Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2007
Начало космовидения[1]
4 октября 1957 года в небо взмыл искусственный спутник Земли. Для непо-священных это было громом среди ясного неба. Никто не понял масштабов случив—шегося.
Считали, что это очень трудный и интересный технический эксперимент. Но что на спутнике может оказаться живое существо, а тем более человек — представить было совершенно невозможно.
И вдруг в ноябре того же года — запуск спутника с собакой Лайкой. Стало ясно, что для космических кораблей, помимо научной и служебной телеметрии, необходима и телевизионная связь.
Эти средства космического телевиде-ния- стал создавать наш Всесоюзный науч—но—ис-следовательский институт телевидения (ВНИИТ) в 1958 году (Ленинград).
Одновременно разрабатывались две те-мы — фототелевизионная система для фотографирования обратной стороны Луны и передающая телевизионная камера для наблюдения за первыми живыми обитателями космического корабля — собаками. Эта вторая тема и была поручена мне. К моей небольшой тогда группе (четыре человека) присоединили конструкторов и сотрудников трех лабора-торий — питания, развертывающих устройств и оптики. Кроме того, в одном из отделов -начали разрабатывать монитор — наземное видеоконтрольное устройство для наблюдения сигнала, поступающего от передающей -телевизионной камеры.
В институте многие относились к нашей работе недоверчиво: уж больно экзотиче-ской и неперспективной она тогда казалась. Да и саму тему называли снисходительно иронично: «Собачье телевидение».
В 1958 году образовалась новая специальная лаборатория, и мы вошли туда как -основное ядро. Нашу группу пополнили молодые техники, которые стали участвовать в испытаниях новой аппаратуры. Невесомость, виброперегрузки, требования сверхминиатюрности при малых массе и потребляемой мощности — все эти необычайные условия ставили бесконечную цепь задач. И все их надо было решать самим — прочитать-то ведь негде, так как во всем мире тогда не было ничего подобного!
Печатный монтаж в нашем институте еще не делался, и мы вместе с технологами и конструкторами заново осваивали эти премудрости. Очень долго — например, монтаж не выдерживал вибронагрузок. Мы просто в отчаяние приходили!
Потом оказалось, что вибростенд, с которым еще мало тогда работали, на некоторых частотах входил в резонанс и буквально вырывал детали из наших схем.
Требования экономичности и автономности предопределили выбор в качестве передающей телевизионной трубки видикона, который создавался параллельно с нашей камерой.
Частично телевизионная камера разрабатывалась на только что появившихся полупроводниках, частично на новых очень экономичных и виброустойчивых стержневых лампах Авдеева. Но лампам этим не повезло: они появились на свет почти одновременно с полупроводниками и конкурировать с ними все же не могли, поэтому вскоре от них мы отказались.
Обычно в камерах располагался только предварительный усилитель. Блоки питания и разверток в камеру не входили. Однако было заманчиво расположить все входящие блоки в самой камере, это исключало бы соединительные провода, разъемы, лишние контакты, увеличивало надежность, уменьшало вес и на-водки.
Нам первым удалось осуществить эту задачу.
В результате получилась маленькая камера, потребляющая 15 Вт, весом в 3 килограмма. Для того времени это были отличные параметры. Название камеры было «Селигер».
Рожденное тогда модульное построение камер сохранилось до последнего времени. Помимо удобства в настройке и эксплуатации, оно позволяло заменять отдельные модули и совершенствовать камеры по мере появления новых, более надежных и малогабаритных элементов.
Позднее мы ввели еще одну новинку — «стоячий монтаж», когда резисторы и другие мелкие детали монтируются перпендикулярно плоскости платы. Это тоже сокращало габа-риты.
В то время нашим камерам не было равных в мире.
