Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2007
Павел Владимирович Дейнека родился в 1983 году в Среднеуральске. Учился в Художественно-промышленной aкадемии им. Штиглица. В литературном журнале печатается впервые. Живет в Санкт-Петербурге.
XX век глазами
Гениальной заурядности
Лени Рифеншталь — мемуары.
М.: Научно-издательский центр “Ладомир”, 2006
В издательстве “Ладомир” вышла книга мемуаров Лени Рифеншталь. Наконец-то, как приятно, что мы этого дождались. Ведь уже несколько лет назад в Европе и Америке читатели могли с гордостью поставить на свою книжную полку, упакованную в твердый переплет историю жизни этой замечательной женщины. Там она называлась “Пять жизней Лени Рифеншталь” (Leni Riefenstahl: Five Lives. Cologne: Taschen, 2000). Пора было уже и у нас издавать ее воспоминания.
Однако прежде чем рассказать о том, что эта книга собой представляет, вспомним, чем вообще привлекательны чьи-либо воспоминания. Прежде всего, если их автор — персонаж спорный, но, безусловно, исторически важный, возможностью из первых уст, так сказать, выслушать правдивый рассказ о его жизни. Узнать, как все было на самом деле. Хочется дать человеку прижизненный или посмертный шанс оправдаться, если он повинен в чем-то. Дать грешнику не прикосновенное ни для каких инквизиций право на последнее слово. Или перенять ни с чем не сравнимый опыт, житейскую мудрость, на худой конец попытаться впоследствии не повторить его ошибок. Как иначе можно развеять мифы, всегда сопутствующие людям-легендам, понять внутреннюю необходимость или внешние причины их поступков? Кому из россиян или бывших советских граждан, воспитанных на посюсторонней, здешней пропаганде, неинтересно увидеть нацистскую Германию изнутри, увидеть, как репетировался партийный съезд НСРПГ и т. п.?
Применительно кo всенародно осуждаемым персонажам, личностям или героям истории это актуально вдвойне. Так, например, мемуары архитектора Альберта Шпеера читаются и анализируются в России с не меньшим увлечением, чем мемуары нацистских и советских полководцев Второй мировой.
Лени Рифеншталь — фигура одиозная. Эта женщина никак не хотела дать себя забыть. Уходили в прошлое моды и поколения, политические режимы и харизматические вожди. Ее фильмы за сроком давности выходили из сферы действия закона об авторском праве, резались на куски, цитировались без упоминания автора. Так, кстати, почти весь фильм Михаила Ромма “Обыкновенный фашизм” построен на длинных цитатах из фильмов Лени Рифеншталь. И ее имя там не упомянуто ни разу. Но то, что ее многочисленные неприятели, ругая и понося, лишь приумножали ее славу — это точно. А она оставалась молодой, жизнерадостной и творчески неистощимой. Впрочем, так ли уж радужна была ее долгая жизнь, читатель, конечно, должен узнать в первую очередь от нее самой. Листая ее воспоминания.
Книга Рифеншталь получилась скучная. Почти ни один вопрос из всех, которые нас волнуют, не раскрыт, не получил ответа. Походя, как бы между делом, эта женщина пишет, как запросто встречает на улице Бернгарда Гржимека с волком на поводке, дружит с Ремарком. Ей поклоняется фюрер, за ней волочится Геббельс, сам Муссолини лично отвечает на ее телеграммы, посланные из альпийской глуши. Ей пишет Жан Кокто. Ее поклонник режиссер Арнольд Фанк учился в Цюрихском университете вместе с Владимиром Лениным. Уолт Дисней был единственным, кто принял ее у себя во время бойкота голливудских звезд. После войны она общалась с Энди Уорхолом. В Лондоне по приглашению “Санди Таймс” она фотографирует рок-звезду Мика Джаггера с женой, который хотел быть запечетленным непременно ее камерой.
Любого из этих фактов одного хватило бы на целую жизнь! Осмысленную жизнь человека, ощущающего себя в гуще мировой истории. Но сразу после телеграммы дуче она соскакивает на описание сортов вина в альпийском трактире. Долго и занудно рассказывает о хроническом цистите, травме колена, переломе лодыжки в двух местах, тревожных снах во время войны и т. д., и т. п. Этого ли мы ждали?
