Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2007
Для человека, любящего музыку, цепь музыкальных ассоциаций непредсказуема, не знает границ времени и пространства, кажется хаотичной, но почему-то возникает в одной ей понятной последовательности. Когда-то я благодаря своему деду, подарившему мне, десятилетнему, дореволюционное пианино немецкой фирмы «Koppel», и родителям, не пожалевшим денег для приобщения меня к музыке, учился игре на пианино у приходящей учительницы. В игре я не преуспел, но музыку очень люблю, и память о многих замечательных мелодиях побуждает поделиться воспоминаниями о некоторых из них, а также музыкальными ассоциациями, связанными с событиями своего времени, эпизодами из кинофильмов и т. п.
Первые мои жизненные воспоминания были связаны с музыкой, и относились они к 3 сентября 1939 года, когда мне было восемь месяцев. В этот день, как известно, Великобритания и Франция объявили войну Германии в ответ на ее вероломное нападение на Польшу 1 сентября 1939 года. Для квартир того времени были характерны репродукторы-«тарелки». Сохранилась фотография моего деда — Викторина Сергеевича Дерябина, с мрачным выражением лица стоящего у такой «тарелки» и слушающего официальное сообщение, означавшее начало Второй мировой войны (позднее общепризнанной датой явилось 1 сентября 1939 года). При взгляде на эту старую фотографию в памяти возникли звуки военного марша, которым закончилось радиосообщение. Дед был участником Первой мировой войны и прекрасно понимал, что война не ограничится Германией и «буржуазными демократиями», к которым советская пропаганда относила Англию и Францию и вступ-ление в нее Советского Союза — дело вре-мени.
Во время войны наша семья была эвакуирована в Свердловск, и я, мальчик 3–4 лет, часто оставался дома наедине с радиорепродуктором (взрослые уходили на работу). В эту пору особенно запомнились марши в исполнении военных духовых оркестров. Позднее узнал, что авторами их были Иванов-Раткевич, Чернецкий и др. К довоенным маршам относится знаменитый «Юбилейный марш» (1931), получивший также название «Ворошиловский марш», М. М. Ипполитова-Иванова. «Ворошиловский марш» часто звучал по радио в дни праздников в советское время. При его прослушивании у меня всегда возникали ассоциации с фрагментом заключительной части симфонической поэмы Я. Сибелиуса «Финляндия».
Из старых маршей еще екатерининских времен в порядке музыкальной иллюстрации к каким-либо историческим событиям по радио в послевоенные годы звучал «Марш Преображенского полка», правда, без названия. Впервые анонимность этого марша была раскрыта, кажется, в телефильме С. Н. Колосова «Операция └Трест“» по роману Л. В. Никулина «Мертвая зыбь». Вспоминается и «Суворовский марш» из одной из сюит для симфонического оркестра А. С. Аренского. Кажется, что напористый ритм этого марша призван подчеркнуть неостановимый порыв суворов-ских «чудо-богатырей» в преодолении альпийских круч и перевалов. Возникает прямая ассоциация с картиной В. И. Сурикова «Переход Суворова через Альпы». Медленная часть марша — мелодия песни «Я на камушке сижу» — подчеркивает русский характер музыки.
Вообще, для «сталинской эпохи» марши как музыкальная форма выражения общественного сознания были особенно характерны. Марши объединяли, организовывали, мобилизовывали, заставляли маршировать строем и в ногу, вели к единой цели. Любители перестроечной терминологии назвали бы их «символами тоталитаризма».
Известно, что марши обладают динамогенным (буквально — порождающим энергию) действием. В. М. Гаршин в рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова» писал об этом так: «Под мерный, громкий и большей частью веселый марш идти гораздо легче; все, даже самые утомленные, приосанятся, отчетливо шагают в ногу, сохраняют равнение: батальона узнать нельзя. Помню, однажды, мы прошли под музыку шесть верст за один час, не замечая усталости; но когда измученные музыканты перестали играть, вызванное возбуждение исчезло и я почувствовал, что вот-вот упаду, да и упал бы, не случись вовремя остановки на отдых». Дед мой, В. С. Дерябин, будучи физиологом, в статье «Динамогенное действие эмоций», опубликованной в журнале «Наука и жизнь» в 1944 году, объясняет этот психофизиологический феномен усилением действия на организм, в частности — на скелетную мускулатуру, адаптационно-трофического влияния симпатической нервной системы. Подобным же действием обладает гормон мозгового слоя надпочечников — адреналин, воспроизводящий эффекты возбуждения этого отдела вегетативной нервной системы. Адреналин, о котором мы часто теперь слышим в СМИ, в особенности в рекламных объявлениях, рассматривается в них как порождающий в экстремальных условиях острые ощущения — сильные эмоции. На самом деле из физиологии известно, что выделение адреналина является следствием этих эмоций, в головной мозг он обычно не проникает, но вызывает распад гликогена в мышцах с образованием глюкозы — источника энергии в организме, в частности — сократимости скелетной мускулатуры. Усиление работы ее необходимо в чрезвычайных ситуациях, требующих от -человека повышенного физического напря-жения.