Но в связи с малой мощностью передатчиков и ограниченными частотными возможностями каналов передачи (использовался передатчик ОКБ МЭИ, ранее передававший только сигналы телеметрии) полоса видеоканала первого варианта камеры не должна была превышать 50 кГц. Это означало, что установленные на первых космических кораблях камеры имели параметры разложения сто строк при десяти кадрах в секунду.
Мы были огорчены тем, что качество изображения было таким низким — картинка получалась примитивная, как в допотопные времена механического телевидения 20-х годов. Но что поделаешь — первый опыт, первые шаги.
Как раз в это время в наш институт приехал Сергей Павлович Королев. Наши макеты камер он одобрил и сообщил, что уже скоро в космос полетят собаки, стострочное телевидение его не смутило:
— Нам бы хоть одним глазком туда заглянуть!
И мы с еще большим воодушевлением принялись за техническое оформление этого «глазка».
Вскоре я впервые попала на секретный завод под Москвой, где делались ракеты и спутники. Я была поражена, мне казалось, что я попала в мир героев Жюля Верна.
В испытательном корпусе находились огромные ракеты с блестящими соплами медного цвета. Готовились к старту космические корабли, которые потом получили название «Восток». Несколько таких кораблей, имеющих форму шара, стояли в одном из огромных залов испытательного корпуса. В них собирались запускать в космос собак. Корабль этот ничем не отличался от того, на котором должен был лететь космонавт, только вместо кресла с человеком устанавливали контейнер с собаками.
На этих кораблях размещались по две наши камеры (для передачи в профиль и анфас), которые мы испытывали по специальной программе.
На самых первых комплексных испытаниях корабля было очень страшно. Судите сами: вокруг корабля в два ряда устанавливались стулья, на которых сидели представители руководства участвующих в разработке предприятий, главные конструкторы, военпреды, представители министерств.
Так как сроки были очень сжатые, то все разработчики перед самыми испытаниями продолжали устранять последние неисправности. Более опытные люди предупреждали нас:
— Если в последний момент что-то не ладится, не торопитесь сообщать об этом — ждите, у кого более слабые нервы.
Этот совет оказался действительно очень хорошим, потому что было очень неприятно, когда по громкой радиосвязи (которая тоже была для нас новинкой) объявляли, что по вине такого-то предприятия комплексные испытания корабля откладываются на двадцать минут! При этом сотрудники всех других организаций облегченно вздыхали и судорожно заканчивали устранение своих неполадок.
В дальнейшем было проще: начальства стало меньше, разработчиков больше. Для выполнения своих частных задач они, как муравьи, облепляли шар корабля. Этот невероятно сложный муравейник и создавал первый в мире космический корабль.
Иногда к кораблям для ознакомления приводили группы будущих космонавтов.
Интересно отметить, что нам в то время приходилось делать самую различную работу, вплоть до кормления собак, которых нам на воскресенье оставляли медики.
Как правило, это были две беленькие собачки, так как контейнер был рассчитан на двух собак. Обычно же утром двух собачек на длинных поводках приводили «на работу». Медики утверждали, что собаки любят работать. Действительно, они очень охотно прыгали в контейнер, каждая на свою половину. -На них были одеты черные бархатные жилеточки, под которыми находились различные датчики. Готовя собак к полету в космос, медики вырабатывали у них разные условные рефлексы.
Возможно, именно тогда появился забавный анекдот о двух собачках, сидящих в клетке в лаборатории физиологии. Одна — старожилка, другая — новенькая. И вот последняя спрашивает:
— Скажи, пожалуйста, что такое условный рефлекс? Я все слышу — «условный рефлекс, условный рефлекс», а не понимаю, что это такое.
— Сейчас объясню, — говорит старожилка. — Вот смотри — здесь кнопка. Когда я нажму ее лапой, вон тот дурак в белом халате принесет мне кусочек мяса. Это у него выработался условный рефлекс.
