Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2008
Елена Михайловна Травина родилась и живет в Санкт-Петербурге. Окончила философский факультет Санкт-Петербургского государственного университета и Восточно-Европейский институт психоанализа. Кандидат философских наук. Автор книги «Этнокультурные и конфессиональные конфликты в современном мире» (Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2007), «Сотворение мира» (в соавторстве), «Восстание масс» (в соавторстве) (СПб.: Мидгард, 2005). Автор ряда научных статей. Публикуется в еженедельнике «Дело» и журнале «Звезда».
Миф о трех богатырях: творение Российской империи
Все мы помним начало былины, которую когда-то «проходили» в школе: «Из того ли из города из Мурома, из того ли села из Карачарова выезжал удаленький дородний добрый молодец. Он стоял заутреню во Муроме, ай к обеденке хотел придти он в стольный Киев-град».
От этой и других былин богатырского цикла веет древней силой, кажется, что испокон века защищают нас богатыри во главе со своим наинабольшим, Ильей Муромцем. И какой-то крамольной кажется мысль о том, что эта былина могла быть придумана. И уж совсем святотатственной — что дошла до наших дней не просто так, а потому, что играла важную роль в делах геополитических — собирании земель московскими великими князьями и царями. Именно тогда встали на охрану пределов Московского государства знакомые нам три богатыря. Они, сначала порознь, а потом заедино, прошли долгий путь от местночтимых героев до символов нерушимости и надежности границ.
«Чудо-богатырями» называл своих солдат Суворов, и просто богатырями, «не то, что нынешнее племя», старый солдат из лермонтовского «Бородино». Стилизованную под старину военную форму должны были надеть русские солдаты Первой мировой — шапки-богатырки и шинели с «разговорами». Гражданская война назвала богатырки буденовками. Богатырями стали красноармейцы и чекисты. И, начиная с этого времени, функции богатырей по защите внутренних и внешних границ СССР стали переходить к профессиональной касте сотрудников внешней разведки и ЧК–ГПУ (этих «рыцарей без страха и упрека»), которым государство доверило свою безопасность.
Богатыри изменили имя, но продолжают блюсти границы. Алеша Попович стал Иоганном Вайсом из «Щита и меча», Добрыня Никитич — Штирлицем, а Илья Муромец — Путиным. Последний получил в придачу и волшебные качества оборотня Вольги: на истребителе облетает рубежи, на военном корабле вступает в дозор, на горных лыжах летит, «аки птица», и метким ударом сражает дикого зверя — уссурийскую тигрицу.
Не закончилось еще формирование русской нации, как не устоялись и ее границы, которые надо охранять от посягательств истинных и мнимых врагов.
В предлагаемой статье мы попытаемся ответить на вопрос: как былинные богатыри «участвовали» в создании той общности, которая со временем осо-знала себя русским народом?
Для этого нам необходимо выяснить: когда, где и кем были созданы первые былины? Кто были героями былин и как изменялись образы этих героев на протяжении столетий? В каком направлении шел (не только стихийный, но и сознательный) отбор богатырей из «лонг-листа» в «шорт-лист»?
Но вначале попробуем определить, к каким временам относятся записи былин, благодаря чему мы знаем об их существовании. Ведь устное народное творчество имеет, по крайней мере, один существенный недостаток: со временем его плоды исчезают («Сквозь тьму веков на мировом погосте звучат лишь Письмена»). И мы можем только подозревать, сколько бесценных сокровищ Слова устного кануло в веках. То, что мы имеем сейчас, — верхушка айсберга, то, что догадались и успели когда-то записать, и эти записи не сгорели в пожарах войн и междоусобиц.
Происхождение былин
В настоящее время былинами называют эпические песни, имеющие родство со скандинавскими и исландскими сагами. Как книжное, а не народное слово «былина» впервые появилось в 1800 году, в первом издании «Слова о полку Игореви». При этом оно обозначало не жанр фольклора, а то, что просто было когда-то, причем с ударением на последнем слоге[1].
Во второй половине XIX — начале XX века, времени профессионального изучения былин, в Петербург из северных деревень привозили крестьян, перенявших распевные рассказы еще от своих дедов. П. А. Кропоткин вспоминал: «Старик-сказитель произносит речитативом одну или две фразы, аккомпанируя себе на инструменте; вслед за этим следует мелодия, в которую каждый певец влагает собственные модуляции, и затем снова начинается спокойный речитатив эпического рассказа».
XIX век выдвинул три основные теории происхождения былин. В соответствии с ними развивались и школы былиноведения.
Первая — это мифологическая или природно-солярная. Исследователи искали в былинах глубокий символический смысл, несводимый к историческим и бытовым реалиям. Истинные герои былин — это мир вокруг нас: солнце, реки, гроза, буря. Добрыня — это солнце. Микула Селянинович соединил в себе черты земледельческого божества и бога-громоносца. Он пашет плугом землю наподобие молнии, рассекающей небо. А волшебная кобылка, которую нельзя нагнать, — это туча. Илья Муромец олицетворяет солнце и грозу.
Вторая — историческая. В рамках этой школы шли поиски исторических корней и прототипов. Были найдены параллели между Добрыней Никитичем и дядей Владимира Святого, Алешей Поповичем и Александром-храбром, Василием Казимировичем и новгородским посадником Василием Казимиром, волшебницей Маринкой и Мариной Мнишек, Тугарином и ханом Тугорканом, Идолищем Поганым и ханом Итларем.
Третья — теория заимствований. Она возникла, когда в среде исследователей царило возвышенно-сентиментальное отношение к былинам. В противовес этой точке зрения В. В. Стасов шокировал публику утверждением, что все сюжеты былин заимствованы на Востоке. Они являют собой неполный и неточный пересказ сюжетов индийских и иранских сказаний, полученных к тому же из вторых рук, от тюркских народов во времена татарского нашествия. Так Илья Муромец оказывается Рустамом из персидского эпоса «Шахнамэ», Добрыня Никитич — Кришной, а Алеша Попович — Индрой. В рамках этой теории, но в противовес Стасову, поздний Ф. И. Буслаев и ранний А. Н. Веселов-ский рассматривали сюжеты былин как заимствованные с Запада.
Можно считать, что существует и четвертая, смешанная теория, которая признает миграцию сюжетов былин (из древнегерманских саг), но их развитие привязывает к национальной почве.
