Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2007
Жанна Яковлевна Катковник окончила Ленинградский государственный университет. Публицист, переводчик. Живет в Санкт-Петербурге.
В десятом номере “Неве” (2006. № 10) была публикация о нескольких весенних днях в ЮАР, привлекшая внимание читателей, и вот ее продолжение: в ЮАР пришел декабрь, а затем лето.
Юар периода перехода от апартеида к демократии
Лето. Дятлы и птицы-носороги
Декабрь
Вот и лето. Жарко. Хочется к большой воде. Начались рождественские каникулы в школах, университетах и государственных учреждениях. Претория пустеет. Очень многие горожане сохранили свои фермы, которые требуют присмотра и заботы. Мы уже не удивляемся рассказам своих сотрудников о сотнях прививок, сделанных ими коровам, о тысячах остриженных ими овец. Первое время мы понимали это буквально и очень жалели людей, которым в жару приходится так тяжело работать. Теперь нам стал понятен анекдот о белом, который отвечает на предложение о помощи: “Нет, не нужно мне помогать. Дайте мне пяток черных, и я сделаю это сам”.
По сравнению с другими развитыми странами собственность в ЮАР недорогая, и у многих наших местных приятелей есть дома на берегу океана или в заповедниках, где они и проводят отпуска. Очень популярна форма совместного владения комплексами отдыха. Некоторые покупают долю в нескольких комплексах, чтобы обеспечить себя наиболее удобным местом отдыха в любой сезон. Например: в пасхальные каникулы в Кейптауне еще холодно, зато в Дурбане прекрасно. А в июле, в разгар зимы, хорошо покататься по отрогам Драконовых гор, пожить недельку вблизи заповедника Крюгера. Страна прекрасна, многообразна и обширна.
Мы не обременены иной собственностью, кроме машины, нам открыты все пути. Отпраздновав с друзьями мой день рождения, поедем на пару недель в Кейптаун отдохнуть, покупаться, поколесить по его окрестностям, а на обратном пути, возможно, завернем в Кимберли.
Муж любит удивлять меня подарками, но в этот раз ему это особенно удалось. К букету прилагалось в нарядной упаковке бревнышко из сизаля, который растет только на Мадагаскаре. Растение замечательно тем, что его древесина похожа на бумагу и не гниет. Бревнышко, доставшееся мне, диаметром 20 сантиметров, а длиной с полметра и примерно в 20 сантиметрах от конца на нем сделана зарубка. В сопроводительной записке утверждалось, что оно является таким непреодолимым соблазном для пестрых дятлов, что они обязательно устроят в нем гнездо. Одна беда — у нас в саду таких дятлов нет.
Когда гости разъехались по домам, привязываем бревнышко на ветку нашей акации так, как рекомендовано в сопроводительной записке, и идем спать.
Мое окно выходит в сад. Поэтому на следующее утро я первой просыпаюсь от стука. Выглядываю и глазам своим не верю. На бревнышке сидит дятел и долбит его точно в том месте, где сделана насечка. Дятел изумительной красоты. Не черного цвета с красным капюшоном, какие часто появлялись в саду и раньше, а с ярким пестрым оперением, как обещано в сопроводительной записке. Присмотревшись, замечаю и второго такого же дятла, сидящего на ближайшей ветке. Возможно, они сменяли друг друга, но работа не прекращалась целый день. Под деревом росла горка строительных отходов.
Когда солнце стало клониться к закату, в саду появился черный дятел с красным капюшоном. Работы были немедленно прекращены. Строители уселись рядышком на ветку, а вновь прибывший дятел принялся деловито простукивать дерево. Продолжалось это довольно долго. И все это время строители сидели на той же ветке. Было такое впечатление, что прораб принимает работу, а они ждут его оценки. Через некоторое время красноголовый дятел улетел, но прилетел еще один пестрый и стал лихорадочно долбить бревнышко, забравшись внутрь. Похоже, к ночи строительство должно было быть завершено. Муж предположил, что за дело взялась теща. Горка строительных отходов под деревом сразу существенно подросла. Наконец птица выбралась наружу и улетела, а одна из сидевших на ветке забралась внутрь. Вторая после этого тоже улетела. Следующие дни до отъезда мы наблюдали, как пестрый дятел постоянно сновал по саду в поисках пищи, которую доставлял подруге. Нам не удалось понять, трудился он один или теща тоже помогала. Нас птицы совершенно не боялись. Поскольку ни кошек, ни крыс, которые здесь, бывает, устраивают гнезда на деревьях, у нас в саду не было, то и мы за них не боялись и спокойно уехали в Кейптаун.
Имя мне досталось для России странное: Жанетта. Когда я работала в некоем ленинградском НИИ, один из сотрудников неизменно встречал мое появление в комнате песней: “В кейптаунском порту с пробоиной в борту └Жанетта“ поправляла такелаж”. За десять лет, что мы проработали вместе, мне это поднадоело, но разве кто-то мог тогда подумать, что мне доведется побывать в самом Кейптауне?
Путь от Претории до Кейптауна неблизкий. Полторы тысячи километров. Можно, конечно, меняясь за рулем, доехать и за день, поскольку дорога прекрасная, и крейсерская скорость 120 километров в час, но это очень утомительно и опасно, потому что по серпантину через перевал тогда приходится идти уже в темноте, а нередко и в тумане. Нам спешить некуда, поэтому, проехав тысячу километров по Кару, успеваем как раз перед закрытием въехать на территорию полюбившегося нам заповедника неподалеку от Бофорт-Уэст. Там ведутся раскопки каких-то звероящеров. Каждый год откапывают нечто изумительное. Кроме того, в заповеднике нет хищников, опасных для человека, поэтому домики не огорожены и с крыльца можно наблюдать за зебрами, куду, спрингбоками, импалами и пр. После долгой дороги огромный неглубокий бассейн с водой из горной речки тоже доставляет массу удовольствий; за день вода в нем успевает прогреться, но по утрам просто ледяная. В домиках есть кухонька, так что при желании можно приготовить ужин из привезенных продуктов или пойти поесть в местном ресторанчике. Утром окунаемся в бассейн, как в прорубь, и в путь.
В отличие от прошлых поездок в Кейптаун, когда мы останавливались в гостиницах или пансионах, в этот раз мы приглашены в гости к человеку, имеющему дом на берегу Атлантического океана в Блуберге. Этот дом будет служить нам ночлегом между поездками по окрестностям.
Путь от заповедника до Блуберга вдвое короче, чем тот, что мы проделали накануне, но времени требует не меньше. Приходится пройти целую череду перевалов, серпантин за серпантином, с одной стороны — пропасть, с другой — скалы. Так и тянет на середину дороги — но, к сожалению, и встречных тоже. Ни о каких 120 километрах не может быть и речи. Ограничение 60, но и они по силам только ассам. А подъемы так круты, что их и не выжать. Очень много смотровых площадок, и с них открывается такой вид, что захватывает дух, мы и останавливаемся почти на каждой, так что до нашего пристанища добираемся уже далеко за полдень.
Хозяин, милейший человек, необычайно бодрый и жизнерадостный, несмотря на свои семьдесят девять лет. Мы познакомились с ним всего пару недель назад в гостях у друзей, его родственников. Он приезжал их навестить из Кейптауна в Преторию на машине один и проделал весь путь за день. Хотя перевал у него был в начале пути, но и по Кару ехать тоже непросто. Пейзаж полупустыни так однообразен, что укачивает. Только и спасает, что через каждые 200 километров есть большие придорожные комплексы, которые здесь называют “ультра-сити”, с заправками, ресторанами и всякими другими удобствами. В них, как правило, исключительно чисто. Местные мамы безбоязненно дают в них поползать малышам, уставшим сидеть в машине. Обычно в таких комплексах есть и места для пикников и детские площадки, да и игровых автоматов тоже хватает. Для жителей местной глубинки — фермеров — они служат центрами развлечений.
Дом, где нам предстоит провести несколько ночей, оказался неожиданно большим, двухэтажным, с несколькими верандами, с большим садом. Удивительно, что деревья в саду в кадках. Хозяин объясняет, что кадки без дна, но иначе деревья засыпает песком, поскольку в этом месте открытый океан и бывают очень сильные ветры. По этой же причине дом разделен на две половины: зимнюю и летнюю.
Из нашей комнаты потрясающий вид на Столовую гору с приземлившимся на нее облаком, которое стекает на город. Распаковав вещи, спускаемся вниз. Нам обещана экскурсия по дому. Он оснащен по последнему слову техники. После краткого “ликбеза” осваиваю управление многочисленными кухонными агрегатами.
Хозяин с гордостью демонстрирует коллекцию марок, которую собирает семьдесят лет. Кляссеры занимают целую комнату. Дом обставлен старинной мебелью, стены украшают картины известных художников — хорошая коллекция бронзы и фарфора. Ощущается, что каждая вещь любима и имеет свое место. Не музей, жилище. Потом, к немалому нашему удивлению, в гараже обнаруживается самолетик со снятыми крыльями. Хозяин объясняет, что пока не продал дело, пользовался им часто, а теперь летать уже некуда. Интересуемся: что это было за дело? Выясняется, что занимался он производством бумаги. Шутит, что сделал состояние на туалетной бумаге и работать бросил. Теперь путешествует. Не так давно вернулся из кругосветного путешествия. Даже в Литву заезжал, откуда его вывезли ребенком задолго до войны, когда оттуда от погромов бежали евреи. Жалуется, что не находит себе места с тех пор, как похоронил жену, хотя дел и хватает, поскольку он член городского совета и отвечает за водоснабжение. Наставляет нас:
— Воду зря не лейте, а то скажут, что я сам превышаю установленную норму.
Экскурсия окончена, пьем чай и обсуждаем наши планы на ближайшие дни. Нам хочется отсюда съездить на мыс Доброй Надежды и в сам Кейптаун. Потом переедем в Витсанд, где приятели сняли для нас дом рядом с ними. Там прекрасное купанье и есть катамаран, чтобы ходить под парусом по реке Бриди, впадающей в океан.
Хозяин предлагает прокатиться по побережью, пока не стемнело, посмотреть на цветущие долины. Мы с радостью соглашаемся, предполагая, что едем на нашей машине, но не тут то было. Старик заявляет, что он сидит в машине только на месте водителя и это всегда его машина. Да и вообще: машина должна быть хотя бы BMW, но уж не Mazda, как у нас. На это нам возразить нечего. После “Запорожца”, а потом “Жигуля”, на которых мы исколесили всю Прибалтику и Приладожье нам и в Mazde 626 совсем неплохо. Однако это не первый человек, который удивляется, что мы купили японскую машину. Считается, что машина должна быть немецкой. Что и говорить — в машине Бена много тише и мягче, и пахнет натуральной кожей. Несемся вдоль океана на страшной скорости. Дорога пустая, опасности нет, но куда спешим, неясно. Рассмотреть ничего не успеваем, только мелькают за окном цветные пятна. Однако прокатиться с ветерком — тоже огромное удовольствие. На обратном пути любуемся закатом, который обещает сильный ветер.
Родственники так расхвалили Бену мои поварские способности, что он отказывается идти ужинать в ресторан, просит приготовить что-нибудь из тех продуктов, что есть у него в холодильнике. Едим на веранде, с которой открывается вид на океан. На океан можно смотреть часами, чем мы и коротаем время. Хозяин рассказывает о своих путешествиях. Говорит: бывало, ездил за тридевять земель, только чтобы приобрести вещь для своей коллекции, но скоро этому конец. Как стукнет восемьдесят лет, он не сможет больше ездить за границу — не будут оформлять страховку. Удивляемся, почему ему так важна страховка, если он не стеснен в средствах. Опасается он, оказывается, что если попадет в аварию и погибнет, то при отсутствии специальной страховки его могут похоронить не по еврейскому обряду. Подозреваем, что шутит, но кто его знает, мы ведь недавно знакомы. Друзья предупреждали, что он чудаковат.
Кстати, о наших приятелях, у которых мы познакомились с Беном. Как известно, земля слухами полнится. Когда мы собирались уезжать в Африку, знакомые наших знакомых, прослышав об этом, попросили нас попытаться найти и передать от них письмо родственникам, которые очень давно уехали в ЮАР из Прибалтики. Как люди обязательные, мы в первую же неделю пребывания там вооружились телефонными книгами и принялись за поиски. Люди с интересовавшей нас редкой для этих мест фамилией нашлись именно в Претории и, судя по адресу, жили в паре километров от того пансионата, в котором нас поселили на время, — пока мы подыщем себе квартиру. Вечером мы им позвонили, и они немедленно приехали и повезли к себе на ужин. Пожилая пара, обоим за семьдесят. Хотя оба в Африку попали малыми детьми, Бетти до сих пор помнит колыбельную, которую пела ей русская няня. Их единственная дочь замужем тоже за потомком литовских евреев, растут двое внуков. Они были очень рады, что дожили до дней, когда ленинградские родственники смогли себе позволить иметь родственников за границей. Проговорили допоздна об их прошлом и нашем будущем. Нам предстояло выбрать школу для дочери и не хотелось ошибиться.
Утром проснулись рано и, позавтракав на кухне, чтобы не тревожить нашего хозяина, уехали на Мыс Доброй Надежды. В 1936 году самая южная оконечность Африки стала заповедником размером почти 8 тысяч гектаров. Здесь водятся олени, зебры, страусы, дикобразы и множество других видов животных, включая обезьян. Это царство естественной южноафриканской флоры, многообразие протей, вереска и маргариток. Береговая линия круто обрывается вниз к узким пляжам белого песка и изъеденного мощным прибоем гранита, покрытого кристаллизовавшейся солью.
Можно дойти до самой крайней точки Африки и посидеть на скале, убеждая себя, что смотришь туда, где встречаются два океана, но, объективно говоря, это не так. На высшей точке мыса стоит старый, но по-прежнему действующий маяк. Дорога к нему крутая и открытая солнцу, но можно воспользоваться услугами автобуса. Вид от маяка изумительный. На востоке теряется в туманной дымке изрезанный гранит африканского побережья. Если же сильно наклониться вниз, то можно увидеть огромный приливный бассейн, но людям свойственно смотреть вдаль, поэтому в этом бассейне мы бываем всегда одни. Именно в нем особенно чувствуется, что находишься на краю земли.
