Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2007
Сонет спросонья
В какихмонтажках нам готовят сны?
Кто пишет по указке Немезиды
Сценарий, наши старые обиды
Соединяя с комплексом вины?
Из подсознания, из глубины,
Из нашей персональной Атлантиды
Размытые всплывают пирамиды
И лестницы немыслимой длины,
Провалы, залы, запертые двери,
Химеры — полулюди, полузвери.
Какие безграничные права
Даны продюсерам всех этих «сюров»!
Здесь, в нашем мире, к ним едва-едва
Приблизились Тарковский и Сокуров.
Колдунья
Беседуя с тобой о пустяках,
Колдует женщина. На всякий случай.
Не заносись, мол, интеллект могучий,
Вот захочу — и ты в моих руках.
То нежность промелькнет в ее зрачках,
То вспыхнет пламень хищный и колючий,
А голосок — мурлычущий, певучий.
В каких все это началось веках?
Недаром инквизиторы-монахи,
Держа Европу в трепете и страхе,
Трудясь во славу бога своего,
С понятием, с разбором лютовали:
Мужчин костру за мысли предавали,
А женщин в основном — за колдовство.
Воспоминание
об академгородке в сибири
Ты помнишь ли кафе «Под интегралом»,
Свободу в карнавальном колпаке?
Где ж разгуляться интеллектуалам,
Как не в научном дальнем городке!
Brainstorming, и вскипали вал за валом,
Прожекты воздвигались на песке.
Партийным и чиновным генералам
Икалось, вероятно, вдалеке.
Два этажа: числитель/знаменатель,
И ты, гуманитарий-созерцатель,
В компании занозистых ребят,
Которые влюблялись, водку пили,
По будням мощь империи крепили,
По выходным — читали самиздат.
* * *
Заслуженной награде кто не рад —
Свидетельству, что век недаром прожит?
Все так, друзья. Но подлинный, быть может,
Избранник века — тот, кто без наград,
Кто, если надо, встанет в общий ряд
И на соседа груз не переложит,
Кому, однако, бард хвалы не сложит,
Кого не приглашают на парад,
Кто раз, по слухам, был в каком-то списке,
Но выпал по ошибке машинистки
И так остался — вне систем и схем,
Не обцелован, не перетолкован,
Не окольцован, не проштемпелеван
И не приватизирован никем!
И жизнь, и слезы, и любовь
То перестрелка, то резня —
Набор, увы, традиционный…
Но есть окошко «Жди меня»
В программе телевизионной.
Там ворожит артист Кваша,
Сводя сограждан разлученных
Лицом к лицу, к душе душа —
Счастливых, плачущих, смущенных.
Из года в год — числа им несть!
И, вопреки новейшим данным,
Рассказам нашим и романам,
Душа, похоже, все же есть.
Там лица, а не макияж,
Там говорят глаза и руки
О том, что счастье — не мираж
И через тридцать лет разлуки.
Как ни злословь, ни суесловь —
Проймет и сквозь тройную шкуру:
Там — жизнь, там — слезы, там — любовь.
И стыдно за литературу.
* * *
Ты женщину приметил вдалеке
На остановке, в шелковом платке.
Ты смотришь ей в затылок, в спину, вслед,
Но для нее тебя как будто нет.
Хватает у нее своих забот:
Чего-то ждет. Или кого-то ждет.
Тогда попробуй: отведи свой взгляд —
И, выждав, резко обернись назад.
Вы встретитесь глазами! И она,
Возможно, улыбнется, смущена.
И сам ты улыбнешься: встречный ток!
Что будет дальше — знает только бог.
Лирик
Маленькая площадь во Вьентьяне,
Кровелька железная — грибом.
В клетке под нависшими ветвями
Там живет немолодой гиббон.
В белых бакенбардах, симпатичен,
Он бананы бережно берет,
Лишь порой каким-то странным, птичьим
Голосом пронзительно орет.
Может быть, по меркам обезьяньим
У него особенный талант.