Как всегда бывает, истина где-то посередине. Кто-то из былинных персонажей имел исторических прототипов, кто-то стал ипостасью прежнего языче-ского бога, кто-то оказался героем, восходящим к архетипу, общему для всех народов. При этом в одном образе могли объединиться и бог, и реальный -персонаж из истории, и несколько героев, живших в разные эпохи, и древний -архетип. Поэтому былину можно сравнить с археологическим раскопом, где каждый сюжет, описание обряда или слово «привязывается» к определенному слою: от архаических эпох до современности. В былине «Илья Муромец и Святогор» один русский богатырь спрашивает другого: «Ты какой земли, ты какой орды?» В былине «Добрыня и Дунай сваты» Добрыня разгуливает по ляховицкому городу Ляхову и «бьет татар всех до единого». А Дунай выводит Апраксию-королевичну в «новы сени», чтобы везти к князю Владимиру, а «по сеням текут ручьи кровавые». Строки корреспондируют с летописным рассказом о сватовстве Владимира к дочери полоцкого князя Рогнеде.
Когда, кем и где были созданы?
Об этом можно судить по деталям, содержащимся в былинах. Был предложен метод датировки, который основывается на самых ранних упоминающихся чертах социального уклада. К ним относятся родственные отношения, условия заключения браков, обряды смерти и погребения. Все это являлось второстепенным для сказителя, не определяло сюжет, а потому переходило из века в век в неизменном виде. Благодаря этим деталям былину можно достаточно точно «привязать» к определенному времени. Так вот, используя вышеописанный метод, сложение самых ранних былин было отнесено к XI веку. Но есть и другие подходы, которые учитывают факторы, относящиеся к социальной мифологии, социальной антропологии и исторической психологии.
Разве не напоминает нам Владимир Красное Солнышко своей бездеятельностью и почти ритуальной неподвижностью священных царей-жрецов, описанных Фрезером в «Золотой ветви»? К примеру, он никогда не выходит за стены града во главе дружины, а ждет ее в своих златоверхих палатах на пиру (в то время как дружина уходит на бой — пир смерти).
Некоторые исследователи считают, что былины были сложены лет за пятьсот до времени, которое признано официальной исторической наукой. Об этом позволяет говорить Иоакимовская летопись (в подлинности которой, правда, многие историки сомневаются). В ней фигурирует имя Владимир в качестве древнего князя, предшественника в тринадцатом колене совсем нелегендарного Гостомысла[2].
Необходимо упомянуть также об одном источнике, относящем былины к более ранним временам. Еще профессор А. Н. Веселовский, историк рубежа XIX–XX веков, обратил внимание на знакомые былинные имена, изучая «Тидрек-сагу», норвежское сказание, записанное в XIII веке. События саги относятся к Великому переселению народов IV–VI веков и повествуют о Теодорихе (Тидреке), короле готов, и Аттиле, короле гуннов. В саге описываются их победы, в том числе над Илиасом и Вальдемаром, сыновьями князя Гертнита, владеющего Русью (территорией, не имеющей отношения к тому, что под этим названием подразумевают российские учебники)[3]. Это означает, что Владимир и Илья былин могли иметь прототипы, относящиеся к более ранним слоям истории.
Официальная историческая наука не признает столь ранней датировки и начинает отсчет от фактов и дат, зафиксированных в летописях. Академик -Б. А. Рыбаков предлагал рассматривать процесс формирования былин как пять этапов. Первый, самый ранний, описывает представления восточных славян с их одухотворением сил природы и рек, описанием фантастических существ. Второй повествует о временах формирования союзов племен и основания Киева. Третий пласт уходит корнями в Киевскую Русь и рассказывает о событиях с 970-го по 1107 год, от Владимира Святого до Владимира Мономаха, которые и соединились в былинный образ Владимира Красное Солнышко. Четвертый пласт посвящен распаду Киевской Руси и началу усобиц. Пятый относится к первым годам татарского нашествия. Былина «Илья и Калин-царь» -является последней в цикле о богатырях. Ее сложение можно датировать достаточно точно: не ранее 1239 года, когда Батый пришел под Киев. Тогда киевляне отбились и отсрочили взятие города на год[4]. Больше новых сюжетов не создавалось и новых былин не слагалось. Со временем старые сюжеты обрастали новыми подробностями, возникали различные редакции одной и той же былины, отражающие события современной рассказчику жизни.
Попутно можно попытаться дать ответ на вопрос, кем создавались былины. Похоже, что некий безликий и безымянный «народ», предложенный на роль создателя былин народолюбцами XIX века, к этому не причастен. Точность в воссоздании воинского быта, знание всех деталей вооружения и тонкостей ведения боя позволяет искать слагателей былин в дружинной, а не в крестьянской среде. Тем более что именно так обстояло дело со скандинавскими сагами. Эта идея была выдвинута в XIX веке Всеволодом Миллером, который считал былины изящной словесностью дружинников. Профессиональные сказители разносили былины по градам и весям, а народ только искажал их, неточно запоминая услышанное (что ставит в тупик уже несколько поколений исследователей).
Общепринятым является утверждение о том, что былины, являясь народным эпосом, создавались в местах их бытования. Но существует и другая, не менее аргументированная точка зрения: дошедшие до нашего времени былины связаны только с потомками переселенцев из Новгорода[5]. При этом в самом Новгороде былин никогда не записывали, поскольку после «зачисток» -города Иоан-ном III и Иоанном IV большинство новгородцев было убито -или переселено. Очагами бытования былин стали Русский Север, Поволжье и Сибирь.
Дмитриева сделала еще одно открытие, напрямую связанное с вопросом о том, кто создавал былины. В местах распространения былин вплоть до ХХ века существовало деление на старшие и младшие роды. Старшими считались те, чьи предки раньше пришли на эту землю. Они пользовались определенными привилегиями в общине и всеобщим уважением. И именно эти-то старшие роды и были хранителями былин, потому что они, скорее всего, являлись потомками новгородской дружины.
Слово «богатырь» не является для славян исконным. Для обозначения храброго, удалого воина использовалось слово «храбр». Существует, по крайней мере, три объяснения такой замены. Первая отсылает ко времени татаро-монголь-ского нашествия и исходит из того, что русские воины не должны были -уступать в храбрости татарам, и потому их назвали так же багатурами. Вторая связывает это слово с праарийским термином в значении «удачливый», третья напрямую выводит его от «Бог» — человек оказывается «богат» (в данном случае силой) и этим приближен к Создателю. Согласно энциклопедии Брокгауза и Эфрона, в русской традиции слово «богатырь» впервые упоминается в 1585 году в книге Серницкого[6].
Существует несколько классификаций богатырей. Так, всех их можно подразделить на богатырей киевских, новгородских и стоящих особняком. Можно — на старых (Святогор, Микула Селянинович, Дунай Иванович) и молодых (Илья, Добрыня).
Образы богатырей прошли большой путь развития. Отправные точки у них были разные: языческий бог, племенной вождь, основатель рода или местный герой. До конца пути (главы из учебника по литературе или сборника «Былины») дошли не все. Многие потерялись в этом своеобразном путешествии во времени, отдав свои имена, прозвища и черты более удачливым собратьям.
До финиша дошли не более двух десятков.
