Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2007
Арабоглы М. А Три усадьбы, три
судьбы. СПб.: Искусство-СПб., 2006. — 272 с. + (48 с.) с ил.
Не жалеем, не любим, не храним. Еще сто лет назад, до октябрьского бурелома, известный искусствовед Н. Н. Врангель с горечью констатировал, что к началу XX века не осталось ни одной целиком сохранившейся помещичьей усадьбы XVII века (не говоря уж о более ранних), обветшали, практически исчезли великолепные дворцовые постройки века XVIII, разваливаются, рушатся дворянские гнезда века XIX. Почему? Российский менталитет, на формирование которого повлияли вполне объективные причины? Пожары, на протяжении столетий изничтожавшие Русь деревянную. Бесконечные войны, губившие и деревянные, и каменные постройки. Социальные катаклизмы, в которых бунтующие низы не щадили, грабили и уничтожали имущество своих угнетателей. Особенности исторического развития нашей страны, вследствие которого в России, в отличие от Европы, где имения и сокровища предков переходят и хранятся из рода в род, в начале прошлого века наперечет было только несколько поместий, находящихся двести лет в одной семье. Или какие-то другие, иррациональные причины, по которым — процитируем Н. Врангеля — “русские люди делали все возможное, чтобы исковеркать, уничтожить и затереть следы старой культуры”?
Увы, XX век принес еще бульшие, порой невосполнимые утраты. И снова не одни войны тому виной. Наши прадеды самозабвенно крушили старый мир, кто по велению души, кто по невежеству разума, кто по приказу сверху, строили незнамо что новое, чтобы последующим поколениям было что разрушать. И все-таки, похоже, порочная цикличность прервана. В настоящее время наблюдаются противоречивые тенденции. Из небытия (при активном участии набирающей силу РПЦ) восстают храмы и монастыри. Пусть новоделы, но освященные сакральностью, намоленностью самих мест. В удивительных объемах и пропорциях этих строений заключена позитивная энергетика, соединяющая прошлое и настоящее, направленная в будущее. В то же время по-прежнему из-за нашего равнодушия и небрежения горят немногие достоявшие до наших дней усадьбы, повсеместно мраморы, дубовые панели, металлические украшения старинных интерьеров заменяются картонной “роскошью” евроремонтов, с искренним недоумением относятся застройщики к протестам общественности против сноса старинных зданий — им и Невский проспект не святыня. В борьбе двух тенденций все имеет значение, на возрождение работают и бескорыстные ревнители старины, стремящиеся если не возродить из пепла памятники культуры, то хотя бы сохранить для потомков память о них. Фактически, осознанно или неосознанно, они продолжают труды Н. Н. Врангеля, возобновляя прерванную почти на век традицию.
Марина Артовна Арабоглы, профессиональный филолог-славист, освоившая еще одну редкую специальность — усадьбовед, предлагает своему читателю погрузиться вместе с ней в виртуальный мир русской провинции — и русской истории, где читателя, как когда-то саму исследовательницу, ждут неожиданные открытия. Изучение старинной провинциальной усадебной и храмовой архитектуры предполагает не только работу с архивными материалами, картами, фотографиями, гравюрами, но и путешествия по укромным местам бывшей Российской империи, и неважно, зовутся они ныне Россией или Украиной. И надо иметь очень острый взгляд, чтобы в груде камней, по которым с безразличием скользит равнодушный взор, усмотреть нечто необычное.
“Путешествуя в очередной раз по Ленинградской области в поисках старинных усадеб по дороге в направлении к Эстонии, я оказалась довольно далеко в местечке Пятая Гора, куда не ходят автобусы. На холме, среди полей одиноко возвышались руины необычного здания, которое и в таком ветхом виде не утратило своей величественности. Где я? На древнеримских развалинах? Овальной формы, из белого камня, окруженный колоннадой из двадцати четырех мощных колонн, рассчитанный на обозрение со всех сторон, храм (а это был именно храм) выглядел потрясающей декорацией на фоне яркой весенней зелени”.
