Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2007
* * *
Закрою бесполезный том.
Народ живет, писатель пишет,
да все не так и не о том,
поскольку отклика не слышит
из тех далеких волостей,
хранительниц лаптей и кваса,
где бабы, вырастив, детей
сдают на пушечное мясо,
где до сих пор минувший век
едва добрался до окраин,
где обнищавший человек
земле своей плохой хозяин.
Живет, страдая от нужды,
не ведая — за что же это?
Но сквозь осенние дожди
высоким звездам нет просвета…
Мне не понять его беду.
Я дачник, рыболов-любитель.
Я появляюсь раз в году
на месяц-два.
А местный житель?
Чем он живет из года в год?
Ну, осенью дарами леса.
А остальное время пьет
запоем, но без интереса.
И мне его, конечно, жаль.
Я иногда даю на дозу,
чтоб он залил тоску-печаль
хоть спиртом. Как же без наркоза?
И все ж такой паллиатив
и бесполезен, и порочен…
…………………………………………..
Что вставлю вместо многоточий?
Любой пассаж, по сути, лжив.
Не то чтобы болит душа.
Какое, в сущности, мне дело
до записного алкаша,
которого судьба заела?
Нет.
Просто зрелище распада
уже пугает, и с досадой
не отмахнешься, —
слишком близко.
А я совсем не экстремал.
Но кто когда предполагал,
что проживает в зоне риска?
Троянцы, жители Помпеи,
творцы чернобыльских хибар?
Над Нижней Водлицей алеет.
Но что — рассвет или пожар?
* * *
Вдоль железнобездорожья —
лес, живущий хаотично.
Это живопись, но все же —
до чего она графична, —
только охра, да белила,
да разбавленная сажа.
Словно красок не хватило
у создателя пейзажа.
У самой природы тоже
голубой, зеленой, алой
не хватило, да похоже,
что и прежде не хватало.
Слишком скудная фактура,
слишком бедная палитра…
И писавшему с натуры
было не до колорита.
На сугробы грязной ваты
все длинней ложатся тени.
…И успеть бы до заката,
до небесопомраченья…
* * *
Прибывает вода в реке, подступает к дому.
Видно, где-то в верховьях дождь, а над нами ясно.
Даже если ветер доносит раскаты грома, —
“Ничего, — говорю, — пронесет стороной.
Не страшно”.
Я уже привык к этим низким слоистым далям.
Оттого, видать, простор не радует взгляда.
Я лицо подставляю первым тяжелым каплям.
“Ничего, — говорю, — наверное, так и надо”.
Ай да ветер дунул! С крыши летит солома.
Убирают белье хозяйки, закрыли ставни.
Прибывает вода, подступает вплотную к дому.
“Ничего, — говорю, — пройдет. А жизнь и подавно”.
* * *
Ожиданье белых мух,
ожидание покоя…
У окна ночами стоя,
настораживаю слух.
Отвернусь, а на стене —
так и пляшут тени веток.
Все шуршит о чем-то мне
это деревце в окне,
жалуется напоследок.
Все скребется о стекло
мокрый кустик-переросток.
Вот и землю развезло,
ободрав с него коросту.
Вот и лужа во дворе
все-то льдом никак не станет…
Все непрочно, все на грани
в этом странном декабре.
Даже снег не удержать
небесам больным и сирым.
Стынет, кружится над миром
хрупкой влаги благодать.
Скоро все сойдет на нет.
Вот и ветер затихает…
Вот и снег уже не тает…
Что нас губит? Что спасает? —
Лишь незнание примет.
* * *
Сны, как и жизнь, замысловаты.
Зачем? Куда?
Поди спроси.
Откуда там в семидесятых
взялось маршрутное такси?
И что за улицы мелькают
все разом, вытянувшись в ряд?
Сошлись.
Лишь память различает —
Москва, Тбилиси, Ленинград…
А этой улицы не помню.
Я не жил здесь, но буду жить,
вот в этом доме —
пара комнат,
окно во двор…
Кого спросить,
зачем прокручен этой ночью
судьбы немыслимый маршрут?
Жизнь то длиннее, то короче,
как тени прожитых минут…
Проснусь на подмосковной даче
под шум весеннего дождя.
Здесь все не так, здесь все иначе.
Пространство взглядом обводя,
я понимаю, сколь условны
объемы выморочных стен.
