Глава из книги «Церковь плененная», посвященной митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Никодиму (1929-1978)
Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2007
Будучи начальником Русской Духовной Миссии в Палестине (1957–1959), неутомимый архимандрит Никодим объездил Святую Землю с Библией в руках; прибыв в какое-либо место, упомянутое в Священном -Писании, он читал соответствующий отрывок. А с Иорданом у Владыки была «кровная» связь. Войдя в реку, он сильно поранил ногу бутылочным осколком и потом долго не мог остановить кровотечение.
В те годы свободно путешествовать по Святой Земле могли немногие. Есть устойчивое устное предание о «творческом импульсе», побудившем советского композитора Матвея Блантера написать песню «Летят перелетные птицы». Когда в ООН решался вопрос о создании Государства Израиль, молоденький Андрюша Громыко по наводке Хозяина голосовал «за». (В те годы Сталину нужен был плацдарм для советского внедрения на Ближний Восток.) Вскоре в пропагандистских целях в Землю обетованную было выпушено несколько тысяч «простых советских евреев». На «историческую родину» якобы засобирался и Блантер. Но поскольку он был уже не простой, а номенклатурный, ему было отказано. Надвигались «борьба с космополитизмом», «дело врачей», и, дабы обезопасить себя от травли, М. Блантер со своим напарником М. Исаковским написал «Перелетных птиц». Вот ключевые строки этой песни:
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна.
Те, кому это предупреждение было адресовано, намек поняли и затаились до начала 1970-х годов («дело самолетчиков»). А Исаковский, автор «рыбы», не удосужился привести строки своей текстовки в соответствие с нормами правописания:
А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона.
Вплоть до падения советского режима выезд за границу по частным делам был чрезвычайно ограничен. Это в «мирное время», «при царе», скажем, учитель гимназии, летом отправлявшийся с семьей за границу, мог сказать дворнику: «Голубчик, вот тебе рубль серебром, сходи в полицейский участок: пусть выправят мне заграничный паспорт». А когда «царя скинули», то из бывшей «тюрьмы народов» стали выпускать с большим трудом. -И простой советский человек, мечтавший побродить по парижским улочкам, должен был ходить по рижским.
Для тех, кто не жил в ту эпоху, — информация для размышления.
Анжелика Балабанова была назначена Лениным на пост наркома иностранных дел Украины. Из многого увиденного там особенно тягостное впечатление произвел на нее действовавший с ведома Дзержинского провокатор из ЧК: он выдавал себя за иностранного посла, продавал паспорта желавшим выехать за границу и немедленно сообщал о своих клиентах в ЧК, где их расстреливали. Возмущенная Балабанова обратилась к Ленину. Ответ Ильича был отечески снисходительным: «Товарищ Балабанова, когда вы начнете понимать жизнь?»[1]
Вывод: желавшим уехать за границу надо было действовать легальным путем, как это сделал, например, все тот же Ильич. В 1900 году Ленин, побывавший в тюрьме и ссылке, стал опасным революционером, и полиция не могла не догадываться, что, перейдя границу, он поведет подкоп под существующий строй. Несмотря на это, ему беспрепятственно был выдан заграничный паспорт. «Вчера, — сообщал он матери, — получил свидетельство от местного полицмейстера о неимении с его стороны препятствий к отъезду моему за границу, сегодня внес пошлину (десять рублей) и через два часа получу заграничный паспорт» (письмо от 18 мая 1900 года из Пскова)[2].
10 декабря 1948 года Генеральная Ассамблея ООН приняла Всеобщую декларацию прав человека. В статье 13 (2) говорилось следующее: «Каждый человек имеет право по-кидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою страну». Совет-ский Союз, воздержавшийся при голо-совании декларации, затем официально присоединился к ней.
В статье 5 (д) Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 21 декабря 1965 года, была повторена цитированная формулировка из декларации. Совет-ский Союз ратифицировал конвенцию только в 1969 году.
Международный пакт о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года в статье 12 (2) констатирует: «Каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную». Советский Союз не только подписал и ратифицировал в 1973 году этот пакт, но то же сделали обе советские национальные республики — члены ООН: Украина и Белоруссия. В 1976 году пакт вступил в силу.
Таким образом, Советский Союз не только признал провозглашенный в декларации принцип свободы передвижения, но и принял на себя по конвенции и пакту прямое обязательство свободно выпускать своих граждан за пределы СССР.
Чтобы свести к минимуму возможности отговорок, в статье 12 (3) пакта точно записано, в каких случаях государство может ограничивать зафиксированные в этом документе права человека. Обязательной предпосылкой ограничения является принятие закона о них. Но такого закона в Советском Союзе принято не было. Не было, правда, и закона, подтверждавшего право каждого гражданина свободно по своему усмотрению выезжать из страны. Но и это было предусмотрено в пакте. Статья 2 (2) гласит:
«Если это уже не предусмотрено существующими законодательствами или другими мерами, каждое участвующее в настоящем пакте государство обязуется принять необходимые меры в соответствии со своими конституционными процедурами и положениями настоящего пакта для принятия таких законодательных или других мер, которые могут оказаться необходимыми для осуществления прав, признаваемых в настоящем пакте».
