Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2008
Александр Кушнер. Таврический сад: Избранное. М.: Время, 2008. 528 с. — (Поэтическая библиотека)
А. Кушнер привнес в ХХI век стихотворческие и культурные традиции предшествующих эпох — Золотого и Серебряного веков русской поэзии, обогатив их собственным творческим опытом. Стихотворения для сборника отобраны самим поэтом. Слово автору: “Эта книга избранных стихов состоит из пяти больших разделов, стихи в них собраны по десятилетиям: шестидесятые, семидесятые годы и так далее. А назвал я книгу └Таврический сад”, потому что в 1984 году у меня вышла книга стихов с таким названием — и в данном избранном она занимает примерно центральное, срединное положение. Есть и другое оправдание такому названию: в Петербурге я живу рядом с Таврическим садом. └Тем и нравится сад, что к Тавриде склоняется он, // Через тысячи верст до отрогов ее доставая…” — писал я в одном из стихотворений в 1983 году. А последний раздел — книга └Холодный май” — заканчивается стихотворением └Сад”, в котором речь идет о любимых петербургских поэтах: Блоке, Анненском, Кузмине, Мандельштаме, Ахматовой, столько раз проходивших через Таврический сад на башню к Вячеславу Иванову. В моей книге, так же как в этом саду, мелькают их дорогие тени. └От Потемкинской прямо к Таврической, // Через сад проходя, пробегая, // Увлекаете силой лирической // И весной без конца и без края…””. Некоторые стихотворения последних лет публикуются впервые.
Поэзия дворянских усадеб / Cост. Л. И. Густова. СПб.: Паритет, 2008. — 288 с.; ил. (серия “Антология поэзии”)
В сборник включены соответствующие заявленной теме стихотворения почти полусотни поэтов ХIХ и начала ХХ века, таких известных, как Пушкин и Лермонтов, Языков и Боратынский, Фет и Тютчев, Бальмонт и Северянин, Цветаева и Анненский, и совсем незнакомых, о которых составителю не удалось найти никаких биографически-творческих сведений.
Стихотворения последних извлечены в основном из журналов “Столица и усадьба”, “Нива”, “Отечественные записки”. Как правило, авторские подборки ограничены двумя-тремя стихотворениями, наиболее обширно представлен И. Бунин. Усадебная поэзия — особая страница в классической русской литературе. В дворянских усадьбах, в тенистых усадебных парках, в “царстве затишья и ласки”, многие поэты находили “приют трудов и вдохновенья”, могли “разделить святой досуг в объятьях мира, муз и граций”. Идиллия царила недолго, “кров безмятежный”, “края зефиров легкокрылых” ждала печальная участь. Классическая русская усадьба просуществовала немногим более столетия, с середины ХIХ века постепенно начинается ее запустение, а потом и полное разрушение. Уже в 40-е годы позапрошлого века Алексей Толстой предвидел: “Наследник покинет поместье, // Где жил его доблестный род, — // И дом навсегда опустеет, // Заглохнут ступени травой…”. После катаклизмов начала ХХ века “старинные парки, где бродят сказки, // Где реют тени годов былых, // Где плющ и розы волной душистой // Обвили мрамор фигур нагих”, сгинули вместе с усадьбами, от большинства построек в лучшем случае остались фундаменты. Мемориальные усадьбы, вроде Михайловского,— крохотка от прежнего изобилия. Видно, услышал домовой заклинание А. Пушкина: “Поместья мирного незримый покровитель, // Тебя молю, мой добрый домовой, // Храни селенье, лес, и дикий садик мой, // И скромную семьи моей обитель!” (“Домовому”). А еще в начале ХХ века Н. Гумилев писал: “Усадьбы старые разбросаны // По всей таинственной Руси”. Стихи в сборнике расположены в алфавите авторов, и это минус, потому что подобное расположение материала нарушает хронологию, затрудняет восприятие исторического движения, меняющегося со временем поэтического мироощущения — от гармонии подлинной до гармонии иллюзорной. И все-таки данная подборка позволяет, хотя бы в воображении, возродить ушедший мир “дворянских гнезд” и “темных аллей”, не только окунуться в идеальный мир поэзии, тихой музыки, возвышенных чувств и красоты, но и почувствовать особый жизненный ритм, связанный с природными циклами, но и осознать какими культурными, духовно-нравственными ценностями руководствовались наши предки. Мир дворянских усадеб — это и традиции, предания, реликвии, родовые связи, это тени предков, отзвуки их состоявшихся судеб в судьбах потомков, воскресающие в правнуках образы бабушек и дедушек, новые романы под сенью старых лип, непрерывность жизни. Это и воспоминания об отечественной истории, о людях, чьи имена священны для России.