Если по порядку, то, во-первых, коль скоро речь зашла о самом цитируемом кинорежиссере-документалисте XX века, где же документы?! Где все те фотографии, которые десятками и сотнями осенних листьев опадали в архивы после каждого триумфального выступления молодой танцовщицы Рифеншталь в 20-е годы? Где фотодокументы военных лет? Где разноцветная Африка 1960-х, 1970-х? Где сказочный подводный мир коралловых рыб, которому Лени посвятила всю осень своей бескрайней жизни? Иллюстраций явно маловато.
Во-вторых, всегда, листая мемуары, очень хочется если не поучиться у мэтра, то хотя бы получить разрешение одним глазком заглянуть в его мастерскую. Пусть не всем дан талант педагога и рассказчика, но дайте тогда возможность читателю попробовать самому понять, в чем же секрет творческого успеха. Вместо психологического автопортрета железной Лени Рифеншталь нам предлагается простое перечисление встреч и событий. Очень скучно читать все это. Бесконечное скольжение по поверхности. На ум приходит рецензия (Ходасевича) на дневники Чайковского, где вместо всемирно известного, талантливейшего и почитаемого гения музыки, читателю предстает “себялюбивый несмелый эгоист с примитивными желаниями”. Мелкая личность.
Далее: не знаю кому как, но мне лично постоянно приходилось сталкиваться то с одной, то с другой сногсшибательной сплетней о жизни этой замечательной кинокрасавицы. Если конкретнее, то о скандальной связи Лени не столько с нацистским режимом, сколько лично с Гитлером и некоторыми другими лидерами партии. Сама она пишет: “В тот вечер я почувствовала, что Гитлер хочет меня” (“Аn diesem Abend habe ich gefьhlt, dass Hitler mich als Frau begehrte” (L. R. in ihren Memorien)). Именно это вызывает к ее фигуре интерес у широкой аудитории. Так называемые массы, народ, помнят ее исключительно рядом с фюрером. Не хочется продолжать, при каких обстоятельствах. Вот именно против подобных сплетен и хотелось вооружиться, прочтя книгу, написанную ей самой.
Рифеншталь никогда не скрывала своего неукротимого свободолюбия в вопросах любви. Это тоже подливает воды на мельницу желтой прессы. Легкий флирт на лоне арктической природы — вот как это называлось во времена наших бабушек. “После расставания со Шнеебергером я дала себе клятву никогда больше не влюбляться, но не смогла ее сдержать. Уже несколько дней меня сбивала с толку пара кошачьих глаз — принадлежали они члену нашей экспедиции Гансу Эртлю”.
Однажды молодая актриса собралась плыть на байдарке: “Ганс отправился со мной, чтобы, как он сказал, научить правильно грести. Легкий флирт неожиданно перерос в страсть. Я забыла о своих благих намерениях и была счастлива. Оба мы были людьми с хорошо развитым зрительным восприятием и очень любили природу…” (Лени Рифеншталь. Мемуары. С. 113). Очень умиляет пассаж о зрительном восприятии. Именно так она обрубает все лишние кадры своей жизни. Словно характерный темнеющий при первом поцелуе влюбленных экран немого кино и всплывающая надпись: “Два часа спустя”. Спустя не два часа, а несколько десятилетий Эртль вспоминал эту сцену проще, по-мужски: “Мы плыли в лодке, она пристально смотрела мне промеж ног…” (Гвидо Кноп. “Женщины Гитлера и Марлен”). (Guido Knopp. Hitlers Frauen und Marlene.)
Раз и навсегда понять — было или не было? Но не все свидетели пережили войну. И, увы, смутное описание пятидесяти судебных процессов, протоколы допросов в оккупированном Берлине, ничуть не развеивают тумана. Понятнее не становится.
Редактура книги крайне несерьезная. Подход составителя к научному аппарату напоминает выданный тебе билет в один конец. Имеется в виду именной указатель, которым невозможно пользоваться! Указатель, где все имена — немцев, французов, итальянцев, американцев и англичан с венграми вкупе — были подвержены насильственной русификации. Как, отправляясь от них, искать ссылки, указания хотя бы в Интернете? Как пишется по-венгерски фамилия Надь? (На деле Nagy или Дьюла — Gyula.) Это не исторический подход. Это приемы и методы развлекательной газеты с кроссвордами, которую легко выбросить, выйдя из электрички. Что такое ГМБХ? По-русски это значит — общество с ограниченной ответственностью, ООО. Ну, так так и пишите! Кроме того, в немецком варианте воспоминаний персонажи из неясных лиц с пожелтевшей фотографии превращаются в живых людей с большей охотой. И не в последнюю очередь из-за мелочей, отпавших при переводе. При первой встрече с исполнителем главной роли в фильме с говорящим названием “Гора судьбы”, Луисом Тренкером, запоминается его подчеркнуто пижонский берлинский акцент (если смотреть в оригинале):
“— Господин Тренкер? — робко спросила я.
