Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2007
Александр Мотельевич Мелихов родился в 1947 году. Закончил математико-механический факультет ЛГУ. Кандидат физико-математических наук. Известный прозаик и публицист. Живет в Санкт-Петербурге.
БОГИ В КОММУНАЛКЕ
В петербургской газете “Дело”, № 27, 2007 Кирилл Субботин очень дельно разбирает вопрос “Учить ли религии в школе?”, убедительно демонстрируя, что, вопреки напористой пошлости, социальная практика никак не подтверждает связи между религией и моралью. У морали и религии и в самом деле совершенно разные функции: религия формирует психологически приемлемую картину мироздания, мораль обеспечивает наименее безболезненное социальное сосуществование. К. Субботин, правда, напрасно возвращается, “пусть и не на сто процентов”, к марксистской формуле “Бытие определяет сознание”: более чем сходное социальное бытие из века в век порождает и конформистов, и бунтарей, и мерзавцев, и праведников, ибо помимо меняющихся социальных параметров во все времена остаются неизменными параметры экзистенциальные — жизнь, смерть, бренность, одиночество, коими и занимается религия. А поскольку у нормальных людей логика — служанка утешительной мечты, то ей под силу и обосновать совместимость религии с чем угодно, в том числе и с наукой, что бы ни думали по этому поводу десять академиков, обращающихся к президенту с протестом против клерикализации общества и наивно полагающих, будто существует чистое, беспредпосылочное знание.
Желание социальной успешности среднего человека столь огромно, что всякую религию он стремится использовать прежде всего для социального самооправдания: слабые ищут в ней утешений в своих поражениях, сильные — оправдания своим захватам и чаще всего находят (вспомните наших бандюков с золотыми “гимнастами” на бычьих шеях). Увы, всякая сила жаждет. И воссоединение церквей порождает все новые попытки ввести религиозное образование в государственные школы. А умные богословы уже готовят теоретический плацдарм: наше государство, по конституции, светское, а атеизм — такая же идеология, как и всякая другая… Либеральный и философски образованный игумен Вениамин (Новик) в том же “Деле” № 27 даже называет академика Вавилова “жертвой светского государства”, хотя советское государство, на мой взгляд, было идеократическим, а не светским.
Границы между идеологиями, даже и религиозными, проводятся все-таки на земле, а не на небесах и определяются теми же земными средствами, что и границы между государствами — соотношением реальных сил. Соотношением реальных сил проводится и граница между верой и безверием. А поскольку всякое мышление есть подтасовка, развертывание предвзятости в пользу мечты, то любую жажду ничего не стоит обосновать рационально. “Будет ли православие присутствовать в российской школе?” — спрашивает Эдуард Зибницкий (Знамя. 2007. № 3) и отвечает более чем естественным для истинно верующего образом: атеистическое образование тоже “своего рода дискриминация верующих”; деидеологизация же образования исключает как теистическое, так и атеистическое образование, а что такое образование агностическое, даже и вообразить трудно…
Так каким же оно должно быть в итоге, образование, если не первым, не вторым и не третьим, а четвертому не бывать? Подобные требования припоминаются только в сказках: явись не голая и не одетая, не верхом и не пешком… Погода может быть теплая, холодная, сухая, дождливая, но прожить вовсе без погоды никому еще не удавалось. Курс “История мировых религий”, считает Э. Зибницкий, начинающийся с анимизма и политеизма, тоже закладывает основы слишком человеческого отношения к вере как к части человеческой культуры, а не как к чему-то абсолютному, тогда как для верующего религия неизмеримо выше культуры, ибо вечное всегда останется выше бренного: “С точки зрения церкви никакой православной культуры нет и быть не может. Евангелие обращено к людям разных культур”. Тем не менее выход Э. Зибницкий видит в политкорректности, которая бы правильно отражала позиции сторон, не навязывая ни одну из них.