Значит, и закон должен быть издан, и практика должна быть приведена в соответствие с правом на свободу каждого покидать Советский Союз по своему желанию. Но, может быть, пока Верховный Совет СССР не издал такого закона, пакт можно и не выполнять, ссылаясь на то, что закона-то нет? Но в Основах гражданского законодательства СССР и в Основах гражданского судопроизводства была записана коллизионная норма: в случае коллизии между действующим в СССР законом и нормой, зафиксированной в международном обязательстве СССР, действует международная норма. Таким образом, каждый гражданин Советского Союза имел право покинуть любую страну, включая СССР[3].
Эти нормы действовали в царской России, которую советская пропаганда именовала не иначе как «тюрьмой народов». А после 1917 года нам разъяснили: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно душат человек». За громкой болтовней о великом счастье быть советским гражданином номенклатура прятала свою твердую уверенность в том, что если разрешить свободный выезд из Советского Союза, то страна опустеет. Почему Совет-ский Союз и подписывал все эти пакты и конвенции, мол, это в защиту прав негров. А «советские белые негры» по-прежнему гордились тем, что у нас «граница на замке». И сидели «под замком», зато колбаса была по 2-20.
Но в жизни бывает всякое, и постепенно стали выпускать за границу по частным делам (встреча с родственниками, лечение, по-хо-роны, приглашение от друзей). Но до 1987 года — не чаще одного раза в год («противочелночная» защита), причем в паспорте ставился штамп с надписью: «Выезд разрешен до…». Государственному крепостному давали «вольную» на строго определенный срок, после чего — «вертайся обратно». Была такая закрытая формулировка: «90 дней допустимого пребывания за рубежом». (Это не касалось «долгосрочников», но там и отбор шел через «мелкоячеистую сеть».) Для работающих «сов-служей» разрешение на выезд санкционировал «треугольник»: партком, местком, профком. («Какие старые слова, а как кружится голова!») При собеседовании устраивали «ловушки».
— С какой целью вы хотите поехать за границу?
— Посмотреть, как там живут.
— Ну и, как вы считаете, где живут лучше: у нас или у них?
— Конечно, у нас!
— Так для чего вам к ним ехать?
Был и такой вариант.
— …Посмотреть, как там живут.
— А что, у нас вы уже все посмотрели?
Но эти «круги треугольника» — для простых советских людей. А тех, кто ехал «по церковной линии», от этого «дурдома» освобождали.
Вопреки Международному пакту о гражданских и политических правах основанием для оформления выезда не могло быть простое желание гражданина поехать за границу. Основанием признавалось: 1. Ходатайство вашего учреждения о разрешении направить вас в загранкомандировку. 2. Ходатайство организации (профсоюза, творческого союза, общественной организации) о разрешении продать вам путевку в заграничную туристическую поездку или в заграничный дом отдыха. 3. Част-ное приглашение (вариантом такого приглашения являлся вызов от родственников в Израиле, а также от иностранцев, вступивших в брак с советскими гражданами).
Разрешение на выезд давали номенклатурные органы. В первом случае (командировка) — отдел загранкадров ЦК КПСС или Комиссия по выездам за границу при ЦК КПСС. Во втором (туризм) — Комиссия по выездам за границу в горкоме, обкоме или ЦК компартии союзной республики. В третьем случае (частная поездка) — отдел виз и регистраций (ОВИР), являвшийся органом Министерства внутренних дел СССР, но находившийся практически под контролем КГБ.
Были некоторые исключения из описанного порядка. Так, военнослужащие направлялись в советские войска, дислоцированные в странах Варшавского Договора, по документам, выписывавшимся Министерством обороны СССР. Имелся особый порядок и для выездов за границу нелегальных агентов КГБ и Главного разведывательного управления[4]1. .
В советские времена Большой симфонический оркестр уехал на гастроли на Запад, а приехал, как отметили остряки, лишь Малый: половина замечательного коллектива осталась за рубежом. По возвращении в Ленинград руководителя коллектива Евгения Мравинского вызвали в высокие партийные кабинеты и -поставили вопрос ребром: «Почему от вас бегут музыканты?» На что великий дирижер ответил: «Разве от меня бегут? Это от вас бегут!»
Нельзя сказать, что Владыка Никодим путешествовал по миру в неких «процедурных шорах», сидел в международных президиумах исключительно ради принятия резолюций, коммюнике и результативных документов. В свободное время он стремился посещать все то, что на языке ООН именуется «всемирным достоянием человечества». А в более узком кругу называется «церковным туризмом». Он с иронией рассказывал об одном высокопоставленном церковном иерархе, который совершал поездку по Ближнему Востоку. Когда кортеж автомобилей подъехал к известным на весь мир пирамидам, посетить которые — мечта каждого образованного человека, «высокое лицо», не выходя из машины, промолвило: «Каменья — они и есть каменья». После чего, глядя на энергичного архипастыря, путешествующего по всему миру, мы тоже стремились ухватить кусочек хотя бы советской «за-границы». А по тем временам это были Прибалтика и Кавказ.
1973 год. Почти все лето прошло в архипастырских разъездах по епархиям, Ленинград-ской и Новгородской, плюс Карелия. И «людиеархиерейстии» иподиаконствовали во время митрополичьих богослужений. Но все же образовался «просвет»: Владыка дней на двадцать уезжал за границу и не имел возможности держать нас «на коротком -поводке». При отъезде он посоветовал мне, «как опальному», никуда из города не отлучаться. Однако «охота к перемене мест» была сильнее, и я махнул в Армению.
