Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2007
Краевед Д. К. Равинский еще в 1993 году утверждал: «Отдельные районы города сохраняют свои странные свойства в течение многих лет. Вот, например, явления двойников. Все помнят «Двойника» Достоевского: когда Голядкин-младший первый раз является герою, он идет от Фонтанки к Невскому и, по моим расчетам, проходит как раз мимо дома, где происходило едва ли не самое известное в Петербурге явление двойника — это дом Троицкого подворья (ныне входящий в комплекс зданий библиотеки имени В. Маяковского. — А. К.), на месте которого был дворец, где увидела своего двойника Анна Иоанновна — незадолго до смерти. Любопытно, что и Петр Андреевич Вяземский, тоже весьма трезвый человек, имел мистический опыт: однажды, вернувшись домой, он увидел в своем кабинете самого себя, сидящего за столом и что-то пишущего. Он заглянул двойнику через плечо, но никому не рассказал, что там увидел, только с тех пор стал верующим христианином. Жил Вяземский в это время в доме у Аничкова моста, то есть все эти явления происходили примерно в одном и том же месте»[1].
Любопытно, что после неудачного посещения билетной кассы «Дома Кочневой» рядом с Аничковым дворцом слякотной зимой начала 2007 года я, взглянув на мутные воды Фонтанки, почему-то направился к Александрин-скому театру, где купил билет на спектакль Валерия Фокина «Двойник» по одноименной повести Достоевского. Вся постановка разворачивалась на фоне декораций, изображающих набережную Фонтанки. И для меня сразу стало очевидным то, что я почему-то не заметил в свои студенческие годы во время учебы на филологическом факультете ЛГУ. Тогда тема моей курсовой работы, научным руководителем которой был профессор Григорий -Аб-рамович Бялый, была связана с ролью зеркал при раздвоении Голядкина в повести Ф. М. Достоевского «Двойник». Я прилежно выписал все упоминания автором зеркал в «Двойнике». Но при этом не заметил: самое первое раздвоение героя повести произошло на набережной Фонтанки, когда он смотрел в непогоду в ее воды, то есть в мутное зеркало петербургской реки и Петербурга. Это значит, что двойник Голядкина вышел из этого зеркала и все зеркала, упоминаемые в повести, лишь дублеты речного зеркала.
У Достоевского «господин Голядкин остановился, оперся на перила набережной в положении человека, у которого вдруг, совсем неожиданно, потекла носом кровь, и пристально стал смотреть на мутную, черную воду Фонтанки… Вдруг… вдруг он вздрогнул всем телом и невольно отскочил шага на два в сторону. С неизъяснимым беспокойством начал он озираться кругом; но никого не было, ничего не случилось особенного, — а между тем… между тем ему показалось, что кто-то сейчас, сию минуту, стоял здесь, около него, рядом с ним, тоже облокотясь на перила набережной, и — чудное дело! — даже что-то сказал ему, что-то скоро сказал, отрывисто, не совсем понятно, но о чем-то весьма к нему близком, до него относящемся. «Что ж, это мне почудилось, что ли? — сказал господин Голядкин, еще раз озираясь кругом. — Да я-то где же стою?.. Эх, эх!» — заключил он, покачав головою, а между тем с беспокойным тоскливым чувством, даже со страхом стал вглядываться в мутную, влажную даль, напрягая всеми силами зрение и всеми силами стараясь пронзить близоруким взором своим мокрую средину, пред ним расстилавшуюся»1. Вскоре после этого Голядкин видит на набережной повторяющиеся явления своего двойника. И делается очевидным, что Голядкин-второй вышел именно из зеркала Фонтанки, в которое он пристально всматривался.
Несмотря на то, что слово «зеркало» по отношению к водам Фонтанки Достоевским не употребляется, становится ясным: все последующие упоминания и использования автором зеркал в повести обретают свой смысл только в отблесках речного зеркала Петербурга.
Наш город не существует вне зеркал своих рек и каналов. Отражения в них расширяют городское пространство, придавая ему божественную красоту и глубину. Но мы должны понимать: происходящее в мутной тьме петербургской ночи раздвоение Голядкина, приведшее его в конечном итоге к сумасшествию, несомненно носит темный характер. Подзаголовком «Двойника» «Петербургская поэма» Достоевский спорит с лирическими отступлениями гоголевской поэмы «Мертвые души», которую он вместе с «Петербургскими повестями» Гогол, видимо, воспринимал как высокий петербургский текст. Петербург Достоевского темен, мрачен и безысходен. Но это не значит, что в городских зеркалах не может отражаться Петербург — небесный Град.
Если у Гоголя в финале «Мертвых душ» Чичиков возносится в небо на тройке, символизирующей Троицу, то происходящее в «Двойнике» Достоевского, всю свою жизнь спорившего с Гоголем, раздвоение Голядкина рядом с Троицким подворьем, не может быть простой случайностью. Так Достоевский пародирует и осмеивает Гоголя и его романтизм.
Но следует всегда помнить: невские зеркала отражают как низкий, так и высокий Петербург.