Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2007
Все сказки начинаются с Пушкина. Мы давно уже привыкли к тому, что он “наше все”, и даже не пытаемся спорить. Вот и эту сказку я начну с того, как праправнук А. С. Пушкина Георгий Михайлович Воронцов-Вельяминов и его жена Тамара шли по набережной Черной речки. Они уже давно жили во Франции, но мечтали посетить места, связанные с памятью их великого предка. В 60-е годы XX века это стало возможным, и Воронцовы приехали в Петербург (тогда еще Ленинград). Шли они вдоль Черной речки и не знали, где повернуть, чтобы попасть на место дуэли Пушкина с Дантесом. В это время из дома вышла женщина, жена известного писателя — Вера Николаевна Бианки. Она направила Воронцовых (а может быть, и проводила) к месту дуэли их великого прапрадеда. Состоялось знакомство, завязались дружеские связи.
С тех пор прошла маленькая жизнь. Воронцовы приезжали в Россию, дочь писателя Бианки, Елена Витальевна (моя мачеха), с мужем, Алексеем Алексеевичем Ливеровским (моим отцом), побывали во Франции. Дочь Воронцовых Анна вышла замуж за итальянца, родила двух детей и уехала жить из Парижа во Флоренцию. А потом ушли из жизни ее родители, умер и мой отец.
И вот однажды Елена Витальевна получила приглашение от Анны Воронцовой-Вельяминовой-Тури погостить у нее в Италии. В спутницы она выбрала меня. Здесь надо сказать, что намерение посетить прекрасную страну диктовалось не только желанием увидеть ее красоты и навестить приятельницу. Нет, глубже! Елена Витальевна хотела докопаться до корней рода Бианки. Покопаться в итальянских архивах. Мы, конечно, знали, что Бианок в Италии как Беловых в России, но у Е. В. были некоторые уточнения.
Происходило все это в феврале 1990 года. Только-только приподнялся железный занавес, отделявший СССР от заграницы, и начались всякие чудеса: людям, уезжающим за рубеж по приглашениям, обменивали наши “деревянные” рубли на иностранные деньги по какому-то непонятному курсу, билеты подавались за советские деньги и прочее, прочее… Мы с Е. В. решили ехать наземным транспортом. Купили железнодорожный билет прямо от Ленинграда до Флоренции. Постояв несколько часов в очереди у банка, обменяли наши деньги на какие-то невероятные тысячи лир, собрали чемоданчики, запаслись едой на дорогу и поехали. Знали бы мы, во что превратится наша поездка!
Первая трудность встретилась в Будапеште, где мы должны были пересесть в прямой поезд до Флоренции. В справочном бюро нам указали на поезд, который должен был отойти через несколько минут. Мы заторопились и сели, как выяснилось потом, не в тот поезд. С языками в Венгрии трудней, чем в других странах. Проводник наш долго и горячо говорил нам что-то по-венгерски, не реагируя на наши английский, немецкий и русский. А других языков мы предложить ему не могли. В результате пришлось прибегнуть к карте. Тут-то мы и поняли, куда идет этот поезд и как нам надо теперь пробираться в вожделенную Флоренцию.
И началось наше долгое путешествие по Европе. Чтобы пересесть на поезд, идущий в Италию, нужно было пересечь границу Венгрии и Югославии в Висковицах. Это было одним из памятных моментов нашего пути. Таможня. Всех попросили выйти из поезда. Высадились все пассажиры с огромным количеством вещей. Вышли и мы со своими маленькими чемоданчиками. Стоим перед какой-то калиткой в длинной очереди. Таможенники раскрывают огромные баулы наших соседей: “Сколько будильников? Пять? Не можно! Сколько пар носков? Не можно!” Людей не пропускают, они выходят из очереди и уныло идут куда-то по направлению к другой калитке. Не прошли, значит, таможню. Странно, но потом они снова оказались нашими соседями в поезде, все с теми же набитыми баулами. Нас пропускают, бегло взглянув в паспорта и даже не открывая чемоданчиков.