Арташат — небольшой городок близ турецкой границы. Смотрю на туристскую карту. Отсюда — полчаса езды до древнего монастыря Хор-Вирап. В конце III века здесь держали в темнице св. Григория, просветителя Армении, а в эпоху средневековья на этом месте была воздвигнута обитель. Оставив вещи в гостинице на попечение дежурной, отправляюсь на поиски автобуса до обители. Дорогу до автостоянки подсказала та же дежурная; она же «стукнула по телефону» про залетного -гостя.
Скрип тормозов, рядом останавливается «Москвич». Из машины вылезают два армянина в штатском. Мелькают «корочки»: «Комитет госбезопасности». Достаю паспорт; комитетчики «устанавливают личность». Вопросы соответствующие.
— С какой целью искал пути подхода к границе?
— Меня интересует не граница, а монастырь Хор-Вирап.
— Хор-Вирап стоит прямо на границе. Зачем про него знаешь?
— Он отмечен на карте как туристический объект.
— Кто дал карту, какое получил задание?
Чувствую, что время здесь, в Арташате, остановилось: «ребятишки» «выпали из 37 года». Но мне нельзя их злить: ведь составят протокол о «задержании при попытке перехода турецкой границы». И выдержит ли этот удар сердце митрополита? Поэтому разговариваю с гэбэшниками предельно вежливо.
— Туристическая карта продается в любом книжном магазине, и там Хор-Вирап не засекречен. В Арташат въезд свободный, никто в автобусе документы не проверял.
— Въезд свободный, но город закрытый, и ты должен отсюда уехать.
Решающим аргументом в пользу моей невиновности оказался обратный авиабилет в Ленинград, купленный в Ереване за неделю до возвращения. Сыскари с умным видом долго изучали его, рассматривая чуть ли не на просвет. Вроде бы полегчало: когти разжимаются, и, кажется, обойдемся без протокола.
Едем в гостиницу, дежурная отводит глаза: «Я не стукачка, но доложить обязана!» Оперативники роются в моем рюкзаке, но «вещдоков», естественно, не находят. На ближайшем автобусе убываю в Ереван. В древней обители побывать не удалось, но и Владыку не подвел «под монастырь»…
Бывая за границей по церковным делам, Владыка иногда денек-другой предавался отдыху. Но крайне редко и только после завершения официальной программы. Лишь незадолго до своей кончины он отправился в круиз на теплоходе вокруг Европы — с лечебными целями. В те годы это было доступно в основном партократам, которых называли «Дроздовы» — по фамилии персонажа из романа Дудинцева «Не хлебом единым».
Знаменитый писатель Константин Паустовский, употребляя имя Дроздова как нарицательное обозначение номенклатурщика, вспоминал о своей поездке на теплоходе вокруг Европы. «Дроздовы проявляли враждебность ко всему, кроме своего положения; они поражали своим невежеством. У них и у нас оказались совершенно разные понятия о том, что представляет престиж и достоинство нашей страны. Один из Дроздовых, стоя перед └Страшным судом“, спросил: └Это суд над Муссолини?“ Другой, глядя на Акрополь, сказал: └А как пролетариат допустил постройку Акрополя?“ Третий, услыхав замечание об изумительном цвете воды Средиземного моря, строго спросил: └А наша вода разве хуже? (И вообще, надо присмотреться к этому товарищу.) Что, наши черноморские виды в Крыму разве хуже?“»1
«Беспартийный Паустовский произнес антисоветскую речь», — констатировалось в закрытом письме ЦК.
В портах захода Дроздовы «делали шоппинг», а у владыки Никодима была своя программа: посещение местных храмов, встречи с духовенством, поклонение святыням. Но неизменно — с «референтом», который неотступно сопровождал Владыку во время круиза…
Но это не значит, что «око государево» присматривало за владыкой Никодимом при каждой заграничной поездке. Вспоминает священник Роберт Слесинский (США).
«После окончания учебы я был паломником в Фатиме (Португалия). Там я узнал от капеллана американца о. Иоанна Мовата, что в свое время здесь был паломником и митрополит Никодим. Когда одна служанка вскликнула, что идет какой-то православный монах, о. Иоанн посмотрел в окно и не сдержал эмоций. └Боже мой, — воскликнул он, — это не простой монах, к нам идет сам митрополит -Ленинградский и Новгородский Никодим!“ Да, митрополит приближался пешком и без всякого сопровождения — вот подлинный монах!»[5]1 А ведь в то время поездка в Фатиму приравнивалась к антисоветской…
«Держать и не пущать» — этот принцип был общим для нашей тогдашней «солнечной системы». Но владыка Никодим молчаливо поощрял «отклонения» от официальной программы и знакомство с церковными достопамятностями «страны пребывания». После кончины святителя многое изменилось; местные власти стали действовать в этом смысле грубо и примитивно.
1982 год. Накануне поездки в Сербию на молодежную конференцию — «инструктаж» в митрополичьем кабинете. Сбоку — «референт», постукивающий о стол карандашиком. Его предписание — «простое, как мычанье»: после конференции сразу же -возвращаться на родину, и никаких самостоятельных поездок по Югославии! Ни в Боснию, ни в Словакию (он имел в виду Словению). «Наказ» митрополита Антония (Мельникова) изощреннее: он выше «образованщины», сидящей сбоку.