Это — олицетворявшие силы природы Святогор и Микула Селянинович, Дунай Иванович и Сухмантий Одихмантьевич. Первых двух связывали с землей, наподобие чешского царя-пахаря Промысла. Двое других — это реки Дунай и Сухман, которые вытекли из кровавых ран героев.
Змееборцы Михаил Поток (Потык), Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и оборотень Вольга Всеславич.
Удалой Василий Буслаевич, родственник по духу варяжским берсеркерам, и не менее отважный Садко, совершивший путешествие в царство смерти к морскому царю.
Несколько богатырей, происхождение которых неясно: Иван Годинович -(Гостиный сын), Ставр Годинович, Иван Данилович, Хотен Блудович, Суровец-суздалец, Соловей Будимирович, Дюк Степанович и Чурило Пленкович. Большинство из них считается «заезжими», а последние два — к тому же героями заносчивыми и хвастливыми, чуть ли не сатирическими.
И, наконец, князь, которому служила дружина богатырская, — Владимир Красное Солнышко.
Развитие образов богатырей можно разделить на три этапа. Первый — это их зарождение в местных преданиях и родословных (до середины XII века). Второй — включение в общерусское культурное пространство (с XII–XIV веков). Третий — мифологизация образов и использование их в процессе формирования нации (с начала XVIII века). Первые три призовых места в своеобразном «забеге» и статус национальных символов обрели Илья Муромец, До-брыня Никитич и Алеша Попович. При этом необходимо помнить и о почти постоянном присутствии рядом с богатырями человека, которому они слу-жили,— князя Владимира Красное Солнышко.
Первый этап. Из тьмы веков
Исследователи XIX века почти убедили нас в том, что князь является контаминацией двух Владимиров: Владимира Святого и Владимира Мономаха. Но, похоже, не все с Красным Солнышком так просто. Начать с того, что его отчество со временем претерпело изменение. Вместо первоначального -Всеславич или Сеславич оно превратилось в Святославич. Оно и понятно, если речь шла о Владимире I. Исследователи до такой степени были в этом уверены, что зачастую даже поправляли «необразованных» сказителей, которые упорно пели о Владимире Всеславиче. Но Владимир былин может оказаться древнее, чем даже правнук Рюрика. Царь-жрец родового строя, прогляды-вающий сквозь наслоения времени, оказывается героем архетипическим. -Кроме того, в его образе есть некоторые параллели с героями других историй и мифов.
Владимир — «робичич», то есть сын наложницы, «рабыни». Незаконность происхождения ставит его в один ряд с родоначальниками королевских династий других народов, например, Вильгельмом I Завоевателем. У него есть наставник, его дядя по матери Добрыня, к советам которого он прислушивается. Таким же мудрым советчиком (правда, обладающим к тому же и волшеб-ными чарами) является для короля Артура Мерлин. Так же, как и Артур, -былинный Владимир в свое время уходит «на задний план», уступив место дружинникам.
В образе Добрыни Никитича так же объединились черты исторического и архетипического персонажа. Позднее к ним добавились черты местных героев. Только к середине XIX века выкристаллизовался образ «официального» богатыря Российского государства, действующего в триединстве с Ильей Муромцем и Алешей Поповичем.
Историками признано существование исторического прототипа в лице Добрыни, дяди князя Владимира I Святославича. Известна и его родословная, которая была подробно изучена по «Повести временных лет»[7].
Добрыня был внуком воеводы князя Игоря, Свенельда, которому был поручен сбор дани с древлян. Согласно летописям, именно Свенельд не советовал Святославу, сыну Игоря, идти водным путем на Русь из Болгарии. Святослав не послушался, и его череп стал чашей для печенежского князя.
Сыну Свенельда, Малку (или Малу), отомстила княгиня Ольга за смерть своего мужа «в древлянах». Дочь Малка, Малуша (или Малфрида), Ольгина ключница, была наложницей ее сына Святослава. Сын Малка, Добрыня, стал воеводой и советчиком Владимира Святославича. Именно Добрыня поставил на новгородский стол своего племянника и сватал за него дочь полоцкого князя Рогнеду, что зафиксировала летопись и отразила былина.
В 980 году Добрыня воздвиг языческого идола Перуна на берегу реки Волхов, но уже через десять лет сверг его по повелению князя Владимира, принявшего христианство. Из летописей известно, что во время осады Новгорода Добрыней и Путятой, которые были посланы крестить новгородцев, горожане-язычники разорили дом Добрыни и убили его жену.
Сын Добрыни, новгородский посадник Константин, был другом Ярослава Мудрого. Именно Константину и его новгородцам Ярослав был обязан обретением киевского «стола». Сыном Константина был посадник Остромир (по имени которого названо древнейшее Евангелие на русском языке середины XI века)[8].
По мнению Д. С. Лихачева, в начале XII века предание о Добрыне уже выделилось из родового предания о Свенельде. В былинах появляются образы свенельдичей. Во-первых, это сам Добрыня. Во-вторых, Мал (Мистиша, Мстиша) Древлянин, который, по мнению академика Шахматова, трансформировался в Никиту Залешанина, богатыря не киевского. Отсюда и упорно повторяемое отчество Добрыни — Никитич[9].
Академик Рыбаков видит в былинах о Добрыне отражения событий конца X века, то есть времени Владимира I Святого. В былине «Добрыня и Дунай сваты» описывается сватовство Владимира к Рогнеде. В былине «Бой Добрыни и Дуная» — взаимоотношения Киева с понизовскими племенами в устье Дуная, куда Владимир и Добрыня ходили походом в 985 году.
Тема крещения Руси и образ Добрыни как крестителя Новгорода и Ростова отражены в былине «Добрыня и Змей». С одной стороны, в ней использован архетипический змееборческий сюжет. Но есть несколько деталей, позволяющих говорить о том, что этот сюжет был приспособлен к новым реалиям -более поздней эпохи. В былине Змей — противник христианства. Добрыня повергает его колпаком, насыпанным «землей греческой», то есть монашеским куколем, и хочет добить булатным ножом, висящим на нагрудном кресте. Змей оказы-вается «Змиякой-Перуном», которого Добрыня вначале воздвиг в Новгороде, а затем своей же рукой свергнул.
Впоследствии змей становится символом всякого внешнего врага и, согласно библейской традиции, отождествляется с дьяволом. Возможно, что змей был еще тотемом половцев: армянский историк Матвей Эдесский рассказывает о половцах как о народе-змее[10]. Возможно, что договор Добрыни со Змеем «о разграничении сферы интересов» (кому не летать на святую Русь, а кому не ездить в чисто поле) отражал первые договоры русских князей с печенегами и половцами.
Что касается Ильи Муромца, то самым архаичным можно считать сюжет о его чудесном исцелении. Как известно, Илья «сиднем сидел» тридцать лет. Может, конечно, и из-за паралича, но в мифах «безногость» обычно связана со змеиной природой героя, который должен победить другого змея. Именно такой вариант содержится в белорусской сказке, хотя в былинах боя со змеем нет.
