Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2007
В декабрьском номере 1990 года “Нева” открыла для любителей поэзии новое имя. Впервые была напечатана небольшая подборка стихотворений Елены Елагиной. Сейчас ее поэтический голос стал привычным, легко узнаваемым. Она автор четырех книг, ее стихи регулярно появляются в периодике и, конечно же, на страницах нашего журнала. Публикуя очередную подборку стихотворений Елены Елагиной, редакция “Невы” сердечно поздравляет своего постоянного автора — талантливую поэтессу, критика — с юбилеем и желает ей дальнейших творческих успехов.
Читать. И зачитаться. И с такой
Российскою тоскою неподъемной,
С остекленевшим взором и рукой,
К щеке припавшей, будто бы заемной,
Затекшею, задумавшись, сидеть…
Не видеть выхода. И входа. И побега
Возможности в другую жизнь. И плеть
Всей кожей чувствовать. И камеру. И снега
Завалы за окном предвидеть, и
Морозы тяжкие. И хлад. И мор. И голод…
И века нестерпимые тиски,
И вечности неутолимый холод.
* * *
Болезнь заменила ей семью.
Эрве Базен
Женщина семью свивает
Из всего, что овевает:
Из соседей и коллег,
Из друзей любого пола,
Из заветного глагола,
Из того, что шепчет снег.
Где тут муж и где тут тетка,
Где разлучница-красотка,
Враз — никак не разобрать.
Поменяемся ролями,
Словно фрики в новой драме:
Дочь сегодня, завтра — мать.
Ну, а коль болезнь случится,
То и с ней она смирится
И опять прилежно вить
Примется чужое действо,
Принимая за семейство
Парки рвущуюся нить.
* * *
Когда я останусь навеки одна,
Когда ни покрышки не будет, ни дна,
А только парение духа
Вне зренья, сознанья и слуха,
Неужто все это и будет покой?
Неужто об этом мы молим с тоской
И льем беспричинные слезы
В предчувствии метаморфозы?..
* * *
…На новом, лучшем языке.
А. Кушнер
Не зная, что сказать, не говори ни слова,
Лишь взгляд, улыбка лишь, прикосновенья зов —
Язык тот дорогой, что рад припомнить снова
И, заглянув в словарь, добавить пару слов —
Как трели соловья, как теньканье синицы,
Как клекот журавлей над медленной рекой…
Но ныне пуст словарь, и вырваны страницы
Нетерпеливой юною рукой.
* * *
Почему-то лучше, чем чувства, помнишь свои наряды.
Серый плащ — осень, Таллин весь тогда исходили.
Или платье в клеточку — смейтесь, дриады, наяды!
Каблуки сантиметров двенадцать — почти Пикадилли…
Отошедшие чувства чужды. Но ведь было, было!
Целый год рыдала. Потом целый год выживала.
Боже мой, на что тогда не жалела пыла!
Лучше б книги читала… Да шила б хоть, вышивала!
У любви не бывает итога, в отличье от брака.
У прошедшей — тем более. Так. В легком недоуменье
Разбираешь тряпье, заслоняясь рукою от мрака
Ослепленья далекого, стыдного, смертного рода затменья.
* * *
И ничего не поняла,
И никого не отмолила,
И как ни морщила чела,
И как душою ни парила,
И как ни билась о стекло
Непонимания и муки —
Все сквозь ладони утекло:
Хоть глаз — алмаз, да руки — крюки.
* * *
Насмешница судьба опять на совпаденьях,
На рифмочках блатных замешивает звук:
То страстный поцелуй подсунет в сновиденьях,
То взгляды наяву, прикосновенья рук
С подкладкою двойной, с каким-то новым смыслом,
О, Господи, зачем? И так, едва дыша,
Не чаешь донести до дома коромысло,
Не расплескав того, чем полнится душа.
И так все до краев, куда же больше, право?
Избыточность претит, но слух косится вновь
На милый этот звук в обличии шершавом,
На речи строй, на все, чем так цепка любовь.
* * *
Октябрь уж наступил, как слон, на ухо лету,
Хоть на дворе июль струится и поет,
И мальчик, дожевав дежурную котлету,
Боится прозевать всептичий перелет.
Рябины рыжей гроздь, до времени созревшей,
Печалит и клонит о вечном размышлять,
И горестно пиит твердит о наболевшем,
Хабарик мнет в горсти и шепчет: “…твою мать!..”
Я так тебя люблю, мой милый, что напрасны
Все доводы ума, мораль и прочий вздор,
И, как могу, таю от ока, ежечасно
Сулящего забвенье, гибель и разор.
А горло жжет печаль очередной разлуки,
Вплетая давний вкус в истертую канву,
И размыкает даль сомкнувшиеся руки,
Тишком входя в судьбу, как корабли в Неву.
Столичный житель мой, любовь провинциальна,
Как этот город, как парады на воде,
На скорости другой она живет печальной
Стрельчихой без стрельца в забытой слободе.
И ходит за скотом, и ткет холсты прилежно,
Смиренница… Персты бы только крепче сжать!
Октябрь уж наступил так искренно, так нежно,
Как дай вам только Бог, коль Он захочет дать…
Март
Красный цвет появился в одежде — весна! весна!
Пусть морозит с утра, пусть покусывает игриво
Этот воздух беззубый. Отмахнись от него. Со сна
Счастлив, нет ли — не помнишь. Но чувствуешь — так некрасиво
Быть несчастным! Повяжешь по-новому старый шарф,
По плечу бьет, как друг, запыхавшийся, догонявший,
Щеку клеточка трет — ах, как просто вляпаться в штраф!
Так и тянет нарушить, сойти с тротуара… Пенявший
На житье просветлел вдруг синюшный твой зимний друг.
Нет, еще не тепло, но уже появилась надежда.
И к заветной отметке “весна” поворотный вращается круг,
И мажорно звенит красный цвет:
в светофорах,
в тюльпанах,
в одеждах!
* * *
Жизнь к финалу имеет в виду оперетту,
Потому что ресурса трагедии нету:
Состраданье исчерпано, силы не те,
Чтобы плакать и зубы сжимать в темноте.
То ли дело небесные эти рулады,
То ли дело беспечные эти наряды,
В панталонах дурацкие эти прыжки —
Ни намека, ни тени предвечной тоски.
Герцогиням мужья изменяют ретиво,
Чайки крыльями машут на фоне залива,
Мистер Икс на качелях о счастье поет,
Избавляя поклонниц от гнета забот.
Пенсионные книжки припрятаны дома,
Как сладка музыкальная эта истома,
Как прекрасен из чахлой сирени букет,
Как с соседками делишь груз прожитых лет!
И, к биноклю прильнув, бонвиван-старикан
Тщится видеть стриптиз сквозь невинный канкан.