— Отец архимандрит! Вам, конечно, захочется в первую очередь поехать в Дубровник. Только не говорите «нет»! Я знаю, что это ваша мечта. Так вот, в Дубровник — ни ногой! Идите!
Надо ли говорить, что по окончании конференции я предложил сопровождавшему меня игумену-«подсадке» переоформить аэрофлотовские билеты, и у нас образовалось целых два дня на поездку по стране. Это наше личное время; все равно в академии срочных дел нет. «Подсадной» возражать не стал, но отправиться в путешествие побоялся. Я же вечерним рейсом вылетел в Дубровник, тогда еще не разрушенный войной. А потом автобусом, через горные перевалы, в Сараево (от того города мало что осталось) и, наконец, ночным поездом — в Белград. С «тайным ухом» встретились в аэропорту; оно из Белграда никуда не отлучалось. Двое суток оно предавалось застолью с возлияниями у настоятеля русского храма: наказ референта выполнен.
По возвращении — диалог с референтом.
— Отец Августин! У меня есть сведения, что вы задержались в Югославии.
— Это рыжий Иуда доложил?
— Ну, не будем называть имена…
Не будем. Но это не просто «тип», а типаж тех лет, о которых сказано: «Серые начинают и выигрывают». Высоцкий пел: «Феофан был злобный, жадный, / наглый, хитрый, плотоядный…» Однажды паренек, родом из -Закарпатья, подал прошение об отчислении из первого класса семинарии: не выдержал -испытаний.
Днем вызвали в военкомат, пытались «вербануть». Еле отбился. Всю ночь не спал. -Утром гуляю по лаврскому парку, смотрю: навстречу «Феофан» — в «косухе», джинсах, с кейсом в руке. С похмелья спешит на лекцию — читать курс аскетики…
Вспоминает архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), профессор Санкт-Петербургской духовной академии. Когда «рыжего» и его дружка начали продвигать наверх, они съехали с квартиры, которую снимали в Ленинграде, и перебрались в Москву. Какое-то время о. Ианнуарию пришлось снимать ту же квартиру, и соседи не могли нарадоваться. При встрече на лестнице благодарили: вы такой тихий, спокойный! Не представляете, что тут творилось до вас! Шум, пьянки, драки… Прямо по Блоку:
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в Божий храм…
В те годы духовником академии был протоиерей Иоанн Кондрашов. Пожилой батюшка был туговат на ухо и говорил очень громко, думая, что все «в норме». Подходит к нему «рыжий» на исповедь и тихо шепчет: «Шу, шу, шу…» А в ответ громовой раскат на весь храм: «Что?! Да ты же монах!» — «Тише, тише! Шу, шу, шу…» — «Что?! Да ты же -монах!»
За границей «рыжий» вел себя осмотрительно: чтобы свои же не заложили. Зато в -Союзе позволял себе «оторваться по полной программе». Однажды, не справившись с канцелярской «текучкой», он симулировал сердечный приступ, и обеспокоенный ректор, встревожившись не на шутку, дал ему отпуск в самом начале учебного года. Компания, отправившаяся на поезде в Крым, была маленькая, но приличная. В хозобслуге — малчики, в купе — ящик коньяка: «Гуляй, рванина, от рубля и выше!»
Загул кончился печально: мертвецки пьяного «аскета» сняли с поезда то ли в Жмеринке, то ли в Бердичеве. В линейном отделе, как положено, был составлен протокол, но дело замяли его покровители по другой «линии»…
Начало 1980-х. В составе небольшой де-легации еду на богословскую конференцию в Англию. После завершения официальной программы — посещение православного кафедрального собора, встреча и «речевой контакт» с «опальным» митрополитом Антонием (Блюмом).
Во время беседы владыка Антоний рассказал забавную историю. Годы «застоя» были не только в Советском Союзе, но и в Югославии. (В былые времена советских туристов, -вырвавшихся в Югославию, немало ра-до—вали агитацион-ные лозунги, откровенно ут-верждавшие: «Маршал Тито — наш понос!» Переводчики поясняли, что знакомое рус-ским слово на их языке оз-начает «слава», и довери-тельно сообщали, что то яв-ление, что обозначается им в русской речи, по-сербски именуется совсем иначе — пролив».) Культ личности ИосипаБроз Тито достиг такого размаха, что некоторые интеллектуалы не выдерживали «прессинга» и уезжали из страны в эмиграцию, благо, что это можно было сделать легально — под видом временного выезда на заработки в Западную Европу.
Идет семья таких политэмигрантов по Лондону, наслаждается свободой. Впереди — православный храм, как не зайти? Совершается литургия; диакон выходит читать «Апостол» и возглашает: «К Титу послание святого апостола Павла чтение!» Эмигранты в отчаянии: «И здесь Тито!»