Сторон… Но кто же эти стороны? Позитивисты, буддисты, иудеи, католики, лютеране, православные, шииты, сунниты, мормоны, “свидетели Иеговы”, сикхи, синтоисты, приверженцы вуду и несть им числа?.. И никто никому ничего не навязывает…
Видел я как-то по телевизору политкорректную дискуссию о происхождении Земли: доктор геолого-минералогических наук громоздил миллионы столетий на другие миллионы, а священник с улыбкой скромного торжества сообщал нам, что все это не является научными фактами, а фактом является сотворение мира за шесть дней. Без этих, знаете, интеллигентских штучек насчет того, что библейские предания следует понимать метафорически, а по-простому, по-рабочему: за шесть дней, да и все тут. И вот эти точки зрения нужно преподносить мальчикам и девочкам для самостоятельного выбора, не настаивая ни на одной из них: пускай каждая “табула раза” заполняет себя сама. При этом, отказываясь от педагогической настойчивости, ученый, в общем-то, остается верен себе, ибо в науке и в самом деле нет ничего, кроме гипотез. Но священник, убежденный в том, что проповедует абсолютную истину, мне кажется, возьмет на душу тяжкий грех, если согласится абсолют, от принятия которого зависит спасение души малых сих, поставить на одну доску с суетной научной теорией, которая для вечности даже и сама ничего не обещает.
Да и государство, если бы оно усмотрело хоть один шанс из миллиона, миллиарда, триллиона на то, что правы теисты, а не атеисты, оно должно было бы тотчас сделаться теистическим, ибо на одной чаше весов оказалась бы бесконечная жизнь, а на другой в любом случае нечто конечное. Я думаю, понятие “светское государство”, “деидеологизированное государство” означает вовсе не то, что государство в своих решениях не опирается ни на какие предпосылки (это просто невозможно), а то, что оно в своих решениях руководствуется абсолютно прагматичными или, если угодно, циничными критериями, используя религию точно так же, как любую другую политическую силу. Грубо говоря, если уверенность населения в том, что земля была создана за шесть дней, будет способствовать разведыванию новых месторождений, надо распространять эту уверенность через сеть государственных школ, если православие или ислам укрепят социальный мир в стране или увеличат ее престиж на международной арене, следует поддерживать православие или ислам. Если же государство найдет сообразным со своими целями поддерживать все религии, включая или исключая атеизм, значит, так тому и быть. Вот только с какими целями?
Способствует ли внутреннему миру усиление всех соперников разом? Или хотя бы одного из них? Пробуждающее в остальных ревность и мечту о реванше. Или это гармонизирует международные отношения? Увеличивает престиж страны? Но ведь нечто подобное вроде бы практикуется в тех странах, которые называют себя цивилизованными, а стремление во всем им уподобиться — пусть даже для этого придется искусственно насадить проблемы, еще не успевшие вырасти естественным порядком, — составляет влиятельное течение нашей общественной мысли…
И вот издательство “Текст” при поддержке Министерства культуры Франции — Национального центра книги в том же 2007 году выпустило в свет поучительнейшую книгу “История Бога”.
Предисловие историка Рене Ремона, президента Национального фонда общественных наук и члена Французской академии, начинается скромно: “…растущее невежество в вопросах религии… пагубно сказывается на передаче культурных ценностей от поколения к поколению”, — однако уже в следующем абзаце это оскорбительное низведение метафизики до культуры почти дезавуируется: “Религия — великая движущая сила общества: как бы далеко ни зашла секуляризация в современном мире, религия остается важнейшей составляющей в сознании личности и в судьбе народов… История показала способность религии противостоять самым упорным и длительным усилиям по искоренению веры из души народов. Произошло обратное: вера восторжествовала над отрицавшими ее системами”.
Похоже, это правда — человек разумный был назван разумным слишком поспешно, его правильнее было бы назвать человеком фантазирующим: он способен жить только сказками, и, когда разум отнял у него сказки религиозные, он ударился в сказки социальные, настолько чудовищные, что возвращение к респектабельным религиям, уже миновавшим свою юношескую пору бури и натиска, может послужить неплохим противоядием. Поскольку религиозные войны нам как будто уже не угрожают.
Или все-таки угрожают? “Многие рассчитывают, — пишет Рене Ремон, — что сравнительное исследование различных религий приведет к лучшему взаимопониманию и к росту терпимости. Нам очень хотелось бы, чтобы эти ожидания оправдались”. Для этого каждую религию в книге представляют не “равноудаленные” ученые с их холодными микроскопами и безжалостными скальпелями, а “выдающиеся духовные лица разных конфессий”. Правда, умерших богов политеистической эры представляет не жрец Зевса или Изиды, но ординарный профессор Пьер Левек. Зато боги Африки представлены самым настоящим жрецом вуду Базилем Клиге, защитившим в Сорбонне диссертацию в 1994 году. О богах Доколумбовой Америки рассказывает профессор Тереза Буисс-Кассань. По пантеону богов Азии читателя сопровождают пандит Шастри (индуизм) и преподобный Дагпо Римпоче (буддизм). В мире же единобожия беседу ведут главный раввин армии Израиля Дени Акун, капеллан собора Парижской Богоматери Поль Гиберто и ректор Мусульманского института Большой парижской мечети Далиль Бубакер. Наличие таких “центровых” авторитетов, по мнению составителя, делает излишним представление “производных” конфессий, вроде православия или протестантизма, не говоря уже обо всяческих локальных “язычествах” и прочей периферийщине. И для читателя, взыскующего авторитета, а не истины, этого вполне достаточно. Но этого достаточно и для того, чтобы весь “салон отвергнутых” почувствовал себя смертельно оскорбленным: ведь речь идет не о доминирующих и периферийных культурных течениях, а об Истине с большой буквы, а там частичный плюрализм не уместен!