На площадке перед подъемом к маяку есть магазин сувениров и кафе. Поскольку жарко, народ поглощает в огромных количествах мороженое и обертки от него бросает в урны. Около урн сидят бабуины, достают обертки, облизывают и запихивают обратно — никогда бы не поверила, если бы не видела своими глазами. Бабуинов здесь очень много. Они сидят на скалах над пляжем с западной стороны, на который можно спуститься по деревянной лестнице, но не следует забывать, что по ней же придется потом подниматься. Другого пути с этого пляжа, окруженного с трех сторон отвесными скалами, нет. Однако испытываешь огромный соблазн поспорить с океанской волной, так что спускаемся вниз. В силу уже описанных особенностей места народа на пляже немного, и в основном это молодежь. Многие принесли с собой завтраки. Обезьяны бдительно следят за людьми. Стоит войти в воду, бабуины спрыгивают со скал и обследуют оставленные вещи. Если находят еду, забирают и снова залезают на скалы, где до них не добраться. Если еда в пластиковых коробках, они открывают коробку и оставляют, забирая содержимое. Можно попытаться их отогнать, но особенно близко лучше не подходить. Бабуины бывают очень агрессивными, а зубы у них не хуже тигриных.
Купание здесь бодрит, поскольку вода очень холодная в самый жаркий день, а волна, даже небольшая, настолько мощная, что сбивает с ног и выбраться на берег бывает затруднительно.
Чтобы подъехать к бассейну, который виден к востоку от маяка, нужно довольно долго колесить по дорогам заповедника, но это очень приятно. Там мы купаемся, едим, отдыхаем и отправляемся на тот мыс, что приобрел славу Доброй Надежды.
За бухтой, где находится пляж, берег понижается, скалы отступают от воды, уступая место некой разновидности степи. Дорога снова сворачивает к океану, и в конце ее оказываешься у доски с надписью: “Мыс Доброй Надежды”. Ракушечник и черные камни, по которым можно зайти в воду довольно далеко от берега. Возможно, здесь можно подойти к берегу на лодке и не разбиться, но рискованно. Здесь и проводим время до заката, бродя по камням и собирая ракушки и камушки, но потом приходится спешить, чтобы выехать за ворота заповедника до закрытия. Едем сразу домой, так как несколько подгорели, необходимо принять меры, чтобы завтра не страдать.
Бен в ожидании нас наблюдает за поливкой сада. Он нам рад, и это приятно. Я сразу начинаю готовить ужин. Вскоре на кухне появляется и хозяин. Понаблюдал за мной и спрашивает: почему я сразу мою посуду, а не складываю грязную в посудомоечную машину. Почему взбиваю яйца вилкой, а не миксером. Действительно, почему? Наверное, дело в привычке. Обещаю исправиться.
На следующее утро, с опозданием на день, на город напал большой ветер. Такой сильный, что невозможно сделать шаг ему навстречу. Говорят, что в Кейптауне иногда натягивают веревки вдоль улиц, чтобы человек мог уцепиться. Но мы испытываем такое впервые. По земле метет тяжелый песок. Ясно, что запланированное посещение Столовой горы придется отменить. Фуникулеры при таком ветре не работают. Смотрим из окон и ждем, когда это кончится. Бен говорит, что в центре Кейптауна, вдали от моря вполне можно ходить. Едем туда.
Кейптаун — огромный изумительный белокаменный город. Он был основан в 1652 году голландской Ост-Индской кампанией как перевалочный пункт на морском пути в Индию. Здесь смешались все расы, национальности и религии. В городе множество соборов и мечетей, театров и музеев, картинных галерей, университетов и правительственных зданий; набережных, пешеходных зон с массой сувенирных лавок, дорогих фирменных магазинов, огромных торговых центров, отелей и ресторанов на все вкусы. По городу интересно просто побродить. Летом в определенные часы можно побывать и в здании парламента. Очень хорош сад вокруг него, где выставляется садовая скульптура.
Во второй половине дня ветер совсем стихает, и мы едем на Сигнальный холм. Оттуда открывается чудесный вид на город, а главное — на океан, в котором вечером зарождаются облака и поднимаются, чтобы отправиться в путь над Африкой, неся ей дожди, или зацепиться за Столовую гору и стечь на город туманом и растаять на нагретых стенах домов и камнях мостовых. Зрелище это настолько необычное и величественное, что невозможно уехать, пока совсем не стемнеет. Бывает, облако садится на сам холм и тогда оказываешься в белом безмолвии. Куда исчезают звуки, непонятно — совершенно нарушается способность к ориентации. Лучше всего оставаться на месте и подождать, пока туман рассеется или опустится вниз.
Над городом царит Столовая гора. Она имеет высоту больше километра, так что летом почти постоянно покрыта скатертью из облаков. С этой горы начинается горный хребет длиной 50 километров, перегораживающий полуостров. Это заповедник, знаменитый многими видами флоры и фауны, которые не встречаются больше нигде в мире. Столовая гора — это развлечение на завтра, а сегодня пора домой. Погода стоит очень жаркая, решаем послезавтра перебраться в Витсанд.
Домой возвращаемся немного раньше, чем накануне. Хозяин кормит огромного рыжего кота. На коте ошейник — значит, домашний. Удивляемся, что мы его ни разу не видели, но, оказывается, это гость. Приходит каждый день в одно и то же время: то ли просто навестить, то ли поесть вкусненького, поскольку сухого корма ему здесь не предлагают. Увидев нас, кот уходит, не доев и не попрощавшись с хозяином. Хотелось бы надеяться, что он вернется завтра.
Вечерние занятия все те же. Едим и смотрим на океан. Слушаем рассказы хозяина. Рассказываем о России. Выясняется, что в Петербурге он уже побывал. Навещал вновь обретенных родственников. Очень обиделся на нашу таможню. Родственники отдали ему серебряную ложку, с которой, по семейному преданию, его в младенчестве кормила мама, а на таможне ему не разрешили эту ложку вывезти. Жаль, что она не была алюминиевой. Детей у него нет. Подумывает: не оставить ли дом садовнику, который работает у него много лет. Напоминаем о наличии славных, на наш взгляд, внучатых племянников, но оказывается, те порой забывают поздравлять его с днем рождения — их кандидатуры не подлежат рассмотрению. Выясняется, что завещание-то уже составлено в пользу благотворительного фонда. Не ясно, зачем нам это знать. Возможно, чтобы мы намекнули племянникам, что не нужно забывать поздравлять дядю, что он чувствует себя одиноким.
Весь следующий день проводим на Столовой горе. Гуляем, смотрим вдаль, едим, катаемся на фуникулере. Вечером праздничный ужин с потрясающим местным вином.
На следующий день едем в Витсанд. Вскоре на дороге попадается указатель на Парл, и мы сворачиваем туда, чтобы посмотреть памятник языку африкаанс, о котором нам рассказывали. Триптихи из каменных шаров и фаллосов скомпонованы так, что создают ощущение величия. Не остается сомнения, что в языке этом три составляющие и три основные силы. От памятника открывается вид на долину, где выращивают виноград, из которого производятся вина известной марки KWV. Мы, однако, отдаем предпочтение винам компании Zonnenbloom, что изготавливаются из винограда, выращенного в окрестностях Стелленбоша. Начало виноделию в ЮАР положили обосновавшиеся здесь несколько веков назад гугеноты.
Старательно отводим глаза от указателей на Сирес, имеющий для нас особую притягательность. Декабрь — время созревания черешни. Вокруг Сиреса огромные сады, где ягоды можно рвать прямо с дерева. Но в этом году очень жарко, хочется скорей добраться до воды; удовольствуемся, пожалуй, магазинной продукцией.
Преодолев несколько головокружительных перевалов, возвращаемся на дорогу вдоль океана. Кое-где среди дюн она занесена песком, но таких участков немного. В основном это горная дорога. Вот впереди показался знак, что есть спуск на пляж. Уже давно хочется выкупаться. Заезжаем на стоянку, где полно машин, в том числе машина полиции. Только вышли из машины и открыли багажник, подходит полицейский и говорит, что нам не стоит спускаться на этот пляж — это для нас небезопасно. Впереди есть другой пляж, где нам будет гораздо комфортней. Вот такая жизнь пошла. Едем дальше. Купаться как-то совсем расхотелось. Выкупаемся уже на месте. Скалы кончаются, мы снова среди дюн, но дорога проложена довольно далеко от берега, так что чистая. О ветрах напоминают одинаково наклонившиеся деревянные телеграфные столбы да множество ветряков. На вершинах многих столбов сидят соколы, высматривают добычу. Справа от дороги блестит солончак. Песок дюн белого цвета, но и на нем гнездится растительность. Ходить по дюнам не запрещается, но не рекомендуется, чтобы не нарушать зеленый покров. И люди ходят только по проложенным деревянным тропинкам.
Наконец снова выезжаем к океану, на этот раз к Индийскому, и осуществляем мечту о купание. Друзья наши оказались на пляже. Они нас заметили, когда мы еще ставили на стоянку машину, поскольку ждали и были уверены, что мы заедем выкупаться с дороги. Даже ключ от дома, где нам предстоит жить, у них с собой. Поскольку владельцы еще не приехали из Европы, дом нам придется расконсервировать самим. То есть перетрясти матрасы и коврики, заглянуть во все углы. С поставленной задачей справляемся быстро. Пришлось, правда, лишить пристанища двух здоровенных пауков. Один сидел на стене, а второй пристроился на кровати под матрасом. Пауки эти не опасны, но страшны до омерзения. Не меньший ужас внушают здесь летающие тараканы размером с большую бабочку, хотя и они опасности не представляют.
Дом стоит на высоком берегу реки, откуда видно место, где она впадает в океан. Пейзаж постоянно изменяется. То прилив гонит воду вверх по реке, она разливается, затапливая песчаные банки и берега, то море, отступив, оголяет песчаную перемычку, по которой можно перейти на другой берег реки, утопая в песке с замирающим сердцем — а вдруг он зыбучий. Во время прилива приятней всего купаться в реке. От накалившегося за день песка вода в ней становится очень теплой, хотя река горная. Можно плескаться в ней часами.
Река Бриди судоходна на 50 километров вглубь материка и в прошлом служила торговым путем для поселенцев горных долин вокруг Свеллендама. Теперь благодаря развитой системе шоссейных дорог она это свое значение утратила, стала раем для любителей парусного спорта и рыбаков.
На океанском пляже тоже замечательно. Можно попрыгать в волнах, поплавать в приливном бассейне, где не нужно думать об акулах. Но есть здесь и совершенно удивительное развлечение — наблюдать за китами. Именно у этих берегов нянчат киты своих новорожденных детенышей. Здесь же занимаются любовными играми. Прошлой зимой один кит выбросился на берег. Так его просоленная туша и лежит на берегу до сих пор, служа пропитанием чайкам. Самое поразительное, что она не разлагается и не пахнет. По-видимому, благодаря ежедневным заботам океана.
До самого ужина, на который мы приглашены к друзьям, проводим время у воды. Мы и в Претории часто бываем друг у друга. Совсем недавно вместе праздновали мой день рождения, ради которого они даже на пару дней задержали свой приезд сюда. В Витсанде у них свой дом, где мы и останавливались в прошлом году, но теперь у них женился старший сын и они ждут на побывку молодых. Невестка уже беременна. У них два сына, с которыми никогда не было никаких проблем. И вдруг, полгода назад, на рассвете к дому подъехала полиция и арестовала старшего сына. Ему было предъявлено обвинение в участии в беспорядках, организованных крайне правыми группировками “белых”. Трудно представить, каким шоком это оказалось для родителей. Добрые, порядочные, веротерпимые граждане, лишенные расовых предрассудков. Интеллигентная профессорская семья. Когда и где мог сын набраться мракобесия? На следствии выяснилось, что парень в вылазках не участвовал, но делал взрывные устройства, ни одно из которых, слава Богу, не пошло в дело. Получил пять лет условно. Они очень горевали и винили себя, но, к счастью, не таили свою беду, и мы все были рядом с ними в самое тяжелое время. То что парню дали условный срок, является веянием времени. С некоторых пор стали раздаваться голоса, что страна неминуемо скатится к гражданской войне, если все не простят всем.
Чернокожий епископ Дезмон Туту предложил создать судебный орган, куда человек может прийти и покаяться в совершенных им преступлениях и, если пострадавшие его простят, он будет чист перед законом тоже. На первый взгляд, идея казалась абсурдной, но такой суд был учрежден и начал работать. Чувство вины — тяжелая ноша, раскаявшихся оказалось немало, и, что поразительно, они получают прощение от детей, чьи родители были убиты, и от родителей, чьих детей убили. Здесь еще свежо христианство. Ему всего несколько веков.
Домой возвращаемся к ночи. Заливаются лягушки, трещат цикады и грозно шумит прибой. Очень хорошо спится под такой шум, если не засмотришься на звезды.
Можно, конечно, каждый день куда-то ездить, но лень — здесь так хорошо. Проводим безвылазно десять дней и отправляемся в обратный путь. Хотим все же проехать через Кимберли — должны же мы заглянуть в дыру, которой ЮАР обязана своей историей и богатством.
Путей с побережья в глубь страны не счесть, и не все они являются скоростными магистралями, но, поскольку до конца каникул еще есть время, мы решили навестить нашу приятельницу, у которой дом в Нейчес Велли. Места там считаются красивейшими в мире, называют их Подарком Бога. Марта приглашала нас пожить у нее несколько дней, но мы завернем на денек, посмотрим на ее дом после обновления, погуляем, поболтаем, возможно, чем-то сможем помочь.
Марта — очень интересный и сильный человек. Ей за пятьдесят. Четверть века назад она овдовела. У нее тогда была уже ампутирована нога, и ей не удалось спасти мужа, тонувшего в океане у нее на глазах. Она осталась с двумя дочерьми — трех и пяти лет, — но не пала духом. Дочерей вырастила одна, дала им образование. Сама Марта стала профессором университета. Посторонний даже не догадается, что она инвалид. Беда в том, что старшая из дочерей унаследовала ее болезнь ног и перенесла уже несколько сложнейших операций ради их спасения. Эта девушка, которой каждый шаг дается большим трудом, работает переводчиком, но по выходным занимается с суицидальными детьми. Как не преклоняться перед матерью, передавшей дочери такую волю к жизни?