К древним мифологическим сюжетам относится также сюжет о единоборстве с неузнанным сыном: Илья убивает Подсокольничка.
Былинному Илье постоянно сопутствуют несколько прозваний. Во-первых, это Муромец. Возможно, что один из предшественников былинного Ильи был родом из Восточной Европы — Моравии. Недаром во многих источниках он значится как Муравленин или Моровлин. Со временем непонятное Моровленин превратилось в более привычное Муромец. Кроме того, существует гипотеза о черниговских городах Моровийске и Карачеве как более ранних по отношению к городу Мурому и селу Карачарову[11].
Во-вторых, кроме Муромца, Илья еще крестьянин, крестьянский сын. Эта его сословная принадлежность в немалой степени сыграла ему добрую службу в XIX веке, когда понадобился богатырь «из народа». Но, возможно, первоначально Илья был не крестьянином, а христианином. Этим он отличался от товарищей-язычников, и вероисповедание стало своеобразным прозвищем. (Кстати, нигде и никогда не упоминается его языческое имя.)
Небесным патроном Ильи Муромца считается Илья Пророк. В окрест-ностях села Карачарова существовала церковь во имя этого святого, якобы построенная богатырем. В процессе христианизации Руси (кстати, Муром был крещен только в XII веке) Илья Пророк стал заместителем языческого Перуна, а со временем черты Перуна и библейского пророка перешли на Илью Муромца. Для местных жителей на грозовой колеснице по небу разъезжал богатырь.
Цикл былин об Илье Муромце академик Рыбаков связывал с событиями конца X — начала XI века. После взятия Корсуни (Херсонеса) в 988 году Русь овладела всем побережьем Черного моря от низовья Дуная до устья Кубани. Основной задачей того времени стала охрана границ, в том числе морских. Некоторые исследователи считают, что былина «Илья Муромец на Соколе-корабле» как раз посвящена этим событиям.
В конце X века был построен ряд крепостей на реках Стугне, Трубеже, Десне и Суле, которые преграждали подход печенегов к Киеву. Именно эти крепости Б. А. Рыбаков идентифицировал как «заставы богатырские» былин. Огонь, зажженный на сторожевой башне, был виден за 40 километров.
Показательны с точки зрения смешения имен и событий былины «Илья Муромец в изгнании и Идолище» и «Бунт Ильи Муромца». «Идолище» повествует о смерти половецкого хана Итларя в Переяславле в 1095 году. Взамен исторических персонажей (Изяслав, Всеслав, Ольбег, убивший Итларя) поставлен Илья Муромец. «Бунт» восходит к былинам XI века о восстании в Киеве в 1068 году. Оно было связано с отказом князя Изяслава сражаться с ханом Шаруканом. Князь был изгнан, а заточенный им в тюрьму князь Всеслав Полоцкий (один из возможных прототипов Вольги Всеславича) был освобожден и избран князем киевским.
За Муромцем прочно закрепился образ защитника земли. Сразу после исцеления и ухода калик перехожих он идет на отцовское поле и очищает его от «дубья-колодья». В другом варианте он выгоняет с поля скот и огораживает его, то есть обозначает границу. Затем Илья направляется в Киев, расширив оберегаемое им пространство до пределов Русской земли.
Алешу Поповича историческая школа былиноведения «привязала» к ростовскому воину начала XIII века по имени Александр, который был сыном священника. Александр-храбр служил у Константина Всеволодовича Ростовского, а затем у Мстислава Романовича Храброго в Киеве и погиб в битве с татарами на Калке в 1224 году. Известны «Краткая повесть об Александре Поповиче» и «Описание», которые восходят к несохранившемуся тексту. При этом -сообщения о гибели Александра на Калке появляются только после 1418 года. До этого его имя в связи с битвой с татарами не упоминается.
Связь былинного Алеши Поповича с историческим Александром-храбром весьма сомнительна. Помимо духовного звания отца да любви к похвальбе их, похоже, ничего не роднит. «При сравнении повести об Александре Поповиче с былиной об Алеше Поповиче и Тугарине прежде всего бросаются в глаза сходство в именах и несходство по существу: Алеша Попович — этнический герой, победивший полумифическое существо, олицетворяющее внешнего врага; Александр Попович — участник княжеских междоусобиц, погибший в битве с татаро-монголами на реке Калке. В былине киевский князь изображен трусливым и нерешительным, не имеющим сил бороться за свою честь. В повести киевский князь, наоборот, слишком самонадеян, └хваляшесь в гордости своей“ в надежде на своих └храбрых“»[12].
Сюжет былины «Алеша Попович и Тугарин» уводит нас в глубь веков. Первый по времени «Алеша» оказывается архаическим змееборцем, а кто-то по счету более поздний в 1096 году участвовал в разгроме войск половецкого хана Тугоркана, тестя Святополка Изяславовича. Этим «кто-то», возможно, был дружинник Ольбег Ратиборович, убивший Итларя (гипотеза Б. А. Рыбакова). Затем следующий по времени «Алеша» погибает на реке Калке.
Образ Алеши Поповича оказывается таким же собирательным, как образы Ильи и Добрыни, может быть, еще менее изученным. Интересную гипотезу касательно этого героя приводит Лев Прозоров. Имя собственное (кстати, всегда в уменьшительном варианте, Алеша, а не Алексей) в ней оказывается характеристикой героя. Согласно Словарю В. И. Даля, слово «алеша» в некоторых диалектах означает «лгун», «хвастун» и «бахвал»[13]. А ведь это черта характера былинного Алеши Поповича: он хитрец, пытается победить не силой, а хитростью. Кроме того, прослеживается интересная параллель между Алешей Поповичем былин и Лешко Попелюшем польских сказаний. Кроме созвучия имен, одинакового их значения («лешко» — это плут), они оба борются со змеем и побеждают врага хитростью.
Второй этап. PR в средневековой Руси
Факты говорят о том, что в письменной традиции имена богатырей стали появляться в XV–XVI веках, времени Иоаннов и возвышения Москвы. В эту эпоху продолжилось создание летописных сводов, которые объединяли местные летописания в единый свод. Герои местных летописей становились общерусскими героями, шел параллельный и взаимодополняемый процесс отбора и закрепления в сознании народа образов героев в слове устном (пересказы былин, исторические песни) и письменном (летописные сборники, жития, свет-ские повести).