Александр Кудрявцев. Не бойся никогда. М.: Эксмо, 2008. — 288 с.
Герой романа питерского прозаика — молодой человек из поколения, родившегося в восьмидесятые. “Среднестатистический россиянин”, в отечественной литературе вниманием пока обойденный. Провинциал из малообеспеченной семьи, уроженец городка, где перед юными открывается безотрадная перспектива, обозначенная названиями автобусных остановок: “Детский сад”, “Школа”, “ПТУ”, “Швейная фабрика”, “Больница”, “Кладбище”. Традиционный выход для подростковой энергии — жестокие драки между ребятами с разных улиц, стенка на стенку, да дискотеки. Попытка — типичная для молодых — создать свою музыкальную группу наталкивается на сопротивление администрации, а оценка, которую новое поколение дает отцам, “монстрам русского рока”, беспощадна: “Они лицемеры. Они пели нам о красоте бунта и о том, что спокойствие и богатство — это дерьмо. И кто они сейчас? Пивное брюхо, ожирение кошелька и неохотный выход на бис”. Закалка, полученная в уличных боях в родном городке, очень пригодилась герою и в обыкновенной российской студенческой общаге в большом городе Питере. Будни и праздники общежитской жизни, хроническое безденежье, недоедание и питие, случайные подработки, пестрое интернациональное окружение, столкновение интересов, отношения со сверстниками, подлинные и мнимые романы и романчики, безалаберная жизнь, подчиненная только суровому Закону Общаги — “Всепополам”. Будущее, покрытое мраком. “Да и учиться — чему? Зачем? Чтобы вкалывать сутками на бандитских папиков? Чтобы открыть свое дело и угробить в него всю свою жизнь? Чтобы гордо погрузиться в науку и до старости проходить в одной и той же дырявой куртке? Зубрить, как устроена жизнь, с подачи пыльных классиков, ни разу не выезжавших из своих городов?.. Кто сказал, что я должен вкалывать всю жизнь, потому что труд из обезьяны сделал человека?! Кто сказал, что добро всегда сверху? Я всю жизнь вижу обратное — так с чего я должен им верить?! И кому я должен верить теперь?!! Во что я должен верить теперь?!!” — вопрошает один из друзей героя. Плотно, реалистически прописанные действительность и вполне узнаваемые персонажи. Впрочем, так ли много мы знаем о молодых? У романа есть подзаголовок — “Исповедь нелишнего героя”. Так какой он, этот “нелишний герой”? Молодой человек из российской глубинки. У него развитое чувство ответственности и четкие нравственные устои: неприемлемы наркотики, свастика, гомосексуализм, издевательства над слабыми, расовая рознь, циничное отношение к девушкам. Попытка подзаработать в избирательной кампании — подкуп избирателей продуктовыми пакетами от кандидата в депутаты — обречена на провал: столкнувшись с настоящими нуждами стариков, он не может обманывать. “Наши деньги (заработок) пахнут так, что их возьмут в самой дешевой разливухе”. Он талантлив, его музыка и тексты к песням встречают признание сверстников. У него солидный культурный багаж, вмещающий в себя знакомство с творчеством Достоевского и Тургенева, Монтеня и Ницше, Флобера и Джойса, Стогова и Лимонова. Он умеет постоять за себя, за друзей, за любимых: преодолевая страх, он бросается на превосходящего по силе противника. После сумбурной юности начинается взрослая жизнь. “Приколись, семь человек с └вышкой“ (высшим образованием) строят дом для одного полуграмотного быка”. Стройка коттеджа для неизвестного буржуина в петербургском пригороде, где один за другим среди волшебных елей и сосен вырастают сказочные замки, рождает горькие мысли. “На заповедной загородной земле, где рубят эльфийские деревья и строят на их пеньках жилища те, кто выжил на бандитских стрелках девяностых. Когда они стреляли друг в друга, ты еще палил в своих солдатиков из пластмассовой пушки. Поэтому они всё успели поделить без тебя. И если тебе не повезло родиться в семье этих наиболее хитрых уцелевших особей, тебе посчастливится работать на них”. “И чего только я себе не сулил пару лет назад. Карьеру блестящего музыканта, писателя, журналиста…” Промежуточный этап после окончания факультета журналистики “одного из ведущих вузов Петербурга” — вагончик без колес в лесу. “Правда жизни такова, что на гонорары внештатника в городской газетке мне не снять даже общую ржавую ванну в питерской коммуналке”. Любимая подруга нашла себе солидного, обеспеченного супруга. Что впереди? Провинциальное гетто белых негров без пособий по безработице? Работа на износ в северной столице? “Процветать или грести под себя? — смотря как сформулировать, все зависит от упаковки”. Распевать под гитару в электричках и подземных переходах? “Еще год назад я плевал на все с высокой колокольни — нищета может быть огромным богатством. Если ты не единственный мужик в семье. Если твоя семья — не маленький осколок советского прошлого, который остался в глухой провинциальной безнадеге. Им сказали, что их будущее не имеет смысла. Спасибо. Пока”. Герой делает свой выбор, веря, что “черный беспредел, в который, как тебе кажется, однажды превращается жизнь, это всего лишь точка на прямой. Маленькая черная точка на длиннющей прямой, имеющей все шансы быть бесконечной. Найди в себе силу шагнуть дальше — и увидишь все сам”. Осознанный взрослый выбор и готовность устремиться навстречу неведомому будущему, рассчитывая только на собственные силы, и делает героя “нелишним человеком” нашего времени.