Крик его, наверно, утром ранним
Слышит и заречный Таиланд.
В позе одинокого поэта,
Подпирая голову рукой,
Узник терпеливо ждет ответа,
Но безмолвье здесь и за рекой.
Подойдя к решетке, виновато
Я большой банан ему сую
И в какой-то мере в нем собрата
Лирика, пожалуй, признаю.
Великий запрет
Лхагвасурэн сидел у водопада.
Его старомонгольские усы
Свисали и светились от росы.
«Вон там — гора, туда ходить не надо,
За той горой, — мне сообщил поэт, —
Великий начинается Запрет.
Там, говорят, могила Чингисхана.
Чуть потревожим — будет всем хана.
В раскованные наши времена,
Ты думаешь, в такое верить странно?
Но ведь и в жизни, если ты поэт,
Ты должен чтить внутри себя запрет.
Не по указу и не по приказу,
По доброй воле я в себе храню
Запрет на суетную болтовню,
На откровенничающую фразу.
Когда в тебе и малой тайны нет,
Какой ты, к черту, без нее поэт?»
Он трижды прав, я подытожу кратко:
Держу ответ за все свои слова,
Ни строчкой не солгу — но черта с два
Себя вам выболтаю без остатка,
До дна души. Недаром столько лет,
Лхагвасурэн, я помню твой завет.
Гравюра
Не помню, где, когда, в каком музее —
Не в том, где толпы топчутся, глазея, —
Изображенье нищего слепца:
На перекрестке, в кляксах снегопада,
Он просит подаяния, и взгляда
Не отвести от чуткого лица.
Он слышит набегающие звуки,
Прохожих торопливые шаги,
Он к ним навстречу простирает руки:
«Будь человеком, встречный, помоги!»
Но где там — у людей свои докуки,
Свои печали и свои долги.
Тогда он к небу простирает руки:
«Будь человеком, Боже, помоги!»
Три мелодии
Юрию
Рытхэу
Три песни я знаю…
Жуковский
Три личных мелодии чукче даны.
Сначала мелодия детства — она
Бывает родителями сложена.
Мелодию зрелости выдумай сам,
Прислушавшись к жизни, к ее голосам.
Мелодию старости внук создает
И деду в подарок ее отдает.
А вы, постаревшей Европы сыны,
Чем в жизни отмечены, отличены?
У вас с фотографиями паспорта,
Печатей и подписей в них пестрота,
Они заверяют, что вы — это вы
И то, что действительно вы таковы.
С различных сторон подтверждают сей факт
Расчетная карточка, брачный контракт,
Партийный билет, профсоюзный билет.
А вот музыкального паспорта нет!
Вдруг скажет, к примеру, привратник в раю:
«Мелодию нам предъяви-ка свою!»
* * *
Как мир многообразен и богат!
Морской орел, парящий на свободе,
Червяк, сверлящий землю в огороде,
И пес, и кошка, и ползучий гад,
Дельфин-торпеда, плоскотелый скат —
В своем предназначении и роде
Все в совершенстве удались природе,
Лишь мы какой-то полуфабрикат,
Эскиз, проект, быть может, гениальный,
Но авантюрный, экспериментальный,
За что подчас и платимся, друзья.
Такая в мире доля нам досталась,
Хотя, не скрою, в юности казалась
Мне совершенством милая моя.
* * *
Кто б ни был ты, гигант или ублюдок,
В тебе гнездится целая семья
Коварного, капризного зверья:
Зверь-почка, зверь-печенка, зверь-желудок.
Они порой рычат, как псы из будок,
У каждого амбиция своя.
Взбунтуются — никто им не судья,
Не властвует над ними твой рассудок.
Таблетками, диетами, водой
Ессентуки или какой другой
Задабриваешь их на всякий случай,
Но иногда почувствуешь в ночи,
Что ни при чем лекарства и врачи.
Зверь-сердце, не терзай меня, не мучай!