При этом своды не являлись механическим соединением летописного материала. Историк академик А. А. Шахматов считал, что политические идеи сводов отражали политические концепции отдельных феодальных центров, где эти своды были составлены. Монастыри находились в политических и экономических отношениях с тем или иным князем и становились своеобразными архивами и канцеляриями этого князя. При этом, с одной стороны, в летописаниях до XVI века не допускалось фантастических добавлений или искажений текста. С другой — в угоду княжеской династии опускались факты, могущие очернить одного из предков. Так, например, князь Святополк был известен не только плохим управлением и разжиганием усобиц, но и ослеплением князя Василька Теребовльского (за что был прозван Окаянным). Но летописец создал новую редакцию, из которой были вычеркнуты обличения игумена Иоанна в адрес Святополка и вставлены похвалы благочестию и бранным подвигам.
Академик Шахматов считал, что «рукой летописца управлял в большинстве случаев не высокий идеал далекого от жизни и мирской суеты благочестивого отшельника, умеющего дать правдивую оценку событиям, развертывающимся вокруг него, и лицам, руководящим этими событиями, оценку религиозного мыслителя, чающего водворения царства божия в земной юдоли, — рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы; если летописец был монахом, то тем большую свободу давал он своей пристрастной оценке, когда она совпадала с интересами родной обители и чернеческого стада, ее населявшего»[14].
Первый общерусский летописный свод был составлен в Москве при митрополите Петре в начале XIV века в целях скрепления отдельных частей митрополии. До 1299 года центром митрополии был Киев, затем — Владимир. С. М. Соловьев подчеркивает, насколько было важно «для какого-нибудь города, стремившегося к первенству, чтобы митрополит утвердил в нем свое пребывание; это необходимо давало ему вид столицы всея Руси, ибо единство последней поддерживалось в это время единым митрополитом… наконец, митрополит должен был действовать постоянно в пользу того князя, в городе которого имел пребывание»[15]. Митрополит Петр стал соратником Ивана I Калиты в деле возвышения Москвы. Он умер в 1326 году и был похоронен в соборе, строительство которого начал. Калита победил в соперничестве с тверскими князьями и в 1328 году получил от хана Узбека ярлык на великое княжение.
Московский князь воспользовался своей силой для унижения удельных князей. С собора святого Спаса, главного в Твери, был снят колокол и увезен в Москву. Ростов Великий вместе с жителями был «примыслен» к собствен-ности московского князя. Продолжалась вражда со Псковом. В зону геополитических интересов Москвы втягивалось все большее количество территорий. Существует точка зрения (с которой спорил Б. А. Рыбаков), что именно в XIV веке, когда устраивались пограничные крепости, острожки и устанавливалась пограничная стража, складывался и образ богатырей, стоящих на -заставах[16].
Для Русской земли, собираемой на северо-востоке, требовалась своя история, запечатленная в общерусском летописном своде.
В 1423 году в канцелярии митрополита Фотия был составлен «Владимир-ский Полихрон», или «Летописец Великий Русский». «В него входили лето-писные известия Москвы, Ростова, Рязани, Твери, Нижнего, Смоленска, Новгорода и т. д. Как показал А. А. Шахматов, Владимирский «Полихрон» пытался поставить в связь русскую и всемирную историю… В этот же свод был включен ряд грамот, посланий и статей справочного характера: родословие великих князей, таблица └кто колико лет княжил“, список новгородских князей, список митрополитов, -список новгородских владык. └Полихрон“ включил в свой состав ряд литературных произведений: сказание └О побоище на Дону“, └Повесть о нашествии Тохтамыша“, └Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича“, └Повесть об избавлении Москвы от Темир-Аксака“, └Повесть о нашествии -Едигея“ и ряд других. Кроме того, во └Владимирском Полихроне“ отразились произведения народной поэзии: былины и исторические песни»[17]. Составлялись своды и позднее, при Иоаннах III и IV, а также Василии III.
Образы богатырей перешагнули порог архетипов и родовых сказаний.
В Никоновской летописи, относящейся к XVI веку, появляется Добрыня, который «принимает участие в крещении не только Новгорода, но и Ростова. Это сообщение свидетельствует о том, что Добрыня вышел за пределы новгород-ских преданий и теперь… является героем предания общерусского»[18]. При этом сюжет о крещении Новгорода Добрыней считается более поздним по сравнению с сюжетами сватовства и поставления Владимира в Новгороде. Он появился в XV веке[19], когда вновь была поднята тема крещения Руси от Константинополя в связи с женитьбой Иоанна III на византийской принцессе Софье Палеолог.
На пути в «общерусские» богатыри Добрыня вобрал образы других героев. Во-первых, это местночтимый рязанский богатырь с таким же именем, что позволило впоследствии Добрыню называть Рязаничем (впервые упоминается в Никоновской летописи XVI века). Во-вторых, это ростовский герой Тиманя по прозвищу Золотой Пояс, который «передает» свое прозвище Добрыне, что фиксирует Летописный свод 1493 года, восходящий к Хронографу Пахомия Логофета 1442 года[20]. Известно, что крестить Новгород Добрыня и Путята пришли с ростовцами, может быть, поэтому и произошла замена ростовского Тимани на Добрыню, который оказался «круче».
Да и сам характер Добрыни претерпевает изменения. В былинах «Добрыня и Дунай», «Добрыня и Василий Казимирович» он становится слугой князя по доброй воле. А затем («Добрыня и Маринка», «Сорок калик») — слугой князя по долгу. Служба становится прислужничеством. Со временем происходит «очеловечивание» богатырей и, в частности, Добрыни. Исследователи связывают это с поздними пластами былин (XVI–XVII века), которые отражали проявления интереса к внутреннему миру человека, свойственному той эпохе.
В сокращенном Летописном своде 1493 года в описании битвы на реке Где впервые встречаются два прототипа богатырей: Александр Попович и Добрыня Золотой Пояс (уже «отнявший» к этому времени пояс у Тимани). «Упоминание Добрыни Рязанича и Александра Поповича в Хронографе и Никоновской летописи свидетельствует о том, что в XV–XVI веках эти имена были широко популярны в общерусском фольклоре»[21]. Их образы окончательно складываются в конце XIV–XVII веков[22].
Первое письменное упоминание об Илье Муромце относится к 1574 году. Некий Филон Кмита, оршанский староста, жалуется на то, что в своей Орше он терпит голод, холод и княжеское пренебрежение, как когда-то терпел Илья Muravlenin. Спустя двадцать лет Киев посетил Эрих Лясотта, который оставил описание гробницы в приделе Софийского собора, где покоился святой Илья Morovlin. Правда, сами останки ранее были перенесены в Антониеву пещеру Киево-Печерского монастыря.
Илья, описанный Лясоттой, — монах. У него повреждена рука и пробита левая сторона груди. Существует растиражированная трогательная история о том, как Илья Муромец, ставший иноком, не мог не встать на защиту родного города, когда на него в очередной раз напали враги, и геройски погиб.