При нашей любви поглазеть по сторонам добираемся до Нейчес Велли уже к вечеру. Дом не заперт, но хозяева отсутствуют. Должно быть, они где-то неподалеку. Перед домом не только машина самой Марты, но и машина Франсуа — ее друга со студенческих лет и заведующего кафедрой, где работает мой муж. Франсуа был первым человеком, с которым мы познакомились в ЮАР. Он встречал нас в аэропорту. Это он организовал наш приезд в ЮАР. Оставляем машину на улице перед домом, а сами идем купаться. Дом от океана прикрывают дюны, но деревянная тропинка к воде совсем неподалеку. Благодаря ей Марта и ее дочь имеют возможность купаться в океане, иначе им было бы не преодолеть широкую полосу песчаного пляжа.
Время у воды летит быстро. Приходит выкупаться Франсуа и говорит, что Марта уже поставила жарить свежевыловленную рыбу и требует, чтобы мы немедленно шли ее есть. У Франсуа на все дары моря жуткая аллергия, так что он поплавает, пока не будут уничтожены следы запретной трапезы, а потом придет. Утешаю его тем, что у меня в сумке-холодильнике есть шарлотка, а к ней сливки и корица, как он любит. Он говорит, что приехал на пару дней из Стелленбоша, где ведет в университете переговоры с какими-то европейцами. Надеется уговорить Марту с дочерью вернуться с ним вместе к Новому году в Преторию, чтобы ей не нужно было вести машину с прицепом через перевал, но пока уговорить ее не удалось. Просит посодействовать в меру сил. Мы-то с радостью, да только Марта не из тех, кто внемлет чьим-то доводам.
Свежая рыба, зажаренная на решетке на углях, божественно вкусная. Расправляемся с ней в мгновение ока и сразу моем посуду, чтобы не осталось даже запаха. Пытаюсь уговорить Марту поехать с Франсуа, но она непреклонна. Хочет, чтобы Луиза после операции как можно дольше пробыла на море. Договорилась на кафедре, что вернется через неделю после Нового года: тогда и движение на дорогах уже не будет таким плотным, да и поедет она через Порт-Элизабет, где у нее родственники, которых она всегда навещает на обратном пути в Преторию, а оттуда дорога через перевал не такая длинная и трудная. Спрашиваю: нельзя ли у этих ее родственников оставить прицеп с вещами, чтобы не тащить его через перевал. Ей это не приходило в голову, но обещает подумать о такой возможности. Уже легче.
Еще недавно Марте не было необходимости ездить с прицепом. В конце сезона дома просто закрывали и уезжали. Но теперь процветает такое воровство, что приходится увозить множество вещей включая инвалидную коляску Луизы, хотя в Претории есть другая.
Возвращается Франсуа. Садимся пить чай с шарлоткой. Мы планируем выехать завтра рано утром, чтобы заехать в Оудшорн посмотреть пещеры и страусовые фермы и к ночи добраться до Кимберли. Нас не отговаривают, но намекают, что идея отдает сумасшедшинкой, потому что в Кимберли сейчас жара градусов 400 С. Но не ехать же нам туда из Претории специально, а посмотреть хочется. Так мы просто завернем по дороге. В машине кондиционер, в гостиницах тоже. Выживем.
В доме наверху четыре спальни, но Франсуа оборудовал себе отдельное жилище, квартирку над гаражами. Он убежденный холостяк и очень дорожит своим покоем и независимостью, но всегда готов прийти на помощь. Еще в молодости, когда был жив муж Марты, он частенько отпускал их погулять, оставаясь с девчонками, а уж после гибели мужа Марты Франсуа всегда был рядом с ней в ее борьбе за выживание. И мы главным образом ему обязаны комфортностью нашего пребывания в ЮАР.
Утром купаемся и уезжаем. Путь до Оудшорна не прост и очень живописен. Поднявшись над Джорджем, бросаем последний взгляд на океан до следующего лета. Нам предстоит подняться на перевал высотой в полтора километра.
В конце XVIII века неподалеку от Оудшорна пастух, перегонявший отару овец, заметил расщелину в скалах, которая оказалась входом в разветвленную систему пещер. Судя по наскальной живописи на стенах пещер, ближайших к входу, они были известны бушменам, жившим еще в каменном веке. Пещеры полны сталактитов и сталагмитов самых причудливых форм. Наиболее замечательные формации в глубине пещер подсвечиваются. Мы давно собирались здесь побывать. Приезжаем, а там выясняется, что посещения разрешены только группам с экскурсоводом и желающих огромное количество. Желание участвовать в мероприятии у меня сразу пропадает, поскольку, посетив однажды золотую шахту, я поняла, что мне трудно быть в толпе там, где света белого не видно. Мне лучше подождать свою любознательную семью под зонтиком кафе у входа. Экскурсия рассчитана на полтора часа — это время я могу погулять и обследовать магазины сувениров, которые здесь держат страусовая ферма и крокодилий питомник, расположенный на реке Канго, давшей свое название пещерам. Однако спустя час, поев мороженого, погуляв по утесам, изучив все витрины в магазинах, осознаю, что со мной что-то неладно: хочется лечь, чтобы не упасть. Машина раскалилась на солнце, поэтому укладываюсь в тени под деревом и оттуда замечаю, что пещеру-то подремонтировали сбоку цементом и подкрасили. “Хорошо бы, чтобы хоть внутри все оказалось естественным”,— мелькнула мысль перед тем, как я отключилась от действительности. Придя в себя, смотрю на часы: прошел еще час, а семьи нет. Охватывает ужас при мысли, что они могли засмотреться на что-нибудь, отстать от экскурсовода и заблудиться. Если не вернутся со следующей группой, надо бить тревогу. Пытаюсь оценить свое состояние, ясно одно: “я вся горю, не пойму от чего”. Появился озноб и боль в спине. Варианты возможны всякие: от малярии до солнечного удара, но малярии не должно быть, поскольку перед поездкой в заповедник Крюгера и там, в заповеднике, мы принимали противомалярийные таблетки, которые каждый год разные. На солнце была только в воде, да и то в кепке, так что, скорей всего, просто перекупалась. Но в Кимберли нам сегодня лучше не ехать, переночуем в Принс-Альберте, что за ближайшим перевалом. А вот и семья появилась. Оба полны впечатлений. Говорят, что зря я с ними не пошла. Показываю им чиненый бок пещеры, но они утверждают, что внутри ничего такого не заметили.
От Принс-Альберта сохранились воспоминания о бассейне с домиками вокруг него, из которых все время выбегали люди, ныряли в бассейн, сразу вылезали из него и снова скрывались в домах. Никто не плавал. Странно. Утром проснулась здоровой. Решили все-таки заехать в Кимберли.
Обедаем в “Ультра-сити” у Трех Сестер, заправляем бак до отказа. Все перевалы пройдены. Дальше не будет больших перепадов высоты. Пейзаж однообразный и в то же время удивительный. Иногда приходит в голову, что некие великаны поиграли в куличики и ушли. И вот стоят эти холмы с плоскими вершинами. Три похожих холма, расположенные неподалеку друг от друга, и дали имя ближнему городку. Отсюда нам нужно свернуть со скоростной магистрали на Блумфонтейн — шоссе, ведущее к Кимберли.
Говорят, что первый алмаз, найденный в этих местах, выковырял из глиняной стены своего дома на ферме маленький мальчик в 1860 году. А к 1870 году вдоль реки Вааль работало уже примерно десять тысяч человек. За старателями пришли предприниматели. Строились шахты и поселки, создавались компании. На месторождении Колесберг алмазы находили в таком количестве, что за короткий период времени тысячи старателей вручную выкопали яму диаметром 366 метров и глубиной 457 метров и докопались до водоносного слоя. Многие из них в одночасье становились богачами.
Рядом с “Большой ямой” теперь стоят вагонетки, наполненные стекляшками, с целью дать представление о том количестве алмазов, которое было добыто из нее. Вокруг ямы имитация поселка старателей со всеми службами. При желании в местном магазине можно купить мешок земли и покопаться в ней — а вдруг? Есть здесь музей бриллиантов, в котором представлены муляжи самых известных из найденных камней, и ювелирный магазин, в котором есть что купить.
Поскольку жара совершенно ужасная, те самые 400 С градусов, которыми нас пугали, то, постояв над ямой и осмотрев ближайшие к ней достопримечательности, решили двинуть домой. До ночи далеко, задерживаться здесь нет никакого смысла. Домой мы можем приехать в любое время.
Едем по Кару, как называют здесь высокогорные плато. На нем много сезонных рек, русла которых наполняются водой только в периоды больших дождей. Этим летом дожди идут каждый вечер, вследствие этого в долине Вааля нас ожидает сюрприз в виде затопленной части дороги. Затоплено метров сто. Глубина неизвестна. На другой стороне реки видна полицейская машина, которая начинает движение в нашем направлении. Машина рассекает воду, при этом ее захлестывает до крыши. Когда же она выбирается из воды на нашей стороне, видно, что за ней следуют еще две машины. Полицейские придирчиво осматривают наше средство передвижения. Советуют плотно закрыть окна и двери и следовать за ними шаг в шаг, не отклоняясь, поскольку обе обочины размыло — можем увязнуть. Полицейская машина занимает позицию впереди нас, и мы начинаем движение. Благодаря полицейским преодолеваем водную преграду без приключений. Выбираемся из машины передохнуть от волнений и дать подсохнуть тормозам. Любопытствуем: давно ли здесь так интересно? Оказывается, недавно, но было еще интересней: теперь-то вода уже спадает, и нам здорово повезло, что не пришлось возвращаться. Хотя здесь и бытует поговорка, что 200 километров не крюк, но когда добавляешь их к тысяче, они явно лишние.
В Преторию добрались уже поздней ночью. Дом в порядке. Почтовый ящик пуст за исключением двух догнавших нас штрафов. Спасибо соседям, убравшим все рекламные проспекты. Один штраф за превышение разрешенной длительности парковки в центре Кейптауна. Что было, то было, загулялись мы. Второй штраф за превышение скорости. Тоже было, торопились до закрытия въехать на территорию заповедника. По-видимому, следили из укрытия, но не остановили, чтобы не задерживать. Об уличном газоне позаботилась к Рождеству муниципальная служба. Сад основательно зарос, но не так сильно, как можно было ожидать. Трава недельной длины, не больше. Свет не без добрых людей. Нестриженная трава и забитый почтовый ящик свидетельствуют об отсутствии хозяев. Такие дома сразу привлекают внимание грабителей.
Весь следующий день занимаемся садом. У нас новые поселенцы — удоды. Гнездо они себе устроили под шиферной крышей гаража, вблизи водостока. На наш взгляд, место выбрано неразумно. Крыша накаляется на солнце, а сток при дожде часто засоряется стручками акации — как бы они там не утонули… Пестрые дятлы тоже еще с квартиры не съехали. А к обеду наконец-то появляется и Вася-воробей. Дятлы, похоже, кормят птенцов. Во всяком случае, около гнезда в сизалевом бревне суетятся, как минимум, две особи.
Созревают фрукты, но у нас много на них конкурентов. Сливы уже все съедены да и другие плоды поклеваны. Наливается цветом и соком виноград. Похоже, его в этом году очень много. Выясняется, что Вася ночует в винограднике. На опоре под лозой есть старое гнездо. Возможно, он в нем и на свет появился. Пичуга стала совсем ручной, соскучился, наверное.
Вечером обзваниваю приятелей, чтобы обменяться впечатлениями об отдыхе, узнать, кто стриг траву в наше отсутствие, и определиться, где и как встречаем Новый год. Нужно заметить, что местное население не имеет традиции встречать Новый год. Празднуют Рождество. Но для нас это главный праздник. Собираемся обычно интернациональной русскоязычной компанией.
Одни наши приятели купили дом. Въехали перед самым отпуском. Предлагают совместить встречу Нового года с новосельем. Идея хороша, особенно учитывая наличие у них бассейна.
Познакомились мы с ними в первый год нашего пребывания в Африке в городском бассейне. Жилось им тогда очень трудно. Юра, детский кардиохирург, работал на конвейере автозавода и готовился к квалификационным экзаменам, поскольку российские врачебные дипломы в ЮАР не признаются, а Катя, операционная сестра, трудилась в родильном доме при католическом монастыре. Заведение это благотворительное, платили ей гроши. Кроме того, из десяти рожениц пять, а то и восемь имели СПИД. Она, как и все, естественно, работала в резиновых перчатках, но однажды нечаянно проколола палец использованной иглой. Если бы это могло что-то изменить, она бы, наверное, этот палец себе отрезала, — так велик был шок. К счастью, все обошлось благополучно. Но страшно вспомнить о тех нескольких неделях кошмара. Мы жили неподалеку, и иногда я забирала из детского сада их дочку, чтобы они могли вечером немного отдохнуть.
Теперь Юра работает в госпитале в Соуэто. Госпиталь огромный, создан на базе английского военного госпиталя времен англо-бурской войны. Оснащен он очень неплохо, работать в нем непросто, но практика для хирурга сродни работе в полевом госпитале. Раны резаные, колотые и огнестрельные. По этой причине сюда едут врачи-практиканты из Западной Европы.
Катя теперь сестра в реанимационном отделении кардиологической клиники, где ее очень ценят и должным образом оплачивают ее труд. А их дочке в новом году идти в школу. Этим главным образом определялся выбор места, когда они покупали дом. Сначала выбрали школу, а потом искали дом неподалеку от нее. При их работе тылы должны быть постоянно обеспечены. Кроме дежурств в больнице есть еще дни, когда они должны быть доступны для вызова в клинику в любой момент. Поэтому у дочки есть няня, но она не водит машину и не сможет забирать девочку из школы, если та будет далеко от дома.
