Этнография Петербурга
Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2007
Н. В. Юхнёва. Статьи разных лет. СПб.: МАЭ РАН, 2005. — 292 с. Серия “Kunstkamera Petropolitana”; Н. В. Юхнёва (сост. и отв. редактор). Этнография Петербурга–Ленинграда: Тридцать лет изучения. 1974–2004. СПб.: МАЭ РАН, 2004. — 402 с. Серия “Kunstkamera Petropolitana”
Этническая история Петербурга удивительно интересна. С одной стороны, доля его русского населения никогда не опускалась ниже 80 процентов. С другой стороны, со времен основания города в нем жило немало инородцев, и это присутствие было очень заметным. В рамках практически каждой национальной общины постоянно происходили сложные, поспудные процессы.
Из пределов “русского мира” к нам приезжали по преимуществу уроженцы близлежащих, севернорусских губерний — псковичи с новгородцами, ярославцы, тверичи. Приезжие старались держаться друг друга, работать и жить вместе. Из выходцев “внешнего мира” у нас поначалу преобладали немцы и, разумеется, финляндцы. Причина проста: они представляли мир, ради которого и было прорублено наше “окно в Европу”, западную цивилизацию во всей ее полноте, не только науки, искусства, ремесла, но и весь строй повседневной жизни. Относительно немцев это вполне очевидно, что же касалось подданных Великого княжества Финляндского, то мы говорим здесь об образованных людях, то есть либо финляндских шведах, либо же об этнических финнах, прошедших шведскую школу (поскольку никакой другой тогда у них не было). Сыграло свою роль и простое географическое соседство — “немецкий мир” начинался недалеко, за Наровой и Чудским озером; что же касалось финляндских земель, то они начинались еще ближе — за рекой Систербек, на расстоянии прямой видимости от города. К концу XIX столетия положение резко изменилось — в город хлынули потоки приезжих из западных губерний — белорусов, поляков, евреев.
Весь этот мир, запечатленный в сухих цифрах переписей, формул официальных бумаг и беглых заметках краеведов, ушел в прошлое вместе со старым Петербургом. Начались новые времена, с их не виданным прежде счетом: считается, что за революционные годы Петроград потерял около трети населения, а за годы блокады — более двух третей. Необходимость восполнить убыль населения привела к новым миграциям и, соответственно, к новой этнической ситуации, которая продолжает складываться на наших глазах. Собственно русских в городе стало более, чем когда-либо, — около девяноста процентов. Тем не менее угроза межнациональных конфликтов реальна у нас отнюдь не меньше, чем, скажем, в Ростове-на-Дону или в той же Кондопоге — и где ж вырабатывать методы их решения, как не в Петербурге, с его удивительно пестрой, но мирной этнической историей?
В таком городе рано или поздно должна была сложиться авторитетная научная школа, которая ответственно и спокойно, sine ira et studio, проверила бы численные данные и обобщила их, прочертила на основании принятых в современной науке методик ту траекторию, которую описала каждая национальность во времени и пространстве Петербурга, и выработала бы рекомендации по организации межнациональных отношений в городе, которые не стыдно было бы показать мировой общественности. Именно такая школа, академическая школа мирового уровня, и была у нас создана трудами ведущего научного сотрудника Музея антропологии и этнографии Российской академии наук, доктора исторических наук Наталии Васильевны Юхнёвой. Книги, о которых мы пишем, фиксируют те трудности, которые приходилось преодолевать на протяжении тридцати лет существования школы, те принципы и приемы, которые приходилось все это время вырабатывать в контакте с лучшими представителями отечественной и мировой этнологии города, и тот результат, который к настоящему времени стал неоспоримым: усилиями Наталии Васильевны и ее учеников была создана научная школа этнографии Петербурга–Петрограда–Ленинграда, результаты которой известны и признаны во всем мире, а продолжение работы поддерживает высокий авторитет петербургской фундаментальной науки.
Открыв книги, написанные или составленные Н. В. Юхнёвой, читатель погружается в мир жизни национальных общин Петербурга — удивительный, иногда даже гротескный, но исключительно важный для современного человека. Скажем, как прост был принцип, принятый в переписях: национальность считалась по родному языку. Однако именно в условиях старого Петербурга он давал сбой: в полном соответствии с инструкцией первое поколение иммигрантов указывало тот язык, на котором оно говорило в детстве, в Варшаве, Бердичеве или Динабурге, и, соответственно, считалось как инородцы, хотя в личной жизни обычно давно перешло на русский. Второе же поколение, говорившее по-русски с детства, регистрировалось как русское, хотя сознание свое немецкости или польскости было в нем часто весьма даже острым. Другой пример: мусульманин, приехавший в Петербург из Крыма, был почти наверняка крымским татарином. Если же он был родом с Северного Кавказа, то тут, как говорится, были возможны варианты.
Или возьмем “этническую топографию”, то есть науку о том, какой народ где у нас поселялся. В аристократических кварталах жили вперемешку наемные служащие как русского, так и иностранного происхождения, но статус их различался: первые чаще всего были обычной прислугой, вторые — гувернерами или боннами. Торгово-ремесленная зона четко делилась на две части: русскую (вокруг Садовой улицы) и нерусскую (к югу от Казанского собора). Причина проста: на Садовой были сосредоточены основные рынки столицы, к которым и тяготели русские крестьяне. Купцы иноземные заняты были внешней торговлей и потому поселялись поблизости от торгового порта; купечество русское вело внутреннюю торговлю и, соответственно, имело жительство поблизости от Московского вокзала.
Все это, разумеется, частности: но только на основании их детального сбора и интерпретации можно построить убедительную концепцию этнической истории Петербурга — и, более того, понять соответствующие аспекты отечественной культуры “петербургского периода”.
Впрочем, Наталия Васильевна занималась не только академическим трудом. В восьмидесятых годах прошлого века она с группой единомышленников взялась за проведение ежегодных чтений “Этнография Петербурга–Ленинграда”. В тех условиях, когда дебаты по политическим и тем более национальным проблемам не приветствовались властями, чтения стали едва ли не сенсационным событием, а зал, в котором они проходили, был всегда переполнен — переполнен отнюдь не одними учеными, но просто интеллигентными ленинградцами. С началом перестройки участники этих чтений без долгих сомнений перешли на митинги, демонстрации, а то и пересели в депутатские кресла. Наталия Васильевна проявила здесь темперамент подлинного общественного деятеля, отдав много сил тяжелой и пока далеко не выигранной борьбе с национализмом и ксенофобией.
Статьи и доклады прошедших лет собраны и доступны читателю — не все, к сожалению (широкая читательская аудитория с нетерпением ждет нового, дополненного издания монографии “Этнический состав и этносоциальная структура населения Петербурга”, ставшей подлинной классикой своего жанра). Впрочем, того, что издано, достаточно для того, чтобы дать пищу уму и сердцу любителям “этнографии Петербурга”. Нам остается лишь позавидовать тем, кто впервые откроет для себя этот удивительный мир — правильнее сказать, “мир Юхнёвой” — и пожелать замечательному исследователю долгих лет труда на благо “Urbi et orbi” — Города и мира.
Дмитрий Спивак