Работа на заводе велась круглосуточно, в три смены. Мы же работали в одну смену, но очень длинную. Днем обедали в местной столовой (которую почему-то называли «кувалдой»), а поздно вечером, выходя с завода, заходили в помещающееся рядом маленькое кафе, так сказать, ужинали.
Но, как известно, наши мужчины на работе любят поговорить о женщинах, а после работы за столом начинают говорить о работе.
Вот в это кафе заходили сотрудники завода и, закусив, начинали говорить о работе. И о какой работе! О совершенно секретной!
В результате кафе закрыли, и мы, бедные ленинградцы — обычно нас было человека два или три, — остались без ужина.
Правда, по дороге «домой» — в общежитие мы проходили мимо продовольственного магазина.
Но вот парадокс: с одной стороны, в этом городке готовят космические корабли и ракеты, а с другой стороны — магазины с совершенно пустыми полками. Единственное, что там почему-то в такое позднее время было — это кофе и пирожные полосками.
И вот каждый день мы были вынуждены на «ужин» пить тепловатый кофе и есть это пирожное, по названию, кажется, «александрийское». (Поскольку существует пирожное «наполеон», это пирожное, вероятно, получило свое название в честь защитника России от Наполеона — Александра I.)
Говорят, королева Мария-Антуанетта во время возникшего бунта спросила, почему народ бунтует. Ей ответили, что народ требует хлеба — нет хлеба! И она посоветовала: «Так пусть они едят булочки и пирожные».
Смею утверждать, что, если бы народ даже имел возможность есть пирожные, он бы все равно бунтовал: пирожные не хлеб — несытны и быстро надоедают. Это не еда! И я до сих пор терпеть не могу эти пирожные имени Александра I.
Но мы мало обращали внимания на подобные неприятности и вообще на быт. Были счастливы, что участвуем в такой интересной и престижной работе.
Энтузиазм — вот что быстро двигало работу вперед. Со временем не считался никто.
И вот 19 августа 1960 года наши камеры передали первое изображение собак из космоса. На нем видна 100-строчная структура, но ведь это впервые! Это из космоса!
Позже был запуск спутника с манекеном, так называемым Иваном Ивановичем, который важно восседал в кресле космонавта.
Забавно, что, когда он благополучно приземлился и его увидели жители ближайшего поселка, они очень встревожились из-за того, что человек был неподвижен.
Телевизионное изображение первого в мире космонавта Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года тоже было 100-строчным. Но, несмотря на это, мы были по-настоящему счастливы. Так счастлива я не была ни при каких других работах — ведь мы увидели его лицо, улыбку!
Благодаря модульному построению камер уже при полете Германа Титова 6 августа 1961 года удалось установить одну камеру с разложением изображения на 400 строк, так как к этому времени на передатчике расширили полосу частот.
А в августе 1962 года, начиная с полетов Андриана Николаева и Павла Поповича, было решено проводить прямые репортажи из -космоса через телевизионную вещательную сеть.
Это казалось совершенно невероятным, но тем не менее удалось быстро сделать довольно простую аппаратуру перезаписи космического изображения на нормальный телевизионный стандарт.
Мы сами с трудом верили, когда в августе 1962 года впервые в мире состоялся прямой телерепортаж из космоса. Именно тогда появилось привычное теперь слово «космовидение».
Находясь на телецентре на Шаболовке, где размещалась наша приемная аппаратура, мы сами решали, что и когда пускать в прямой эфир. При групповом полете «Восток-5» -и «Восток-6» даже произошел небольшой казус. Когда на экране монитора появилось изображение первой женщины-космонавта Валентины Терешковой, картинка была настолько хороша, что все дружно закричали:
— Давайте скорее в эфир!
Картинка пошла действительно прекрасная, но оказалось, что мы вышли в эфир минуты на полторы раньше сообщения ТАСС о том, что в космосе находится женщина!
* * *
При полете следующих космонавтов у нас уже была новая аппаратура, камеры работали на вещательном стандарте 625 строк при 25 кадрах в секунду.