Экспертиза мумифицированных останков, проведенная Минздравом УССР в 1988 году, определила возраст Ильи (40–55 лет) и выявила дефект позвоночника, от которого мог развиться паралич ног. Казалось бы, все это говорит о том, что Илья был таким же историческим героем, как и Добрыня. Но если мы вспомним наше сравнение былины с археологическим раскопом, в котором видны культурные слои различных эпох, то образ Ильи расслаивается на множество прототипов, каждый со своим сюжетом.
В XVII веке к «Муромцу» и «крестьянину» прибавился «старый казак». Прозвище возникло благодаря некоему Илейке из посадских людей Мурома, который был атаманом терских казаков и одним из руководителей восстания Болотникова. В 1605 году он был объявлен царевичем Петром, сыном Федора Иоанновича, а в 1608 году — казнен. Не с этого ли времени умудренный годами Муромец становится главой (атаманом) дружины богатырской, сменив на этом посту богатыря Самсона Самойловича?
Большинство из дошедших до нашего времени текстов пересказов былин относятся к XVIII веку, при этом известно, что они являются копиями века XVII. Исходя из этого, исследователи делают вывод о том, что «именно в XVII веке создались условия для включения в литературу повествований о богатырях»[23].
В XVI–XVII веках были созданы литературные обработки былин, такие, как «Сказание о седми русских богатырях» и «История о славном и храбром богатыре Илье Муромце». История об Илье Муромце в значительной степени является изложением сюжетов былин. Что же касается «Сказания», то такого сюжета в устной народной традиции не существовало. Это — литературная композиция, сложенная и записанная неким автором на основе былин.
«Сказание» существует в пяти списках. Самый ранний — барсовский, относящийся к 1642 году. Его полное название — «Сказание о киевских богатырях, как ходили в Царьград и как побили цареграцких богатырей и учинили себе честь». Источником вдохновения явилось завоевание Иоанном Грозным Казани и Астрахани. «Сказание о седми русских богатырях» — это название так называемого буслаевского списка, относящегося к XVIII веку.
В «Сказании» была предпринята, чуть ли не первая, попытка своеобразного отбора богатырей на роль общерусских героев. То есть это следующая ступень «кастинга», своеобразный «полуфинал». Из множества былинных героев было отобрано семеро.
В «седмицу» попали: «славный» Илья Муромец, дворянин Залешенин, млад Алеша Попович, Глапит, Сухан Домантьевич, дворянин Белая Палица и Добрыня Микитич. (В других списках дворянин Белая Палица носит имя Белая Пьяница или Белая Поляница. Глапита заменяет Щата Елизынич.)
Богатыри просят князя Владимира отпустить их в чисто поле, чтобы принести вести и привести «языки многие». Князь не соглашается, и тогда богатыри самовольно уезжают в чисто поле, а оттуда направляются в Царь-град. По дороге им встречаются калики перехожие, с которыми богатыри меняются одеждой. Калики рассказывают, что царьградские богатыри похваляются напасть на Киев, «учинить сечу великую» и взять в полон князя со княгинею и всеми богатырями.
Богатыри, рассердившись не на шутку, продолжают поход на Цареград, но уже пешими и с одними палицами, спрятанными под одеждой. Попутно они выясняют, кто из них владеет иностранными языками, чтобы можно было объясняться с вражьей силой. Оказывается, что «языком татарским», и трезв, и пьян, говорить горазд «млад» Алеша Попович, к тому же он «всех лутче бранитца».
Богатыри в каличьей одежде приходят под окна царского дворца и начинают просить милостыню. Царь приказывает своему богатырю Тугарину Змиевичу привести калик в залу, чтобы узнать киевские новости. Другой богатырь царя Константина, Идолище жидовское, предлагает немедленно отправиться походом на Киев. Местные богатыри начинают хвалиться своими конями, а русские быстренько садятся на них, и «полетели тут головы богатырския и татарския». Затем «наши» богатыри поскакали к Смугре-реке, у которой оставили своих коней, а «их» богатыри отправились за «нашими» в погоню. Учинилась сеча великая, всех цареградских побили, взяли в плен только Тугарина -Змиевича и Идола Скоропита. Идола вскоре отпустили, а Тугарина забрали с собой, чтобы было чем бить челом князю Владимиру. За Тугарина засту-пились мать Тугаринова и царица Елена, и им было обещано, что Тугарина -отпустят восвояси после того, как покажут его князю.
В Киеве князь пожаловал богатырей соболиными шубами и золотыми цепями. Тугарина же спросил о цареградских вестях. Ответ царьградского богатыря символичен для современников южных походов Иоанна Грозного: «Что ты, государь, меня спрашиваешь о вестях? Все вести у тебя, государь! Нет тебя, государь, грознее во всех царствах, а богатырей твоих нет удалее во всех землях!» Позднее ответ Тугарина с чувством гордости воспринимали современники первых Романовых. Именно в их царствование богатыри «киевские» барсовского списка превратились в богатырей «русских» буслаевского.
Исследователи отмечают, что повествования о богатырях в XVI–XVII веках воспринимались современниками как повести об историческом прошлом. Да и как иначе, если они содержались в сборниках наравне с «Повестью о нашествии Батыя на Рязань», о Мамаевом побоище или пленении Цареграда![24]
Третий этап. Муки рождения мифа
Итак, в XVII веке были созданы условия для включения в литературу повествований о богатырях, основанные на былинах. Эти повествования удовлетворяли запросы читателей, в чьей памяти еще живы были события Смутного времени, защита южных рубежей казаками от татар и турок. Былинные победы Ильи Муромца и других богатырей над Соловьем-разбойником или Змеем оказывались сродни подвигам в войнах с крымчаками. А словесная перепалка богатырей перед боем с каким-нибудь Идолищем трансформировалась в издевательские письма казаков турецкому султану. Начинался процесс строительства нации.
Интеллектуальная элита просвещенного XVIII века принялась за дело. Писатели обращались к былинам при создании волшебно-героических произведений в духе рыцарских романов. Правда, у многих дело ограничивалось использованием былинных имен. В 1780–1783 годах были изданы «Русские сказки» В. А. Левшина: «Повесть о славном князе Владимире киевском солнушке Всеславьевиче и о сильном его могучем богатыре Добрыне Никитиче», «Повесть о сильном богатыре Чуриле Пленковиче», «Повесть об Алеше Поповиче, богатыре, служившем князю Владимиру». Наиболее приближена к сюжету и стилю былин «Повесть о сильном богатыре и старословенском князе Василии Богуслаевиче», написанная на сюжет былины о Василии Буслаеве. Сама матушка Екатерина высочайше одобрила последнюю сказку. Так возникла комическая опера в пяти действиях «Новогородский богатырь Боеслаевич», текст которой вышел отдельным изданием в 1786 году. Кстати сказать, у Левшина в московском пожаре 1812 года сгорело уникальное собрание «богатыр-ских песен», лишь часть которых он успел использовать в своих «Сказках».