А вдове умершего в 1980 году президента ИосипаБроз Тито — ЙованкеБудисавлевич — было не до шуток. Она провела под домашним арестом в своей квартире 20 лет (!) и была выпущена на свободу лишь в 2001 году: власти опасались, что женщина -устроит переворот и попытается стать наследницей Тито. Надо ли говорить, что Йованка не задержалась в стране, переехав к родственникам в Германию?[6]
А потом допоздна — беседа за чашкой чая с регентом собора — о. Михаилом Фортунато. В гостиницу возвращаюсь за полночь. В соседнем номере — громкий бессвязный разговор (много выпито), табачный дым. Это отдельский переводчик «снимает напряжение» с «собратом по разуму». Заглянуть в «вертеп» — значит нарушить их «гармонию», и я, сложив вещи в чемодан, засыпаю. Завтра отлет в Москву, и хочется утром побродить по Лондону.
Выскальзываю из отеля в шесть утра. До девяти — Вестминстерское аббатство, Трафальгарская площадь, -Даунинг-стрит… Стараюсь держаться подальше от Кенсингтон-стрит. На этой улице 12 посольств: румынское, финское, чешское, непальское… Резиденция на-шего посла расположена в един-ственном в Лондоне доме под но-мером 13 (англичане избегают чертовой дюжины).
В те годы советское посольство в Велико-британии, как и в любой другой стране, состо-яло из трех практически незави-симых структур: посольство как таковое, возглавляемое послом и подчиняющееся министру ино-странных дел, резидентура КГБ и резидентура ГРУ. -Резидентуры действовали независимо друг от друга и не подчинялись по-сольству, хотя работали под его крышей. Не все сотрудники резидентуры были дипломатами, многие из них занимали видные посты в советском торг-предстве в Лондоне, счита-лись представителями газет, Аэрофлота, Интуриста или других миссий. Но где бы они ни работали официально, они были подчинены резиденту, который, в свою очередь, получал прика-зы из Центра.
Для того чтобы представить мощь двух резидентур, приведем лишь такой факт: в то время у них было больше персонала, чем во всех остальных советских ор-ганизациях вместе. Гигантские бюджеты тоже не сравнить с расходами посольства или торгпредства, и они могли быть уве-личены в любой момент из госу-дарственной казны.
Здание № 13 нередко сотря-салось от бурных шпионских скандалов. В 1971 году Лондон по-ставил мировой рекорд — вы-слал больше 100 советских шпионов. С особым рвением МИ-5 сле-дило за домом № 16, где распо-лагался военный атташат1[7].
В гостинице еще успеваю на завтрак. «Толмач» мрачен; на яичницу с беконом не смотрит: его мутит «после вчерашнего». Только крепкий чай, и в аэропорт. В «Шере-метьеве-2» прощаемся: мне на поезд и в Питер. А через неделю — выволочка от митрополита Антония (Мельникова). И не за «речевой контакт» с Антонием (Блюмом), а за то, что в Лондоне я… не ночевал в гостинице! Как сказали бы первоклашки в школе с усиленным изучением английского, «брэдоф сив кэйбл!» («бред сивой кобылы»).
Из-за таких вот «проработок» и «вызовов на ковер» основатель и главный режиссер Московского театра на Таганке Юрий Любимов в 1984 году, находясь в Лондоне, по-просил политического убежища. В начале 1984 года Юрий Любимов ставил там пьесу по роману Достоевского «Преступление и наказание». И сделал неосторожное заявление для печати — сказал, что в 65 лет у него нет времени дожидаться, пока советские чиновники начнут понимать культуру, которая достойна его страны. Через несколько дней он повторил эти слова для советских радиослушателей на радиостанции Би-би-си. По советским понятиям — преступление. И сразу последовало наказание: он был смещен с должности главного режиссера театра. И это при том, что в 1940–1947 годах начинающий Юрий Любимов служил конферансье ансамбля песни и пляски НКВД[8]1. (Это как если бы Гитлер организовал ансамбль песни и пляски гестапо.) А уж потом — от Лубянки до Таганки. И когда Любимова упрекали, что его жутко смелый театр существует с разрешения КГБ, при покровительстве Андропова, он в ответ говорил: «Дорогие мои, да у нас все существуют с разрешения КГБ; если КГБ не разрешит, то никто не будет существовать».
…Через год-полтора «буря в стакане воды» по поводу моей «неночевки» утихла; Лубянке было не до этого: разразился очередной скандал. Тогдашний заместитель резидента КГБ Олег Гордиевский перебежал к англичанам. А незадолго до этого он вышел из посольства с пачкой секретных документов. Гордиевский направлялся на очередную встречу со своим ку-ратором Джоном Скалеттом. Тот, между прочим, потом возглавил МИ-5 (контрразведку). У ворот Гордиевский столкнул-ся с резидентом — генералом Ар-кадием Гуком. Экс-полковник, а позже пере-бежчик, вспоминал, что это был один из самых страшных моментов в его жизни. «Конец!» — подумал он. Но Гук настолько торопился, что не взглянул на него[9]1. Зато за нами был нужен глаз да глаз…
И вот моя поездка на конференцию в ГДР. И все — по прежнему сценарию. Накануне отлета, с шести утра, прогулка вдоль Шпрее, Унтер-ден-Линден, Бранденбургские ворота, Берлинская стена… При входе в гостиницу, с сигаретой в зубах, — все тот же «источник». Упреждая разгул его буйной фантазии, -рассказываю об увиденном, затем с особым нажимом: «А в гостинице я ночевал! И в Лондоне тоже ночевал!» И, глядя в его блудливо бегающие глазки, добавляю: «Так и пере-дайте!»
