Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2007
Дмитрий Воденников. Черновик:
Книга стихотворений. СПб.:
Пушкинский фонд, 2006. 100 с.
Нынче стихи писать все равно что грамоте знать: пишут все, и очень даже неплохо. Грамотно — поголовно, интересно — сплошь и рядом, а порой и вовсе для строчки в энциклопедии “выдающийся поэт конца XX — начала XXI века”. Одна беда: любая избыточность неминуемо влечет инфляцию. Быть поэтом в такие времена все равно что быть “хорошим человеком”: не профессия, а забавный факультатив, необязательный десерт к комплексному обеду. Но есть и героические исключения, требующие героических же усилий по созданию героического мифа, типа: за слово умру “красивым двадцатидвухлетним”, через меня вещает вселенная, “поэзия — миссия и обуза”, “я — поэт, этим и интересен” и т. д., и т. п. Вот и поди ж ты — на дворе фельетонная эпоха с ее тотальной победой массового над элитарным (а в самом элитарном — визуального над вербальным), а тут человек во всем блеске “новой искренности” со слезой в голосе утверждает собственное величие в якобы бесспорном величии слова. И ведь получается, черт побери!
Дмитрий Воденников так безостановочно, так серьезно и с таким нажимом говорит о себе, так успешно выстраивает имиджевую стратегию, что, казалось бы, уже и никаких стихов писать не надо и тем более книг издавать. Воденниковская легенда звенит волшебными колокольчиками, миф обрастает все новыми подробностями жизни и подвига звезды, всеядно-отзывчивая Москва рукоплещет (правда, Питер, как водится, скептически отмалчивается, но кто на этих хуторян и когда обращал внимание? Не они нынче определяют первый ряд, принимающий парад на трибуне поэтического мавзолея). Человек, по его собственным словам, постигавший механизм массового успеха через взлет Аллы Пугачевой, а тайны стихописания через поэзию Елены Шварц (она и вправду едва ли не единственная из андеграунда, во всяком случае питерского, добилась признания по обе стороны от непереходимой траншеи), но при этом поставивший не на высокий рейтинг в геттоизированной среде славистов, а на безостановочную отечественную эстрадную славу, героически в одиночку как будто бы пытается возродить времена Игоря Северянина. И ему это, судя хотя бы по гала-концерту в финале недавнего фестиваля “Территория”, за которым наблюдала по ТВ вся поэтическая диаспора РФ и прочего русскоязычного мира, вполне удается.
Тем не менее и книги выходят; на этот раз — “Черновик” в престижно-респектабельной серии “Автограф” петербуржца Геннадия Комарова, редактора тщательного и умелого. Выковыривая изюм из булки, “the best” составит так, что и хотелось бы придраться, а не к чему. Поэтические тексты сцеплены намертво, а для сохранения утвердившегося канонического стиля автора элегантно разбавлены прозаическими “Записями из потайного дневника”, причем наисвежайшими, все 2006 года, лишь одна мелькнула за 2005-й. Да и тексты все уже не то что известные, а практически хрестоматийные: “Репейник”, “Мужчины тоже умеют имитировать оргазм”, “Как надо жить — чтоб быть любимым”… Остается только вспомнить, за что мы любим, а за что, бывает, и не слишком Дмитрия Воденникова. Любим, само собой, во-первых, за безудержную смелость (ничего не стесняется, не боится быть каким угодно и ни на кого не оборачивается), пресловутую “новую искренность”, тождественную порой не слишком опрятной исповедальности, беспощадность к себе, естественность и непридуманность речи (хотя тот же Комаров настаивает на каких-то расширениях у Воденникова возможностей языка), утонченную женственность сугубо мужской красоты, напор и то трудноопределимое энергийное обаяние, которое называется уже обрусевшим заимствованием — “драйв”. Воденников явно (и опять же декларативно) наследует поэтической системе Елены Шварц, но если у Шварц вселенная сгущена до вертепа, где каждое слово обладает ртутной тяжестью, а колесики проворачиваются отнюдь не прозрачным способом, то у Воденникова она вся закручена звуковой воронкой вокруг собственного “Я”, чего он ничуть, повторюсь, не стесняется, полагая, что как раз этим “помогает людям жить”, давая возможность отождествления с лирическим героем.
Считается, что Воденникова губит эстрада (если уже не погубила). Ну да, губит, как рыбу вода. А что он будет делать на суше? Ему звук нужен, а не засохшие закорючки на бумаге, потому что болен он не словом, а звуком; его непрерывно тошнит (сам говорит о тошноте как о творческом методе) именно звуковой, а не письменной речью. Он самозабвенно шаманствует, являя нам, несмотря на все свои декларативные стоянья в “столпе света”, все же красиво организованный космос, прикидывающийся хаосом, но при этом его речь не требует сурдоперевода со специально поэтического на общечеловеческий (оттого и любим массами: все же понятно — и состояния, и чувства, и что сказать хотел). Брожение поэтического звука приобретает у него порой причудливые формы, напоминающие биоморфизмы Гауди; почти всегда, как и у великого архитектора, это излишне сочится манерно-сладким (“Я с детства сладок был настолько, что меня / от самого себя, как от вина, тошнило”), можно бы и посуше, погеометричнее, но — поэт пишет как пишет. А мы, читатели, читаем. Лично я обожаю его прием с первой строфой в формате эпиграфа. Да и, честно сказать, прожила со всеми (sic! — для пущей объективности) книгами Дмитрия Воденникова целых два месяца (нет, не 24 часа в сутки, конечно, но — периодически возвращаясь), о чем не жалею. Какой поэт нынче выдержит такой срок?
А что до отсутствия цитат (да вы и так все это наизусть знаете), то ведь там только начни — уже не выбраться: “Эти ягоды слаще, чем все поцелуи твои, / и твои, и твои, и твои. / Ну и хватит об этом, / Дай мне ягоду эту — в твоей и моей крови. / Слаще ягоды этой — поганой — на свете нету”.
Елена Елагина
P. S. А название этих скромных заметок — три самых частотных воденниковских эпитета. Опять же, по его словам. Все честно.