Антон Соя. ЭмоБой: Роман. СПб.: Издательский Дом “Азбука классика”, 2008. — 288 с. Современная субкультура носит название.
Предварительная справка. Эмо — движение, популярное в подростковой среде с середины 2000-х годов. Сам термин “эмо” (от слова “эмоциональный”) обозначает особый вид музыки хардкор, течение, возникшее еще в 1983 году и основанное на сокрушительно сильных эмоциях в голосе вокалиста: визг, плач, стоны, шепот. Для “эмо-кидов”, поклонников стиля “эмо”, характерна специфическая мода на одежду и макияж: стилизованные под детские вещи и аксессуары в черно-розовых тонах, обувь в черно-белую шашечку, нарисованные на щеках слезинки. У подростков из этой группировки особая манера разговаривать, навязчивая тяга к суициду, смысл жизни они видят в открытом проявлении эмоций. Еще одна распространенная в настоящее время молодежная субкультура — готы, представители готической музыкальной культуры, зародившейся в конце 70-х годов на волне постпанка. Отличительные черты “готов”: мрачный имидж — черный цвет волос, ирокезы, кожаная одежда и атрибутика, интерес к мистической символике, декадансу, к хоррор в литературе и фильмах, пристрастие к готик-року, дэт-року, готик-металлу и дарквэйву. Жизнь этих двух социумов и представлена в романе в фантазийном варианте. Главный герой, Егор, — красивый, спортивный и совершенно обычный парень. Он любит девочку-эмо, что не мешает ему поддерживать интимные отношения с ее подружкой, девочкой-готкой. Встречая возле станции метро свою любимую, возвращающуюся с культового концерта, Егор заступается за другую девочку-эмо, которую преследуют гонители эмо, антиэмо. И трагически гибнет. Но не умирает, а оказывается в фантастическом Эмомире, мире, где правят эмоции, где культура эмо — единственная. В этом мире эмоции материализуются, имеют конкретное воплощение: белые мышки волнения, змеи страха, пауки отвращения. Эгор, как теперь его называют, с первых часов пребывания в этом мире становится героем, побив страшных монстров — Страх и Злость. Основное население розово-черного мирка — куклы-барбикены, строящие свою жизнь по глянцевым журналам, эмо-киды и плюшевые мишки. Правит миром зловещая королева-бабочка, у нее свои виды на Эгора. Существует и сложная связь фантазийного мирка с Реалом, миром реальным: из внешнего мира заимствуется эмоциональная энергия, Егор-Эгор во сне может попасть в мир реальный, наказать — или помиловать — своих убийц, помочь любимой девочке, ее подружке-готке (обе оказываются на грани жизни-смерти). Постигать правила и законы новой действительности Эгору помогают забавные спутники: здравомыслящий Клоун, ученый Кот-“ботаник”, взбунтовавшаяся кукла-отступница. Естественно, Эгора ждут необычные приключения в мире фантастическом и реальном. Автор романа, Антон Соя, известен как рок-продюссер, поэт, писатель. Заметно, что с особенностями мироощущения представителей молодежных субкультур он знаком не понаслышке. Его роман — умная книга. Используя привлекательную для молодежи форму, молодежный сленг, принятый у субкультур язык и понятийный аппарат, автор говорит с подростками об очень серьезных, волнующих их проблемах. На протяжении всей книги идут развернутые дискуссии о музыкальных пристрастиях субкультур, о смысловых значениях культуры эмо, о философии эмо и готов, о жизненных ценностях, настоящих и мнимых. Воззрения, убеждения есть у каждого из героев, в том числе и у спутников Эгора, своеобразных героев-резонеров. С разными интонациями, многократно, устами разных героев автор жестоко высмеивает, осуждает игру со смертью, конкретными примерами обличает сущность и последствия суицида. Егор: “Христианство самоубийц за людей не считало, на своих кладбищах не хоронило. А твои эмо, позеры жалкие, только и делают, что пальцы к вискам представляют. И от несчастной любви вены шпилят. Ну, вернее, имитируют. Придурки слезливые”. Клоун: “А все эти резаные вены — ритуал выпендрежников. Взять бритву, пару раз чиркнуть по руке, заснять это и гордиться собой — гораздо проще, чем быть личностью и что-то создавать, сопротивляться лжи и пытаться изменить этот мир, пусть хотя бы проявлениями личных чувств”. Впечатляет сцена, где Эгор наблюдает собственные похороны. Ему было жаль не себя, веселого парня Егора, а рыдающую маму, небритого отца (которого раньше никогда не видел небритым), скрючившуюся за их