В 1787 году в Москве вышел сборник «Повествователь русских сказок», в котором пересказывалось несколько былин об Илье Муромце. А. Н. Радищев написал поэмы «Алеша Попович» и «Чурила Пленкович». Н. А. Карамзин создал «богатырскую сказку» «Илья Муромец».
Первые годы XIX века по инерции продолжали традиции века XVIII. В 1804 году Г. Р. Державин написал либретто оперы по тексту левшинской сказки о Добрыне. Тогда же написал своего «Добрыню» и Н. А. Львов. -Н. А. Крылов создал либретто «Волшебной оперы в 4-х действиях └Илья—богатырь“».
Вообще, 1804 год стал годом, разделившим изучение былин на любитель-ский и профессиональный этапы. Тогда были изданы «Древние русские стихо-творения» Кирши Данилова (составленные в 40–60-е годы XVIII века на заводах Демидова). В 1818 году вышло второе издание под названием «Древние российские стихотворения, составленные Киршею Даниловым». Именно тогда впервые было обращено внимание на сходство имен былинных богатырей с историческими лицами, описанными в летописях: Добрыня — дядя Владимира, Алеша — Александр Попович.
Писательская элита восторгалась языком, сюжетами, образами сборника. Если учесть, что в 1800 году было издано «Слово о полку Игореви», то интеллектуальная почва для образования русской нации была подготовлена. Ведь XIX век интуитивно чувствовал (хотя провозгласил чуть позже), что нация живет в языке.
И. И. Чернявским была написана «Речь о пользе вообще слова»: «Язык россиян гораздо ранее многих европейских достиг известной степени обилия и правильности»[25]. В 1822 году А. А. Бестужев опубликовал статью «Взгляд на -старую и новую словесность в России». Главной задачей отечественной словесности, по его мнению, становилось преобразование литературного языка, который необходимо приблизить к истокам и освободить от чуждых наслоений[26]. В. К. Кюхельбекер в 1821 году прочитал в Париже лекцию о русском языке: «Он богат, выразителен, свободен и гармоничен»[27]. В 1863–1866 годах были изданы четыре тома Толкового словаря живого великорусского языка Владимира Даля, материалы для которого он собирал не одно десятилетие.
Никогда не было столь пристального внимания образованной публики к историческим и былинным (сказочным) персонажам, как в XIX веке.
П. Ю. Львов в 1808 году пишет первую русскую историческую «Повесть о Мстиславе, великом князе Новгородском». А. С. Пушкин создает «Руслана и Людмилу» и «Песнь о вещем Олеге». Н. М. Языков — Бояновский цикл под названием «Песнь барда». П. А. Катенин в 1814 году пишет «Певца». К. Ф. Рылеев публикует стихотворения «Боян», «Святослав», «Рогнеда».
В 30-е годы А. Ф. Вельтман пишет повесть «Кощей Бессмертный», Загоскин — «Аскольдову могилу». М. Ю. Лермонтов начинает поэму «Олег».
Читающая Россия сплачивалась вокруг своей истории, описанной в летописях и былинах и переложенной писателями первой четверти XIX века на новый русский язык. Россия неграмотная и полуграмотная несла в избы лубочную литературу и картинки на сюжеты былин, сказок и песен.
С середины XIX века читающая публика стала знакомиться с произведениями русского фольклора, известными доселе лишь исследователям. Началась публикация текстов, напетых сказителями. Былины и песни возвращались обратно «в народ», который должен был знать свои сокровища. В 1860-е годы были изданы «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» и «Песни, собранные П. В. Киреевским». В 1873 году появляются «Онежские былины» А. Ф. Гильфердинга. Следующая волна походов по дальним деревням пришлась на конец XIX — начало XX века. Исследователи тогда отправлялись на север, в Сибирь и казачий юг.
Середина XIX века, выдвинувшая объединительную чеканную формулу «Самодержавие. Православие. Народность», вытолкнула в «финал» богатыр-ского соревнования трех богатырей, служащих верой-правдой царю-батюшке. Добрыню Никитича от дворянского сословия, Алешу Поповича от духовного сословия и Илью Муромца от крестьян. Рядом с ними или вместо них не могли стоять ни франт Чурило Пленкович, ни своевольный Василий Буслай, ни так и не вписавшийся в «русский формат» Одихмантьевич. Дворянин, крестьянин и попович демонстрировали собой единство русской нации под скипетром «белого царя». Только вместе они олицетворяли «народ», который не уступит ни пяди своей земли и ни частицы своей души иноземным захватчикам.
Можно привести еще одно, психологическое, обоснование отбора именно этих трех богатырей. Наиболее ярко выписанные и запоминающиеся литературные персонажи, действующие в компании, обычно имеют число три или четыре. Это связано с тем, что каждый персонаж обладает, как маской в комедии дель арте, определенными чертами, которые и «эксплуатируются» автором на протяжении всего повествования. Эти черты имеют основание в четырех темпераментах, которые взаимодополняют героев и позволяют воспринимать их как единый персонаж, а пьесу как цельное произведение. Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян дают в совокупности идеальный образ мушкетера. Пес, кот, осел и петух становятся образцовыми бременскими музыкантами.
В нашем случае Добрыня Никитич становится меланхоличным Атосом, Илья Муромец — флегматичным Портосом, а Алеша Попович — холеричным Арамисом. За скобками, казалось бы, остаются сангвиники, но они неизменно присутствуют в образах неунывающего д’Артаньяна и былинного жизнерадост-ного, постоянно пирующего Владимира.
До XVIII века богатыри существовали в пространстве фольклора: песни, былины, сказки. К середине XIX века три богатыря вступили в поле мифа. Сказка отличается от мифа тем, что она «мертва», не несет значительной -эмоциональной психологической нагрузки, несмотря на присутствие мифологических образов. Миф «живой». Он обретает силу на переломах истории, в кризисных ситуациях жизни человека, помогая этому человеку или социуму -подняться и жить дальше.
Миф защищает человека и социум от стресса новизны. Он говорит, что все это уже было, и предлагает наработанные модели поведения. Миф избавляет от одиночества и вводит в социальное пространство, где все вместе чувствуют то же, что каждый по отдельности. Миф сакрализует пространство, он придает особую значимость поступкам людей, снимает вопрос о бездарно и бесцельно прожитой жизни. Этим он привносит в человека чувство внутреннего равновесия, гармонии и душевное спокойствие. Казалось бы, все замечательно. Но есть два «но», которые могут испортить благостную картинку.
1. Миф не допускает разномыслия.
2. Сплочение происходит перед лицом некоего «другого», названного -врагом.
Все это «работает на полную катушку» в процессе становления нации. Русская нация (как, впрочем, и другие) могла осознать себя в качестве таковой, только увидев непохожесть, уникальность в первую очередь собственной истории и языка. Осознав свою общность, молодая нация должна быть готова встать на защиту своих ценностей, призвав на помощь исторических и легендарных персонажей из утерянного «золотого века».
