Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2007
* * *
Виденья, привидения,
Нелепые мечты.
Без моего хотения
Ко мне явился ты.
Без моего согласия
Взял моего тепла.
Без моего. Но разве я
Счастливой не была?
Была, была счастливою,
Ступая за межу!
Какой же справедливою
О прошлом я сужу…
* * *
На свободу, как вольные реки,
Отпустили Словакию чехи.
Отпустила прибалтов Россия,
Молдаван, Украину, Кавказ.
Что осталось? — скажи мне, Мессия,
Что еще отбираешь у нас?
Ты какие назначил разлуки
Через новые сети границ,
Дав России — и душу, и руки
Женщины, отпускающей птиц?
Кто сегодня сказать нам посмеет,
Что России слабеть и нищать,
Если русская баба умеет
Только так — отпускать и прощать?
Цитирую Байрона
Прости, ко мне идет беда.
Любить не обещай.
“Прощай, и если навсегда,
То навсегда прощай”.
Слова написаны не мной,
Но мной — повторены.
Что в них? Тоска души больной,
Признание вины?
Без объяснений, без стыда,
Как бегство из тюрьмы.
“Прощай, и если навсегда” —
Так расставались мы.
Тебя не надо больше ждать,
Хранить очаг и дом.
Но если мог меня предать,
Ее предашь потом.
* * *
С косами, анфас, вполоборота
Чужаки разглядывают фото.
“Это — вы?” — протянут удивленно.
Это — я, и я смотрю влюбленно
На мальчишку с фотоаппаратом.
Я тогда его считала — братом,
А потом судьба и годы горя
Вылепили мне лицо другое.
Впрочем, если жизнь мне улыбнется,
Может быть, мое лицо вернется?
Я прошу: лицо немолодое
Окропи мне мертвою водою,
А потом — живой водою сбрызни
Для счастливой следующей жизни.
* * *
Памяти З. Н. Гиппиус,
оставившей после себя десятки томов прозы
…И лишь стихи, — когда Господь зовет,
Она писала трудно и нечасто, —
Одно стихотворение за год, —
Молитвы не рождаются всечасно!
Молитвы создают наедине
С душой своей, и совестью, и Богом.
А я пишу, — и как не стыдно мне! —
О мелком, ежедневном и убогом.
Во мне — молитвы нет, величья нет,
Ахматовской торжественности — тоже…
И потому — они оставят след,
А мне вослед чужой идти негоже…
* * *
Написал, потом отбросил
Переводчик в сторону:
“Это — осень,
Это очень
Старая
История…”
Только строки не теряют
Первозданной красоты!
И годами повторяютЛюди с осенью “на ты”:
“Это — осень…”
Сделав “схроны”
И пророча листопад,
“Кара-кар!” — кричат вороны,
Обучая воронят.
Их уносит неба просинь,
Ночь-фантасмагория…
Это — осень,
Это очень
Старая
История…
* * *
Когда берешь котенка ли, щенка,
То помни, что звериный век — короче.
Увидишь ты, как юность коротка
И зрелость, что была прекрасней прочих,
Еще короче. А потом, потом
Приходит неизбежное старенье…
Еще играешь с пасмурным котом,
А он — он на глазах теряет зренье
И к теплой батарее все тесней
Спиною прижимается и боком…
И ты уже бессильна перед НЕЙ,
Вас холодом обдавшей ненароком.
* * *
На линию жизни смотрю, на ладонь,
Ищу предвещаний штрихи…
Как жаль, что, когда я была молодой,
Я редко писала стихи, —
Когда еще радость кипела ключом
И, словно в былинном былом,
Любимый воитель, сверкая мечом,
Отважно боролся со злом.
А ныне? Что в музыку слова облечь
Могу, уходящая вдаль?
Спокойную речь,
Угасание свеч
Да тихую эту печаль.
* * *
Мне приснился залив, и песок на Неве,
И журавль, и синица в руках.
Мне приснилось, что я по замерзшей траве
На высоких иду каблуках,
На высоких, на тоненьких шпильках иду,
И легко мне, и весело мне!
И ничто не мешает мне петь на ходу, —
Ни мороз, ни зима, ни тропинка во льду,
По которой я, полуслепая, бреду, —
Потому что все это — во сне.
* * *
Хочется музыки, тихой и тоненькой,
Несуетливой, — как память далекого
Милого друга, забывшего, только
В виде возникшего облака легкого
Вдруг разглядевшего — наше свидание,
Нашу беседу в кафе “Европейская”,
Юную радость и даже страдание —
Тоже счастливое, юное, детское.
Он мне напишет, я тоже отвечу
По электронной немыслимой связи —
И напитаюсь безмолвною речью, —
Музыкой тихой, не слышимой глазу…
* * *
Чужие рассказы — чужие дома,
Чужие младенцы и смерти чужие…
Мне кажется, я проживаю сама
Все то, что чужие уже пережили:
Их прошлое вновь происходит со мной,
Беда, что случилась и снова случится,
И мне от нее защищаться одной —
Терять, хоронить, и лечить, и лечиться…
Держаться за воздух непрожитых дней,
Спасать — вопреки волевому решенью,
За памяти щепку хвататься, а в ней —
Спасательный круг? Или камень на шею?..
За памяти щепку… А волны черны.
И буря. И гибель едва не случилась…
Мне снятся чужие тревожные сны.
Пыталась проснуться — и не получилось…
* * *
Я хочу на поляну, где много травы
И где озеро слева, а справа — деревья,
И свинушки-грибы, и полночной совы
Неподвижное сказочное оперенье.
Я хочу на поляну, где лампа в окне
И где лучшие в мире собаки и дети…
Как же славно мечтать в отведенные мне
Беспечальные дни на печальной планете…
* * *
— Жалеешь о прошлом?
— Чего это ради!
Я помню ветра, гололед и невзгоды!..
Какой одинокой жила в Ленинграде
Замужняя женщина долгие годы!
Себя ощущала лишенной опоры,
Когда покидала квартиру на Мойке…
А ей приходилось — сворачивать горы,
Быть неуязвимой, как бармен у стойки,
И деньги считать, и мирить, и мириться.
Скользя, продираться в осеннюю заметь…
…И нынче не лучше, но, как говорится,
В болезни целебна и горькая память…
* * *
Смотрю кино, дурацкое кино,
В котором есть пейзажи Ленинграда, —
И больше ничего уже не надо…
Глотаю невский воздух, как вино:
Сырой, холодный, дышащий зимой,
Настоянный на запахах ненастья…
Как мало надо, в сущности, для счастья
Душе, бредущей с нищенской сумой!