спиной, не поднимавшую седую голову нестарую еще бабушку. И друзей. Это один из немногих эпизодов, где взрослые оказываются замешанными в сугубо молодежное действо. Автор показывает и бесперспективность конфликта подростков с взрослыми, доводя ситуацию до абсурда, до возможного завоевания Эмомиром Реала, до предполагаемой войны, в которой все взрослое население Земли должно погибнуть. “Ведь чтобы построить новый райский сад, все старое поколение нужно уничтожить. Людей, что старше тридцати, не переделать. В топку их”. “Каждое новое поколение пытается вырваться из оков общества, придумать свой язык, свою систему ценностей”, — объясняет Клоун юноше Эгору то, что известно каждому “взрослому”: что люди неизбежно взрослеют, что от самого человека зависит — сменятся черно-розовые тона уныло серым либо многоцветным миром. Герою предстоит на практике усвоить, как соотносятся толерантность и необходимость сопротивления злу и насилию, познать разницу между любовью и сексом, задуматься о чувствах других. Клоун: “Эгоистические твари хотят свои страдания перенести на мир. А мучаются прежде всего самые их близкие люди”. Юное поколение не понаслышке знакомо со многими физиологическими проявлениями, бывшими для их отцов потаенной стороной жизни: гомосексуализм, беспорядочные интимные связи, групповой секс. Но это не значит, что оно совсем неразборчиво и небрезгливо. В романе доминирует вечный шекспировский сюжет о любви Ромео и Джульетты, об избирательности любви, о жертвенности во имя любви. Вывод: “Любовь сильнее смерти. Смерть никогда не победит любовь”. Круг проблем, на которые в игровой форме предлагает взглянуть подросткам автор, очень широк. Полезно, кстати, почитать и родителям — хорошая возможность узнать больше о духовном мире своих детей.
Серж Воронофф. От кретина к гению / Пер. с франц. Г. Ноткина. СПб.: Европейский Дом, 2008. — 164 с.
Серж Воронофф (Сергей Александрович Воронов, 1866, Воронеж — 1951, Лозанна) — русский ученый-физиолог, ставший директором лаборатории экспериментальной хирургии в Коллеж де Франс. Зачинатель, создатель многих направлений в медицине: клеточной терапии, гормональной теории старения. Выдвинул ряд оригинальных теорий. Среди них теория излучения, упрощенно: мозг, материальный орган, испускает излучение — поток бесконечно малых частиц материи мысли, эти невидимые частицы не исчезают, косвенным доказательством чему служит и одновременность некоторых открытий в разных странах. “Не зря говорят, что идея └витает в воздухе”, готовая оплодотворить всякого гения, который в состоянии ее воспринять”. Не исключая наличие мистического элемента, позволяющего материи мыслить (одно и то же нематериальное анимирует как гения, так и кретина, но они различаются материей мозга, развитая у гения, у кретина она атрофирована), ученый дает и вполне рационалистическое объяснение возникновению процесса мышления. Мысль является результатом химической реакции, в которой определяющую роль играет секрет щитовидной железы. Оригинальна и его гипотеза гениальной наследственности: при счастливом сочетании материнских и отцовских зародышевых клеток, передаваемых из поколения в поколение, возможно, приходящих из седой древности, от титанов античности, и родятся гении; они уже обладают знанием из прошлого, вполне сформировавшимся и предшествующим тем познаниям, что приобретаются в процессе обучения. Талантливый рассказчик с широким кругозором исследователя, автор повествует о странностях гениальных людей, об особенностях творческих процессов ученых, математиков, философов, писателей и поэтов, художников и музыкантов, о роли подсознания и случая в их творчестве, об испытаниях, выпадающих на долю гениальных людей… И о феномене “озарения”, зачастую одинаково проявляющимся у выдающихся представителей разных сфер науки и искусства: волнение, экзальтация, дремлющая воля и сознание, ощущения, что кто-то незримый нашептывает на ухо… Примеры, факты, имена, цитаты, признания гениев, парадоксальные суждения… Гёте и Лев Толстой, Вальтер Скотт и Бальзак, Ницше и Шопенгауэр, Вебер и Шуман, Моцарт и Вагнер, Галилей и Коперник, Ньютон и Дарвин, Эдисон и Пастер, Рафаэль и Леонардо да Винчи… Среди лично знакомых автору гениев были Верлен и Метерлинк, Габриель Д’Аннунцио и Сен-Санс. Книга — уникальное исследование человеческого духа в его гениальных проявлениях.