Однако “История Бога”, скорее всего, и не борется за мир во всем мире, но лишь хочет взбодрить главные религии во Франции, увеличив при этом их приемлемость друг для друга. Задачи почти взаимоисключающие, ибо страстная приверженность к собственной Истине, как правило, автоматически рождает неприязнь к тем, кто ее не разделяет. Правда, столь последовательное и рациональное изучение, мне кажется, мало способствует религиозности: когда перед твоим умственным взором проходят десятки абсолютно разных и одинаково не обоснованных картин мира, десятки названных и тысячи неназванных богов (Баал-Астарта-Афродита-Сарапис-Ваджрапани-Ахура-Мазда-Маву-Кецалькоатль…), мало у кого не возникнет вопрос: а чем же лучше мои? Подобные книги, мне кажется, препятствуют духовной изоляции в какой-то единоспасающей вере, чего, собственно, для своих адептов и желают истинно верующие, но подталкивают либо к релятивизму (все религии более чем сомнительны), либо к экуменизму (все религии по-своему хороши),— даже и не знаю, какая из этих позиций более неприемлема для обладателей единственно верного учения.
Кое-кто из высоких авторитетов выражается на этот счет вполне откровенно. Капеллан цитирует энциклику римского папы насчет того, что Иисус Христос — “осуществление стремлений, живущих во всех религиях мира, и тем самым он их единственный и окончательный результат”; главный армейский раввин говорит об абсолютной ценности предписаний Торы; ректор Мусульманского института подчеркивает, что Бог милостивый и милосердный у мусульман — это вам не “сепаратистский и ревнивый Бог Израиля”. Представляю, как они станут обмениваться подобными ревнивыми колкостями в светской школе, упрятывая жало в политкорректную вату…
И будут совершенно правы, ибо ценность всякой религии именно в том, чтобы освободить человека от груза сомнений. А потому, утратив монополию, любая религия утрачивает всякую метафизическую ценность, превращаясь всего лишь в одну из многих культурных традиций — еще одну систему коллективных фантомов. А потому, если человек хочет сохранить свою веру в неприкосновенности, ему лучше всего не выходить из круга единоверцев. Иначе не избежать мучительных сомнений и судорожных попыток обесценить тех, кто эти сомнения несет, ибо важнейшая функция нашей психики — самооборона. И если так называемый диалог культур в идеале заключается в том, что культуры держатся как можно дальше друг от друга и каждая из них сама выбирает у другой то, что ей приходится по вкусу, то это же в стократной степени относится к диалогу религий: из него все они выйдут изуродованными, а участники диалога — смертельно оскорбленными. Я подозреваю, что наилучшая политика межконфессионального примирения — апартеид. Понятно, что при сегодняшнем информационном и демографическом перемешивании мучительных столкновений избежать невозможно. Но нужно ли порождать религиозные конфликты еще и по собственной воле?
А ведь сводить за изучением какого угодно религиозного курса хотя бы одних только атеистов и православных уже означало бы сталкивать лбами две веры…
Короче говоря, иноверцев лучше держать подальше друг от друга, а образование без крайней нужды не колыхать. О, бурь заснувших не буди — под ними хаос шевелится!
Как-то я попытался отыскать в русской литературе доброе, поэтическое описание уроков Закона Божьего — искать пришлось очень долго и кропотливо. Предлагаю читателю продолжить это начинание. А заодно задуматься: не был ли российский рационалистический нигилизм, а с ним и воинствующий атеизм реакцией на принудительное обращение? И нужен ли нам их рецидив?
Правда, в те времена никто не пытался уместить сразу всех богов под одну крышу…