В конце концов во Флоренцию мы попали с пятью пересадками, через Загреб, Триест и Венецию. Ехали и в набитых мешочниками электричках, и в мягких купированных “экспрессо” (за них приходилось доплачивать). Надо сказать, что, несмотря на трудности пути, настроение у нас было приподнятое. То ли мы радовались, что проползли под приподнявшийся железный занавес, то ли нас возбуждала необычность обстановки, то ли просто сказался наш русский менталитет, но мы почему-то быстро перезнакомились со всеми мешочниками в нашем купе, долго и сочувственно слушали рассказ одного из соседей о прожитой им жизни (что было совсем нелегко, поскольку в его речи были перемешаны русские, югославские и английские слова). В результате при прощании мы были награждены поцелуем в щеку, а Е. В. даже вручила ему визитку моего отца и приглашала посетить нас в Ленинграде. (Что если бы он и вправду приехал?)
Еще надо сказать про деньги, Мы совершенно не понимали их стоимости. Эти тысячи лир казались нам огромным богатством, но тратить их мы не решались. Однажды мы все же захотели купить бутылку пепси-колы. Еда у нас к тому времени кончилась, но благодаря нашим радушным мешочникам от голода мы не страдали. А вот пить хотелось. С грустью мы вспоминали, как у нас в поездах разносят чай, а кипяток можно налить из титана совсем бесплатно. Чтобы купить питье, надо было обменять наши итальянские деньги на югославские. С трепетом взяли мы тысячу лир и на ближайшей остановке обменяли их. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что бутылка колы стоит в три раза больше! Тогда-то мы и поняли, насколько мы “богаты”.
Приведу страничку из моего путевого дневника для достоверности изложения материала, потому что дальше и начинается сказка об Италии.
Отрезок пути Загреб–Венеция. “25 февраля, воскресенье, 9 часов утра. Едем в экспрессе. У нас аналогий этому поезду нет. Мягкая электричка, разделенная на купе. Вчера мы доплатили 40 тысяч лир проводнику, и он нас привел сюда. В купе 6 спальных мест, но мы едем вдвоем. Проводник дал нам по одному одеялу, наволочке и одной широкой простынке, причем он все время улыбался: └Грациа, грациа!“ С чего бы это он? Неужели обязан? А у нас в России… Ладно, не буду! Разбудили проверять паспорта итальянские таможенники. Проверяла девица в полицейской форме, с пистолетом и белокурой копной завитых волос. Таможенники опять не обратили на нас никакого внимания, даже обидно как-то. Потом поезд вдруг вырвался на Адриатику, это на подъезде к Триесту. Море, которое мы ожидали увидеть слева, неожиданно оказалось справа от нас. Неужели опять едем не туда? Море серое, но деревья уже в цвету. Белые виллы на берегу. Все как на открытке. Автомобильные заводы. └Альфа Ромео“, └Мишлен“, └Ситроен“ — аккуратные кубики, вплотную к ним зеленые сады, домики в них, и никаких свалок, помоек и грязи. А вчера мы видели, как двое парней и одна дама мыли вокзал щетками с мылом. Вот наконец свалка, но не грязи, автомобилей. Эх, наших бы автолюбителей сюда!”
Поезд подходит к Венеции. Здесь у нас последняя пересадка. Ждать полтора часа. Ох, долго! Но нет, эти полтора часа пролетели, как одна минута, потому что мы попали, правда, не с корабля на бал, но с поезда на карнавал. Это же надо такому случиться, чтобы именно в это время и именно в это место забросила нас проказница судьба! Просто сказочное везение!