Тамара Катаева. Анти-Ахматова. Минск: Современный литератор, 2008. — 768 с.
Исследование провокационное, пристрастное, жесткое, порой и жестокое. Основная идея — миф об Ахматовой, великом поэте и человеке, создан окружением Ахматовой, но еще в большей степени — ею самой. Под сомнение ставятся значимость ее творчества, мотивы ее поведения, традиционно приписываемые ей, патриотизм Ахматовой, ее уважение к русскому слову. Несомненна только ее внешняя красота, облик, напоминающий “сошедшую со стены фреску работы древнерусского писца”, пожалуй, стиль, “независимый и дерзкий”, но и то, и другое были подпорчены: “она рабски списала образец для подражания из дамского журнала для истинных леди и положила жизнь на то, чтобы заставить верить, что это так”. Обманувшимися и обманутыми оказываются те, “кто хотел видеть в ней воплощения величия человеческого духа”. Движущей силой всех высказываний и поступков А. Ахматовой, по мысли автора, являлась мечта о бессмертии, посетившая ее в юности. “Был успех, но мир не пал к ее ногам, она замкнулась и продолжала мечтать. Теперь можно было не только мечтами украсить будущее, но и легендами прошлое. Жизнь все длилась, и легенды обрастали подробностями: аристократическое происхождение, дворянское воспитание, блестящее образование, глубокая религиозность, роковые страсти, принесение себя в жертву, унижения, кровоточащее материнское сердце, расстрелянные мужья, гонения, непечатание, слабое здоровье, военные тяготы, героизм, гражданское мужество, бесстрашие — все это были ее выдумки, все было совсем, совершенно не так”. Свой вклад в мифологизацию образа Ахматовой внес и И. Бродский. После его стихотворения “На столетие Ахматовой” (1989) канонизация Ахматовой была завершена. “Отныне те, кто не считал ее великим поэтом и сомневался в том, что она кого-то простила в жизни и что душа ее была душой великого человека, должен был иметь дело с Бродским”. Чтобы стереть “хрестоматийный глянец” с Анны Ахматовой, исследователь обращается к документам, слово предоставляется самой Ахматовой и ее современникам, тем, кто в разной степени в разные времена был причастен к ее жизни: письма, дневники, мемуары, воспоминания, интервью и беседы… Список источников — полтора десятка страниц. По воле исследователя фрагменты свидетельств складываются во внушительный коллаж, общий вид картины полностью соответствует замыслу автора. Что же остается от “мифа об Ахматовой”? “Остается все же горстка хороших, а может, и прекрасных стихов, тонкая музыкальная нота в некоторых других, бессмысленное претенциозное нагромождение во всех остальных и в прозе, высшей пробы стильность и внешняя красота и — тяжкая, страшная жизнь, где ею самой выворачивался наизнанку, литературно обрабатывался каждый ее шаг, каждый день, где не щадился никто и ни во что не ставилась даже она сама — она не позволяла себе быть самой, потому что сама она противоречила легенде, где все было на продажу. Продавалось это недешево — она хотела быть бессмертной”. Несмотря на интригующее название, перед нами довольно традиционное по форме исследование, но глубоко личностное по авторской тональности (от любви до ненависти и от ненависти до любви — один шаг) и разрушающее привычный официоз. Степень убедительности авторской аргументации для каждого читателя окажется индивидуальной. Несомненно, книга является закономерной реакцией на укоренившиеся в литературоведении стереотипные трактовки жизни и творчества А. Ахматовой. Несомненно и то, что не Ахматова создавала внешние обстоятельства своей жизни: революции, войны, реалии тридцатых и послевоенных годов. Она жила в свою эпоху и реагировала на окружающий мир соответственно своим чувствам, разуму, интуиции. Возможно, и не так, как желалось бы исследователям.
Елена Тахо-Годи. Великие и безвестные: Очерки по русской литературе и культуре ХIХ–ХХ вв. СПб.: Издательство “Нестор-История”, 2008. — 700 с.