Лишь небо темное — бездонно.
Одно на всех.
Всему взамен.
Песенка о счастье
Приятель мой на срочный вклад переводил все до копейки,
не пил, не ел — все делал деньги, ну а теперь и сам не рад.
Отгрохал новый особняк, купил роскошную машину,
но стал чужим жене и сыну…
Нет, — счастье строится не так!
Другой приятель вечно пьян, он не находит в жизни смысла.
И дым в квартире коромыслом — все упирается в стакан.
Но вот уйдет толпа гуляк, настанет горькое похмелье,
как дым, развеется веселье…
Нет, — счастье строится не так!
А тот уткнулся в гороскоп, где так уклончивы советы.
Понять астральные секреты всю жизнь пытается он, чтоб
постичь, — каким бы ни был знак на зыбком своде зодиака —
судьба коварна и жестока…
Нет, — счастье строится не так!
Вот я — ни беден, ни богат. Мой дом стоит для всех открытым.
Здесь столько было пережито. Все — и согласье, и разлад.
То выверяю каждый шаг, то напролом бросаюсь сдуру.
Расчет, а после авантюра…
Нет, — счастье строится не так!
А как же строится оно? Кого ни спросишь — все не знают.
Находят счастье и теряют, а вот построить мудрено.
Хоть вроде, кажется, — пустяк. Бери, что хочешь, для постройки.
Но все окажется нестойким…
Нет, — счастье строится не так!
Вот здесь я песню и прерву, чтоб вновь вернуться на распутье.
Пытаясь самообмануться, я днем сегодняшним живу.
Мы все идем из мрака в мрак — от колыбели до могилы.
Нам столько счастья привалило… Чего ж я мучаюсь, дурак?
* * *
В снегу протоптана тропинка,
а он все падает с небес, —
летят безумные снежинки
спелой судьбе наперерез.
И все ж — попробуй сфокусируй
хоть на одной беспечный взгляд.
Сплошные точки и пунктиры
сквозь вечность к Господу летят…
…………………………………………
Лыжня вдоль Финского залива
слегка подтаяла с утра.
…Стакан… бутылка из-под пива…
от мандаринов кожура…
крик электрички… лай собачий…
луна, глядящая в окно…
Все в мире связано, иначе —
все развалилось бы давно.
* * *
Анхель де Куатье, Харуки Мураками…
Простите, не слыхал, — я развожу руками.
Акунина и то — прочел до середины,
как список кораблей в поэме, столь старинной,
что автора, увы,
забыли даже греки.
Не помните и вы
об этом человеке.
Он по миру бродил,
слагал свои поэмы.
Я многое забыл,
запомнил только тему —
украдена жена,
все связано с любовью…
Там под конец волна
подходит к изголовью,
грохочет. Впрочем, нет, —
я путаю, похоже.
То был другой поэт.
Его забыли тоже.
* * *
Сколько прошлого кануло в Лету…
Как темна и печальна вода…
Ты опять на распутье, но это
не заслуга твоя, а беда.
Ведь нельзя разорваться на части,
да и выбор к тому же не твой.
Видишь — жизнь по зернистому насту
шелестит облетевшей листвой,
Снова листья сбиваются в стаю,
припадая к остывшей земле.
А весна или осень — не знаю,
что там было у нас в феврале?
Неужели все было когда-то.
Дежа вю, ты мое, дежа вю.
Перепутались годы и даты…
Знать бы, сколько еще проживу.
Только что это знанье изменит?
Да и стоит ли что-то менять?
Детский лепет и старческий трепет
одинаково трудно понять…
* * *
Тянет в небо. Тянет облаком белесым
оторваться от всего, что сердцу мило.
Неужели в самом деле это осень,
наша осень вдруг взяла и наступила?
Над водою птичий голос не смолкает.
Что за птица — то смеется, то заплачет?
Пролетает наше лето, пролетает.
Это осень наступает, не иначе.
Ну и ладно, что считаться, суетиться?
Только вечность и останется в итоге.
Ну а с нею нам вовек не расплатиться,
если осень в самом деле на пороге.
Между темною и светлою водою
на рассвете все заметнее граница.
Это осень разлучает нас с тобою.
Наша осень никогда не повторится.
Тянет в небо, тянет облаком белесым
оторваться от того, что сердцу мило.
Неужели в самом деле это осень,
наша осень вдруг взяла и наступила?!