Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2007
Об одной книге и не только о ней
В. Цыпин. Евреи Мстиславля. Материалы к истории города. Иерусалим: Скопус, 2006.
Printed in Israel
“Пролили кровь их, как воду…
И некому было похоронить их”.
Эти слова высечены в камне, установленном у памятника расстрелянным фашистами евреям города Пушкина. Но относятся они не только к тем, кому лишь 50 лет спустя после их гибели поставлен памятник.
И совсем нет памятников на окраинах множества городов и местечек , куда нацисты и их местные пособники сгоняли все еврейское население и расстреливали.
К сожалению, память даже о мертвых евреях оказалась нежелательной и после низвержения фашизма в Германии.
И тем не менее вернувшиеся с фронта, из партизанских отрядов и эвакуации евреи Вильнюса на собранные ими деньги поставили в Панеряй (больше известный по старому польскому названию Понары) памятник. Однако вскоре он по приказу властей был взорван. Видно, их не устраивало, что надпись на нем была не только на литовском и русском языках, но и на иврите, притом было указано и кого в большинстве своем тут расстреляли. Вместо взорванного памятника появилась небольшая стела с лаконичной надписью только на литовском и русском языках: “Жертвам фашизма. 1941–1944 гг.”. И только когда Литва вышла из состава Советского Союза, в 1991 году, и то в основном на присланные человеком, чья вся семья погибла в Панеряй, деньги поставили настоящий памятник. И есть на нем традиционная менора (семисвечье), а надпись на литовском и еврейском языках гласит, что здесь расстреляли 100 000 человек, из них 70 000 евреев.
У меня нет возможности посещать могилу мамы, сестренки и маленького брата. У них нет могилы. Их, сожженных в печах концлагерного крематория пеплом где-то были удобрены поля. Бывая в Вильнюсе, я езжу в Панеряй. Правда, там могил тоже нет. Остались лишь глубокие, хотя уже заросшие травой ямы, — выполняя приказ Гитлера не оставлять не только живых, но и мертвых свидетелей, его наместники пригнали пойманных в укрытиях после ликвидации гетто евреев и военнопленных и заставили их вскрывать ямы и сжигать на огромном костре эти останки, которые они цинично именовали “фигурами”. Но невольники по ночам рыли из бункера, в котором их содержали, лаз и совершили побег. К сожалению, многих поймали. А немыми свидетелями остались пустые ямы и лесенка, по которой тела подавали на костер.
В Бабьем Яру трупы не сжигали. Борис Полевой, в то время фронтовой корреспондент “Правды”, так описал увиденное: “И мы увидели непостижимое: как геологическое залегание смерти — между слоями земли спрессованный монолит человеческих останков”.
Там памятник тоже поставили лишь после активных выступлений И. Эренбурга, Евг. Евтушенко, А. Кузнецова, Л. Озерова, И. Кипниса и многих других.
Пожалуй, самое масштабное поминание расстрелянных там жертв фашизма было приурочено к 65-й годовщине трагедии — 26 и 27 сентября 2006 года. В Киев прибыли официальные делегации разных стран. Съехались и мы, немногочисленные бывшие узники гетто и концлагерей.
Не знаю, как других, меня во время траурной церемонии не покидало чувство, что стою на том же месте, где тогда стояли они. И, может, таким же солнечным был тот далекий, для них последний день. И так же шелестел в листьях деревьев ветерок, только они его не слышали, потому что беспрестанно, словно догоняя друг друга, бахали хлопки выстрелов, и даже их глушили окрики конвоиров, подгоняющих свои жертвы все ближе к яме.
А теперь было тихо. Очень тихо. Только раздававшийся в ровные промежутки времени тонкий звон колокольчиков и голос диктора, извещавшего, какая делегация возлагает цветы. А в поминальных молитвах кантора и православных священников, при всей их несхожести, мне слышался запоздалый плач.
После официальных делегаций мы тоже возложили свои цветочки. И хотя я ни на минуту не забывала, что я в Бабьем Яру, мне хотелось шепнуть: “Я и к Тебе пришла, мама”.
Окончилась церемония. Покинули долину правительственные делегации, ушел почетный караул, уходили и мы. Остались только окружающие Бабий Яр деревья и плавно слетающие с них пожелтевшие листочки.
Я упомянула только те памятники, у которых побывала. Но есть и другие, более скромные, но не менее значимые виды увековечения памяти — книги.
Одной из последних я недавно прочла книгу Владимира Цыпина “Евреи в Мстиславле”. Это история евреев небольшого городка, которая берет свое начало в ХVI веке и варварски оборвана в первой половине ХХ, когда истребление всего еврейского населения в рапортах эсэсовских палачей именовалось “окончательным решением еврейского вопроса”.
Известный еврейский историк Семен Дубнов, впоследствии погибший в рижском гетто, так описал Мстиславль. “Из всех городов Могилевской губернии Мстиславль — самый красивый и уютный. Расположенный на плоскогории среди сосновых и березовых лесов, он представляет собой тип тихого провинциального города”.
Однако не всегда было тихо в этом провинциальном городе, как, впрочем, во всей стране. И автор с точностью добросовестного гида ведет нас из века в век, от времени одного правителя до господства другого, от антиеврейских и жестких ограничений до некоторых послаблений.
Но и после Октябрьской революции положение евреев Мстиславля не улучшилось. Среди кустарей преобладала безработица, провалились попытки создать карликовые еврейские колхозы, на еврейском кладбище снова громили памятники, была зверски убита еврейская семья. Ради внедрения атеизма закрыли синагоги и религиозные школы, а впоследствии, уже без объявления “высшей цели”, закрыли и обыкновенную семилетнюю еврейскую школу. Единственное, чем еще можно было воспользоваться, — это поиски лучшей жизни в других городах. В результате вместо проживавших в 1914 году в Мстиславле 9670 евреев к 1926 году их оставалось 3370.