Воспоминания о маршах для меня в особенности связаны с музыкой И. О. Дунаевского к кинофильмам 30–40-х годов, марши из которых вправе быть причисленными к сим-волам советской эпохи. Достаточно вспомнить его музыку к фильмам «Веселые ребя-та», «Вратарь», «Цирк», «Богатая невеста», «Светлый путь». В них можно видеть слияние песни и марша. Примером того же может служить также «Песня о Каховке» И. Дунаевского на слова М. А. Светлова из фильма «Три товарища». В этих песнях-маршах слышны установки того времени и пропаганда здорового и оптимистического строителя социализма, преодолевающего все препятствия и верящего в светлое будущее всего человечества. Такие марши задавали людям жизненную доминанту, вызывали сильные положительные эмоции, которые порождали односторонность восприятия действительности и помогали закрывать глаза на неустроенность быта и репрессии против «врагов народа». И в наше время при демонстрации телевизионных или художественных фильмов, посвященных «сталинской эпохе», часто приводят документальные кинокадры с парадом физкультурников на Красной площади, которые в белых трусах и футболках стройными колоннами шагают мимо мавзолея. К этим кадрам в качестве музыкальной иллюстрации, думается, особенно подходят марши И. О. Дунаевского.
Первой песней-маршем И. О. Дунаевского вспоминается та, что из «Веселых ребят»: «Легко на сердце от песни веселой…». Поражало схоство мелодии этого марша с таковой «Аделиты» — песни мексиканской революции. Какие бы фильмы о ней я ни смотрел: «Зо-лотую пулю» Д. Дамиани или «Мексика в огне» (по «Восставшей Мексике» Дж. Рида) С. Ф. Бондарчука, всюду была «Аделита» — песня мексиканских крестьян, ставшая своеобразным гимном. Путь «Аделиты» в Советский Союз и ее преображение в знаменитый марш из «Веселых ребят» рисуется мне таким образом. Григорий Александров вместе с Сергеем Эйзенштейном в 1930–1931 годах снимали в Мексике фильм «Да здравствует Мексика!» и там не могли не услышать «Аделиту». Вернувшись в Союз, Г. Александров познакомил, надо думать, с этой песней Исаака Дунаевского, также участвовавшего в постановке «Веселых ребят», и тот блестяще трансформировал ее в марш, который запела вся страна.
В наибольшей степени, по моему убеждению, отражает дух времени «Марш энтузиастов» И. О. Дунаевского на слова Д. Д’Актиля. Когда смотрю «Светлый путь», то марш, рождающийся среди рядов ткацких станков, между которыми быстро идет героиня фильма в исполнении Любови Орловой, вызывает сильное эмоциональное волнение. Из воспоминаний отца, Н. И. Забродина, знаю, что на него произвело неизгладимое впечатление исполнение «Марша энтузиастов» артисткой Ленконцерта на праздничном вечере в промерзшем конференц-за-ле Государственного института прикладной химии (ГИПХ) в блокадном Ленинграде.
