Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2007
* * *
первый день — бездельник,
вторник — ходец,
среда так и остается средой,
вместо четверга — ждень,
пятница — перебор,
суббота же просто — беда,
а воскресенье — всегда.
Мои дни пересекают воробьи,
прыгая по ним, как по веткам,
каждому дню по утрам —
одинаковая таблетка,
прошлые дни считаю
по дыркам в фольге,
по выброшенным пакетикам чая,
а будущие сами меня считают
странным предметом,
постоянно переименовывая,
называя то бездельником,
то средой…
* * *
остались лишь ангелы-пенсионеры,
хранить им нечего, вот и разносят вести,
хлопают возле парадной крыльями,
загоняют в щели случайные сквозняки.
Эти почтальоны никуда не торопятся,
с одышкой поднимаются по лестницам,
подолгу стоят у дверей и окон,
рассыпая по комнатам письма
в пестрых почтовых марках,
похожих на бабочек, или стрекоз,
или на кофейную гущу на дне чашки,
или на пятна на скатерти,
или на дым догорающей сигареты,
когда в его причудливом танце
проявляются лучи света.
Новый футбол
и боги, чьи имена не выговорить
давно уже не просят крови
проигравшего этот матч
очень гуманные правила в новом футболе
судья не свистит не дает отмашку
а побеждает всегда поле
покрываясь клевером и ромашкой
и лишь там, где бродил суровый голкипер
сочиняя стихи о природе мяча
на плотной земле растет подорожник
и за воротами — иван-чай
* * *
и корабль не потерялся среди торосов,
расскажи мне про свою Аляску,
где растут алмазные деревья
и ангелы развешивают простыни
в фиолетовом небе.
Расскажи мне про свою Аляску,
про полярное сияние ее глаз,
ее прозрачную ночь.
Капитан набивает подушку
пухом и перьями перелетных птиц,
чтобы сны уносили его,
словно звездные собаки, — домой.
Расскажи мне про свою Аляску,
пока море не стало стеклянным
и корабль не потерялся среди торосов,
расскажи про свою страну,
где весной золотые рыбы
поднимаются вверх по рекам
и золотые искры
навсегда остаются в глазах
от этой речной воды.
Спирт обжигает горло,
в голосе плещет море,
за которым лишь темные скалы
да птичьи пустые базары.
* * *
носили воду из болота в низине,
из коричневого ручья
поливали тлеющий торф.
По земле стелился теплый туман,
угли шипели, словно змеи,
все говорили: пожар, пожар,
но я знал: это не пожар, а всего лишь болезнь.
Пожар — когда вверх по ветвям до небес
поднимается красный лис,
когда летит к облакам
черный дракон,
когда превращается в пар вся твоя вода:
мертвая ли, живая — вся вода,
когда в горле вертится колючий шар,
когда дышать уже нечем,
и сердце полно огня,
когда нет никого, кроме тебя и меня.
* * *
на столе,
в шкафу на полках —
ни одной пылинки
не останется в ее доме!
Сдохните, тараканы,
бегите, крысы и мыши,
прячьтесь по углам, тени,
она высвечивает вас лампами,
а мощный пылесос
засасывает даже самые грязные слова
и самые тяжелые мысли —
светло и чисто будет в ее доме!
Она травит микробов
в унитазе и ванне —
никто не уйдет от уборки,
от ее железного порядка,
где каждой вещи определено место
решительно и окончательно.
Все лишнее — прочь,
на помойку:
без всякого сожаления, без печали
я буду лежать среди мусора
ее прошлой жизни.
* * *
отвалятся, как сухие листья,
как корочки глины, прилипшие к одежде
в долгой дороге.
Останется чистая кожа,
и снова тебя целовать можно.
* * *
в черно-белом — течет шоколад,
а если кино про любовь,
то ни кетчупа, ни шоколада не надо:
только два билета в конец зала
и чтобы места рядом.
Илиада
в красных прожилках крови,
где темные линии жизни
и белые пятна судьбы,
а здесь ветер играет палаткой,
надувает ее, словно парус
корабля из длинного списка,
который я позабыл.
Говорят, все уехали в Трою
и еще не вернулись обратно,
говорят о каком-то герое,
смерть которого прячется в пятке,
а здесь солнце устроило прятки,
то откроет глаза, то закроет,
зайчики прыгают по палатке,
и Елена спит рядом со мною.
* * *
когда пою, поднимаясь наверх,
песней я отпугиваю смерть —
она не умеет петь.
Она стоит в проеме окна
и ждет, когда я замолчу,
чтобы начать самой жить,
а меня на стол положить,
положить, словно праздничный торт,
на котором и свечи, и крест,
но который никто не ест,
оставляя все на потом.
Но пою — и легче дышать,
поднимаюсь наверх не спеша,
и странная тень в окне
шелестит, подпевая мне.