А для комплекса «Союз–Аполлон» была изготовлена новая камера, впервые передавшая из космоса уже цветное изображение.
В те времена я еще дважды встречалась с Сергеем Павловичем Королевым. Вторая встреча произошла летом 1960 года на космодроме Байконур (в то время это место еще называлось Тюро-Там). Забавно, что почти пятнадцать лет ходили легенды о моей невероятной смелости, якобы проявленной при разговоре с Королевым. На самом деле никакой особой смелости не было — был деловой разговор.
Но чтобы понять ситуацию, надо сказать несколько слов об обстановке того времени. Сергея Павловича очень любили и уважали за его идеи, за неуемную энергию, которой он заряжал окружающих. Но его и ужасно боялись. Он бывал резок, нетерпимо относился к человеческим слабостям, к промахам в работе. Все смотрели на него снизу вверх, он был словно некое божество, и его слово было законом для всех.
А неполадки в аппаратуре, конечно же, были. Их не могло не быть при том темпе работ, который задавал сам же Сергей Павлович, и при полной новизне и сложности решаемых проблем.
Но когда неисправности возникали в других системах, о них знали лишь специалисты-операторы. Телевидение же — у всех на глазах. Чуть что, и уже раздавалось:
— Телевизор не работает!
И вот однажды поздно вечером что-то забарахлило в телевизионной системе корабля, на котором должны были лететь собаки и который стоял в монтажно-испытательном корпусе (МИКе) на Байконуре. Я выключила аппаратуру, сняла туфли и полезла внутрь корабля выяснять, в чем дело (тогда это еще разрешалось делать нам самим).
Вдруг в сопровождении огромной свиты появился Сергей Павлович. И, конечно же, ему уже доложили, что «телевизор не работает». Вся группа подошла ко мне. Я вылезла из корабля. Сергей Павлович грозно спраши-вает:
— Почему нет изображения?
Ну, что я могу сказать?
— В настоящий момент, — отвечаю, — изображения нет потому, что аппаратура выключена.
— Только поэтому?
— В настоящий момент только поэтому.
Такая категоричность ответа его, по-видимому, озадачила, он улыбнулся и отошел. И, как потом мне передали, сказал окружающим:
— Ишь ты, как разговаривает, знает, что я не могу ее… послать!
Третья встреча с Сергеем Павловичем произошла на следующий же день.
Примерно в 6 часов утра, усталая, но довольная тем, что все уже было в порядке, я отправилась отдыхать в «гостиницу» — в те времена дощатое барачного типа сооружение.
Шла вдоль длинной стены испытательного корпуса. Вокруг — ни души. И вдруг навстречу мне идет Королев. Один! Он остановился, поздоровался со мной за руку и, хитро улыбаясь, спросил:
— Ну как, есть изображение?
Я засмеялась и говорю:
— В настоящий момент нет, так как аппаратура опять выключена. Но как только ее включат, изображение обязательно будет!
Он тоже засмеялся, приветливо сказал несколько ободряющих слов, в том числе и о том, что он надеется — мы не подведем.
И мы не подвели.
(Вообще, за все годы работы у нас не было ни одного выхода камеры из строя.)
С тех памятных времен у меня сохранилось много дорогих для меня реликвий: орден, медали, фотографии, автографы, значки и прочее.
И был еще один необычный зарубежный подарок. В знак признания больших успехов в освоении космоса французские ученые прислали в Советский Союз для тех, кто создавал космическую технику, вагон… вина. В спецотделе института (!) получила бутылку вина из этого вагона и я. Вино мы распили в лаборатории, а бутылку от него я до сих пор храню как дорогой для меня сувенир.
А в душе у меня всегда хранится благодарность судьбе за то, что я попала на такую интересную и престижную работу, и за то, что она свела меня тогда с замечательными, дружными коллективами в институте и на опытном заводе, в которых мне посчастливилось так долго работать.