Суворовский проспект. Это мой Сакре-Кер… А вот собор Казанский… Казанский собор олицетворяет для меня древний Рим… А если повернуться в другую сторону, то увидишь подлинную драгоценность, сверкающую золотом и многоцветной эмалью. Это храм Спаса на крови, единственным, неповторимо точным образом вписанный в перспективу уходящей от тебя стрелы канала. Нет, не хватит сил и способностей для того, чтобы достойно описать все оттенки впечатлений, сопровождающих нас, когда мы поворачиваемся к нашему городу своим сердцем. Пусть же никогда не умирает в нас это чувство восхищения неповторимым и причастности к великому” (Анатолий Башмаков, 1992).
Каков стиль? Похоже, становятся древними письменами записки тех недалеких лет и кажутся авторы устаревшими в уходящей эпохе, когда нахлынывает уже не агрессивный, но привычный стиль “говорения” новой, и приходится сравнивать: “Это — цивилизация, представители которой верят в существование своей самобытной культуры (и, кстати, многие другие цивилизации охотно верят петербуржцам, что это действительно так!). Это — цивилизация, которая овеяна воинской славой, милитаристская, казарменная, опруссаченная, предпринявшая молниеносный марш-бросок в историю Государства Российского. Нет в России другого города с такой казарменной регулярной планировкой улиц! Может быть, кто-то из нас представляет себя русским воином, который оккупировал шведские земли на берегах Невы и уже триста лет стережет завоеванные владения. И не надо говорить, что однотипные новостройки Купчина уродливы и совсем не похожи на исторический Петербург, не надо говорить этот вздор, потому что советские новостройки — это тоже казарменный питерский стиль, который нужно ценить, а истинному питерцу полагается этот стиль империи даже любить…” (Александр Беззубцев-Кондаков, 2006).
Вот такие разные мнения господствуют на страницах десяти выпусков историко-философского альманаха “Автограф времени”. Перелистывая около 3000 страниц, удивляешься, какое количество всевозможных авторов, жанров представлено здесь. “Наша задача не просто главная, а практически единственная — представить человека — личность, нашего современника — в контексте нашего времени. Представить его, увиденного не нашими глазами стороннего наблюдателя и описателя, а сердцем и умом самой представляемой личности, с его миропониманием, его жизненной и творческой философией, в какой-то степени с его биографией, его внешним обликом — через портрет или автопортрет, его характером — через почерк и голос и, конечно, через его творчество. Представить его настолько, насколько он сам, хотя и с нашей помощью и поддержкой, захочет и сумеет это сделать. И все это не в рамках просторной монографии, а в пределах объема, характерного скорее для эссе, под одной обложкой еще с двумя-тремя десятками такого рода автопортретов… Нам кажется, что это достаточно оригинально и уж, во всяком случае, не ангажировано” — вот ключевые слова, которыми ответственный редактор Анатолий Башмаков определяет свое детище, надеясь привлечь огромный круг мыслящих, интересных, разнообразных, оригинальных умных людей самых разных возрастов и пристрастий. На этих же страницах очень выразительно и понятно выясняются склонности и мировоззрения пишущих. Кстати сказать, большинство из представленных авторов, даже не являясь членами клуба, пишут охотно в этот альманах. Содержание альманаха вполне оправдывает принадлежность к Всемирному Клубу петербуржцев, приятно видеть в небольших выпусках большие имена, знакомые в большом открытом мире. Клубу покровительствовал великий ученый Никита Алексеевич Толстой, и не только — Дмитрий Сергеевич Лихачев, академик, славист, действительный член РАН, не обошел вниманием эти журналы: в вып. 3 за 1998 год есть фотография и автограф великого человека. Фотография Анатолия Александровича Собчака хранит нашу память о первом мэре и утешает, если “пусто без него” (Анна Осипова, журналист, 2003), автограф бережет почерк автора. Здесь Мстислав Ростропович кратко замечает, что “жизнь — бесценный Божий дар”, и, вспоминая нынешний апрель, веришь его слову, как посланию, а бумага хранит его руку; Галина Павловна Вишневская говорит о красоте Петербурга. Великолепные художник Насибулин и архитектор Танкаян предлагают свои рисунки и наброски. В сборниках репринтно воспроизведены даже ноты. Стихотворения, эссе, рисунки, фото… Всего не перечислишь… Надо сказать, всё хорошего и отличного качества, ведь исполнены творения людьми эрудированными и профессиональными. Это кладезь разных мнений, обнаруженных в сумбуре ярких индивидуальностей. Это счастье для фанатов и почитателей талантов — автографы… пусть и “времени”: художник М. Шемякин, скульптор М. Аникушин; писатели и поэты М. Жванецкий, А. Битов, В. Уфлянд, А. Кушнер, В. Шефнер, М. Чулаки, В. Кривулин, С. Стратановский, А. Пурин; артисты и общественные деятели: О. Басилашвили, А. Макаров, Е. Лебедев, академик Н. Бехтерева, профессор, директор Эрмитажа М. Пиотровский — и это только часть имен, всплывающих по ассоциации. В альманах принимаются малые формы всех жанров на любые темы (темы формируют рубрики), стихотворения, фотографии, рисунки, музыкальные произведения — более 300 авторов за эти десять лет вышло в свет в альманахе, — поэтому трудно поименно вспомнить тех, кого точно знаешь, чье творчество любишь или желаешь узнать впервые.
Желая развития и процветания в дальнейшем альманаху “Автограф времени”, достойного Всемирного Клуба петербуржцев, хочется напомнить о литературной студии “Пегасик”, которой покровительствуют члены этого общества, где всегда ждут продолжения традиций: “Настоящая интеллигентность — это признак душевных сил, активности, желания внести и даже навязать миру свой потенциал духовного восторга. Восторг и упадок — это как гений и злодейство — несовместимы…” (Н. А. Толстой).
Е. Дергачева