Нельзя не сказать доброго слова о системе здравоохранения ЮАР. Она платная, но медицинская страховка, обязательная для всех работающих и членов их семей, охватывает даже зубное протезирование. Для малообеспеченных существует бесплатная медицина на базе университетских клиник. Палаты в них огромные, но вокруг каждой кровати задвигается штора, если в том есть необходимость. Зато в этих клиниках доступны бесплатные консультации всех университетских профессоров. Наши эмигранты предпочитают эти клиники еще и потому, что в них работают врачи-эмигранты из Восточной Европы, знающие русский.
Кстати о квалификационных экзаменах. Мы познакомились с молодым болгарином ветеринаром. Теоретические экзамены он сдал отлично и был допущен к операционному столу. И надо же было случиться, что оперировать ему предстояло жирафа. В Болгарии он не имел дела с живностью крупнее собаки, и громадность пациента его потрясла: он спасовал. Следующая попытка возможна только через год.
В отличие от медицинских инженерные и научные дипломы российских вузов здесь признаются, но от безработицы не спасают. Она велика не только среди эмигрантов. Так что любой труд почетен.
Из разговора с Катей выясняется, что в кинотеатре нашего торгового комплекса завтра, 31 декабря, последний день демонстрируется фильм с Мадонной, “Ивита”. Им он очень понравился. Пожалуй, и мы успеем посмотреть. Поскольку мне поручен сладкий стол, испеку все днем, а часов на восемь сходим в кино и в начале двенадцатого будем у них.
Возвращаемся мы из кино в 10.00 и с изумлением видим одеяло, накинутое на колючую проволоку, закрепленную поверх ворот. Входная дверь с улицы заперта. В доме темно и тихо. Оставляем машину на улице, входим в дом. Все вверх дном, исключение составляет кухонный стол, на котором стоят приготовленные для празднования торты. Даже на салфетках, которыми они накрыты, нет следов прикосновения. Исчезла вся электроника. Больше ничего не взято, но почему-то истоптаны все постели. Поскольку вечером прошел ливень, на покрывалах четкие следы рифленых подошв. Из шкафов все выброшено. Такое чувство, что нас не только обокрали, но еще и надругались. Однако приехавшие полицейские объясняют, что просто искали оружие и деньги, которые часто прячут на карнизах. Влезли через маленькое окошко под потолком в душевой, подкатив к нему помойный бак. Пролезть в него мог только ребенок. Он, по-видимому, уже изнутри открыл дверь в сад. Дверь на улицу и ворота открываются только ключом. Замки не взломаны. Следователь ушел только в 2.00 ночи. Найти ничего даже не обещал. Дал справку для страховой кампании. Что год грядущий нам готовит?
Январь
А в саду каждый день что-то новое.
Однажды утром просыпаюсь от незнакомого нежнейшего птичьего пения. На ветке акации, расположенной чуть выше той, где мы привязали бревно из сизаля, ставшее жилищем пестрых дятлов, сидят две огромные птицы пестрого сероватого оперенья с длинными мощными клювами. Судя по их виду, невозможно даже заподозрить, что они могут обладать столь нежным голосом. Поведение их свидетельствует, что мне выпало счастье наблюдать сцену ухаживания, хотя окрас и размер птиц кажется одинаковым и утверждать, что особи разнополы, затруднительно. Но чего не бывает в наше время?
С помощью справочника распознаем в птицах хорнбиллов или, как их еще называют, птиц-носорогов. Выбор ими места для брачных игр внушает опасение за судьбу дятлов. Во всяком случае, за судьбу их потомства. Отважатся ли дятлы подлетать к гнезду, чтобы кормить птенцов, если рядом с ним пристроились хищные птицы размером с орла? Может, нужно прогнать незваных гостей?
Звоню Франсуа, великому знатоку природы. Описываю обстановку. Он объясняет, что беспокоиться не о чем, потому что хорнбиллы никогда не селятся в городе и вообще вблизи человеческого жилья, да еще и на акации. Они предпочитают субтропическую флору. Он вообще сомневается, что это хорнбиллы. Советует надеть очки и рассмотреть с близкого расстояния. Хотя никаких сомнений, что это именно хорнбиллы, нет, так как у меня дальнозоркость, все же стало немного спокойней. Наверное, они присели передохнуть по дороге на север, в тропики, и скоро улетят. На всякий случай по пути в гараж обходим дерево стороной — уж очень грозный вид у наших гостей. За Васю страшно. В справочнике говорится, что строение клюва не позволяет этим птицам пить и всю необходимую организму жидкость они получают в пище, а потому питаются только живностью.
К обеду возвращаемся домой. Обстановка в саду накаляется. Хорнбиллы здесь. У них тоже обед. На второе лакомятся лягушкой, которую передают друг другу, поочередно прессуя клювами. Отжимают. Окончательно сплющив ее, выбрасывают. Ну, а на первое был один из дятлов. Его сплющенное тельце валяется под деревом. Нашему огорчению нет предела. Жаль, что мы сразу не выгнали этих бандитов. Теперь непонятно, что произошло с птенцами и со вторым дятлом, но участь их предрешена, хотя бандиты слишком велики, чтобы забраться внутрь гнезда. Остается наблюдать.
Отобедав, хорнбиллы устраиваются подремать. Спустя некоторое время обмениваются нежностями и принимаются за работу. Один из них усаживается на верхнем торце сизалевого бревна и начинает расклевывать сердцевину. Второй бдительно следит за нашими передвижениями по саду, и, если кто-то оказывался под деревом, птица пикирует сверху, проносясь над самой головой. Это страшно. Размах крыльев у нее больше метра.
А потом происходит уж совсем невероятное. Прилетает еще пара хорнбиллов, и начинается битва. Впечатляющее зрелище. Перья летят во все стороны. Непонятно, за что они сражаются. Трудно поверить, что за ту горстку косточек и ярких перьев, которой являются птенцы и сам дятел, если он в гнезде. Неужели за само гнездо? Но оно же им просто мало?
Как бы то ни было, но мы решаем прекратить это безобразие. Муж вооружается шваброй и отважно вмешивается в военные действия. Птиц это не пугает, поднявшись над уровнем досягаемости шваброй, они продолжают бой. Хотя поверженных жертв нет, спустя некоторое время одна пара улетает. Нам неведомо, которая из них, но оставшаяся немедленно принимается вскрывать сверху бревно. Благодаря специфике древесины и мощности клюва птицы работа подвигается быстро. Перед закатом обе птицы улетают, а под деревом мы обнаруживаем яичную скорлупу. Следовательно, птенцы дятлов еще не вылупились. Хорошо, что хотя бы одна из птиц спаслась, но гнездо все равно испорчено, дятлов в качестве соседей нам больше не видать. Одно хорошо — мы снова хозяева в своем саду.
Если бы. Утром хорнбиллы милуются на прежнем месте. Один нежнейшим голосом соблазняет на что-то другого. Интересно, на что? Решаем не вмешиваться: пусть все идет естественным путем. Будем гордиться, что только у нас в саду живут совершенно дикие хорнбиллы. Кстати, с их появлением птичье поголовье явно уменьшилось. Улетели серые хохлатые, кричавшие противными голосами лори, имевшие обыкновение раскачиваться на проводах. Не видно индиан майноз. Нет худа без добра — глядишь, и нам достанется немного фруктов.
Поскольку у нас дела в Иоханнесбурге, домой возвращаемся вечером, птицы уже улеглись. Бандитов тоже не видно. Можно поужинать под деревом. Только стали усаживаться за столом, как видим в траве под деревом множество хорнбилльих перьев. Неужели кто-то мог съесть такую птицу? Даже страшно представить, что это может быть за зверь. Лучше уйти в дом.
Звоню Франсуа. Он говорит, что следует приготовиться к худшему. Похоже, самка хорнбилла сбросила оперение, села на гнездо. Следовательно, мы имеем новых соседей крутого нрава и надолго. Обещает приехать с утра посмотреть на перья и оценить ситуацию.
Как же тесно должно быть хорнбиллихе внутри бревна! Внимательно рассмотрев его, обнаруживаем, что она там еще и замурована. Даже от отверстия, что продолбили дятлы, оставлена только узкая щель. Бедняжка. Понятно, почему хорнбиллу пришлось ее так долго уговаривать!
Но ко всему постепенно привыкаешь. Траву нужно стричь, цветники пропалывать и поливать. В этом вопросе царит взаимопонимание, но просто так бродить под деревом нам не позволяется. Хорошо еще, что Вася и удоды удостоились права на жительство. Фрукты тоже оставлены нам с ними. Пропитание подруге хорнбилл доставляет откуда-то из других мест. Иногда, правда, предпринимает попытку скормить ей собачий сухой корм, но хозяйка немедленно вышвыривает эту мерзость из гнезда. Да и кто не стал бы капризничать в ее положении? К тому же лето жаркое. Стоит включить полив, птицы начинают купаться под струями, но, надо отдать должное хорнбиллу, он ни разу не был замечен за этим занятием. Возможно, принял схиму из солидарности с подругой.
Виноград созрел. Как и предполагалось, его очень много. Каждое утро нарезаем по большой миске для своих сотрудников. В Претории виноградники редкость, поскольку здесь для его выращивания неподходящий климат, но, похоже, у нас в саду все не как у всех. В винограднике очень тенисто и прохладно, и мы переносим сюда из-под дерева стол и стулья. Получается удобный наблюдательный пункт. Теперь к нам специально приходят посмотреть на диковинных птиц.
Февраль
А обстановка в стране все более напряженная. Организации правого толка носятся с идеей создания независимого Белого государства на территории Оранжевой республики. Интересно, куда они собираются переселить бушменов, обитавших там с доисторических времен? Конфронтация становится все более острой. Жгут фермы, убивают целые семьи фермеров. Тюрьмы полны, а порядка все меньше. Даже в столице полиция не может обуздать преступность. Среди наших приятелей не осталось ни одной семьи, которая бы не пострадала. Ограбленные дома, угнанные машины и, хуже того, утраченные при этом документы. Местные-то документы восстановить просто, но процедура восстановления российского загранпаспорта сложна и неприятна. Пропала одна моя сотрудница. Выехала утром на работу, но ни там не появилась, ни домой не вернулась. Сначала надеялись, что за нее попросят выкуп, поскольку она человек богатый, но прошел уже месяц, никаких следов. Страшно.
Народ активно вооружается. На многих заборах появились предупреждающие знаки о вооруженном отклике на нарушение частной территории. Один из наших приятелей тоже повесил такой знак, чем немало нас удивил, поскольку как-то трудно было представить этого профессора математики, давно разменявшего седьмой десяток, оказывающим вооруженное сопротивление грабителям. Мы даже отважились задать ему несколько наводящих вопросов. Выяснилось, что пистолет у него действительно есть, но хранится в банковской ячейке, потому что он понимает: случись нападение, оружие сразу окажется в руках бандитов и тогда уж точно никому из семьи не остаться в живых. Но знак отпугивает коммивояжеров и попрошаек.
У нас ни оружия, ни отпугивающих знаков, поэтому проходящие мимо чернокожие тетки часто просят угостить их виноградом, нередко забегают чернокожие мальчишки и просят поесть. Я, естественно, даю им бутерброды, хотя в дом уже не пускаю после того, как нас обворовали не без участия такого вот мальчишки. Но преданная нам Мария очень на меня гневается даже за это. Утверждает, что у них нет голодных детей, а эти приходят, чтобы присмотреться к дому, к запорам. Частично, возможно, она права, но мальчишки-то всегда голодны, как можно отказать в куске хлеба? Кроме того, мы верим в “сарафанное радио”: всем заинтересованным лицам наверняка известно, что нас уже обокрали, что ни оружия, ни денег, ни документов мы дома не держим. Во всем есть свои положительные стороны. Мы даже решили повременить с установкой электронной системы сигнализации.
Теперь все наши посиделки происходят в винограднике. Правда, некоторые гости опасаются ос, которые там летают. Рассказывают жуткие истории, связанные с укусами таких ос. Но нашим осам не до наших гостей. Они пьянствуют. Напившись виноградного сока, они падают на землю, поскольку летать уже не в состоянии. Отлежатся немного и начинают ползти к дому. Гнездо у них где-то в фундаменте, куда они и пробираются через вентиляционные отверстия.
За те три с лишним года, что мы уже в ЮАР, у нас образовался обширный круг друзей и знакомых. Буры и англичане, французы и румыны, болгары, немцы, евреи, индусы и аборигены всех племен и, конечно, русские всех национальностей. За границей мы все русские, национальная принадлежность тут несущественна, мы носители великой русской культуры, и нужно заметить, нам за это многое прощается. А вот американцев, как ни удивительно, не любят. Я даже специально расспрашивала о причинах. Кто-то сказал, что они слишком кичатся своим богатством. Что умеют получать выгоду не только от войн, но даже от стихийных бедствий. Что они лицемеры. Но мне кажется, что дело в присвоенной ими роли мирового жандарма, а жандармов всегда не любят. Но как бы то ни было, американцы это знают, поэтому их посольство в любой стране выглядят крепостью, окруженной рвом с подъемным мостом. Таково оно и в Претории. Таково оно даже в Финляндии. Настораживает, что и наше посольство переехало из банковского здания, где занимало пару этажей, во вновь построенное сооружение, похожее по виду на тюрьму. Интересно, что за Россию оно символизирует?
Среди местного населения очень много индусов. При апартеиде они приравнивались к цветным и имели ущемленные права, но в их руках сосредоточена торговля товарами широкого потребления и фермерской продукцией, поэтому они богаты. В Претории, как и в других городах ЮАР, индусы всегда селились обособленно. Если можно так сказать, они всегда соблюдали национальную чистоту и традиции. Смешанные браки не приняты. Детям стараются дать высшее образование. Поэтому теперь в университетах много сотрудников и преподавателей индусов. И у мужа на кафедре статистики появился новый доцент индус. Как-то он попросил мужа проконсультировать своего родственника. Этот родственник оказался владельцем нескольких заводов по производству косметических средств. А интересовало его планирование расходов на развитие семьи на двадцать лет вперед. Статьи расходов включали образование, в том числе высшее, для всех детей, приданое девочкам, начальный капитал для внедрения в семейный бизнес и дом мальчикам. К разговору он подготовился основательно, собрав статистику рождаемости в семье за предыдущие двадцать лет. У него самого восемь родных братьев и одна сестра. Несколько десятков двоюродных. Какая обстоятельность и чувство ответственности за свой род!
