Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2007
Лев Николаевич Гаврилов родился в 1931 году в Казани. Окончил Ленинградский механический институт в 1956 году. Поэт, сатирик, детский писатель. Автор многих книг. Член СП. Живет в Санкт-Петербурге.
1931 год
Что жизнь дается в наказанье,
Не знал, а то бы ни за что
Рождаться бы не стал в Казани,
А выждал лет хотя бы сто.
1934 год
Дом горел с ужасным треском,
Пламя билось из окон,
Полыхали занавески,
Вспыхнул крашеный балкон.
Бабушка, смотря на пламя,
Шепчет:
— Знала, быть беде…
Вдруг безумный голос мамин:
— Где ребенок? Левка где?
Я с котенком на рябине,
Рядом брошена гармонь,
Дед с проклятьями судьбине
Ведра выбросил в огонь.
Дом сгорел, труба осталась,
Печка, гвозди и зола.
По-всегдашнему считалось:
Дедов дом сгорел дотла.
Нас на Среднем, на Девятой
Приютили у родни.
Жили бедно, тесновато,
То не жизнь была, а дни.
День без крика и упрека,
День объятий и любви,
День — одна сплошная склока,
День — хоть за море плыви.
Верьте мне или не верьте,
Но в любые времена
Два ужастика на свете:
Жизнь без дома и война.
1935 год
Мы отселились от родни,
Отныне мы живем одни.
И пусть ничтожен наш метраж,
Зато почти что бельэтаж,
Окно на север, из окна
Помойка общая видна,
А под окошком уголек
Для нужд котельной кучно лег,
А в ней настойчивый движок
Гундит, как будто черт в рожок.
Но нам на это наплевать!
Еще не куплена кровать
И нету мебели у нас,
Но есть один большой матрас.
И мы на нем сидим втроем
И песню весело поем
Любимую — про Сулико…
Как наше счастье велико!
Такая радость — нету слов…
Соседей, правда, семь голов,
Есть ванная, а ванны нет…
И так мы жили много лет,
Пока под нос не сунул мент
Про комнатушку документ,
Где было сказано: она
Для проживания вредна,
Ввиду того, что, Боже мой,
Всегда считалась нежилой.
И вышло, что в сатиру я
Попал по вредности жилья.
1936 год
А меня водили в цирк.
Очень интересно!
Были лошади, и тигр,
И тяжеловесы.
По канату кот ходил
К Мурке на свиданье,
Клоун граждан доводил
До ухохотанья.
Утром детям в детсаду
Объявил я громко:
— Скоро в клоуны пойду…
— Врешь, — хихикнул Ромка, —
А не врешь, тогда смеши! —
Стал я корчить рожи,
Рассмеялись малыши,
Стали корчить тоже.
Я покрасил краской нос —
Все ребята в краске,
И такое началось —
Визги, вопли, пляски.
Медсестра в ладони хлоп!
Медсестра сказала: — Стоп!
И какой же идиот
Начал игры эти?
— Левка в клоуны идет, —
Объяснили дети.
Я, наказанный за прыть,
Плачу с носом красным…
Понял я тогда, что быть
Клоуном опасно.
1937 год
Дед сказал:
— Ложу получку
В шапку и пущу на круг,
Для того, кто рудит внучку,
Так как внуков десять штук.
Вскоре родичи узнали
(То-то радовались всласть),
Что у Гришки на Урале
Дочка Машка родилась.
А еще они узнали
(Боже, сколько было слез),
Что на Гришку на Урале
Насобачили донос.
Дескать, Гришка — он вредитель,
Он из бывших, также он
Машке вовсе не родитель
И буржуевский шпион.
Нинка — Гришкина супруга —
Из-за этого всего
Сдуру или от испуга
Отказалась от него.
Это было в дымном зале,
Гришку крыли так и сяк,
Но в итоге оказалось:
Он не бывший и не враг.
А приславший анонимку
В ноги Гришкины упал,
Виды, мол, имел на Нинку,
Оттого и накропал.
Это родичи узнали,
Совещались, и не раз,
Но девчонку не признали —
Из-за Нинки, за отказ.
Тяжко бабушка вздохнула,
Нервно дернула плечом:
— Дура — Гришкина Нинуля,
А девчонка ни при чем.
То услышал кто-то свыше,
Ну и так устроил вдруг,
Что у выросших мальчишек
Только дочки— двадцать штук.
— Ишь ты, — родичи сказали, —
Все теперь наоборот!
Зря девчонке отказали
В тот энкавэдэшный год.
1938 год
Я за партой в первом классе
Рядом с синеглазой Асей.
На носу ее веснушки,
Возле уха завитушки,
Бант — один на две косички,
И кудрявые реснички.
Я решил, что с этой Асей
Буду рядом в каждом классе —
Во втором, четвертом, пятом,
И в девятом, и в десятом.
… Но не знал я в первом классе,
Что умрет в блокаду Ася.
1942 год
Треснул лед, и кто-то взвизгнул,
И полуторка — под лед…
Для одних Дорога жизни,
Для других — наоборот.
1953 год
Умер Сталин — солнце наше,
Вождь, учитель и отец.
Кто-то плачет, кто-то пляшет,
Дескать, помер наконец!
Дети в детсаду устали
Бегать, прыгать и кружить.
Спите, дети, умер Сталин,
Вам не страшно будет жить.
1954 год
Мой приятель институтский
Возмутился:
—Эй, поэт,
Ты же кладезь тайн бермудских,
Пишешь в стол, а денег нет.
Мы отправились в газету
(Я упрямился, как вол).
Он спросил:
— Нужны поэты?
Вот сатирика привел.
Нам ответили на это:
— Да, нужны (впадаю в шок).
И в неделю раз газета
Мой печатала стишок.
Но ругался мой приятель:
— Ты ложишься тут костьми,
А они тебе не платят
Ни копейки, черт возьми!
Краматорская газетка,
Все надежды сокруша,
Хоть печатала нередко,
Не платила ни гроша.
— Эх, — сказал мой друг сурово
И газету смял в руках, —
Не ходи в поэты, Лева,
Вечно будешь в дураках.
Я ответил:
— Хорошо.
Но, как видите, пошел.
2005 год
Мы обошли социализм
Во многом многократно:
У нас прекрасный бандитизм —
Взрывают аккуратно,
Стоят путаны косяком
На каждой магистрали, —
При коммунистах о таком
Мы даже не мечтали.
Бомжей достаточно уже,
Но при большой квартплате
Мы по количеству бомжей
Повысим показатель.
А нашим маленьким бомжам
Ужасно пофартило —
Нередко из-за рубежа
Им дарят педофилов.
Что было вдрызг запрещено
Советами когда-то —
Ночные клубы, казино, —
Теперь для вас, ребята.
Жаль, что интеллигентов тьма,
Но мы при их зарплате
По этим “горе от ума”
Уменьшим показатель.
Зато по спиду, наркоте
Мы обошли Советы,
По смертности на высоте,
Как в области балета.
При всем при том простой народ
Ведет себя примерно,
Он мало ест, но много пьет —
От радости, наверно.