Надо ли говорить, что очарованная живописными руинами исследовательница приступила к изысканиям. Работа длилась три года. Развалины оказались бывшей церковью во имя Пресвятой Троицы, располагавшейся в усадьбе Пятая Гора Царскосельского уезда Санкт-Петербургской губернии. Имение же принадлежало сенатору Ф. М. Брискорну (1760–1819), а храм был воздвигнут в 1830 году хлопотами вдовы сенатора Ольги Константиновны. “В поисках имени архитектора я наткнулась на прошение о постройке этой церкви, из прошения следовало, что два аналогичных уже были выстроены в Курском и Екатеринославском имениях вдовы. Получалось, что церковь в Пятой Горе — пример культового повторного строительства по проекту, относящемуся к более раннему периоду”. И, как оказалось, единственный хоть как-то сохранившийся (без купола, окон и дверей) аналог трех церквей, построенных вдовой Брискорн в первой трети XIX века. Так называемое повторное строительство обычно применялось с целью экономии на услугах архитектора, повторяемые здания были совершенно одинаковыми или с незначительными отклонениями.
Время — и люди — не пощадили ни храмов, ни усадеб. От усадебного дома в Пятой Горе не осталось даже фундамента, только одичалые липовые, ясеневые и лиственничные аллеи напоминают о том, что когда-то здесь был парк. Не сохранились барские дома и в других бывших имениях Брискорн. Из трех храмов-близнецов два исчезли: Покровский в имении Прилепы Курской губернии, Крестовоздвиженский в Вышетарасовке Екатеринославской губернии, ныне Днепропетровская область Украины. Покровский храм взорвали после войны, когда выяснилось, что крепкие стены не поддаются разборке. Крестовоздвиженский был затоплен вместе с усадьбой при строительстве Каховского водохранилища. Усердный вандализм самого русского народа — главная причина гибели старинных усадеб, считал Н. Врангель. В годы Великой Отечественной сгорели и Курский, и Днепропетровский архивы. И все-таки исследовательнице удалось выявить многое.
Впервые публикуются уникальные фотографии, на которых запечатлены Крестовоздвиженская церковь в селе Вышетарасовка, Троицкий храм в Пятой Горе, сама мыза Пятая Гора. Уникальную, необычную архитектуру храмов — окруженных колоннами, овальных в плане купольных сооружений “под звоном” — она сумела воссоздать и в слове. Эмоциональные, зримые описания соседствуют с сухими описями, метриками, страховыми свидетельствами ХIХ века, административными документами и материалами Императорской археологической комиссии.
Скучные протокольные документы и деловые бумаги, полные колоритных подробностей мемуары, письма, дневники, досконально проштудированные исследовательницей, помогли ей воспроизвести русское усадебное бытие ХIХ века во всем его многообразии: особое мироустройство, ценности духовные и материальные, архитектурные и художественные вкусы минувших эпох, образ жизни, праздники и будни высшей аристократии, дворян средних и малых. Аромат прежней, давно ушедшей от нас жизни, где в органичной связи с окружающей природной средой рождалась самобытная российская архитектура. Естественной, органичной частью этого утерянного мира являлись и усадьбы О. Брискорн, историю которых подробно излагает М. Арабоглы. Автор уверена, что нынешние жители Вышетарасовки, Прилеп, Пятой Горы мало что знают о своих родных местах. И вряд ли кто-то еще будет копаться в архивах, чтобы по крохам собрать истории этих небольших сел в российской и украинской глубинках. Узнать историю своей малой родины им поможет эта книга, но адресована она не только им.
Книга необычайно насыщена конкретикой. История — это не только памятники материальной культуры, но и люди в привычной, естественной для них среде обитания. О людях М. Арабоглы рассказывает так, словно это ее и наши хорошие знакомые, родные, близкие. Быть может, как раз это-то ощущение родства с предками и было выбито из нас в ХХ веке. Любопытные факты, парадоксальные ситуации, неожиданные повороты в жизни сенатора Ф. М. Брискорна, его супруги и их потомков: Брискорны, Мейендорфы, Арбузовы, Потемкины, Лёвшины, Струковы… Отслеживая судьбу трех усадеб, переходивших по наследству сыновьям, дочерям, внукам О. Брискорн, М. Арабоглы рассказывает о людях, в жизни которых отразилась почти вся история России XIX — начала ХХ века: война с Наполеоном, русско-турецкие войны, польские восстания 1830 и 1863 годов, 1825 года (а среди Брискорнов и их родни были и усмирители, и бунтовщики), тайные общества, эпоха крепостничества, крестьянская реформа, волнения 1905 года, великосветские забавы… Неожиданные для современного читателя объемные картины истории освоения имперской Россией Новороссии, Бессарабии, нравы, образ жизни, заселения, сближение российского, украинского, бессарабского дворянства. Данные в приложении воспоминания А. П. Струкова, внука О. Брискорн, о турецкой войне 1877–1878 годов являются своеобразной дорожкой в современный мир: те же события и те же герои, что в “Турецком гамбите” Б. Акунина, с точки зрения непосредственного участника.