Чернокожие аборигены смотрят на жизнь иначе. Одна приятельница, у которой отец всегда был приверженцем демократии, рассказывала о попытке отца превратить своих чернокожих работников в фермеров. Нарезал он им наделы, обеспечил семенным фондом в счет нового урожая, снабдил техникой для обработки полей. Народ с энтузиазмом трудился. Урожай удался на славу. Новые арендаторы расплатились с благодетелем и начали праздновать жизнь. Снова наступило время посевной, никто не подает заявку на технику. Наш демократ начал объезжать хозяйства, чтобы узнать, в чем дело. Оказывается никто и не собирается сеять, поскольку остатка от прежнего урожая хватит еще на целый год, так зачем это делать? Он поинтересовался, откуда же они возьмут семенной фонд на следующий год. А будет день — будет и пища. Такой вот подход к жизни. Рабство ужасно, но от забот о завтрашнем дне избавляет.
В середине месяца у мужа день рождения, который мы празднуем, как обычно, всем интернационалом. Первой приезжает Тила. Она всегда старается помочь накрыть на стол, приготовить, помыть посуду. Тилочка человек исключительный, наделенный многими талантами, а главное добротой и здравым смыслом. Она для всех нас палочка-выручалочка. Ее не портит даже тот факт, что она весьма богата. Помогает Тила очень многим, и эта помощь никогда не отдает благотворительностью. Это всегда дружеский жест. Благотворительностью она, конечно, тоже занимается. Например, организовала первый в Претории дом престарелых. Вместе со своими двумя детьми вырастила и дала образование двум чернокожим девочкам. Дважды в неделю занимается со стариками, помогает им вязать и шить для детей из детского дома, обеспечивая им тем самым не только развлечение, но и общение с детьми. Да и дети, не имеющие родителей, приобретают бабушек и дедушек. Тила учит детей игре на фортепьяно, но с тем же успехом могла бы учить игре в теннис, делать мягкую игрушку и еще тысяче вещей. Теперь она сама взялась за ученье. С моей помощью учит русский язык, чтобы читать русским детям русские сказки, и добилась больших успехов. Моя самая близкая подруга Рене решила, что в том немалая моя заслуга, и предложила мне к следующему семестру подготовить курс русского языка для колледжа Претории, в котором она преподает английский и африкаанс и заведует учебной частью. С ее подачи колледж объявляет набор в вечернюю группу. Такую группу можно официально открыть, если желающих будет не меньше десяти человек. Мне бы, конечно, хотелось преподавать, но кажется маловероятным, что найдутся желающие учить русский в такое время — теперь их и в университете Южной Африки на русском отделении кот наплакал. Любят или не любят американцев, а смотрят-то в их сторону.
Тила знает всех. Мы познакомились с ней и ее мужем, заведующим кафедрой, где работает один из наших соотечественников, у того на вечеринке. Было это спустя всего несколько месяцев после нашего приезда. Поскольку я привыкла работать, безделье меня угнетало. Возможно, я что-то сказала по этому поводу, хотя не помню. Через неделю после этой вечеринки позвонила Тила и сказала, что я должна выручить ее приятеля, помочь с переводом с русского. Я с радостью согласилась. На следующее утро меня посетил джентльмен, начальник организации, у которой был контракт на строительство железной дороги в Сибири. Ему нужно было перевести строительный проект с русского на английский. Так у меня появилась первая работа в ЮАР.
Но жизнь Тилы не безоблачна. Она потеряла дочь. С горечью говорит, что в ее смерти виноват тот самый великий доктор Барнард, отказавшийся ее оперировать, потому что у них тогда не было столько денег, сколько он потребовал за операцию, и никто им не помог. И она счастлива, что теперь может помогать людям.
Столы для гостей мы с Тилой накрыли в доме, поскольку Франсуа предупредил, что птица разнервничается, если будет очень шумно. Может, чего доброго, улететь. Тогда та, что сидит на гнезде, погибнет. Она без оперения совершенно беспомощна. Этого нам не нужно. Не будем нарушать покой семьи.
Засиделись допоздна, а когда гости разъехались, муж рассказал, что еще в самом начале мероприятия, когда он вышел в сад за стульями, то нашел на дорожке мертвого Васю с пробитой головой. Видимо хорнбилл, чтобы впредь нам было неповадно устраивать многочисленные сборища, решил нас жестоко наказать.
Васю мы похоронили под шелковицей. Какая жалость. Мы так его полюбили.
ОСЕНЬ
Птенцы и деревья
Пришла осень. Днем это совсем не заметно — так же знойно, — но утром вода в бассейнах уже ледяная. Это очень странно, потому что ночью тоже не холодно. Как мы ни старались есть сами и одаривать виноградом друзей, сослуживцев и заинтересованных прохожих, его еще осталось очень много, он подсыхал и осыпался, и из виноградника стало потягивать запахом брожения. К счастью, мы сняли дом у рачительного хозяина. Он не позволил продукту пропасть, собрал его и приготовил вкуснейший сок, бутылки с которым заняли целую полку в шкафу в гараже.
Из-за поселившихся на акации разбойников хорнбиллов сад утратил свою былую привлекательность для посторонних птиц, и нам удалось поесть прямо с деревьев инжир, личи и гуавы.
Замедлился рост травы — теперь ее достаточно было стричь раз в неделю. Опустели гнезда.
Опустели и наши дома. Уехала учиться в Россию наша дочь. Старший сын моей ближайшей подруги Рене поступил в аспирантуру в университет Стелленбоша, что за полторы тысячи километров от Претории, а младший — в преторийский университет, чтобы стать ветеринаром, как его дед, и теперь был так занят, что дома ночевал только изредка. Сын других приятелей вдруг бросил университет, подался в актеры, и колесил с труппой по стране, а дочь вышла замуж и уехала с мужем в Израиль. Вышла замуж младшая дочь Марты. Молодые купили в рассрочку дом. Они оба врачи, так что могут рассчитывать на вполне обеспеченное будущее. Уехал работать за границу сын Тилы. Трудно выпускать из-под опеки детей особенно в такое тревожное время.
У хорнбиллов вывелся всего один птенец, смешной до невозможности. Размером со скворца, а клюв как у взрослого. Они часто всей семьей усаживались рядышком на проводах, и малышу клюв явно мешал сохранять равновесие. Усидеть на провисающих проводах трудней, чем на ветке, но упражнение повторялось ежедневно. Поскольку мамаша полностью обрела оперенье да и детка не была крошкой, гнездом они больше не пользовались и часто улетали, но каждый день возвращались покачаться именно у нас на проводах и подремать на нашей акации. Мы же, изучив их скверный характер, не осмеливались даже прикасаться к покинутому ими жилищу, ждали их окончательного отлета в более теплые края. Знатоки уверяли, что это непременно должно произойти.
Благодаря нашим неусыпным заботам, несмотря на обильные дожди, и удоды благополучно вывели потомство в гнезде под шифером на крыше гаража. Отрадно, что их хорнбиллы не трогали. Теперь по лужайке расхаживали несколько птиц разных размеров. На фоне зеленой травы они очень радовали глаз. Чтобы птенцы не утонули в гнезде, нам приходилось регулярно очищать от стручков акации стоки на крыше гаража, но в один прекрасный день эта проблема была кардинально решена владельцем нашего дома.
Вернувшись однажды домой, мы с удивлением обнаружили, что шелковица в углу сада спилена. Оказалось, что соседи, чей сад позади нашего, решили переложить разделявшую сады стену, и дерево им мешало. Удивляла бесцеремонность действий, но мы здесь не хозяева, не нам и отношения выяснять. Поэтому мы просто поставили в известность владельца нашего дома. Не прошло и двух дней, как на месте старой серой стены появилась новая, ярко-красного кирпича, на ее фоне наш кактусятник стал смотреться гораздо лучше, и я вполне утешилась из-за шелковицы. Тем более что она обильно засыпала его листвой, которую было непросто убирать. Чтобы впредь не возникало подобных досадных ситуаций, мы спилили у деревьев те ветви, что нависали над соседскими садами. То же проделали и со всеми вьющимися растениями, такими как бугенвиллия, оплетавшими стены. В конце концов каждый вправе иметь в своем саду только то, что он хочет там иметь. Прошло еще несколько дней, и мы привыкли к новому виду сада. Нам даже стало казаться, что так гораздо лучше. Наверное, следовало поделиться с владельцем дома этим ощущением, но мы этого не сделали, полагая, что инцидент исчерпан. Однако однажды рано утром он приехал с рабочим и с электропилой. Им хватило часа, чтобы спилить и вывезти нависавшие над гаражом ветви той акации, что росла в саду у соседей и роняла стручки на его крышу — так мы были избавлены от работ по очистке стоков на несколько лет вперед. Акация растет очень медленно. Действо отдавало ветхозаветным: “Око за око, зуб за зуб”. Так недолго лишиться и очей и зубов. А акацию было жалко, она не только стручки бросала на крышу гаража, но и густую тень, которая летом была совсем не лишней. Все-таки подставлять другую щеку под удар гораздо трудней, чем это проповедовать. Но не нам, атеистам, об этом судить.
Кстати, об атеизме. Когда пошел третий и последний год контракта, университет стал проявлять заинтересованность в том, чтобы мой муж остался работать там и дальше. Ему предложили постоянную позицию. Мы решили принять предложение. Потребовалось получить визу другого сорта. Мы заполнили необходимые бумаги для Министерства внутренних дел. Прошло пара месяцев, и никакого ответа. Администрация университета забеспокоилась. Стали выяснять, на каком этапе задержаны документы. Выяснилось, что они давно прошли и одобрены во всех значащих инстанциях. Все успокоились и стали ждать официального извещения. Прошел еще месяц. Было не ясно, то ли документы просто потерялись и нужно подавать заново, то ли их положили все-таки где-то под сукно. Нас бы это не удивило, поскольку тогда у России даже не было дипломатических отношений с ЮАР. В силу этого подавать документы заново не хотелось, мы склонялись к тому, чтобы просто уехать по окончании имевшегося контракта. Но на кафедре не одобряли наших пораженческих настроений и думали думу, пытаясь разрешить загадку. Как-то один старый профессор, выходец из Румынии, окончивший когда-то университет в Свердловске, поинтересовался, что мы написали в графе “вероисповедание”. Естественно, написали, как есть: атеисты.
— Так, все понятно! — воскликнул он.
— Какое значение имеет наше вероисповедание?
— Никакого, если оно есть. Но для атеистов, то есть безбожников, у них нет полочки. Таких здесь не существует. Они не могут решить, на каком кладбище вас хоронить в случае чего.
— Вы шутите.
— Ничуть.
Выбрали себе кладбище и вскоре получили необходимую визу. Хочется заметить, что на центральном кладбище Претории хоронят и евреев и христиан. Просто по разным сторонам аллеи.
Не прошло и пары недель после осуществления акта возмездия, как я проснулась утром от странного звука, похожего на стон, от которого по коже побежали мурашки. Выглянула в окно, и прямо у меня на глазах рухнул один из стволов нашей акации. При этом он полностью перекрыл доступ к гаражу. Вероятно, спиливание ветвей соседской акации нарушило некое равновесие. Не исключено, что у этих деревьев, находящихся метрах в двадцати друг от друга, общая корневая система. Дерево оказалось таким огромным, что нужна была целая бригада рабочих, чтобы распилить и вывезти его с участка в конечные сроки. В газете нашлось объявление, в котором предлагались необходимые услуги, и, несмотря на ранний час, я позвонила. Вскоре приехала женщина средних лет с пятью рабочими. Трое белых парней и двое черных, помладше. Они сразу принялись за дело и работали без отдыха, расчищая выезд. Когда это было сделано, я предложила им перекусить. Теперь можно было не торопиться, но и оставлять надолго на лужайке сваленное дерево тоже нельзя — погибнет травяной покров. Парни быстро покончили с едой и снова принялись за работу. Мы с Джил пошли мыть посуду. Я похвалила ее бригаду. Парни показались мне удивительно дружными и работящими. Узнав, что мы из России, Джил сочла возможным поведать мне нетривиальную историю своей жизни.
Оказалось, что все парни ее сыновья.
Джил росла на овцеводческой ферме, где понемногу занимались и коневодством. Как водится, у нее была черная няня, у которой был сын, ровесник Джил. В раннем детстве они росли и играли вместе. Потом, естественно, учились в разных школах и встречались только во время каникул — дети фермеров учатся обычно в школах, где есть интернат. Оба очень любили лошадей. Ей хотелось разводить скаковых лошадей, он был вполне доволен отводимой ему ролью конюха. Оба воспитывались в пуританских семьях, апартеид всосали с молоком матери, и никакие греховные мысли их не посещали. До 1978 года в ЮАР отсутствовало тлетворное влияние телевидения. Власти опасались, что оно может повредить идее апартеида.
У Джона рано обнаружился интерес и способности к технике, и отец Джил отправил его куда-то учиться на механика. Он выучился и был принят на работу в строительную кампанию. Вскоре кампания сочла рациональным оплатить его обучение в университете. А потом его отправили работать за границу. Они изредка виделись, когда Джон навещал родителей, даже иногда переписывались, когда в жизни у них случались неординарные события.
Джил вышла замуж вскоре после окончания школы. Родила друг за другом троих сыновей. Дети были еще маленькими, когда ее муж погиб в автомобильной аварии. Она вернулась на ферму к родителям. Через пару лет умер ее отец. Джон приехал на похороны своего благодетеля, а уехать через неделю, как собирался, уже не смог. Они с Джил поняли, что всегда любили друг друга и просто не могут снова расстаться. А на дворе по-прежнему был апартеид. Ни о совместной жизни, ни о регистрации брака в ЮАР не могло быть и речи. Но они твердо решили быть вместе. Джону удалось найти работу в Штатах. Мать Джил после смерти мужа переехала жить в комплекс для пенсионеров. Джил продала ферму и уехала с детьми в Штаты к Джону. Они поженились. Двое черных мальчиков — сыновья Джона. Дети хорошо относятся друг к другу. Джон оказался очень мудрым воспитателем, они прожили десять счастливых лет, но несколько лет назад Джон погиб в автомобильной аварии и она вернулась в ЮАР, где жизнь и собственность дешевле. Находит, что страна уже сильно изменилась, но негодяи остались негодяями.