При слушании порой разнородных по форме и ритму мелодий порой возникает сходное эмоциональное переживание, которое я назвал бы «эмоциональным резонансом», сходством по духу. Особенно поражает, когда такое сходство рождается при восприятии мелодий, входящих в произведения различных жанров — симфонических и песенных. Такое эмоциональное созвучие возникло у меня под влиянием маршеобразного финала 2-й симфонии А. Н. Скрябина и «Марша энтузиастов» И. О. Дунаевского. Особую динамогенную мощь финалу скрябинской симфонии по закону психологического контраста придает то, что он рождается из полной безысходного отчаяния 4-й части симфонии. При прослушивании обоих произведений создается впечатление, что в обоих случаях победным маршем шагает все человечество. Оба марша устремлены в будущее. Известно, что сам А. Скрябин в беседах с композиторами «Беляевского кружка» называл себя провозвестником музыки будущего. Поэтому неудивительно, что запись этого марша сопровождала в Ленин-градском планетарии в 50-е годы кинокадры с запуском наших космических спутников. Сходство в эмоциональном восприятии этих «маршей будущего» рождает надежду, что они будут служить источником созидательной силы для всего человечества в сохранении и восстановлении нашей планеты, которой угрожают социальные, экологические, техногенные потрясения и экономические кризисы, и для спасительного освоения космического пространства. «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых!» — это наше утраченное прошлое и еще не обретенное будущее.
Особое эмоциональное созвучие возникает у меня также при слушании третьей части 5-й симфонии Бетховена и песни-марша «По долинам и по взгорьям». Эта песня памятна представителям старшего поколения. Третья часть 5-й симфонии Бетховена ассоциируется с походной песней в симфоническом ее выражении. Сходство эмоционального воздействия этих двух произведений определяется для меня не только маршеобразным ритмом обеих мелодий, но и их общим содержанием — воспоминанием о былых боях и походах — Великой французской революции и гражданской войне в России.
Некоторые марши советской эпохи имеют историю своего появления, расцвета и порой таинственного исчезновения. Так, в 30-е годы был очень популярен марш ГансаЭйслера на русский текст поэта Ильи Френкеля «Заводы, вставайте, шеренги смыкайте, на битву шагайте, шагайте, шагайте…». Мелодия этого марша вновь прозвучала в 1966 году в фильме Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Сопровождала она документальные кадры демонстрации антифашистов, состоявшейся уже после прихода Гитлера к власти. Временное забвение этой песни могло иметь различные причины. Во всяком случае, Сталину наверняка не понравилось бы, если бы идущие мимо мавзолея на первомайской демонстрации конца 30-х годов пели:
Товарищи в тюрьмах,
В застенках холодных,
Мы с вами, мы с вами,
Хоть нет вас в колоннах.
Интересна история исполнения «Песенки фронтового шофера». В 40-х годах она была очень популярна в исполнении Марка Бернеса, но в 50-е годы перестали ее слышать. Предположу, что это было связано с тем, что в эти годы «холодной войны» передачи антисоветской радиостанции «Освобождение» начинались со слов «Песенки фронтового шофера»: «Умирать нам рановато, есть у нас еще дома дела». Понятно, что такая цитата в контексте выступления на этой радиостанции эмигрантов и «перемещенных лиц» должна была вызвать протест со стороны наших партийных идеологов.
Примером использования известной мелодии советского репертуара в антисоветских целях является заключительный хор из известной оперы И. И. Дзержинского «Тихий Дон». Не повезло в отношении популярности другой опере И. И. Дзержинского «Князь-озеро», премьера которой состоялась в Театре оперы и балета им. С. М. Кирова в конце 40-х годов. -Испытанные меломаны тогда острили: «Если уж князь, так └Игорь“, если уж озеро, так └Лебединое“». Из книги Г. Владимова «Генерал и его армия» узнал, что мелодия из «Тихого Дона» И. И. Дзержинского стала своеобразным гимном во власовской Российской освободительной армии (РОА): «Песня у них есть боевая, вроде гимна: └За землю, за волю, за лучшую долю берет винтовку народ трудовой…“ -А поют печально, чуть ли не со слезами…» -Таким образом, не только одна и та же мелодия с ее динамогенным эмоциональным воздействием, но даже одни и те же слова песни могут быть использованы разнонаправленно для достижения противоположных пропагандистских целей. Недаром наша военная цензура возражала против разрешения к исполнению такой известной песни В. П. Соловьева-Седого, как «Вечер на рейде», полагая, что слова песни, поскольку в них нет ничего советского, могут быть использованы противником.
