Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2007
* * *
В ожидании птичьего клина
листья падают медленно с клена.
И такая вокруг синева
разлита… И нелепы причины,
чтоб на чудо глядеть отрешенно,
выбирая построже слова.
Утром в поле росы по колено,
но зато как пылает калина,
легкий холод осенний презрев!
В стоге стынет душистое сено,
тонет в белом тумане осина,
и чуть дышит душа, онемев.
Как целебно молчание мира!
В нем всему есть достойная мера —
злу забвенья и вести благой.
Ну, уймись же, бренчащая лира,
видишь, облако, словно галера,
развернуло свой парус тугой.
* * *
Женщина — капризное созданье,
верящее яркой шелухе.
Кружат ее голову желанья,
сказки о спасительном грехе.
Смотрит она жадно сериалы,
забывая, кто она и где,
и уже завидовать устала
телевизионной красоте.
Хочется и ей пожить богато
среди пальм, бунгало и страстей.
И она все ищет виноватых
в жизни незадавшейся своей.
* * *
Любовь прошла, но сено сохранилось.
Семнадцать лет в объятьях полотна
оно в пыли забвения томилось
на чердаке, где сон и тишина.
Мы разошьем матрац времен античных
и вытряхнем ненужную труху.
И легкий прах воспоминаний личных
добавит грусти слову и стиху.
Ах, было лето — и не стало лета…
Сжирай, огонь, последние клочки
травы, изнемогавшей до рассвета
от страсти, задыхавшейся в ночи.
Любовь прошла. Она иному веку
принадлежит. Так что ж ее беречь?
Нам не войти в одну и ту же реку,
в одну траву два раза не прилечь.
* * *
Вечер, слепящие фары,
лип припаркованных ряд.
Словно ненужные файлы,
листья в канавах лежат.
Неисчислимые числа —
сброшенных дней череда.
Жизнь, как компьютер, зависла,
и — ни туда, ни сюда.
Дряблое сердце — ни к черту!
Драйвер его устарел.
Скоро я сделаюсь черным,
стукая пальцем в пробел.
Сколько ж глядеть в эти окна,
пить этот лиственный яд,
слов разноцветные стекла
пересыпать наугад?
Костры
Затем, что существуешь
и суетой томим,
костер ночной раздуешь,
печальный пилигрим.
На берегу забвенья,
на берегу тоски,
на берегу сомненья
удачам вопреки.
Пока живешь в сознанье
и отвергаешь ложь,
на берег Мирозданья
ты выйдешь и замрешь.
Все небо — в звездах многих,
Рассыпались миры!
На берегах далеких —
далекие костры.
Опять они мерцают,
горят над головой,
И жить тебе мешают,
и дух смущают твой.
* * *
Дни тяжелы, а ночи — пустотелы,
и всякий образ требует резца.
И силой слов разъятые пределы
сомкнутся вновь и поразят творца.
Как выразить всего одной лишь фразой
безмерность яви и беспечность сна?
Сомненья запечатывают разум,
и только воля в выборе вольна.
Нет ничего обманчивей мгновенья,
а Вечность — так угрюма и мрачна.
Но свет горит в соседних измереньях,
и музыка чудесная слышна.
* * *
В ожидании птичьего клина
листья падают медленно с клена.
И такая вокруг синева
разлита… И нелепы причины,
чтоб на чудо глядеть отрешенно,
выбирая построже слова.
Утром в поле росы по колено,
но зато как пылает калина,
легкий холод осенний презрев!
В стоге стынет душистое сено,
тонет в белом тумане осина,
и чуть дышит душа, онемев.
Как целебно молчание мира!
В нем всему есть достойная мера —
злу забвенья и вести благой.
Ну, уймись же, бренчащая лира,
видишь, облако, словно галера,
развернуло свой парус тугой.
* * *
Женщина — капризное созданье,
верящее яркой шелухе.
Кружат ее голову желанья,
сказки о спасительном грехе.
Смотрит она жадно сериалы,
забывая, кто она и где,
и уже завидовать устала
телевизионной красоте.
Хочется и ей пожить богато
среди пальм, бунгало и страстей.
И она все ищет виноватых
в жизни незадавшейся своей.
* * *
Любовь прошла, но сено сохранилось.
Семнадцать лет в объятьях полотна
оно в пыли забвения томилось
на чердаке, где сон и тишина.
Мы разошьем матрац времен античных
и вытряхнем ненужную труху.
И легкий прах воспоминаний личных
добавит грусти слову и стиху.
Ах, было лето — и не стало лета…
Сжирай, огонь, последние клочки
травы, изнемогавшей до рассвета
от страсти, задыхавшейся в ночи.
Любовь прошла. Она иному веку
принадлежит. Так что ж ее беречь?
Нам не войти в одну и ту же реку,
в одну траву два раза не прилечь.
* * *
Вечер, слепящие фары,
лип припаркованных ряд.
Словно ненужные файлы,
листья в канавах лежат.
Неисчислимые числа —
сброшенных дней череда.
Жизнь, как компьютер, зависла,
и — ни туда, ни сюда.
Дряблое сердце — ни к черту!
Драйвер его устарел.
Скоро я сделаюсь черным,
стукая пальцем в пробел.
Сколько ж глядеть в эти окна,
пить этот лиственный яд,
слов разноцветные стекла
пересыпать наугад?
Костры
Затем, что существуешь
и суетой томим,
костер ночной раздуешь,
печальный пилигрим.
На берегу забвенья,
на берегу тоски,
на берегу сомненья
удачам вопреки.
Пока живешь в сознанье
и отвергаешь ложь,
на берег Мирозданья
ты выйдешь и замрешь.
Все небо — в звездах многих,
Рассыпались миры!
На берегах далеких —
далекие костры.
Опять они мерцают,
горят над головой,
И жить тебе мешают,
и дух смущают твой.
* * *
Дни тяжелы, а ночи — пустотелы,
и всякий образ требует резца.
И силой слов разъятые пределы
сомкнутся вновь и поразят творца.
Как выразить всего одной лишь фразой
безмерность яви и беспечность сна?
Сомненья запечатывают разум,
и только воля в выборе вольна.
Нет ничего обманчивей мгновенья,
а Вечность — так угрюма и мрачна.
Но свет горит в соседних измереньях,
и музыка чудесная слышна.