Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2007
Не очень-то люблю себя, но глубинно чувствую русское, не раскованно живу вне родной земли. Выходит, лучик любви этой падает и на меня. Такое вот противоречие. Не раз уезжала за границу и, возвращаясь, лечила душу на родине. Все думаю, почему появляется заведомая неприязнь ко всему иностранному. В чем же тут дело? Не знаю, не знаю пока.
Но вот новая поездка в Европу и — новые ощущения, иное восприятие европейцев, увиденного. Настолько тяжко жить на родной сторонке, так меняются русские люди, увы, не к лучшему, что сравнения возникают сами собой…
За один день благодаря перелету побывала я сразу в четырех странах: России, Германии, Голландии, Бельгии. В дюссельдорфском аэропорту меня встретили дочь и зять. Мы сразу поехали на банкет, который давала японская фирма для своих сотрудников. Мой зять работает в этой фирме. Познакомили меня с боссом: очень важный вид, маленький рост, рот замкнут — ни звука. Жалко как-то стало его. Будто он чего-то боится, за свое место что-ли? Невольно погладила его по плечику — не отреагировал. Зато вовсю веселились голландцы, составляющие основную часть работников фирмы. Это бурная, эмоциональная публика, шумит непрерывно, куда нам до нее. Истинные эпикурейцы, кажется, что живут одним днем, ни о чем постороннем и потустороннем не думают. Энергично вовлекают в свое безобидное пиршество, необычайно доброжелательны, по крайней мере внешне.
А как гордятся работники этой фирмы, производящей металлопорошки для электросварки, своим предприятием! Началась запланированная экскурсия. Гостей и сотрудников ведут по небольшим цехам. Все чисто. Блестят маленькие станки для намотки сварочной проволоки. У работников есть своя униформа. Продукция фирмы рассылается во многие страны. Смотрела я и думала: такое крошечное предприятие, а как важничает и как довольны своей работой и, похоже, зарплатой члены производственного коллектива.
А у нас… были заводы, выпускающие уникальные станки с числовым программным управлением, которые продавались за границу. Теперь где они? На маленькой “кочке” умеют иностранцы процветать, а мы — сносим начисто золотую “гору” своей промышленности.
Большую часть времени живу в Бельгии, в доме дочери и зятя. Насмотрелась на бельгийцев. Страна-то почти ничего не производит, кроме шоколада, а благоденствует. Но хитро: дерет большие, больше, чем в Германии, налоги, да и цены на продукты держит высокими.
Одним словом, урывает, где может. Но, видно, хорошо жить помогает Евросоюз: Германия и Бельгию прокормит. Но резко отличается внешний вид бельгийской местности от той же германской. Дороги немногим лучше наших. Опасны бельгийские автолюбители: ничего не стоит кому-то из них свернуть на встречную полосу и…
Нация инфантильная, что ни говори. А домики у бельгийцев — загляденье: все в цветах, украшениях. Идешь по улице, а прохожий тебе говорит приветствие. Это, конечно, в небольшом населенном пункте. Вокруг тишина, благодать. Никто никому не мешает, никто ни с кем не ругается. Обратишься с просьбой какой-никакой — тут же помогут. Правда, дома стоят без внешних проявлений жизни. Гуляй себе в безлюдье. Этакая полужизнь.
Много, очень много зелени. Рядом с городами и селениями — поля и леса, нетронутые леса, полные грибов. Берегут европейцы свою природу. Но что же это? — не трогает она меня, гляжу на нее и ничего не чувствую к ней. Вон дуб огромный желуди роняет, вон ели-красавицы, кипарисы, и даже… березы! И — ничего, никаких эмоций. Начинаю размышлять. Земля-то не моя, предки чужие в ней лежат, и деревья, вырастающие на этой почве, тоже мне чужие. Казалось бы, вся планета — дом, да не получается в действительности дома. Такая вот усеченность, однонаправленность души. А может быть, цельность?
Каждое место в Европе, как и везде в мире, имеет свои особенности. До Лейпцига добиралась я на электропоездах. В этом городе год назад поселилась моя подруга, до тех пор жившая в Петербурге.
Для Лейпцига характерна необыкновенная широта, огромность.
Это город прямых улиц, быстрых трамваев. Узнала, что немолодые жители Лейпцига недовольны нынешним режимом. Ведь это территория бывшей ГДР. Раньше, говорят, жилось лучше. Да!..
Треть домов пустует — нет жильцов. Свернута промышленность, исчезли рабочие, вот и стоят полуразрушенные каменные дома с темными, порой без стекол, окнами. Как струпья на городе. Но собор с могилой Баха, прекрасное здание Лейпцигской библиотеки, христианская церковь, построенная в честь башкирцев, погибших на войне с Наполеоном, остаются в душе. Пригласила меня с подругой на обед группа российских переселенцев, приехавших за материальными благами, не полученными на родине. Теперь у них квартиры, приемлемый достаток. Обед проходит весело, но присутствует что-то еще. Нет подлинной раскованности, легкости, какие бывают во время пирушки на родной земле. В воздухе разлита вторая, на самом деле главная тема, тема неустроенности души. Ведь бульшая часть жизни, родные, друзья остались за перейденной чертой.