Вокзал ступенями спускается к каналу, такому знакомому по фотографиям и картинкам. По каналу плывут гондолы, что тоже вполне соответствует нашим представлениям о Венеции. Невероятно только, что мы здесь находимся! Но чудеса продолжаются. Рядом с нами на этих же ступенях сидят, стоят, движутся люди самых разных возрастов и обличий. Вот черная кошка и белый мышонок: стройная девушка в черном трико ловко прицепляет себе пушистый кошачий хвост и надевает девочке, своей партнерше, маску и белоснежную шапочку. Мужчина-принц рисует мушку на щеке своей принцессы. Вдруг на небольшую площадь перед каналом высыпала колода карт. Ребята построились, смеются, что-то репетируют. Испанские гранды, божьи коровки, кого только нет! Как мы узнали потом, все эти люди приехали из разных мест сюда, на карнавал. Гримируются, переодеваются, готовятся принять участие в карнавальном шествии по городу. Мы с Е. В., разумеется, совершенно неготовые к такому повороту событий, просто в ошеломлении сели на ступеньку лестницы и не сдвинулись с нее все полтора часа, остававшиеся до нашего поезда, и все смотрели на эту сказку, не отрывая глаз. Были бы мы помоложе, забыли бы про расписание поездов и про то, что нас ждет во Флоренции Анечка, смешались бы с праздничной толпой и пошли вместе с ними к площади, центру венецианского карнавала. Ведь такое сказочное везение бывает раз в жизни! Но мы были далеко не молоды, устали от путешествия по Европе, и самым горячим желанием было попасть наконец “домой”.
На вокзале во Флоренции нас никто не встретил. Отыскали телефон и с помощью какого-то синьора позвонили Анечке. Дома был ее взрослый сын. На вопрос, как до них добраться, он ответил, что лучше всего на такси. Заплатили шоферу указанное количество тысяч лир и наконец-то приехали на место. Стефан сказал нам, что мама на работе. (Анечка владела четырьмя языками, работала синхронным переводчиком и в этот день переводила, кажется, самого Берлускони.) Он предоставил в наше распоряжение холодильник и ушел. Мы решили попить чайку, но спичек нигде не нашли и вследствие нашей технической отсталости не смогли зажечь газ на модерной итальянской плите. Я хотела было воспользоваться содержимым холодильника, но Е. В. резко осудила мои действия, сказав: “Неужели ты не можешь воздержаться?!” (А я почти что уже и не могла.) К счастью, вскоре пришла Анечка, и все стало хорошо: накормила, устроила, мы наговорились и почувствовали себя наконец дома.
Так мы и жили в этом несколько странном, с нашей точки зрения, доме, где мусор упаковывают по ранжиру в разноцветные полиэтиленовые мешки, где очень тихо и мать не знает, дома ли ее дети, а уж тем более когда они придут, где приветливо улыбаются, встречаясь у холодильника, и говорят по-итальянски, по-английски и по-русски в зависимости от обстоятельств. У всех своя жизнь. Это не наше — прямо с порога: “Мама, я есть хочу!” А потом суп, картошка и пристрастное обсуждение событий за минувший отрезок дня. Здесь дети куда-то исчезали, появлялись, равно как и хозяйка. Постоянно присутствовал в доме только кот, очень похожий на русского Ваську, но и у него были свои интересы.
Мы с Е. В. тоже были предоставлены сами себе. С утра мы обычно куда-нибудь уходили и бродили, пока хватало ног. Брали с собой пару бутербродов, а кофе или иногда даже мороженое (джелато) позволяли себе за свои лиры. К вечеру возвращались домой, отдыхали, читали. Приходила Анна, и мы роскошно ужинали вместе. Прекрасная жизнь! Однако дней через десять стало как-то не по себе. Мне, привыкшей к ежедневной работе, явно не хватало какого-то дела. И все эти впечатления слоеным пирогом накладывались друг на друга (какие-то, правда, оформлялись в стихи). Дома я оставила дочь с недавно родившейся внучкой и перевернутую вверх дном горбачевскую Россию. С волнением ловили мы по приемнику передачи из России. Что там у нас?
А здесь — цветочные магазины, которые начинались в недрах старых домов и выплескивались на тротуар, буквально перегораживая дорогу своим великолепием. В продуктовых магазинах нас, привыкших к очередям за колбасой, поражало изобилие пищи. Главное, продукты не раскупаются. Зачем столько?! Все эти роскошные рынки, развалы ошеломляли цветом, запахом, смущали своей для нас недоступностью. Они мешали сосредоточиться на древней архитектуре города. Хорошо было только в церквах, в “дуомо”. Там было красиво, тихо, иногда звучал орган. Там можно было посидеть, отдохнуть, уйти в себя. Хорошо было и в музеях. Там мы чувствовали себя дома. Все как у нас! А стихи слагались такие:
Флоренция, открой свое лицо! Прими дань
восхищенья, дань восторга.