Сыновья Джона чувствуют себя американцами да и все они теперь граждане США, но оставаться в Штатах после смерти Джона ей не хотелось, тянуло в Африку — расизма и в Штатах хватает. Старшие сыновья без труда нашли работу. Один по специальности горный инженер, второй — мостостроитель. Работают в Джобурге — так здесь принято называть Иоханнесбург. Третий сын учится в университете Претории. Будет экономистом. Младшие еще в школе. Благодаря тому, что теперь в Претории продается много домов и, по американским стандартам, совсем недорого, они купили дом в Хатфилде, чтобы мальчишки учились в “Английской Бойз Хай”, где интернациональный состав учащихся, так как именно в этой школе учатся дети посольских чиновников. Да и американское посольство под боком, если что. Сама Джил — дизайнер по ландшафтам. Участвовала в проекте по реконструкции зоопарка Претории. Вывоз садового мусора — это побочное занятие, чтобы обеспечить себя компостом и древесиной для основного дела. У нее действительно есть бригада рабочих, но сегодня она занята на другом объекте, вот они и решили мне помочь, раз уж все оказались свободны. Завтра пришлет рабочих, и они все доделают. Она сказала, что у меня в голосе звучало отчаянье, когда я звонила. Ей известно не понаслышке, как трудно бывает в чужой стране решать даже небольшие проблемы. Спросила, существует ли расизм в России? Пришлось признаться, что и мы не без греха. Я была потрясена ее рассказом. Чувствовала себя виноватой перед ней за отчаяние, которое она услышала в моем голосе, побудившее их меня спасать. Слов нет, я была очень расстроена тем, что упало любимое дерево, к тому же и муж как раз улетел читать лекции в Австралию, и в гараж мне было не попасть, а без машины я не могу работать, но не жертва же я стихийного бедствия, потерявшая кров. Откуда отчаяние-то? Стыдно.
Пожалуй, стоит рассказать немного о школе, где учатся сыновья Джил. На стыке четырех фешенебельных районов города есть обширные земли, которые занимает университет Претории. В четырех углах по периметру этих земель находятся четыре государственные школы. Эти школы существуют с викторианских времен и сохранили старые традиции. Начальных классов в них нет. Дети поступают сюда после пятого класса. Школы с раздельным обучением. В двух из них преподавание предметов на английском языке, в двух других — на африкаанс. Школы считаются хорошими, являются, по сути, базовыми школами университета. При каждой есть интернат для детей с ферм. В школах очень благоустроенная территория, парки, стадионы с бассейнами и кортами. Спорту уделяется очень большое внимание. Очень строго следят за тем, чтобы все учащиеся носили форму, которая уже полтора века все та же. Вполне могут проверить линейкой, на сколько платье выше колена, и даже взглянуть форменное ли нижнее белье. Дисциплина палочная. Классы по тридцать человек. А оснащение лабораторий и преподавание естественных наук, по нашим меркам, на очень низком уровне. Во всяком случае, в школе для девочек это так. Поэтому через год мы сочли за благо перевести дочь в частную школу.
Вообще разрыв между школьной программой и университетскими требованиями оказывается огромным, и студентам первокурсникам приходится тяжко. Чтобы успевать, нужно заниматься день и ночь. С этим столкнулся сын Рене, окончивший школу с высшим балом по всем предметам. Вступительных экзаменов в университет нет, есть конкурс аттестатов. Но, чтобы приняли на медицинский факультет, нужно иметь в аттестате высший бал по всем предметам. Выпускные экзамены являются общими для государственных и частных школ. В столичной газете печатаются фамилии выпускников, получивших на экзаменах отличные оценки. Школьный аттестат ЮАР дает право поступления в любой университет стран британского содружества.
Получив возможность вывезти из гаража машину, поехала в офис. Я еще продолжала работать агентом по торговле недвижимостью, но с нетерпением ждала, когда появится человек мне на замену. Работа эта потеряла для меня свою главную привлекательность: возможность работать тогда и столько, сколько хочется. Администрацию оампании обуяла жажда наживы, была провозглашена новая политика: если у кого-то в течение двух месяцев нет продаж, он подвергается анафеме. Ушла в другое агентство Бетти. Трижды богатая вдова, работавшая для развлечения, она не терпела никаких нареканий. Именно на ее шикарной вилле, построенной на вершине самого дорогостоящего холма Претории, где она жила одна, чаще всего и устраивались наши вечеринки.
Вскоре после Бетти нас покинул Боб, душа компании. Милейший человек. Являясь помощником Дианы, он просто не мог осуществлять тот прессинг на сотрудников, которого от него требовала администрация. Теперь на смену дружеским вечеринкам пришли корпоративные party, следовавшие за прослушиванием взбадривающих лекций американских столпов бизнеса, на которые съезжались работники агентств нашей компании из других городов ЮАР. Нас стали снабжать магнитофонными кассетами, которые должны были поднимать рабочий тонус, но у меня вызывали тошноту и уныние. Продаж у меня хватало, но не хотелось больше работать в этой компании — вообще не хотелось больше работать агентом. Я чувствовала постоянную усталость. Честно говоря, сдали нервы после одного неприятного случая.
Я подменяла заболевшего сотрудника на срочном вызове от человека, который мотивировал эту срочность тем, что вынужден надолго покинуть Преторию и хочет, чтобы его давно пустующая квартира была выставлена на продажу. Нам было уже не привыкать продавать собственность отсутствующих владельцев. Ключи от таких домов просто хранились в офисном сейфе, а ключи от квартир всегда есть у управдома, каковой имеется в каждом многоквартирном доме. Так что в этом вызове, кроме срочности, не было ничего необычного. Когда я приехала к дому, оказалось, что оба лифта не работают. Поскольку квартира находилась на девятом этаже, я позвонила владельцу: мне не хочется идти пешком наверх. Лифты обещают починить через полчаса. Он сказал, что у него, к сожалению, нет в запасе этого времени, он может опоздать на самолет. Пришлось идти наверх. Шла и злилась, что сама вызвалась посмотреть эту квартиру, так как все равно ехала в центр. Наконец одолела двадцать длинных лестничных пролетов, поскольку девятый этаж — это наш десятый, а высота потолков здесь больше трех метров, и позвонила в квартиру. Из-за двери спросили:
— Кто? — это было странно, поскольку я звонила снизу.
— Вы вызывали агента. Я вам только что звонила снизу.
Дверь распахнулась, передо мной стоял мужчина лет сорока в песочного цвета шортах и рубашке с многочисленными карманами, в гольфах и крепких башмаках из кожи буффало. Так здесь одеваются очень многие белые. Так же одеты егеря в заповедниках. Кобура на ремне тоже стала достаточно привычной деталью костюма. Он пригласил меня войти, что я и сделала, и только, когда он уже закрыл дверь, я увидела, что пистолет-то не в кобуре, а у него руке. Я онемела от неожиданности, но он, извинившись, быстро убрал оружие и спросил: не встретила ли я кого на лестнице. Я видела только двух электриков внизу. Да у подъезда машина компании, обслуживающей лифты по всему городу. Поборов удивление, разбудила в себе профессионала и спросила, часто ли барахлят в доме лифты. Он ответил, что в том-то и странность — лифты-де новые. Попросил поспешить. Я быстро обошла квартиру, заполняя типовой бланк, который мы оба подписали, и спросила, как его найти в случае появления покупателя. Он попросил оставить сообщение на автоответчике. Мне это не понравилось. Не от властей ли прячется этот человек? Мне пришло в голову, что он не так похож на егеря, как на одного из молодчиков Терри Бланша. Соображала я с трудом, но все же спросила, не ждут ли нас неожиданности, когда здесь будут клиенты. Он меня понял правильно. Ответил, что ключ только у управдома. Спустился он вместе со мной, вещей у него не было, если не считать пистолета в кобуре на боку. Внизу его ожидало такси. Это меня несказанно обрадовало, поскольку я не исключала возможности, что именно мне предстоит везти его в аэропорт. Но пронесло. Он даже извинился. Почему-то меня сильно знобило. По-видимому, я очень испугалась, хотя он ведь мне не только не угрожал, но сам кого-то очень боялся. Но я до конца осознала свою беззащитность. Этот случай укрепил мое желание оставить довольно доходный, но опасный по нынешним временам бизнес. Стара я для него. Ухожу под благовидным предлогом преподавания русского языка в колледже Претории.
Вечером того же дня, когда упало дерево, по пути с работы заехала Рене. Сказала, что не дозвонилась мне утром. Видимо, из-за визга пил я не слышала телефонного звонка. Она очень удивилась, что я решила спилить дерево. Я ей объяснила, что не я его спилила, а оно само упало. Просто я решила не загружать своими проблемами Милбрандта. Он и так возится с нами, как с детьми неразумными. Рене сказала, что мне бы это и не удалось, поскольку Милбрандт накануне вечером упал с лесов и сильно разбился — множественные переломы рук и ног. И теперь он в госпитале в Джобурге в очень тяжелом состоянии. Утром им позвонила его жена. Они с Милбрандтами соседи. Именно благодаря этому нам и повезло снять этот дом, когда он освободился. Рене предложила навестить на следующий день Милбрандта и захватить домой его жену, которая не водит машину. А там уже и их сын вернется из Малави.
В Малави работают многие жители ЮАР. Рассказывают, что эта страна очень живописна и, несмотря на бедность, остается очень чистой. Похоже, связано это с отсутствием мелко расфасованных товаров. Там сохранилась цивилизация бидончиков. Нужен керосин — идите за ним с бидончиком. Хотите “кока-колу”? Со своей тарой, пожалуйста. И так со всеми продуктами. Вот страна и не замусорена использованной упаковкой, как другие страны независимо от их благосостояния. Не это ли пример для подражания?
Договорились с Рене ехать в Джобург на следующий день сразу после ланча, чтобы до больницы зайти на выставку-продажу мебели и декоративных тканей. Она носилась с идеей сменить мебель в комнатах сыновей, чтобы эти комнаты перестали выглядеть детскими. Тем более что уже самое время, поскольку старший сын влюбился и дело пахнет свадьбой. Вот это новость! Естественно, мне было интересно узнать, кто избранница Джеймса. Ответ Рене меня изумил. Она сказала, что девушка из африканерской фермерской семьи. По словам Джеймса, она самая умная у них в группе и к тому же самая красивая тоже. У них общие интересы включительно до велосипедных гонок. Но для Рене все это не имеет значения, лишь бы Джеймсу нравилась и не была католичкой. Католичку она в дом не примет.
— Господи, Рене, двадцатый век кончается. Какая тебе разница, в каком конце улицы она будет молиться по воскресеньям?
— Для меня есть разница.
— Разве во всех церквах не одному Богу молятся? Разве церкви не превратились в разновидность клубов?
— Но устав в каждом клубе свой. Тебе не понять.
— И не говори. Только я в твоем доме кого только не встречала — и китайцев, и малайцев, и индусов, и зулусов, не говоря уж о евреях, да и о нас, безбожниках. А тут все-таки сестра во Христе? Как же так?
— Что ты, безбожница, знаешь о религии?
— О, массу интересного. Во-первых, это “опиум для народа”. Вечная основа для розни и разжигания войн. Так меня учили. И, похоже, правильно учили, если тебя послушать да посмотреть, что происходит в мире. Смущает правда, что с недавних пор сами учителя крестами обвешались и поклоны бьют. Вон в греческой церкви сколько прихожан из российского посольства, а все бывшие атеисты.
— Ты не имеешь представления, что такое католическая церковь.
— Откуда мне знать, гугенотка ты моя любимая. Но лично передо мной у этой церкви огромные заслуги. Разве пуритане вскормили бы таких богомазов? Кому мы обязаны Возрождением?
— Мне не до шуток.
— Ну, извини. Положа руку на сердце, не могу сказать, что я атеистка. Есть у меня такое подозрение, что и дарвинизм приключился не без вмешательства потусторонних сил. Но я слишком мирный человек, чтобы выбрать церковь. На мой взгляд, многовековая война христианских церквей дискредитирует не только церкви, но и само христианство, доказывая, что оно противоречит человеческой природе не меньше, чем ей противоречит коммунистическая доктрина. Своя рубашка все же всегда к телу ближе.
— Для нас религия — это составляющая бытия. И нам нужна церковь. И церковь наша, не католическая.
— Слов нет, даже не вспоминая инквизицию за давностью лет, и у меня не вызывает симпатии церковь, получившая от фашистов статус государства, просачивающаяся своими орденами во властные структуры по всему миру, как воинскими подразделениями захватывающая новые территории, вытесняя с них другие, веками исповедуемые там религии. Полагаю и апартеид той же миррой мазан, что фашизм. Но девчонка-то здесь при чем? Какой бы церкви она ни принадлежала, она ее не выбирала, ее туда даже не привели, а принесли родители. А вот повзрослев да начитавшись твоих книг, она может и сменить церковь — костром-то все же это теперь не грозит. А то и просто перестать туда ходить, как многие из наших местных знакомых, или во время проповеди слушать трансляцию футбольного матча или еще чего, как делают некоторые. Возможны варианты самые разные. Фермерская дочка, ставшая аспиранткой по биохимии в Стелленбоше, наверняка воспитывалась не в католическом монастыре, а в школе-интернате. Вряд ли она может быть ярой католичкой.
— Возможно, ты права, но она из тех мест.
— Почему тебе просто не спросить Джеймса?
— Не хочу на него давить. Выбор за ним.
— А он догадывается, что ему предстоит выбор в этом случае?
— Разумеется.
— Тогда можешь не волноваться. Она не католичка.
— Любовь зла.
