Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2008
* * *
Говорил: “Нет, не сторож я брату”,
Кровь текла понемногу из жил
В век другой, где господствует атом.
Много ль разницы в этих веках,
Изменилась ли суть в человеке?
Кровь другая ль теперь на руках
В двадцать первом начавшемся веке?
Сколько раз, сколько раз, сколько раз
Слышим мы про пещерные страсти,
Милосердие есть ли у нас
И добро ли всегда в нашей власти?
В мире том, где страданий полно,
Самых разных не счесть наказаний.
Но о братоубийстве давно
Не слагают библейских сказаний.
Альбом
Уж не стать мне старше никогда,
Ведь альбом — он не доска почета,
Оборвались нити навсегда.
Времени былого отпечатки
Наложил на эти лица бог.
Радостей в них сколько, и печалей,
И следов тропинок и дорог.
А с другого, новенького, снимки,
Взявший старт, в упор глядит на нас
Белый свет увидевший Максимка —
Правнук. В просторечье просто Макс.
Для него отдельные страницы
Выделены нынче на года.
— Может, будет он и наши лица
Помнить. Хоть, конечно, не всегда.
Он еще пройдет дорог немало
И в родном отеческом дому
В руки тот альбом возьмет устало,
Прикоснется к детству своему.
Земля
На нашей старой матери-земле
Хозяева ее — князья иль князи
Предпочитают властвовать во мгле.
…Я за нее не произносил присягу
И не ходил в атаку на войне,
И все же я в нее однажды лягу,
И боль ее всегда живет во мне.
* * *
Памяти П. М. Булушева
Сгущается туман. Кругом враги.
Трясет в ознобе ленту пулемета,
И чей-то голос слышен: “Помоги”.
А он сражался хорошо и смело,
Неужто все? Пути к спасенью нет?
А голос вновь: “Ну что это за дело?
Ведь я прошу тебя. Проснись же, дед!
Он вздрагивает, веки открывая,
И на ребенка устремляет взгляд.
Окончилась Вторая мировая
Уже немало лет тому назад.
Ах, Настя, ясноглазая девчонка,
Его последних лет и смысл, и суть.
“У куклы не шевелится ручонка,
Ее поправь ты, дед, хоть как-нибудь”.
И пулемета нету под рукою.
Он вспоминает — отошла беда —
И гладит внучку с нежностью такою,
Какой еще не ведал никогда.
* * *
Иная мера в жизненной победе.
Лопахин нынче рашен олигарх,
Раневская, похоже, бизнес-леди.
Не сад вишневый, корабельный бор
Уходит иноземцам на продажу,
Где властвует закон, где правит вор,
Порою трудно разобраться даже.
Но как в прекрасном,
как в волшебном сне,
Храня в душе призвание поэта,
Стучит и ныне дятел по сосне,
не слыша, как срубают древо это.
Саша
Плакала Саша, как лес вырубали.
Н. Некрасов
Что же ей плакать, коль чаша полна —
Саша от жизни с лихвой получает
Все, о чем только мечтала она.
Баксы, брильянты — привычная норма,
Плата мужчин, не подарок небес.
…Катит на Запад на грузных платформах
Круглый, под корень подрубленный лес.
Что там законно, а что незаконно,
Пусть разбирается кто-то другой.
Саша с Некрасовым незнакома,
Кто вообще этот парень такой?
Может, он питерский, может, тамбовский,
В Думу иль в загс пролезавший хитро.
Был и другой — Константин Паустовский,
Тоже хватался чуть что за перо.
Что и сказать, вспоминают их мало,
Помнить о них — невеликая честь.
Да и подумать-то, что с ними стало,
Их воде нету, а Саша-то есть.
Может быть, годы иные настанут,
Дружные с честью людскую года.
Лес беззащитный валить перестанут.
Бедная Саша заплачет тогда.
* * *
Трудной жизнью меченый народ,
В богатеи вы его не прочьте,
Им судьбой иной назначен счет.
Вот старушка в древнем полушалке,
Что у “мессершмиттов” на виду
Сбрасывала с крыши зажигалки
В сорок первом питерском году.
А за ней другая, “молодая”,
Что в блокадном не была плену,
Не жила бабешка, голодая,
И не хочет слышать про войну.
— Ах, за что вам только платят вдвое
И за что дана вам всюду честь.
…Эта почта. Нет здесь поля боя,
А посмотришь, вроде бы и есть.
Здесь совсем недолго быть им вместе,
Но они упорно, день за днем
Справедливость меряют не честью,
А давно потрепанным рублем.