Как паранджу снимает дочь Востока, Флоренция, открой свое лицо!
Флоренция, дай мне тебя понять. Дай разглядеть,
что бренно и что свято!
Под сводами Уффици постоять, взобраться на
холмы Сан-Миниато.
Поверь, я не хочу твоих услад! Мне ничего
чрезмерного не надо.
В России у меня все муки ада, в России –—
страшный суд и райский сад!
Флоренция, хочу сквозь ложный шик,
роскошество и смуту магазинов,
Случайное, наносное откинув, увидеть твой
природный, древний лик.
Так реставратор, смыв ненужный слой, застыл
от восхищенья сам не свой!
Мы тратили деньги на поездки. Сейчас думаю, что правильно делали. Конечно, далеко мы не уезжали, но маленькие города вокруг Флоренции мы объездили.
Посетили Пизу, где запомнился величественный Баптистерий посреди зеленой уже лужайки и знаменитая, наклонившаяся от времени башня. Честно говоря, мне показалось, что не так уж сильно она наклонена, на картинках кажется, что больше. Или фотографы ракурс выбирают умело, чтобы удивить людей, или она уже немного выпрямилась благодаря принятым мерам. Погода была хорошей. Многочисленные туристы и студенты располагались прямо на траве и занимались кто чем хотел: кто рисовал, кто ел, некоторые просто целовались. Мы с Е. В. решили рисовать. И она увлеклась, а у меня получалось настолько плохо, что я предпочла побродить вокруг Баптистерия. Тем не менее это была прекрасная поездка.
Запомнилась и поездка в Сиену:
Ложились на горы вечерние тени. Стояла лоза,
как распятый Христос.
Мы были в Сиене, мы были в Сиене! И нам этот
край увидать довелось.
Где улицы узки, где прошлое свято, где блеск
магазинов упрятан в дома,
Где все, что мы можем, — кафе и джелато.
(А что еще надо, подумай сама?)
Мы были в Сиене, где рыжие стены одни нам
дарили частицу тепла.
Дул ветер холодный в проулках Сиены, и я там
согреться никак не могла!
Действительно, там было очень холодно, но город понравился своей средневековостью. Узнала, что он был основан в I веке до н. э., что его жители часто воевали за первенство с флорентийцами, пока наконец последние не одержали победу, и Флоренция стала главным городом Тосканы. Но в Сиене дух истории как-то больше сохранился, чем во Флоренции. Понимаю, что всякий город должен жить и развиваться, экскурсанты же хотят видеть город-музей. И нужен компромисс, достигнуть который нелегко. В данном случае мы были на стороне экскурсантов: мы ими и были.
Еще запомнилась самая долгая и самая неудачная поездка — в Равенну. Мы очень хотели посетить этот таинственный римско-византийский город. Знали, что некогда он был морским портом, а потом море все отступало и отступало от него. Отрезанный болотами от остального мира, этот город сделался последней столицей Западной Римской империи, убежищем императора Гонория и его сестры Галлы Плацидии, в мавзолее которой сохранилась самая замечательная из знаменитых равеннских мозаик. Е. В. цитировала строчки из итальянских стихов А. Блока: “Все, что минутно, все, что бренно, похоронила ты в веках. Ты, как младенец, спишь, Равенна, у сонной вечности в руках. Безмолвны гробовые залы, тенист и хладен их порог, чтоб черный взор блаженной Галлы, проснувшись, камня не прожег”. Все хорошо, но прямой поезд до Равенны отходит в пять часов утра, слишком рано, и мы выбираем другой вариант: “Пересадки? Нет вопросов! В пять часов вставать нам лень. Вот и жили на колесах длинный-длинный этот день”.