В те годы был популярен такой рассказ. Два советских скрипача были направлены за рубеж для участия в международном конкурсе. Настоящий занял второе место — и расстроился; «подсадной» — последнее — и как с гуся вода.
— Да что ты переживаешь! Второе место тоже хорошо!
— Так за первое место дают поиграть на скрипке Страдивари!
— Но у тебя прекрасная скрипка!
— Тебе не понять, что такое скрипка Страдивари! Для меня поиграть на скрипке Страдивари — то же самое, что для тебя — пострелять из маузера Дзержинского!
Но это — скрипач с мировым именем, — попробуй не пусти его на международный конкурс! А с тогдашней «мелочевкой» разговор был короткий. Вспоминает Эдуард Успенский, детский писатель, давший «путевку в жизнь» Чебурашке.
«Наши писатели были жут-ко боязливыми. А мне приходилось защищаться на каждом шагу. Например, организуется поездка кинематографис-тов за границу, в Швецию. Я подаю заяв-ление. Через некоторое время отвечают: └Ваши документы пришли, вам отказа-но“. — └Кто отказал?“ — └Мы таких вещей не говорим“. Я упираюсь: «Как так? Я до-кументы сдал? Сдал. Вы их получили? Получили. Объясните мне, кто и почему отказал“. Не отвечают.
Тогда я пишу письмо: └Мне отказали в поездке, прошу ответить почему“. Не отвечают. Тогда я пишу письма в └Прав-ду“, └Комсомолку“, └Известия“. Мол, меня не выпустили за рубеж, прошу ответить, на какую разведку я работаю. Набрасы-ваю проект письма, а Толя, мой секре-тарь, доделывает, чтобы границу закона не перейти. Самое смешное, что └Мурзилка“ и └Веселые картинки“ тоже полу-чали от меня такие письма.
Так было каждый раз, как собиралась поездка: меня вызывали и говорили, что я не поеду. Не пускают, например, в Фин-ляндию. Я опять начинаю письма писать и звонить. Если мне не отвечают, я пишу письмо в Госконтроль. Это была тактика — кто кого измотает. Я их замучил. За три года скапливаются мои послания, потом вызывают и спрашивают: └Почему вы все время пишете письма?“
Однажды звонит мне секретарь Со-юза кинематографистов и сообщает, что мне отказано в поездке за рубеж. Наста-иваю: └Дайте мне точный ответ, почему меня не выпускают. Мне все говорят, что вы связаны с КГБ“. Он завизжал: └Да не связан я с КГБ! Да не связан я с КГБ!“ И бросил трубку.
Я добрался до КГБ. Там сказали, что с их стороны все чисто: └Ищите среди своих в Союзе“. Это просто делается… Кто-то пи-шет на тебя донос. А доносчиков открывать не обязательно.
Последняя история была с Голланди-ей. Совместно с одной голландской пи-сательницей мы написали книжку, я по-лучил приглашение. Но чтобы наверняка выпустили, голландцы решили пригласить меня в паре с Альбертом Лихановым. А то, говорят, тебя одного не выпустят. Я им говорю: └Вы доиграетесь: Лиханова выпустят, а меня — нет“. И точно. В суббо-ту — самолет, а в пятницу мне сообщают, что документы не пришли. Бедный Лиханов поехал один, никому там не нужный.
Обычно когда я спрашиваю: └Поче-му меня не пускают?“, они мне отвеча-ют: └На такие вопросы мы не отвеча-ем“. — └Минуточку. А кто отвечает? Мо-жет, мои документы давно готовы, и вы от меня ждете взятку?“ На меня орут: └Вы допрыгаетесь, вами КГБ займется“.
Я брал с собой Толю на прием и в ко-ридоре начинал нарочно дико орать: └Толя, ты слышишь? Меня госбезопасно-стью пугают. Они думают, что надо мной можно так издеваться и что комитет на их стороне“. Они очень пугались»[10]1.
1993 год. Прошло около двух лет после краха советского режима, и вот наконец «заслонка» была поднята: отменены так называемые «выездные визы». Теперь можно путешествовать по странам «третьего мира», куда бывших «совграждан» впускают без особых формальностей.
С 1 января 1993 года российская сторона не стала требовать предъявления приглашений из-за границы и объясне-ний целей предстоящей поезд-ки, МВД отменило проставление в загранпаспорте разрешающей записи «Выезд до…». Каждый гражданин Рос-сии, имеющий право получить загранпаспорт (все «противопоказания» оговорены в законе), приходит в органы ОВИР по месту жительства один раз в пять лет. На этот срок и получает паспорт, которого уже не кос-нется ведомственный штамп. Только — визы зарубежных государств и пограничные отмет-ки. Дело самого гражданина и соответ-ствующих стран посетить их временно или приехать на по-стоянное жительство. -К тому же вместо 21-й страницы паспорта, отводившейся ранее на разрешительные записи, и на въездные визы в новом документе — 33 страницы, предназначенные толь-ко для виз. Были отменены унизительные поборы — госпошлины на право покинуть страну, как это было до 1993 года при ВКП(б) (второе кре-постное право большевиков): покидаешь страну вре-менно — внеси 200 рублей. Уез-жаешь на постоянное житель-ство — 1000.