Блестящий слог, четко сформулированные мысли, масштабность видения проблем — можно ли было ожидать иного от автора, имя которого многое говорит человеку, вовсе не чуждому русской филологии и русской философии? Собранные под одной обложкой работы, созданные в разные годы, посвященные представителям совершенно разных эпох — от А. С. Пушкина до М. М. Бахтина, расположены не по датам появления в печати, а по иному “сюжетному” принципу — в соответствии с хронологией литературного процесса. Автор хотел, чтобы книга не выглядела чем-то вроде конгломерата разрозненных фрагментов, объединенных вместе лишь фамилией исследователя, а “читалась как вполне целостный текст, имеющий свои хронологические и тематические границы, а главное, общую стержневую идею”. Стержневая идея? Единое и неразрывное пространство культуры, в котором сосуществуют великие и безвестные имена, великие и безвестные произведения; целостность мистического и символического начал в отечественной словесности и философии; непреходящее в культурном пространстве взаимовлияние идей; органическая связь русской культуры и культуры всемирной — от античности до новейших времен. “В своих работах я всегда пыталась осветить те сюжеты из истории русской словесности, которые не привлекали исследователей, а если и попадали в их поле зрения, то рассматривались с иных точек зрения, в ином ракурсе”. Неожиданные сюжеты для исследования автор находит в творчестве как ключевых фигур отечественной культуры — А. С. Пушкина, Вл. Соловьева, Вяч. Иванова, В. Брюсова, А. Блока, О. Мандельштама, Б. Пастернака, Ф. Ф. Зелинского, П. Б. Струве, М. М. Бахтина, А. Ф. Лосева, так и героев “второго ряда”, чьи имена ничего не говорят читателю. “Но в забвении могут быть не только литературные сюжеты или произведения. В истории каждого народа всегда есть некое число избранных, тех, кого принято называть великими творцами культуры. Великих немного, но отбрасываемая их огромными фигурами тень почти полностью поглощает большинство других — тех, кто стал черноземом этой самой культуры, тех, кто поработал на нее в меру своих сил и канул в безвестность. Константин Случевский, Сергей Сыромятников, Владимир Саводник, Александр Евлахов, Вера Меркурьева… Их голоса были слабее, но их судьбы от этого не менее трагичны, как почти всегда трагичны судьбы людей, неспособных довольствоваться бытом, жаждущих не быта, а бытия”. Очерки не сводятся к сугубо литературоведческому анализу. Для взыскательного исследователя одинаково драгоценны все созидатели отечественной культуры, и великие, и забытые, дорого их творческое наследие, но значимы и судьбы. “Чтобы увидеть изнутри и понять жизнь ушедшего в небытие писателя, поэта, исследователя, надо не только прочесть его книги, если они были изданы, и уловить главную мелодию его творчества, но надо заглянуть в его рукописи, в его письма, в его дневники”.
Авл Геллий. Аттические ночи. Книги I–Х / Пер. с латинского под общ. ред.
А. Я. Тыжова. СПб.: ИЦ “Гуманитарная Академия”, 2007. — 480 с.
(Серия “Bibliotheca classica”)
Первый современный русский перевод одного из самых крупных известных нам произведений древней римской литературы — сочинения римского писателя II века. Об авторе известно немного, в основном то, что почерпнуто из его книги. “Аттические ночи” он писал в Афинах, где провел год для пополнения образования. И — “поскольку долгими зимними ночами в земле Аттической мы начали забавы ради составлять эти записки, то и назвали их по этой самой причине └Аттические ночи“, нисколько не подражая высокопарным заглавиям”. Труд содержит извлечения и пересказ фрагментов из сочинений, которые Авл Геллий находил интересными для себя и для будущих своих читателей. Многие памятники античной литературы, на которые ссылается Геллий — а всего он проштудировал произведения более 250 древних авторов, — известны нам преимущественно, а иногда и исключительно благодаря этому ценнейшему историческому источнику. Авл Геллий считал, что нет смысла пытаться создать что-то принципиально новое, ибо всё действительно ценное уже давно написано — надо лишь правильно понять, объяснить или прокомментировать давно написанное. И, главное, — не утомлять читателей. Автор отказался от определенного порядка в организации и размещении материала, порядок определен тем, в какой последовательности те или иные материалы попадали в его руки. Собрание небольших разнородных по тематике очерков отличается энциклопедическим охватом сведений о различных сторонах жизни и науки того времени. А интересовали любознательного римлянина вопросы литературы и грамматики, риторики и философии, юриспруденции и истории, физики и математики, естествознания и медицины. Весь материал можно разделить на две группы: различного рода реалии с одной стороны и стилистические вопросы с другой. Он пояснял, что греки называют аналогией и что, наоборот, аномалией. Он размышлял о предметах реальных и о диковинках. О коне царя Александра, который был назван Буцефалом. О том, кто первый из всех создал общественную библиотеку и сколько книг было в публичной библиотеке в Афинах до персидского разгрома. О сказочных чудесах, совершенно несправедливо приписываемых Плинием Старшим философу Демокриту, и здесь же о летающей фигурке голубя. Он мог посвятить целый очерк речи некоего Метелла Нумидийского, которую тот в бытность свою цензором произнес перед народом, побуждая людей к вступлению в брак, и проанализировать, по какой причине эту речь осуждают и каким образом ее, наоборот, можно защитить. А говорилось в этой речи так: “Если бы мы могли обойтись без жен, то все мы избегали бы этой напасти, но поскольку природа так распорядилась, что и с ними не вполне удобно, и без них жить никак нельзя, то следует заботиться скорее о постоянном благе, чем о коротком удовольствии”. Издание снабжено обширными комментариями. Перевод и комментарии выполнил коллектив санкт-петербургских антиковедов: А. Б. Егоров, А. П. Бехтер, А. Г. Грушев, О. Ю. Бойцова.