Среди большого семейства Брискорнов и их потомков (а многодетность была в то время нормой) — сенаторы, военачальники, предводители губернского дворянства, крупные землевладельцы, особы, близкие к императорскому двору. Аферисты и герои. Романтические красавицы с обнаженными плечами, психеи и злые демоны. Противоречивой была фигура самой владелицы трех имений, суконных мануфактур О. К. Брискорн — “курской салтычихи”, попавшей под следствие за жестокое отношение к своим крепостным. Под ханжеской личиной святоши скрывался дикий нрав. Естественно, все перипетии этого мрачного дела подробно изложены в книге.
Фамилии Брискорнов и Струковых впервые вводятся в научный оборот. Но помимо членов многочисленного семейства, в книге множество других персонажей, столь значимых, что их фамилии не вытравлены из памяти, невзирая на однобокость нашего исторического знания: граф М. М. Воронцов, генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии, светлейший князь Потемкин и его племянница графиня А. Браницкая, Бироны, Барятинские, Васильчаковы, Демидовы, Новосильцевы, Кочубеи. И, конечно, Александр Сергеевич Пушкин. В повседневной жизни с поэтом встречались и Лёвшины, и Брискорны, и Потемкины, члены одной семьи. На Галерной, в сохранившемся до наших времен доме О. Брискорн, молодая чета Пушкиных снимала квартиру до начала мая 1832 года. Да, тесен был русский мир, да и хорошо обжит.
В элиту российского общества благополучно вписывались выходцы из разных земель, русские, украинцы, поляки, немцы, французы строили одну великую империю. Русская помещица О. К. Брискорн (1778–1836) происходила из рода бессарабских бояр Мавроени (или Мавроэль, Маврогени), колоритного семейства, также представленного на страницах книги. По первому браку — Струкова, по второму — Брискорн. Предки Брискорнов жили в Восточной Пруссии, родоначальником русской ветви рода стал придворный аптекарь цесаревича Павла Петровича. Через браки Брискорны находились в родстве с Мейендорфами и Лёвшинами. Один из старейшин от древнейшего германского рода Мейендорф, Свидигер фон Мейендорф, был папой римским под именем Климента II. Сувол (или Сцевол) Лёвенштейн, давший начало русским Лёвшинам, выехал из Швабии в ноябре 1365 года, поступил на службу к великому князю Дмитрию Донскому и получил от него вотчины в Тульской губернии. Лёвшины были воеводами при Иване Грозном и окольничими при Романовых. Указатель имен, очень известных и совсем незнакомых, составляет десять страниц, и за каждым из этих имен — человек, оставивший свой неповторимый след в истории нашей страны.
Конечно, М. Арабоглы не смогла ответить на все вопросы, которые стояли перед ней. Загадочной осталась личность архитектора, создателя храма в излюбленном в первой трети ХIХ столетия стиле ампир. Наиболее убедительной для автора оказывается самая яркая фигура русского классицизма — И. Е. Старов, но вопрос все-таки остается открытым. Ампирные мотивы великих мастеров в то время повторяли зодчие, работавшие в провинции. Трудно представить, сколько сооружений, стоящих на уровне первоклассных архитектурных памятников Петербурга и Москвы, было возведено в провинции и утрачено впоследствии.
“Беспощадное время и наше невежество постепенно уничтожают и то малое, что сохранилось. Может статься, что этих памятников былой культуры нашего отечества не останется. Особенно это относится к церковным древностям. Потому так необходимо их описание, что я попыталась сделать. Я рассказала о вполне конкретных памятниках архитектуры с надеждой на возрождение хотя бы одного из них. Четыре года (2001–2004) наблюдая Троицкую церковь в Пятой Горе, с болью замечаю ее фатальные утраты. Лет через восемь-десять от этих руин единственного сохранившегося образца повторного строительства останется груда битых кирпичей”.
Еще со времен Римской империи известно, что если народ лишить истории, то через два поколения оно превратится в толпу, еще через два поколения им можно управлять, как стадом.
Троицкий храм, вознесенный на вершину холма, главенствующий в окружающем ландшафте, все еще “глядит” на дорогу.
Так можно ли спасти от забвения былую рукотворную красоту усадьбы Пятая Гора, которую еще можно восстановить? Победит ли созидательное начало разрушительные тенденции? Станет ли в современной России восстановление, возрождение утраченного наследия потребностью души, нормой жизни, конкретным деянием? И мы начнем любить, хранить, беречь то, что досталось нам от предков.