— Не о том ты беспокоишься, подруга. Нужно, чтобы ей хватало ума не обгонять его во время гонок, чтобы не страдало его мужское самолюбие.
— Тебе все шуточки. Позвони завтра, как только уедут твои лесорубы. Можем поесть где-нибудь в Джобурге.
— Послушай, а дочка-то Милбрандтов остается ночью одна в доме? Ей не страшно?
— Она в Германии. Совершенствуется в языке. Живет в немецкой семье. Приедет через пару недель. Ей не сообщали пока, что Артур в больнице.
— Ты будешь смеяться, но я не знала, что Милбрандта зовут Артур. Для нас он мистер Милбрандт.
— Да, люди могут много лет работать вместе и не знать имен друг друга. Достаточно фамилии или звания. Держим дистанцию.
— А мы-то по неведению у всех с самого начала выспрашивали имена. Со всеми сразу запанибрата, а с Милбрандтом познакомились через несколько лет после приезда, вот и действовали уже в устоявшихся традициях. Ну ладно, завтра с этим покончим.
Рене уехала. Мне вспомнилось, с какой гордостью она показывала генеалогическое древо своего рода, отражавшее пять веков его существования. Я ей тогда позавидовала. Но она унаследовала еще и знание: кто, когда и какую ветвь отрубил. И пепел продолжает стучать в ее сердце. Очень по-человечески, а вот по-христиански ли?
В одном из старых районов города, в Аркадии, есть огромное купольное здание старой синагоги. Поскольку еврейская община Претории сильно сократилась за последние годы, ей стало не по средствам содержать это здание. Оно было выставлено на продажу, и католическая церковь предложила себя в качестве покупателя. Не удивительно, что для еврейской общины такая сделка была абсолютно неприемлемой. Так иудаизм и не проповедует терпимости и всепрощения.
Нужно заметить, что в больнице здесь долго не держат. Опасности для жизни нет, значит, пора домой. Если кто-то попадает в больницу, то за короткий срок, пока он там находится, его стараются успеть навестить все, кто узнал, что это случилось. Так принято. Не успевшие чувствуют себя неловко.
Но вот если есть опасность для жизни, тогда возникают огромные проблемы. Медицина здесь современная и оснащение больниц тоже. К услугам пациентов все чудеса реанимационной техники, но страховка покрывает их использование только в течение ограниченного срока. И если вы без этих чудес потом жить не можете, а платить за их использование нечем, то вашим родным приходится решать, чем расплачиваться или подписать согласие на отключение аппарата. Порой ситуации возникают совершенно трагические, особенно если больной в сознании. Но Артуру повезло — ни мозговых травм, ни перелома позвоночника, — так что через пару недель он уже был дома, хотя и весь в гипсе.
Падение дерева послужило сигналом к отлету хорнбиллов. С того дня они больше не появлялись в нашем саду. Выждав несколько дней, мы сняли их гнездо, чтобы избежать повторения летней трагедии. Внутри обнаружились соты. Мы не заметили, ни когда там рой поселился, ни когда он улетел.
Как я и предполагала, не то было время, чтобы людям хотелось учить русский язык. В группу записалось всего восемь человек. По правилам должно быть не меньше десяти. К тому же выяснилось, что одним из записавшихся была Тила, которая уже свободно читала, писала и говорила по-русски и делать ей в начальной группе было бы совершенно нечего. Это она со свойственным ей рвением решила поддержать меня. Когда стало ясно, что в колледже группы не будет, к Рене пришел один из записавшихся и попросил у нее мой телефон, чтобы договориться о частных уроках. Поскольку человек показался ей очень интеллигентным и симпатичным, она дала ему мой домашний телефон. Так в нашу жизнь вошел Лоуренс.
Несмотря на то, что группа в колледже не состоялась, агентство я все же покинула, как только это стало возможно. Мне предложили работу в частном агентстве по найму инженерно-технического персонала, но это означало многочасовые разговоры по телефону да еще и ежедневное присутствие в офисе с девяти до пяти. Можно было заниматься поставками специй с Мадагаскара, но это грозило многократными поездками не только в Дурбан, но и на Мадагаскар. Было еще несколько предложений, но ни одно не показалось мне заманчивым. Теперь у меня было три частных ученика, и я решила отдать им свое свободное время и энергию. Если доход от таких уроков не превышает определенного предела, он не облагается налогом. Трое моих учеников как раз и обеспечивали такой доход, к тому же мы замечательно проводили время вместе и вскоре стали встречаться не только ради уроков.
Между тем на месте будущего налогового управления началась большая стройка. Хотя движение тяжелого транспорта по нашей улице было запрещено, ежедневно находилось несколько лихих парней, которые норовили проехать по ней к школьному стадиону, куда вывозили со строительной площадки слой плодородной земли. Идея была блестящей. В течение школьных пасхальных каникул уровень стадиона подняли примерно на метр и поверх настелили газон. Потом и эту землю и газон можно будет использовать для благоустройства территории вокруг налогового управления. Очень мудро, но нам с Молин пришлось побеседовать с прорабом стройки, чтобы он настрого запретил своим водителям выезжать на нашу улицу.
Старшая дочь Молин, одноклассница нашей дочери, мечтала после окончания школы учиться в Полицейской академии и очень упорно к этому готовилась, но принята не была, несмотря на прекрасный аттестат. Пошла учиться в Техникон, не испытывая никакого влечения к точным наукам. Молин ее, конечно, было жалко, но как мать она испытывала огромное облегчение, что Дженавив не окажется однажды на линии огня.
В конце осени умерла от инфаркта наша соседка. Ее муж решил перебраться в комплекс для пенсионеров, а дом продать. Его купил владелец нашего дома. Он уже купил недавно многоквартирный дом в Аркадии и превратил его в гостиницу квартирного типа. Мне он объяснял, что деньги нужно вкладывать, а не держать в банке, где они стремительно дешевеют. Мне было смешно его слушать. Он объяснил, что у него тоже денег нет. Он берет ссуду в банке, покупает собственность и сдает ее, чтобы покрыть выплаты банку и совсем немного зарабатывать. Тогда и съемщики всегда есть, и идет накопление капитала за счет подорожания недвижимости. Как говорят англичане: просто как АВС.
Вскоре у нас появились новые соседи — молодая пара с ребенком и молодой черной няней. Не прошло и недели, как я обнаружила эту няню ревущей у наших ворот: она умоляла меня вызвать полицию, потому что в дом к ним забрался черный с ножом, она убежала, а ребенок спит там. Естественно, я сразу вызвала полицию, а потом спросила ее, почему же она не нажала кнопку тревоги. Она ответила, что у них нет такой кнопки, чем меня удивила. Мне ли не знать, что есть и чего нет в проданном мной доме. Полиция появилась быстро и бесшумно. Вскоре парня взяли. У него оказался не только нож, но и пистолет. Вечером я выяснила у соседей, что они, переехав сюда из центра, решили, что в таком спокойном районе сигнализация является лишней тратой денег, и не стали заключать договор с охраной. И накануне вечером приехали рабочие из охранного бюро, отключили сигнализацию и сняли с ворот свою табличку, а днем уже в дом влезли. Это означало только одно: все наши дома находятся под неусыпным надзором криминальных элементов. Жить в стольном граде Претория становилось все более неуютно.
ЗИМА.
Змеи и кролики
Наступила шестая зима нашего пребывания в ЮАР. За эти годы многое изменилось. Наш мудрый доктор Мандела решил, что он свое дело сделал и может себе теперь позволить сбросить гору с плеч и прожить остаток жизни не по-президентски, а по-человечески. Развелся со своей скандально неверной женой и женился на вдове президента Мозамбика, даме приятной во всех отношениях, и выглядит очень счастливым. А президентом стал другой. Вряд ли его можно назвать всенародным избранником, как Манделу, но, говорят, что он всесторонне образованный человек — в том смысле, что учился с обеих сторон “железного занавеса”. Поживем-увидим, хотя трудно рассчитывать, что мудрецы у власти в этой стране станут рядовым явлением. Когда праздновался последний президентский день рождения Манделы, вышла газета с его юношескими фотографиями. На одной из них он играет в футбол в дырявых носках и выглядит очень озорным и веселым мальчишкой. Порой кажется, что он таким и остался. Взять, хотя бы, его попытку личным примером ввести в ЮАР новую моду на одежду для официальных приемов. Что и говорить: летом в Африке его любимые расписные шелковые рубашки, безусловно, удобней, чем смокинги и пиджаки с галстуками, и не так архаичны, как гепардовые шкуры на голых плечах вождя зулусов Бутулези. К сожалению, ему не хватило времени, чтобы побороть многовековую традицию. Придется и последующим поколениям преть по-прежнему.
Мы прилетели в Африку в конце здешней весны; жара стояла умопомрачительная, а улетали из Ленинграда уже в мороз. Акклиматизация давалась с трудом, и мы с ужасом думали о предстоящих официальных торжествах, связанных с окончанием учебного года. К счастью оказалось, что преподаватели университета находятся в более выгодном положении, — им на этих торжествах надлежало быть в шелковых тогах, которые можно надеть прямо на рубашку.
Теперь появилось много показушно богатых, парадно одетых и благоухающих дорогими ароматами, но несколько хамоватых черных. Пока немногие из них обзавелись особняками в традиционно белых районах, но уже многие разъезжают в таких шикарных машинах, какие позволяют себе лишь немногие белые независимо от достатка. Новые хозяева жизни. Но путь, пройденный из грязи в князи, накладывает свой отпечаток. Говорят, в государственных учреждениях появились очереди, чего никогда не было, и там стали брать взятки. Так что все как везде. Цвет кожи населения значения не имеет.
Хотя по календарю уже зима, днем тепло и солнечно, воздух к полудню прогревается до 200 С, а порой и выше. Дождей нет совсем. А ночью холодает до нуля, порой выпадает иней. Пришлось завести обогреватели, поскольку дома построены с расчетом на вечное лето. Надо отдать должное местному населению — оно отличается устойчивостью к холодам в отличие от нас. Обогревателями себя не балуют. Никто не носит ни пальто, ни плащей, ни курток. Пуловер или шарф в дополнение к пиджаку — как у мужчин, так и у женщин. То же самое относится и к школьной форме. Школьные здания тоже никак не отапливаются, хотя занятия начинаются рано, когда температура на улице еще чуть выше нуля. Особенно холодно в тех больших помещениях, где вся школа собирается на общую утреннюю молитву независимо от вероисповедания. Холодно по утрам и в университете, но, к счастью, в середине зимы есть каникулы.
Этой зимой наблюдается странное явление: очень часто в садах появляются змеи. Неуютно. А недавно наши приятели из Москвы со страха убили змею, заползшую прямо в дом, теперь с ужасом ждут мщения со стороны сексуального партнера убитой особи. Начитались Киплинга. Двух змей нашли у себя на участке наши соседи. Им, естественно, даже в голову не пришло, что красавицу змею можно убить. Они вызвали служащих из террариума, те змей отловили и увезли. Террариум одно из мест, где мы любим бывать. Каких только африканских гадов там нет, а некоторых питонов дают даже погладить. Но, конечно, делить жилье ни с одним из этих гадов не хочется. Франсуа нас успокаивает: говорит, что в ЮАР от укусов змей погибает не больше тридцати человек в год, а мне и вовсе можно не беспокоиться — змеи не любят шума, а рядом со мной тихо не бывает. Ну и хорошо, может быть, поэтому к нам в сад и повадились два очаровательных кролика. Один белый, другой черный. Должно быть, спасаются около меня от змей. Чьи они, пока выяснить не удалось, но мы стараемся их не приручать.
В конце зимы, в августе, самое время ехать в Намакваленд, смотреть цветущую пустыню. Красота несказанная, но весьма кратковременная. Неудобство состоит в том, что происходит это во время учебного года, но в прошлом году нам удалось вырваться на неделю и насладиться этим красочным явлением. Мы, конечно, знали, что ночью в пустыне очень холодно, и тем не менее были поражены огромной разницей дневной и ночной температур. Вечера народ проводит у каминов или в кухнях у топящихся печек, а в спальнях такой холод, что поверх одеял приходится укрываться овечьими шкурами, чтобы согреться и уснуть. Жаль, что мы не догадались взять с собой грелки.
Забавно, что там нас однажды оштрафовали за превышение скорости на въезде в поселок. У нас была скорость 40 километров, а нужно было 20. Превышение сочли огромным, в два раза.
Зимние каникулы в июле
Это время поездок на север, в тропики. Местные шутят, что раньше они ездили в Родезию на развалины древнего Зимбабве, а теперь ездят в Зимбабве на развалины Родезии. Развалины древнего Зимбабве выглядят такими же, как на первых фотографиях, а вот от Родезии осталось совсем немного. Справедливости ради нужно отметить, что могила основоположника Родезии, похороненного в соответствии с его завещанием в национальном заповеднике на вершине горы с пологими склонами серого гранита, поддерживается в безупречном состоянии и является местом многочисленного паломничества. Не исключено, что дело в необыкновенной красоте этого места.
Но главное, что влечет в Зимбабве, это, конечно, водопад Виктория на реке Замбези, являющейся границей с Замбией. Любители острых ощущений сплавляются по этой порожистой реке на резиновых лодках. Границу можно перейти по мосту через ущелье, которое пробила река, низвергаясь мощным водопадом. Красота такая, что с трудом верится в ее реальность. Ущелье глубиной 100 метров, желающие могут прыгнуть с моста головой вниз, привязанными за ноги резиновыми тросами. Правда предварительно необходимо дать расписку, что не будешь предъявлять претензий, если развлечение окажется не по вкусу или повредит здоровью, и заплатить сумму эквивалентную 100 US дол. Среди людей, менее склонных к приключениям, популярны круизы на судах по созданному на Замбези водохранилищу Кариба, во время которых можно наблюдать вблизи за резвящимися в воде дикими животными. Эти круизы однако нужно заказывать так загодя, что никогда не знаешь, удастся ли поехать. У нас он сорвался дважды. Один раз накануне отъезда муж потерял бумажник с документами, и пока их восстанавливали, пароход ушел без нас. Второй раз мы доехали только до границы, где выяснилось, что у мужа высоченная температура, так что мы сочли за благо остаться на нашем берегу реки Лимпопо. Полюбовались на ибисов, которым в это время года знаменитая река едва по колено, и поехали в ближний заповедник, славящийся своими горячими источниками и многочисленными баобабами, где и провели в блаженной лени дни, отведенные на Зимбабве.