И сегодня для многих россиян воспоминания о сизой морде секрета-ря парткома и фальшивой улыбке пред-седателя месткома на за-седании комис-сии по туристической группе в Болгарию явно тягостнее вида шенгенской визы в паспорте, дающей право ехать, куда заблагорассудится без всякого разрешения -общественности.
…За свой счет, по крохам собрав деньги, еду в Индию. Знакомство с шестнадцатью уникальными религиозными центрами, масса впечатлений, богатейший материал для чтения лекций в академии.
Возвращаюсь в академию, естественно, загорелый, и меня спрашивают: «Откуда вы приехали?» По душевной простоте отвечаю: «Из Индии». И сразу информация пошла наверх. Подходит ко мне наш один знакомый по академии (ныне покойный) и говорит: «Я ничего не понимаю. Вызывает меня митрополит (ныне покойный) и говорит: └Почему вы были в Индии без моего благословения?!“»
(Наш коллега был человеком очень хорошим, добрым, но в силу жизненных обстоятельств он, как раньше писали, «впал в некую задумчивость, которая привела к винной слабости».)
И дальше он мне рассказывает: «Владыка, не был я ни в какой Индии! Откуда мне — здоровья нет и денег нет. Какая Индия?» А митрополит стучит кулаком по столу: «Нет, я точно знаю, вы были в Индии! Не ездить в Индию без моего благословения!»
Только он мне это рассказал, ко мне кто-то подбегает: «Вас — срочно к митрополиту!» Вхожу, владыка сидит, строго-строго на меня смотрит и говорит: «До меня дошли сведения, что вы приходите на лекции в нетрезвом виде!» И я отвечаю: «Владыка! Кажется, я понял, в чем дело. Аналогичная история была с одним протоиереем после войны. Его вербо-вали в осведомители, а он сказал: └У меня -осколок в голове. Я вам все фамилии пере-путаю!“»
Владыка молчит: произошел «системный сбой». Потом тихо произносит: «Идите!» Это была моя единственная встреча со святителем — страстным любителем подледного лова. И я храню о нем теплые воспоминания.
До перевода владыки Иоанна на Санкт- Петербургскую кафедру (1990 год) он в течение семнадцати лет возглавлял Куйбышев-скую епархию, а Куйбышев (ныне Самара) долгие годы был режимным городом. Была такая загадка: почему Волгоград открытый, а Куйбышев закрытый? Ведь в обоих городах — тракторостроительные заводы.
Потому что в Куйбышеве делают тракторы с вертикальным взлетом и изменяющейся геометрией крыла. И вполне понятно, что комитетчики были в Куйбышеве полновластными хозяевами. Семнадцать лет страха…
31 декабря 1956 года в Куйбышеве произошло загадочное событие. В доме № 84 по улице Чкалова жила обычная женщина Клавдия Болонкина, сын ко-торой надумал пригласить в новогоднюю ночь своих дру-зей. Среди приглашенных была девушка Зоя, с кото-рой Николай незадолго до этого начал встречаться.
…Все подруги — с кавале-рами, а Зоя все сидела одна, Коля задерживался. Когда начались танцы, она заявила: «Если нет моего Николая, бу-ду с Николой Угодником тан-цевать!» И направилась к уг-лу, где висели иконы. Друзья ужаснулись: «Зоя, это грех», но она сказала: «Если есть Бог, пусть он меня накажет!» Взяла икону, прижала к гру-ди. Вошла в круг танцующих и вдруг застыла, словно врос-ла в пол. Ее невозможно бы-ло сдвинуть с места, а икону нельзя было взять из рук: она будто приклеилась на-мертво. Внешних признаков жизни девушка не подавала. Но в области серд-ца был слышен едва уловимый стук.
Врач «Скорой» Анна пы-талась оживить Зою. Она пробовала делать девушке уко-лы, но это оказалось невоз-можно. Тело Зои было та-ким твердым, что иглы шприцев в него не входили, ломались… Она прибежала домой взбудораженная. И хотя ми-лиция взяла с нее подписку о неразглашении, все расска-зала.
О происшествии немед-ленно стало известно правоохранительным органам Са-мары. Так как это было свя-зано с религией, делу дали статус чрезвычайного, к до-му отправили наряд мили-ции, чтобы не пускать внутрь зевак. Волноваться было о чем. К третьему дню стояния Зои все улицы ря-дом с домом были запруже-ны тысячами людей. Девуш-ку прозвали Зоя Каменная. В дом к Каменной Зое все же пришлось приглашать священнослужителей, ибо приближаться к ней, держа-щей икону, милиционеры бо-ялись. Но никому из батю-шек не удавалось что-то из-менить, пока не пришел иеромонах Серафим (Полоз). Он был настолько светел душой и добр, что да-же обладал даром предсказания. Он и смог забрать икону из застывших рук Зои, после чего предрек, что ее «стоя-ние» закончится в день Пас-хи. Так оно и вышло. Гово-рят, что Полоза после этого власти просили отказаться от причастности к делу Зои, но он отверг предложение. Тог-да ему сфабриковали статью о мужеложстве и отправили отбывать срок. После осво-бождения в Самару он не вернулся…[11]1
В 1993 году сложилась непривычная ситуация: разрешение на выезд теперь давалось всего лишь один раз и сразу на 5 лет (срок действия загранпаспорта). «Девятка» «пробьет по базе данных» (не под следствием ли, не в розыске ли, не «режимный» ли оборонщик с его секретами Полишинеля), и перед тобой открыт весь мир. Раньше ОВИР давал «отказникам» устные разъяснения: вам, мол, выезжать за рубеж нецелесообразно. А теперь если «немотивированный отказ», то в письменном виде, и сразу можно подавать в суд. И «кукловоды» почувствовали, как рвутся последние ниточки: их уже не то что не боятся — они уже никому не интересны.