Е. В. очень любила своего папу, Виталия Валентиновича Бианки. Я думаю, что она и за моего отца вышла потому, что он был другом Виталия Валентиновича. В молодости Е. В. была красивой женщиной, и у нее наверняка было много других вариантов. А тут — друг-охотник, почти что соотечественник: оба проводили летние месяцы в селе Лебяжьем, ходили в лес, играли в футбол. Отец часто бывал у В. В. дома, на Васильевском. Вместе создавали передачу “Вести из леса”. С годами интерес Е. В. к ее папе не угасал, а рос. Она чувствовала себя наследницей его литературных дел, хранительницей семейного архива, писала предисловия к его переизданиям, составляла книги о его жизни (занимается этим и теперь). И книги людей-современников Бианки или тех, которые отражали время жизни В. В., представляли для нее особый интерес. Вот и тут она нашла у Анны книжку Анциферова “Душа Петербурга” и с интересом погрузилась в чтение в надежде найти там если не знакомые имена, то хотя бы портрет времени и среды, в которой жил ее отец: “Папа был знаком с Анциферовым”. Читала она и в поездах, и на станции Сан-Лоренцо, в Апеннинских горах, где мы вышли из электрички и должны были часа два ждать пересадки на Равенну. А выглядело это довольно странно, если посмотреть со стороны: Италия, темно-синее небо, белоснежные вершины гор, совершенно безлюдная станция без каких-либо административных построек (только маленькая розовая будка), две небольшие скамеечки с ажурными спинками, и на одной из них Е. В., безотрывно уткнувшаяся в книгу под названием “Душа Петербурга”, страстно желающая найти в ней хоть что-то на тему “Виталий Бианки”.
В розовую будочку я заглянула, думала, там касса или хотя бы расписание поездов висит. Ничего подобного! Туалет, весь белоснежный, как горные вершины, вода холодная и теплая, туалетная бумага — и все бесплатно и непонятно для кого: людей-то нигде нет. Вот такие “сказки об Италии”! А меня манили горы, очень хотелось погулять там немного. Но как только я спустилась с платформы, мой путь к горам преградила линия аккуратных заборов, за ними садики, дома. Я пошла дальше. Долго шла, километр прошла уж точно, но так и не нашла свободного прохода к горам. Вероятно, нужно было спросить дорогу у обитателей домиков или разрешения пройти через их участок, но никого не было видно, да я и не посмела бы к ним обратиться. Вернулась на станцию, застала Е. В. все в том же положении, потом мы еще посидели с часок, и наконец пришел поезд до Равенны. И вот мы приехали туда. “После многих пересадок был у нас усталый вид. Что ж Равенна? Все как надо. Как дитя, Равенна спит”. Было уже почти темно, осматривать что-либо было поздно, тем более что обратный поезд (на этот раз прямой) шел через час. Мы утешили себя тем, что выпили кофе и позволили себе купить красивую книгу о Равенне. Изучать будем!
Я рассказала о наших поездках, ну а Флоренцию мы всю исходили, изучили. К ее западной роскоши я постепенно привыкла, а вся ее экзотика, типа моста Понте-Веккио через реку Арно (кусочка города на мосту), монастыря Сан Миниато, построенного в честь первохристианина святого Миниата, музея Уффици с картинами знаменитых итальянцев и пр., и пр. — все было нами рассмотрено, изучено и взято в душу.
Однажды Анна должна была переводить на конференции феминисток. Я напросилась пойти с ней. Сначала показали фильм Киры Муратовой “Астенический синдром”, самой Киры не было, на вопросы присутствующих отвечала ее помощница. Все это шло с переводом на четыре языка. Анна переводила с итальянского на русский и наоборот. Потом все заговорили о положении женщин в России, которые по три часа в день вынуждены тратить на домашнее хозяйство. Одна американка предложила построить сеть Макдональдсов и уверяла, что с использованием супермаркетов это время возможно сократить до получаса в день. (Уж не знаю, откуда у них такая статистика.) А вопросы по фильму были в основном по поводу сцены, где женщина-продавец вынимала из бочки смерзшуюся рыбу и тут же разбивала ее обухом топора. Ну и что тут особенного, а как иначе? Но это почему-то вызвало у многих недоумение. Потом разговор плавно перешел на положение итальянских женщин. У них, оказывается, тоже немало проблем. Не скажу, чтобы мне это было очень интересно. Я сидела, разглядывала публику. Присутствовало несколько мужчин, но женщины были в большинстве, что и понятно: “Спасение утопающих — дело рук самих утопающих”, но вот хорошеньких и красиво одетых совсем не было. Они, наверно, на других конференциях были, или феминистки время жалеют тратить на такую ерунду.