Розенкрейцеры: из молчания — свет / Пер. с итал. М.: Издательство “Ниола-Пресс; ООО Издательский дом “Вече”, 2008. — 128 с.; ил. (Серия “Тайны истории”)
Розенкрейцеры — одно из самых таинственных обществ, названное так по имени легендарного основателя общества Христиана Розенкрейцера, якобы жившего в ХIV–ХV веках. Розенкрейцеры появились на европейской арене, словно из небытия, в начале ХVII века и спустя два десятилетия исчезли, так же загадочно растворившись в небытии. Но они оказали существенное влияние на философские, культурные, научные воззрения своего времени. Некоторые современные мистико-эзотерические течения, в том числе масонские, чтят розенкрейцеров как своих предшественников. “Незримые” попытались и непосредственно воздействовать на ход исторических событий, следствием чего стала Тридцатилетняя война между габсбургским блоком и антигабсбургской коалицией (1618–1648). Книга написана для “непосвященных”, акцент делается на “сюжетной стороне” мифа о Братстве, и, несмотря на причудливость и прерывистость сюжета, авторы придают ему стройность и законченность, реконструируют культурно-исторические реалии эпохи Возрождения и Нового времени. Идея научного, духовного и социального обновления, воплощенная “незримыми братьями” в своих манифестах, имела предпосылки, их истоки прослеживаются от античности, от мифа о Гермесе Трисмегисте до эзотерических учений эпохи Возрождения. Читатель имеет возможность познакомиться с историей движения и основами его учения, разобраться в сложном лабиринте символов, неоднозначно трактуемых (как, например, эмблема Общества — роза и крест — отраженная в названии Братства). Рассматривается причастность к Братству выдающихся европейских мыслителей: Леонардо да Винчи, Данте Алигьери, Парацельс, Джон Ди, Декарт, Бойль и Ньютон… В едином контексте предстают религиозно-философские искания в Италии, Франции, Германии, Англии, Нидерландах. Противопоставляются два течения: с одной стороны просветительский механицизм ХVIII века, с другой — романтическая концепция, в которой Дух являлся частью Природы. Победил материализм, отказавшийся от нравственных обязательств науки, возвышения духа и познания как смысла жизни. Книга вышла под редакцией Анджелы Черинотти. Источники, судя по библиографии, в основном итальянские. Цитаты из первоисточников, справки из зарубежных энциклопедий размещены в тексте по смысловому значению, выделены в рамки. Чудные репродукции с картин и гравюр музеев всего мира.
Голубева И. А. Петр Николаевич Столпянский — историк Санкт-Петербурга. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. — 256 с.; ил.
Петр Николаевич Столпянский (1872–1938) — выдающийся историк-петербурговед, чья деятельность по изучению истории и культуры Петербурга началась задолго до революции. Среди специалистов он пользуется непреложным авторитетом: он и “известный”, и “один из крупнейших, серьезнейших исследователей истории новой российской столицы”, некоторые его труды “единственные в данном направлении”. Многие книги стали библиографической редкостью еще при жизни ученого, они хорошо известны среди почитателей. Но значительная часть сочинений, написанных историком в конце 20-х — начале 30-х годов, не издана до сих пор. Собственно, в новейшее время увидели свет следующие его труды — “Музыка и музицирование в старом Петербурге”, Л., 1989; “Старый Петербург: через четверть века — 1714, 1739, 1764, 1789” — с десяток страничек в сборнике “Сказ о Петербурге”, Л., 1989; “Петербург: как возник, основался и рос Санкт-Питербурх”, СПб., 1995 (основная его работа, вышедшая в 1919 году); “Дом графа Олсуфьева”, в журнале “История Петербурга”, СПб., 2001. Нет, он умер своей смертью и не подвергался политическим репрессиям (несмотря на многозначительную дату смерти). Он был политически лоялен, хотя ограниченное поле деятельности — лекции и экскурсии для рабочих — его не удовлетворяло. Возникшая в 1920-е годы наука о градоведении, первым объектом которой стал Петербург и одним из основоположников которой был Столпянский, в 1930-е годы подверглась гонениям. Ученый тяжело переживал аресты и гибель единомышленников, разрушение исторических памятников Петербурга и его культуры. Он собрал богатейшие материалы по истории Петербурга. По количеству опубликованных трудов, посвященных Петербургу, и разнообразию тематики его научное наследие не имеет аналогов: книги и брошюры, множество журнальных и газетных статей. П. Столпянский оставил бесценные