А на железной дороге свои трудности. Возвращение из Лейпцига оказалось тяжкой эпопеей. До Аахена — пять пересадок. Поезда опаздывают, и ты не попадаешь на следующий маршрут. Люди бегут как угорелые, добегают до нужной платформы и… пусто, поезд ушел. Ощущение эвакуации во время военных действий. Вот тебе и немецкий порядок. А люди при этом услужливые: спросишь, подведут к расписанию поездов, найдут в нем нужную станцию, покажут и перепокажут, пока не поймешь. Нигде никакой грубости, криков, все стараются не мешать друг другу. И появляется у меня в душе теплое чувство к европейскому люду. Вижу, что уровень жизни в Европе на порядок выше нашего, может, потому и люди — не звери? А почему выше? Безответный вопрос. Ясно только, что законы в Европе выполняются при всех чиновничьих волокитах, и никто не ворует.
Самое удивительное для меня в Германии — пенсионеры. Они словно седые звезды, шествующие по земле. Такое впечатление, что они главные люди в своей стране. Их можно увидеть всюду: на улицах, в парках, в кафе и ресторанах. Для них наступило время отдыха, время благодати. На лицах — достоинство и величавость, одежда, прически, — все красиво, элегантно. Да так и должно быть, ведь пенсионеры отдали все свои силы на благо родной страны. И до чего горько за наших, российских пенсионеров, которые должны, чтобы не умереть с голоду, работать до своего последнего дня.
Побывала я в гостях в двух семьях: в смешанной немецко-украинской и в японской. В первой семье муж — немец, жена — украинка. Это молодая пара с грудным ребенком. Дом большой, трехэтажный, прием — скудный. Хотя немец занимается музыкой, играет на электрооргане, не очень талантливо. Но гордится собой, организовал группу для выступлений. А для жены не подключает телеканал на русском языке — экономит деньги. Я попросила органиста познакомить меня с его родителями, истинными хозяевами дома. Это скромные, симпатичные люди из другого, много пережившего поколения, отдавшие сыну почти весь дом. Меняется молодежь и в Германии…
Другое дело — японская семья: утонченность, щедрость, вкус. Мы говорили и о японской литературе, и о музыке. Духовность японцев захватывала и удивляла. Мне думается, что русским они ближе по душевной организации, чем европейцы. Но мои японские знакомцы прижились в Голландии и любят голландцев. Это уже не свойство русской натуры — легко прижиться на чужой земле.
Оказалась я на испанском острове Менорка, что находится на Средиземном море. Райское место: синее и зеленое море, субтропическая растительность. Там отдыхают англичане, немцы. Обслуживают испанцы. Большинство отдыхающих — из Англии, возраст — шестьдесят-восемьдесят лет. Видимо, осень — подходящий для их отдыха сезон. Какие они крепкие, закаленные — берегут себя. Английская публика эмоциональна, беспечна, общительна. Однажды в кафе после концерта двинулись зрители танцевать, все хором: молодые, пожилые, дети. И я с ними, да подвела обувь, — стала падать. Плавно так падаю и чувствую: подхватывают меня дружно десятки рук, и все в порядке, танцую дальше. На следующий день на прогулке вдоль морского берега подходит ко мне английский паренек: “А, это вы хороший танцор?” — улыбается и весело хлопает своей ладонью о мою ладонь. Пареньку около 14–15 лет. А наши пареньки на российских улицах убивают иностранцев…
Испанцы отличаются от тех же англичан. И подворовать могут, и денежки содрать. Наблюдается некая испанская злость, жесткость. Сижу как-то я за завтраком в своем, при отеле, ресторане. Официанты — красавцы с прямострунными фигурами. А вот автоматы с соками позакрывали, не выпьешь, хотя все оплачено по путевке, — дескать, не приходите впритык по времени. На законное возмущение отвечают: “Финита!” — и все тут. На обильных обедах — никакой жидкости, воду простую можно получить только за деньги. Словом, ешь пирожные всухую или… плати за воду! Так вот ловко, если не сказать, постыдно, делают деньги. Но что интересно, испанцы не разменивают свою культуру на американскую и прочую. На концертах демонстрируют только испанское искусство, очень разнообразное и порой неожиданное. А мы… хлебаем американскую “пену” с телеэкранов, не слышим русских песен.
Поняла я в этой поездке, что нет европейцам до нас никакого дела, особенно плохого, и против нас они не настроены. И еще: сегодняшняя Россия живет за счет лжи, а держится — на правде. Европа же живет за счет правды. Все наши напасти и беды — от нас самих и радости тоже.