Главная трагедия оставшихся (и не только их…) настигла, когда 14 июля 1941 года с грохотом и лязганьем в город въехали немецкие танки. (Каюсь, даже теперь, по прошествии стольких лет, я, взглянув на эту дату, невольно сравнила: а у нас, в Литве, они к тому времени уже зверствовали целых три недели.)
Дальнейшее, пользуясь общепринятым выражением, все происходило “как по-писаному”. И, видно, на самом деле, судя по сходству приказов, были разработаны типовые инструкции. Разнился только порядок их введения: сперва нарукавные повязки с желтой шестиконечной звездой, затем ее должна была сменить та же звезда на спине и груди или наоборот. Одинаковыми были и запреты: ходить по тротуару, пользоваться транспортом, входить в магазины и кафе, находиться после определенного часа на улице и т. д.
Одинаков был и стиль обмана. Расстрелы даже в отчетах о выполненном задании именовались “особой обработкой” или в редких случаях более откровенно — “ликвидацией”. Отправляемых в концлагеря для прямого (без предварительного использования в качестве рабочей силы) сжигания в крематории сопровождали лаконичным грифом “Возвращение нежелательно”. А к обреченным применяли прямой обман. В книге В. Цыпина читаем, что в местечке Заречье, расположенном на другом от Мстиславля берегу Вихры, евреям объявили, что их переселят в Палестину, и велели готовиться в дорогу. Вместо этого их погнали к месту расстрела. Мужчин заставили углубить уже вырытую яму, которая показалась недостаточно вместительной. Взрослых расстреляли, а детей бросали в яму живыми, иногда “в раже” предварительно проткнув тельце штыком. Единственное, что обреченным оставалось,— это, как дед автора Борух Цыпин, выкрикнуть палачам свое презрение и проклятие.
Обман евреев Заречья отнюдь не единственный. В Вильнюсе угоняемым говорили, что их ведут в рабочий лагерь Панеряй. Но когда ни для кого уже не составляло секрета, что там никакого лагеря нет, при окончательной ликвидации гетто нам объявили, что нас переводят в два лагеря, даже уточнили, что один в самой Литве, у города Шауляй, другой в Эстонии. Для обмана евреев Кисловодска в газете был опубликован приказ, что “с целью заселения малонаселенных районов Украины все евреи, проживающие в Кисловодске, и те евреи, которые не имеют постоянного места жительства, обязаны в среду, 9 сентября 1942 года, в 5 часов утра по берлинскому времени (в 6 часов по московскому времени) явиться на товарную станцию города Кисловодска”.
Евреям Голландии даже были выданы билеты в Иерусалим с указанием, что поедут в первом классе. На соседнем пути стоял состав, в который грузили их мебель. Только он никуда не ушел. А пассажиров “первого класса” отправили прямиком в Собибор — лагерь даже не концентрационный, а специального назначения — для умерщвления евреев. К сожалению, мало кому известно об этом. И еще меньше о том, что его узники подняли восстание, убили главных палачей, и, хотя многие при побеге погибли, лагерь из-за этого побега оказался рассекреченным, и немцы вынуждены были снять ограды, разрушить бараки, взорвать крематорий и вернуть земле ее первоначальный вид.
В своем стремлении как можно полнее осветить историю евреев Мстиславля Владимир Цыпин собирал материал в прямом смысле слова по крохам. Не будучи профессиональным историком, он тем не менее со скрупулезностью летописца не только работал в разных архивах, обращался к бывшим мстиславльцам через газеты и лично, расспрашивал даже случайного попутчика в поезде. И хотя многие факты, которые автор извлек из архивов или узнал от своих корреспондентов и собеседников, повторяются, это только подтверждает их достоверность. А приведенная череда фамилий погибших и, где это удалось уточнить, год рождения и род занятий заставляют хоть ненадолго остановить взгляд над каждой и представить себе этого человека, особенно ребенка, живым. Но только представить себе… Остались лишь их имена.
Погибли почти все, спастись удалось очень немногим, точнее, единицам. И каждого из них — кого ненадолго, кого более длительное время — укрывали, рискуя жизнью собственной семьи, местные жители. И очень жаль (хоть в этом нет вины автора), что в рассказах спасенных нет подробностей их спасения и не названы фамилии этих благородных и смелых людей. Правда, не было ни условий, ни времени для знакомства. И все-таки не безымянными же они были. Преклонимся перед ними.
Теперь в Мстиславле проживают всего несколько десятков пожилых евреев. Остальные, успевшие эвакуироваться, спасенные, уцелевшие на фронтах и в партизанских отрядах, и их потомки рассеяны по всему миру. После войны на месте расстрела из десятка кирпичей был сооружен маленький обелиск. На нем поместилась лишь краткая надпись: “Здесь было зверски расстреляно еврейское население города Мстиславля”. Теперь и этого самодельного памятника нет. Недавно установлен новый обелиск, но в надписи евреи не упомянуты… Только в Иерусалиме, в Долине общин мемориального музея Яд Вашем высечены в камнях названия городов, в которых в годы холокоста истребили проживавших в них евреев. Высечено и название Мстиславль. И еще в израильском городе Явне в синагоге установлена плита в память о деде автора Борухе Цыпине и 1300 евреях города Мстиславля, расстрелянных нацистами 15 октября 1941 года.
Отсутствие памятников и запущенные, особенно вокруг многих небольших городов, места расстрелов и рассеянный пепел сожженных в печах крематориев — таков итог трагедии нашего народа. И заслуга Владимира Цыпина в том, что он хоть частице этой трагедии не дал уйти в полное забвение и создал книгу-памятник.
Мария Рольникайте