Но в этом процессе агонии были интересные эпизоды. Осенью 1993 года тогдашние епархиальные власти заставили старенького архимандрита Кирилла (Начиса) заниматься сбором подписей, и отнюдь не в поддержку очередного «кандидата в депутаты». Духовник академии, отмотавший свой срок в ГУЛАГе, должен был брать у наиболее «динамичных» преподавателей «подписку о невыезде»: запрещалось выезжать за пределы возлюбленного Отечества без «архипастырского благословения». В речи о. Кирилла иногда проскальзывало что-то барачно-гулаговское.
— Конечно, каждый раз перед отъездом владыку беспокоить не надо. Вы мне только шепните…
Но это еще цветочки. В 1960-е годы в одной из центральных епархий был священно-служитель, неугодный органам. Чело-век безукоризненный, он не давал ни малейшего повода каким-либо образом придраться к нему. И тут на по-мощь властям пришел епископ. Однажды этот священ-нослужитель под вечер зашел к своему другу, священни-ку соседней епархии, до которого от его дома было 15 минут ходьбы. Но дорога лежала через речку, разделя-ющую две разные области и, следовательно, две епархии. А по церковным канонам без согласия правящего епис-копа священник не имел права покидать епархию. Об этом визите узнал владыка и быстро сориентировал-ся в поиске обвинения в каноническом нарушении. И вот посещение друга священника было истолковано как самовольная отлучка из епархии (на целых полчаса!). Так владыка выручил органы, у которых не хватило фантазии на обвинение. Священник был запрещен в священнослужении, а владыка повышен в очередном церковном сане[12]1. А в одной из епархий и сегодня действует указ: «Аще клирик дерзнет отправиться на чужбину без ведома правящего архиерея, он будет лишен христианского погребения». (Это к вопросу о декларации ООН 1948 года.)
Прошло время, и вот мы в скорби: Санкт-Петербургская кафедра овдовела. Встречаю о. Кирилла.
— Ну как, бумагу в корзину?
— Нет! Бумага в силе!
В советское время спросили одного: «Вы └Правду“ выписываете?» — «Конечно! Что же я, в туалет пойду с репродуктором?»
1996 год. Каким-то ветром меня занесло на Петербургскую телестудию: попросили принять участие в программе Кирилла Набутова. Он человек занятой, и в «предбаннике» со мной беседует его ассистентка: в прямом эфире речь пойдет о заграничных путешествиях. Прошу ограничиться только «плановыми» -экспедициями и не упоминать про частные поездки. Но телевизионщикам это только и надо: создать нестандартную ситуацию, чтобы была «интрига». Ведь телезрителям неинтересно созерцать унылые «говорящие головы». И вот мы в прямом эфире.
— …В 1990 году по благословению Священноначалия я принял участие в паломниче-ской экспедиции в Святую Землю…
— Ну, а самостоятельные поездки?
— В 1991 году по благословению Священноначалия…
— Это ладно, а вот как вы путешествуете в одиночку?
— В 1992 году по благословению Священноначалия…
— Хватит! Скажите: вы берете благословение на частные поездки за границу?
— Видите ли, Кирилл… Допустим, вы захотели во время отпуска съездить на неделю в Киев — к родственникам, к друзьям. Вам придет в голову «испрашивать благословение» у вашего шефа?
— Конечно, нет!
— А зря. Я бы на вашем месте так опрометчиво не поступил. Ведь Украина — это враждебное государство, ощетинившееся боеголовками, рвущееся в НАТО. У нас территориальные споры (Севастополь). На Украине три церковных раскола, униаты… Я бы на -вашем месте воздержался от поездки в эту -недружественную страну! А вот Индия, где я побывал как частное лицо, — это другое дело! Дружеские отношения, тесные связи!
Кирилл не выдерживает, и мы оба смеемся. Ассистентка из-за кадра показывает большой палец: «театр абсурда» удался!
А через неделю на заседании ученого совета академии последовало официальное разъяснение: если какой-либо клирик едет на зарубежную конференцию (и тем более с докладом, да еще о современном положении Русской Православной Церкви!) — архипастырское благословение брать необходимо. А если по частным делам, ну, скажем, в Карловы Вары, «на водичку» (на большее фантазии не хватило), то не обязательно.
И теперь, возвращаясь после летних каникул из морской экспедиции, с ее девятибалльными штормами, бессонными ночными вах-тами, я спокоен. Так же, как при возвращении с озера Виктория или с верховьев Амазонки. И на вопрос, где довелось побывать, неизменно ответствую: «На водичке». А если спросят, почему такой загар, отвечаю: «Потому что не участвую в схватке бульдогов под ковром за место под солнцем».