архивы и картотеку. Круг его интересов был огромен: дома, дворцы, улицы, сады, окрестности Петербурга. Он скрупулезно описывал различные сферы жизни старого Петербурга: торговля, книжные и антикварные лавки, образование, медицина, спорт, шахматы, кулачные бои, танцы, фотографии, театральные постановки… Особое внимание он уделял первым двум десятилетиям существования Петербурга. Он был фантастическим приверженцем документов, досконально точно воспроизводил тексты (стилистика, орфография, пунктуация). Историк-бытописатель, он обладал уникальным даром поиска, сбора и систематизации сведений, рассеянных в архивах, по сути, он первым обратился к периодике как к источнику. Не имея исторического образования, он был свободен и от многих догм: “Я разрушаю легенду о том, что Петербург явился вследствие желания Петра. Я показываю, что возникновение Петербурга зависело от вполне объективных причин, а вовсе не от выявления личной воли…” Реалист-прагматик, он опровергал “мистико-праздные бредни Гревса и его учеников о └душе города“, о плановом устройстве Петербурга” (а именно за И. Гревсом и Н. Анциферовым утвердилась репутация первых советских краеведов). Монография восстанавливает целостную картину жизни и деятельности историка, устанавливает его вклад в науку и масштабы культурно-просветительной работы. Впервые подробно рассмотрены, проанализированы как опубликованные, так и неопубликованные, оставшиеся в архивах труды ученого. Библиография его работ занимает два десятка страниц.
Крюковских А. П. Петербургские храмы. СПб.: Паритет, 2008. — 432 с.; ил.
Автор — доктор исторических наук, специалист по архитектуре Санкт-Петербурга. Эта книга — хорошая иллюстрация того, что “время собирать камни” в нашем отечестве продолжается. В советское время только грандиозные, величественные образцы мирового зодчества в Петербурге — Исаакиевский собор, Казанский, Александро-Невская лавра — удостаивались специальных (усеченных, с акцентом на архитектурную ценность) исследований. С конца 80-х годов прошлого века наступила пора для подсчета (и соответствующих публикаций) утраченных святынь Санкт-Петербурга. Теперь трудно представить, что ко времени потрясшей Россию смуты 1917 года ее столица с 2,5 миллионами жителей была городом, где действовало 470 православных и 9 единоверческих храмов, 14 старообрядческих молелен и 69 инославных молитвенных зданий. Данная книга — история удивительной эволюции петербургской действительности: хроника утрат и воскрешений, рассказ об архитектурных особенностях существующих и существовавших храмов Петербурга, о многообразии церковных форм — храмах дворцовых и воинских, институтских и лицейских, заводских и больничных, об особо почитаемых святынях Петербурга, старого и нового. Наравне с православными храмами, всемирно известными и возрождающимися из небытия, подробно рассказывается и о храмах других христианских конфессий — католических, лютеранских, реформатских, и о культовых сооружениях нехристианских вероисповеданий. Отдельные главы посвящены новым церквам Санкт-Петербурга. Первым стал храм во имя святого великомученика Георгия Победоносца: заложен он был в 1993 году на Средней Рогатке и освящен 6 мая 1995 года — в канун 50-летия Победы. Позднее там же были возведены еще два: во имя святого преподобного Сергия Радонежского и во имя Рождества Христова, в основание второго положены капсулы с землей блокадных кладбищ города. В итоге образовался ансамбль, отмеченный единым стилем. Памятником жертвам блокады Ленинграда стала и церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы на Малой Охте, где находятся массовые блокадные захоронения. Рядом со зданием церкви установлены два скорбных памятника, один из них посвящен “Православным воинам, погибшим на Кавказе”, другой — “Детям Беслана”. Новая жизнь началась и у таких колоссов, как Иоанновский женский монастырь, Троице-Сергиева пустынь, Воскресенский Новодевичий монастырь, Морской собор в Кронштадте, храм Воскресения Христова (Спас на крови). В книге много фотографий, современных и старинных, выполненных в мастерской К. Буллы. Работы К. Буллы доносят до нас прекрасный облик не существующих ныне храмов. Среди приложений: хроника постройки важнейших храмов города и его ближайших окрестностей; сведения об уничтоженных и основных действующих храмах на конец 2006 года; краткий словарь специальных терминов.
Публикация подготовлена Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55, www.spbdk.ru)