С конференции я ушла и направилась к центру города. Сначала шла вдоль заборов, за которыми стояли красивые виллы, перешла мост Понте-Веккио, миновала центральные улицы, запруженные машинами. Анна, при всей ее обеспеченности, машину не покупает, говорит, из-за проблемы со стоянкой. И действительно, вдоль всего тротуара вплотную стоят и стоят машины. Даже подъехать трудно. На велосипеде проще. Но и велосипедов тоже немало. Иду мимо театра Коммунале. Там, видимо, скоро начало спектакля. Подъезжает на велосипеде дама — на плечах чернобурка, на шее блестят драгоценности, прическа парадная. Сошла с велосипеда, прислонила его к стенке и в театр пошла. Оказалось, у нее и платье длинное. Как на велосипеде-то ехала? Иду дальше, уже миновала центр, захотелось посидеть где-нибудь. Рядом небольшие дома с палисадничками, в каждом скамеечка и цветы, то на клумбе, то в виде букета на столике. Но чувствую, что присесть на эту скамейку нельзя — частное владение. Выйдет кто-нибудь из дома и спросит что-то по-итальянски. Я, правда, итальянским пользовалась в некоторых случаях: на вокзале, когда надо билеты купить, кофе и мороженое заказывала, выучила, как ответить по телефону, что Анны нет дома, и как пройти к такому-то месту. Е. В. меня осуждала за мое произношение: “Ну, как ты можешь так говорить?” Действительно, надо было набраться нахальства, чтобы проявлять мои знания итальянского. Но мне трудно представить, как бы она обходилась без меня с одним своим русским. Тем не менее посидеть негде. В церковь заходить не хотелось, хотелось свежего воздуха. Ну неужели не найду просто ничейного местечка? И вдруг вижу: кусты, трава, бревно лежит у дорожки. Явно ничье место. Ура! Села на бревно, сижу, отдыхаю. Вдруг бежит огромная собака, одна, другая. Я собак не боюсь, они мои друзья с детства, но появившийся вслед за ними хозяин указывает мне на табличку. Подошла, прочла, а на ней написано (к счастью, по-английски): “Место выгула собак”. Вот тебе и ничейная территория! Но я все равно на бревне еще посидела, нарушая итальянскую законность.
В другой раз я отдыхала в церкви. Сначала я была в компании трех человек, сидящих на скамьях. Некоторое время спустя пришел священник с группой детей в возрасте 8–9 лет. Пастор “проводил занятие”. Занятие шло оживленно. Пастор чем-то напоминал мне массовика-затейника. Дети поднимали руки, отвечали, смеялись, а он живо подскакивал то к одному, то к другому, ободрял, улыбался, создавал хорошее настроение. Потом он надел белую накидку, ленту на плечи, велел деткам сложить руки, ладошка к ладошке, и стал читать молитву, а дети повторяли какие-то места, пели. Смотреть на это было удивительно и приятно. А когда я, помолившись по-своему, вышла из церкви, то увидела ту же группу детей, играющих в футбол на поле за церковью.