Все мифы восходят к базовому мифу о творении, а следовательно, об установлении границ. Поэтому для русской нации, начинающей осознавать себя таковой в XIX веке, образ собственной границы и ее охраны встал со всей -очевидностью. Причем, не только границы государственной, отмеченной на карте, но и границы ментальной. Именно отсюда пошли «умствования», относится ли Россия к Западу или к Востоку. Именно на этой почве схлестнулись западники и славянофилы, сторонники «мировой революции» и построения -социализма в одной отдельно взятой стране, «патриоты» и «безродные космополиты, евразийцы и либералы.
Закрепление мифа о трех богатырях в зримом образе состоялось в картине Виктора Васнецова «Три богатыря», к написанию которой он приступил в 1881 году. О важности сюжета говорит тот факт, что Васнецов сделал последний мазок лишь спустя восемнадцать лет, в 1898 году. Кроме того, им были созданы «Витязь на распутье» (1878), «После побоища Игоря Святославича с половцами» (1880), «Битва славян с кочевниками» (1881), «Баян» (1910), «Богатырский скок» (1914), «Кощей Бессмертный». (1917–1926), «Бой Ивана-царевича с трехглавым змеем» (1918), «Бой Добрыни Никитича с семиглавым Змеем Горынычем» (1918), «Нестор-летописец» (1919). В конце XIX века Васне-цовым была выполнена роспись Исторического музея.
Образы богатырей продолжали появляться в музыкальных произведениях. В. Серов написал оперу «Илья Муромец», Н. А. Римский-Корсаков оперу «Садко», А. П. Бородин «Богатырскую симфонию», Р. М. Глиэр симфонию «Илья Муромец», А. Г. Гречанинов оперу «Добрыня Никитич». В высшее -общество пришла мода на все «русское», что отразилось, в частности, в «русских балах».
Имена богатырей получили самолеты и корабли. В 1914 году был построен крупнейший бомбардировщик Первой мировой войны «Святогор» конструкции Слесарева (правда, он так и не поднялся в воздух). Тогда же на вооружение русской армии поступил тяжелый бомбардировщик Сикорского «Илья Муромец». Всего было построено 80 самолетов в различной модификации. Пассажирский «Илья Муромец» был оснащен отдельным от кабины пилотов салоном, спальными комнатами, ванной и туалетом.
Последняя четверть XIX века и начало XX века, время царствования царя-богатыря Александра III и Николая II, стало временем экономического и вслед за ним национального подъема России. Бывшие крепостные потянулись в города, эти «плавильные котлы», где перемешивались и народности, и сословия. Рост городов, развитие промышленности и унификация системы народного образования «завели» механизм процесса нациеобразования, став очередной иллюстрацией классической схемы Эрнста Геллнера. В предшествующие десятилетия элиты потрудились над тем, чтобы создать русский язык, на котором народу можно было рассказать о его прошлом и его героях. Теперь настало время усвоения этой информации.
Народ накрепко затвердил, что главное в их жизни — это защита границ от посягательств «иноплеменных». Апогеем стал всеобщий восторг по случаю вступления России в мировую войну. Мы уже упоминали о планах введения в русской армии формы «под старину». Одна из версий состоит в том, что форма предназначалась для русских солдат на параде победы в Берлине летом 1917 года. Другая — что в эту форму должна была переодеться вся армия, но она так и осталась на складах и в конце концов досталась большевикам.
Эксперименты Ленина и Троцкого с мировой революций не кончились ничем. Национальное (в противовес интернациональному) со временем снова было востребовано. Во всяком случае, когда в 1936 году А. Таиров поставил в Камерном театре комическую оперу «Богатыри», последовала статья в «Правде» «О злой хуле на русскую историю». Либретто Демьяна Бедного опоздало по времени лет на десять.
Выводы были сделаны. Последовали сахарно-медовые кинофильмы Александра Птушко «Руслан и Людмила» (1938), «Садко» (1952), «Илья Муромец» (1956), а также «Кощей Бессмертный» Александра Роу (1944). Это были фильмы-агитки, четко проводящие границу, разделяющую героев на «наших» и «не наших». Собственно, именно это от богатырей (и подобных им сказочных персонажей) и требовалось.
В духе классового подхода составлялись примечания к былинам советскими комментаторами. Добрыня Никитич рассматривался как «бесстрашный мужественный богатырь», который «благодаря своей высокой культуре одерживает моральную и духовную победу над жестоким и сильным врагом»[28].
Образ Микулы Селяниновича трактовался как «обобщенный образ крестьянина-землепашца, олицетворение величия крестьянского труда». Былина о Микуле и Вольге изучалась как «единственная былина, в которой рассказывается о трудовых подвигах крестьянина-труженика, созидателя»[29]. Смерть Сухмана рекомендовалось рассматривать как «гневный протест против бесчеловеч-ности князя»[30]. А Илья отдавал силу Святогора «трудовому народу, защищая всех сирых и обездоленных»[31].
Интересно, что сии пассажи содержатся в сборнике былин не пятидеся-тилетней, а восьмилетней давности. С одной стороны, казалось бы, брак в работе редактора. Издали старую книгу под новой обложкой. А с другой — -оплошка весьма показательная. Пришло время, когда снова востребовано -деление на «наших» и «не наших», только не по классовому, а по цивилиза-ционному -признаку.
Процесс образования русской нации не закончен, потому что прерывался несколько раз за последние сто лет. Русскими так и не ощутило себя большинство подданных Российской империи, товарищей рабоче-крестьянского государства, граждан СССР (которое вообще формировало наднациональную общность — советский народ). Для граждан России в которой раз становится -актуальной тема национального самосознания. После 1991 года мы вошли все в ту же реку: в миф о «наших» и «врагах», защите границ и собственном -превосходстве.
Что продемонстрировал и чему научил миф о богатырях?
Продемонстрировал удивительную способность сплачивать народ перед лицом явной или мнимой угрозы, будь то династическая вражда Твери и Москвы, защита православной веры, защита южных рубежей, терроризм. Научил тому, что деление мира на «своих» и «чужих» не всегда продуктивно. Ведь каждый «простой гражданин» идентифицируется с понятием «русского» в меру своих собственных умственных и душевных возможностей. И тогда любовь к России приобретает разные формы. Для кого-то это березка на опушке леса, душевная песня или старый домонгольский храм. А для кого-то убийство таджикской девчушки или вьетнамского студента.
Среди множества определений мифа есть одно, принадлежащее Ролану Барту: «Миф — это коммуникативная система, которая пытается выдать себя за систему фактов». Факты о богатырях были изложены выше. Каждый может определить для себя сам, насколько он вписывается в предложенную коммуникативную систему.