Он бросил взгляд на мою элегантную одежду, затем кивнул и ответил:
— Это я” (“Sind sie Herr Trenker? Je, da bin ik…”)
Поэтому, возможно, книге немного помогли стать скучной. Ее сбивчивый монолог, а воспоминания и дневники почти всегда таковыми являются, напоминает сценарий к голливудскому триллеру: коротко, обо всем и одновременно ни о чем. Никакой глубины, никакого самоанализа. Она не в состоянии взвесить, что важнее для истории: мнение подруги по поводу нижнего белья для первой встречи с мужчиной (с. 37) или обстоятельства дружбы с Эрихом М. Ремарком. Перечислить факты ее жизни может и простой справочник классиков киноискусства, раскрывать же голую правду она отказывается наотрез.
Всякий раз, когда Лени приезжала на очередной кинофестиваль, ее спрашивали: “Вы раскаиваетесь в связи с нацистами?” — “Мне не за что каяться”, — почти всегда отвечала она. И это не разъяснение, это девиз всей ее жизни.
Некоторое время назад писатель Борис Стругацкий на вопрос журналиста, что он думает о показе фильмов Рифеншталь в Петербурге, сказал: “У меня нет претензий к Рифеншталь: она всего лишь выражала свое восхищение нацистским режимом, который обещал необычайный взлет Германии. Это так соблазнительно — поверженную страну сделать снова великой, страшной. С одной стороны, как всякий художник, который влияет на мнение масс, она оказывала поддержку этому режиму, и в этом ее вина. Но, с другой стороны, я ее понимаю и готов простить”. Кстати, неплохо бы самих себя спросить: не раскаиваемся ли мы за преступления сталинского режима? Почему наши папы и мамы, бабушки и дедушки не покаялись за то, что терпели над собой эту страшную власть, а часто и помогали ей?
“Ну и вопросик! Это тема целой книги, — продолжает Стругацкий. — Не покаялись, потому что нас много. Я даже не представляю, как можно покаяться всем народом или даже большой толпой. Каждый должен покаяться в том, в чем виновен: в холопстве, в подхалимаже, в приспособленчестве, в равнодушии”.
За последние пятнадцать лет российский читатель видел все запрещенные некогда книги. Быть изгоем стало не только модно, но как будто просто необходимо. Чем скандальнее тема, тем, очевидно, успешнее продажа. Писать и говорить, конечно, можно на любые темы. Но есть вопросы, где легкомысленность неприемлема.
Кинорежиссер Иван Дыховичный как-то в эфире радио “Эхо Москвы” вспомнил историю, рассказанную его отцом. О том, как американцы в 1945 году кормили мирное население Берлина гуманитарной помощью. Получить питание можно было только после принудительного киносеанса. Голодным людям демонстрировали свежеотснятые кадры документальной хроники из освобожденных лагерей смерти: Освенцима, Бухенвальда и проч., все ужасы этих лагерей. В первые разы люди, посмотревшие фильм, очень голодные люди, не могли не то что есть — их рвало. Но так как американцы — народ простой, то они показывали эти фильмы бесконечно каждый день. И, естественно, к концу недели горожане преспокойно питались прямо в кинозале. Для них это стало нормой. Это называется: адаптация к ужасу.
К ужасам нацизма Лени Рифеншталь адаптировалась легко, но по другим причинам, и ее книга все же показывает, как и почему это произошло. Личность Рифеншталь гораздо мельче ее таланта. Постановочная часть фильмов сделана не ею, а нацистскими мастерами пропаганды — гениями кича. А Рифеншталь отлично снимала то, что они подготовили. Ее личный талант проявился в Африке, в фотографиях, но и это лишь обостренное сексуальное чувство эстетики человеческого тела и умение его передать. Ни особого ума, ни масштаба личности не нужно.
Выдающимся рецензентом ее способностей, как ни странно это звучит, был ее же отец, простой предприниматель. Однажды в годы ее бюргерского девичества он ей заявил: “У тебя нет таланта, и тебе никогда не подняться выше среднего уровня, но я не хочу, чтобы когда-нибудь ты говорила, будто я испортил тебе жизнь. Ты получишь первоклассное образование, а что из этого выйдет, посмотрим”.
Оказывается, это возможно — стать гением, не будучи личностью. “Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…” И из какого отребья рождаются поэты.