Не устаю поражаться, как эмоциональное воздействие музыки способствует фиксации в памяти всей обстановки, в которой она была -услышана, причем детали этой обстановки неизменно всплывают при слушании той же мелодии спустя многие годы. Вспоминается Всемирная летняя олимпиада 1980 года в Москве. Живя в Ленинграде, возвращаюсь домой по улице Хлопина, что ведет к Политехнической улице, прохожу мимо школы олимпийского резерва. В вестибюле школы — цветной телевизор. На экране — открытие олимпиады: идущие вокруг Большой спортивной арены в Лужниках спортивные делегации разных стран. По периметру арены — девушки-спортсменки в соответствующих празднику костюмах — юбках и жакетах. Спортивные делегации чередуются с духовыми оркестрами, один из которых исполнял в тот момент марш из оперы Джакомо Мейербера «Пророк». Марш — торжественный, в средней части — бравурный. Мне марш этот помнился с первых школьных лет, когда играл его с учительницей музыки «в четыре руки». И вот мелодия марша зафиксировала в памяти и овал арены с идущими спортсменами, и даже такую деталь, как развевающиеся на ветру юбки девушек, стоящих вдоль арены. Таким образом, если бы не Мейербер, то я, конечно, не запомнил бы, что в момент открытия олимпиады был ветер.
Очевидно, звучали тогда и многие другие спортивные и классические марши, в частности — марш из «Аиды» Д. Верди. С последним маршем, который еще называют «Возвращение Радамеса с победой», связаны свои воспоминания. Однажды дома утром услышал этот марш в исполнении оркестра Берлинской филармонии под управлением В. Фуртвенглера. Исполнению марша предшествовал комментарий: марш в этом исполнении звучал в 1940 году по случаю возвращения частей вермахта из побежденной Франции. Попутно возникла зрительная ассоциация — кадры из немецкого фильма «Доктор Фаустус» по одноименному роману Т. Манна. Герой романа и фильма АдрианЛеверкюн из окна поезда видит немецкие войска, возвращающиеся из Франции, и на платформах встречного поезда — танки с красными цветами в дулах — символом мира. Согласно геббельсовской пропаганде, каждый новый территориальный захват или война — последние, знаменующие наступление вечного мира для Германии и ее соседей.
В качестве следующей ассоциации вспоминается фильм Иштвана Сабо «Мнение сторон», в котором затронут вопрос о моральной ответственности дирижера Вильгельма Фуртвенглера, руководившего в фашистской Германии ведущим симфоническим оркестром и поднимавшего немецкий боевой дух исполнением произведений Бетховена и Вагнера.
В наше время бракосочетания, как правило, сопровождаются звуками «Свадебного марша» Ф. Мендельсона, а в последний путь человека провожают под «Траурный марш» Ф. Шопена. Напротив, при слушании «Траурного марша» второй части 3-й симфонии Бетховена не возникает чувства безнадежности. Похороны героя, отдавшего жизнь за свободу, наполнены звуками величавой скорби: герой погиб, но дело его победило. Быть может, в будущем, когда музыка станет «музыкальной религией», в последний путь человека будут провожать не звуки похоронного марша Шопена, а марша из 3-й симфонии Бетховена.
В школьные годы, когда у своего друга Валерия мы слушали шедевры музыкальной классики, более сильное впечатление на нас производил траурный марш из 7-й симфонии Бетховена, а марш из 3-й казался затянутым и скучным при всей его красоте. Такова уж особенность юношеской психики, неспособной к длительному и углубленному восприятию музыки.
В своей мемуарной книге «Взгляд в прошлое» Ю. А. Жданов с горьким чувством вспоминает печальный парадокс — сообщение о смерти Гитлера в блокированном Красной Армией Берлине закончилось исполнением траурного марша из 3-й симфонии Бетховена.
Вспоминается сумрачное осеннее утро 1956 года, когда по радио передали о создании рабоче-крестьянского правительства во главе с Яношем Кадаром, ознаменовавшем начало завершения так называемых «венгерских событий», которые в Советском Союзе называли контрреволюцией, а на Западе — революцией. Упомянутое объявление закончилось фрагментом из симфонической поэмы Ференца Листа «Венгрия». Напротив, сообщения радиостанции Кошута из блокированного советскими войсками Будапешта сопровождались «Ракоци-маршем» Ф. Эркеля — своеобразное политическое противостояние двух музыкальных тем.
В наше время известное библейское выражение из Экклезиаста «Время собирать камни» становится все более актуальным. Хочется надеяться, что к маршам советского времени, и в первую очередь к «Маршу энтузиастов», вернутся былая популярность и общественное признание.