Все бы хорошо. Но цель нашей поездки не выполнена. Где корни семейства Бианки? Оказалось, что во Флоренции архивов нет, надо ехать в Милан. К счастью, у Анны там была приятельница. И вот мы в Милане. Удивились грандиозности миланского собора и не без труда, но все же разыскали дом Эвелины. А дальше опять начинается сказка. Консьержка сказала, что хозяйки дома нет, но нам оставлен ключ. Не без смущения открыли мы дверь чужой квартиры, и вдруг нам навстречу вышли две белоснежные борзые собаки. Стоят и смотрят на нас своими прекрасными грустными глазами. Нам тоже стало как-то невесело, но, с детства приученные к собачьему обществу, мы не испугались и вошли в прихожую. Она была вся увешана картинками и фотографиями женщины, вероятно, хозяйки дома, а на столе стоял неведомый нам прибор и самостоятельно печатал какую-то информацию. Под одним из набросков женского лица — надпись: “Эвелина, Вы — царина! Только как бы Вас понять? Кто Вы — русская калина или санта-вашу-мать?” — и подпись: “Ю. Нагибин”. В комнаты мы не зашли, а в кухне на столе — бутылка вина, два бокала и записка: “Скоро приду. Эвелина”. Но, сообразуясь с высоким этикетом Е. В., мы, к моему сожалению, не стали пить вино. Тщетно попытались согреть чайник. (Опять плиту не зажечь.) Но вскоре пришла хозяйка и повела нас ужинать в ближайшую пиццерию, так как она “дома продуктов не держит и готовить ей некогда”. Эвелина, симпатичная, легкая, энергичная, открытая, рассказала нам всю свою жизнь. Она — русская, вышла замуж за итальянца. Он не то умер, не то ушел от нее, и теперь она живет одна, вполне обеспечена, работает в журнале и газетах. Скучает по России и с удовольствием принимает гостей оттуда. Вот недавно у нее Нагибин был и еще кто-то из наших знаменитостей. (Может, мы попадем в этот список? “Приезжали Бианки искать своих предков”.) Она прочитала стихи, которые она иногда пишет, получила наше одобрение и повела обратно к себе домой. Вот тогда мы и рассмотрели ее большие комнаты, заставленные цветами и всевозможными редкостями. В одной из этих комнат нам нужно было провести ночь. А утром Эвелины не будет. Придет мальчик-филиппинец гулять с собаками. Эвелина даже не знает, как его зовут, но он “очень честный, видно по глазам. Он же сварит вам кофе. (Ой, не надо!) А архив находится вот здесь”.
Архив мы разыскали, подали запрос по всей форме. Но оказалось, что ответ пришлют на адрес Анечки во Флоренции. Обещали скоро. Значит, надо ждать.
Страничка из дневника. “Насыщение достигнуто, и дни потянулись. Притупилась яркость внешних (глазных) впечатлений. Живу в Италии и не живу в ней. Смотрю на все как-то бесстрастно и отчужденно. Очень красиво, гармонично, но все не мое. Пусть магазины не мои, все эти красивые и нужные вещи не мои, эта прекрасная еда… Да ладно, ну их! А вот эти мадонны со светлыми лицами — это же общечеловеческое! И итальянцы имеют на это не больше прав, чем я и вся эта разноязычная толпа туристов: эта девочка-японка с рюкзачком и этот юноша, который спит на ступеньках храма, завернувшись в красивый спальный мешок. Прекрасная страна, но не моя. Я здесь была на экскурсии, а теперь она закончилась, и остается образ жизни. Можно, конечно, поменять билет на более ранний срок, к неудовольствию Е. В. и Анечки (а может, к радости Анечки?), и уехать скорее домой. Как бы хотелось! Но не знаю, возможно ли это, и уж, конечно, это потребует массу энергичных действий, а я такая размягченная сейчас. Нет, надо как-то входить в другую жизнь, читать, благо интересных книг много, писать стихи — все-таки память”.
Очень хотелось домой. Не знаю, что такое ностальгия. Может быть, это она и была?
Так мы и жили: полдня гуляли по городу, потом отдыхали и читали книжки.
А следов своих предков в миланском архиве Е. В. так и не нашла. Но она на этом не остановилась, наводила справки и в Германии, и в Швейцарии, и со временем все встало на свои места. Историю происхождения семьи и появления Бианок в Петербурге она описала в предисловии к полному собранию сочинений Виталия Валентиновича, которое скоро выйдет из печати. Все трудности объяснялись тем, что род Бианок происходит из Итальянской Швейцарии. И когда часть ее стала немецкой, то фамилию перевели на латинский, получилось Альба, затем на немецкий, получилось Вайс. В России Томас Вайс из швейцарского кантона Тюргау снова стал Бианки. Может быть, и хорошо, что Е. В. не знала этого раньше, тогда не было бы нашей итальянской сказки.