В этом году мы решили ни круизов, ни гостиниц не бронировать, а вспомнить свою походную молодость. Обзавелись палаткой и спальниками, вопреки предостережениям наших местных приятелей, намереваясь ночевать в кемпингах.
В отличие от ЮАР дороги в Зимбабве не отгорожены от деревень и лесов, поэтому опасны из-за слонов, которых там великое множество, и из-за детей, выскакивающих на дорогу с плодами баобабов в руках и выпрашивающих что-нибудь. В Зимбабве дефицитом является все. Вдоль дороги идут женщины с тележками, везут мешки с мукой со складов международной помощи. Нас предупреждали, что останавливаться около детей нельзя. Они порой являются приманкой, и дело придется иметь со взрослыми разбойниками. Но если уж очень жалко детей, можно, проехав вперед метров пятьсот, положить на дорогу фрукты, сладости, карандаши, тетрадки или одежду. Вообще рекомендуется всегда возить с собой и держать наготове угощение для туземцев.
Наш путь к водопаду проходил через замечательный город Булавайо. Город этот построен по плану римских городов: зеленые улицы и широкие прямые проспекты, и от любого места не дальше километра до парка. Здесь мы однако не решились ночевать в кемпинге — очень сомнительно он выглядел по всем показателям. Нам повезло снять номер в гостинице, где были все удобства, хотя и доживавшие свой век, но еще действовавшие. В отеле встретили русскоговорящего аборигена, окончившего университет Дружбы народов в Москве. Самым удивительным было то, что в конце дружеской беседы он предложил нам купить у него банку черной астраханской икры.
Собственно, ночевали-то мы в Булавайо, чтобы утром побывать в художественной школе. Хотелось посмотреть на изделия местных мастеров, купить сувениры. Туда мы и поехали после завтрака. Однако, пока мы любовались на изделия художников, машину нашу вскрыли и забрали все, что было в салоне. Пришлось искать мастерскую, вставлять новый замок. Времени ушло на это очень много, так что в сторону водопада мы двинулись уже далеко за полдень. Настроение было сильно испорчено. Создавалось впечатление, что у нас какая-то несовместимость с этой страной. Ночевать в кемпингах совсем расхотелось, но отступать было поздно.
Вскоре начало темнеть. К счастью транспорта на дороге стало совсем мало, можно было включить дальний свет, чтобы издали видеть указатели, предупреждающие о слоновьих тропах, пересекающих дорогу. Кроме самих слонов опасность представляют огромные кучи экскрементов, которые они частенько оставляют именно на дороге. Не дай Бог проехаться по такой куче, машину потом не отмыть никакими шампунями. А в парке Крюгера все это добро собирают, сушат, обеззараживают и делают чудные открытки.
К тому кемпингу, где мы планировали остановиться, добрались уже ночью. Поставили палатку и легли спать, поражаясь не прекращавшемуся гулу. Было такое чувство, что мимо несутся друг за другом поезда. Утром выяснилось, что так грохочет сам водопад Виктория. Над громадными деревьями, окружавшими кемпинг, висело мощное водяное облако, в котором играли радуги. По лагерю бродили дикие кабаны, страшные, но мирные. При свете дня кемпинг оказался хорошо обустроенным: с кухнями, душевыми и ватерклозетами. Присутствовала и охрана. Так что мы оставили там машину и пошли гулять. По плану у нас был завтрак в ресторане фешенебельного отеля над рекой, номера в котором нужно заказывать за год, и прогулка вдоль реки. Потом мы хотели перейти по мосту в Замбию, побродить по прибрежному базару. Известно, что там можно купить совершенно изумительные фигурки из эбенового и красного дерева. Таких уже не найдешь в цивилизованных Зимбабве и ЮАР, где властвует стандарт. Пешком мост разрешают перейти даже без визы, но нельзя брать с собой никаких сумок.
Завтрак оказался достоин вида из ресторана. Прогулка вдоль реки тоже оставила неизгладимое впечатление. Как это ни покажется невероятным, двое встречных черных парней предложили нам купить у них банку красной сахалинской икры. Это уже отдавало абсурдом. Мы перешли на английский язык, чтобы избежать предложения купить матрешек или балалайку.
Удивительно, что метров за пятьдесят до водопада вверх по течению реки, даже невозможно предположить о его существовании. По камням можно спокойно дойти чуть ли не до середины реки, которая кажется неглубокой и спокойной. Непонятно, откуда берется вся эта ревущая мощь водопада.
Обратная дорога домой обошлась без сюрпризов.
Каникулы закончились. Вернулись к занятиям и мои студенты. Теперь, кроме тех, с кем я занималась русским уже целый год, появилось несколько наших соотечественников, с которыми я занималась английским. Все же это загадка: почему наши люди с высшим образованием, будь то врачи, музыканты, инженеры или ученые, изучавшие иностранный язык как минимум лет десять, его не знают. Судя по востребованности наших специалистов за границей, нас совсем неплохо учили в школе и, тем более, вузах. Мы заметно более разносторонне образованы, но с иностранными языками у большинства из тех, кто не закончил специальных языковых учебных заведений, совсем плохо. Словно десяти лет недостаточно, чтобы хотя бы научиться читать и писать — если согласиться с тем, что невозможно освоить разговорную речь, не имея практики. Иногда посещает мысль, что у советского человека выработалось внутреннее отторжение иностранного языка как лишнего, возможно, даже опасного знания, которое могло привлечь к себе нежелательное внимание. Не зря же при поступлении на языковые курсы требовалось ответить на вопрос: зачем вы хотите изучать иностранный язык? Нет, чтобы кто-нибудь спросил меня: зачем вы, барышня, поступаете на физический факультет? Как бы то ни было, у нашей молодежи этой проблемы нет. Кто учит, тот знает и умеет.
Все мои студенты — люди немолодые, нельзя похвастаться, что мы продвигаемся семимильными шагами, но результаты неплохие. Во всяком случае, мы вполне довольны друг другом и не планируем прекращать занятия.
Пожалуй, самый незаурядный из моих студентов — это Лоуренс. Почти все наши местные приятели буры принадлежат университетскому кругу, но все они, за редким исключением, являются, так сказать, интеллигентами в первом поколении, то есть они дети фермеров. Лоуренс же родился в семье дипломата, получил блестящее европейское образование, сам стал дипломатом. Он владеет шестью европейскими языками, меломан и книжник, художник и музыкант. Выучить русский язык было его давней мечтой. Он хочет посвятить свою старость чтению русских авторов в подлиннике. Кроме того, он изучает русскую иконопись, в частности, новгородское письмо, и сам пытается освоить эту манеру. Написанные им лики можно увидеть на многих художественных выставках. Понятно, что учить русский язык ему, как говорится, сам Бог велел. Лоуренс не только играет на нескольких музыкальных инструментах, но и реставрирует их. Но главный его талант — веселый нрав и остроумие. Мы стали друзьями с самой первой встречи, даже раньше — с первого телефонного разговора.
Лоуренс холостяк. У него очень красивый, изысканно обставленный дом и чудесный сад, за которым всегда ухаживал садовник, работающий по официально заключенному контракту. В глубине сада стоит домик со всеми удобствами, где живет садовник. Не раб, работающий за хлеб, как здесь говорят, а наемный рабочий, получающий нормальную зарплату. Кстати, предыдущий его садовник был студентом и по окончании колледжа нашел работу по специальности и уехал из Претории. Новый садовник — профессионал, он работает еще в двух местах, но живет у Лоуренса.
На первом занятии после каникул выяснилось, что Лоуренсу пришлось отменить запланированную на время каникул поездку в любимый им Дублин по причине вызова в суд: его нового садовника обвинили в убийстве. Как официальный работодатель он должен был дать характеристику обвиняемому. Лоуренсу, кроме лени, упрекнуть парня было не в чем, но улики свидетельствовали не в его пользу. Парня посадили, а Лоуренс остался в доме один. Конечно лучше, чем соседство с убийцей, но все же нехорошо это. На мое предложение поселить в домике садовника племянницу нашей Марии, студентку, которой все равно приходится снимать комнату в Претории, он всерьез ответил, что это невозможно — его тетушки сочтут это неприличным: он холостяк и может поселить у себя только мужчину. Трудно было сдержать смех, несмотря на серьезность момента. В наше время не известно, что выглядит неприличней.
Еще недавно при взгляде на двух разновозрастных парней, идущих вместе, первой приходила мысль, что они братья, а теперь невольно присматриваешься к их поведению и задаешься вопросом: не нужно ли младшего спасать от посягательств? Хотя, если учитывать перенаселенность планеты Земля, то склонность к однополой любви, не дающей потомства, должна приветствоваться, а не порицаться. А если, как теперь поговаривают, оная склонность заложена в генах индивидуума, то, поощряя однополые браки, общество скорей оздоровится, ограничив таким образом наследование специфических генов. А может, резкий прирост числа особей, склонных к однополой любви связан с глобальным потеплением? Вот, к примеру, нам говорили на крокодиловой ферме, что у крокодилов полприплода зависит от температуры песка в том месте, где крокодилица сделала кладку.
Однако шутки шутками, а Лоуренсу, похоже, придется перебираться из своего любимого дома в один из новых комплексов за высоким забором с круглосуточной охраной. Нанимать нового садовника боязно. Можно заключить контракт с кампанией, и дважды в неделю она будет высылать бригаду для приведения сада в порядок. Дорого, конечно, но Лоуренс мог бы себе это позволить. Однако это не решало главной проблемы — он, немолодой уже человек, остается в доме ночью один.
Жизнь в комплексах с круглосуточной охраной тоже не лишена волнений. Марта, переехавшая в такой комплекс, рассказывала недавно, что у ее соседей угнали оттуда новый “мерседес”. Они улетели в Кейптаун на летние каникулы, а на вахту явились люди с бумагой, удостоверяющей согласие владельцев на проведение профилактики машины в их отсутствии. Охрана машину выпустила. С тех пор ее не видели. К счастью, машина была застрахована и на случай угона. Находят угнанные машины очень редко. Обычно их сразу разбирают и распродают в виде запчастей через магазины подержанных машин, которых в стране бесчисленное множество. Испытываешь удивление, почему еще не разорились все страховые кампании, но, по-видимому, они владеют каким-то секретом.
Угон машины стал таким рядовым явлением, что, даже готовясь выйти из нее около своего дома, сначала нужно внимательно посмотреть по сторонам — нет ли рядом каких-то незнакомцев. Выйдя из машины, необходимо ее запереть и только потом открывать ворота и гараж. Наш приятель, хирург из Москвы, лишился машины среди белого дня на тихой улице около своего дома только потому, что этим правилом пренебрег. Случай оказался к тому же не страховым: машина не была заперта и стояла с работающим мотором.
Почти каждому из наших знакомых довелось столкнуться с преступностью в том или ином виде. Всего не предусмотришь, как невозможно предугадать и свое поведение. Вот, к примеру, муж Рене, Фредерик, средних лет профессор математики, даже несколько отрешенный от текущей жизни, а может, именно в силу этой отрешенности сумел оказать достойное сопротивление, когда его попытались на пустынном перекрестке высадить из машины двое черных парней. Он спокойно вышел из машины, как бы струсив, бандиты расслабились, и он, вспомнив свою боксерскую юность, врезал тому, что был рядом, и, засунув руку под пиджак, повернулся к тому, что уже усаживался на пассажирское кресло. Парень решил, видимо, что у Фредерика пистолет в наплечной кобуре, и дал деру. Тут только Фредерик заметил, что парень, которого он ударил, продолжает лежать. Вот что значит приток адреналина. Ему ни разу в жизни не довелось отправить в нокаут соперника на ринге. Да и на ринг-то он не выходил уже лет двадцать. Единственный спорт, которым он занимается, это ранним утром бег трусцой километров на десять. Мы поражались его самообладанию, предполагали, что он как математик успел просчитать все свои действия, но Фредерик сказал, что он просто знал, что не может позволить над собой надругаться. Все-таки он очень англичанин, наш Фредерик.
Прошедшей осенью старший сын Рене и Фредерика женился. Его избранница, Элна, оказалась очаровательной умницей. Рене полюбила ее, едва увидев, как счастлив Джеймс рядом с ней. Нужно заметить, что она даже забыла осведомиться о том, какую религию девочка исповедует. Молодым предстоит еще несколько лет жить в Стелленбоше, где они оба учатся в аспирантуре. Свадьбу сыграли в Претории, в актовом зале школы, где директором — родная сестра Рене. Дома свадьбы не празднуют почему-то, а снимать ресторан не по карману, когда оба сына учатся в университете. Учись они в университете, где преподает отец, платить было бы не нужно, но оба мальчика выбрали специальности, которые нельзя получить там, где преподает отец. Университетское образование является в ЮАР очень дорогим удовольствием. К тому же при университетах нет семейных общежитий, и молодым приходится снимать квартиру. Конечно, они оба подрабатывают, но этого недостаточно.
Обычно подготовка к свадьбе занимает здесь, как минимум, полгода. Каждый день расписан. Когда заказывать платье невесте и подружкам, когда писать приглашения, когда ходить по магазинам, когда проводить “кухонную” вечеринку, на которой собираются только женщины и дарят всякую кухонную утварь. По магазинам не без удовольствия походили мы с Рене, предварительно проработав список, чтобы купить все необходимое и при этом излишне не загромоздить ту крошечную однокомнатную квартирку, которую удалось снять для молодых. Сами они отговаривались занятостью учебой и выбрали время только на приобретение свадебных нарядов. У невесты не оказалось подружек, готовых ехать на свадьбу за полторы тысячи километров, так что и заказывать им одинаковые платья, как это здесь принято, тоже не пришлось. И вот, когда мы ходили по магазинам и покупали всякую всячину, мне и подумалось, что это немного странно — не сирота же Элна, и ферма ее родителей находится недалеко от Стелленбоша. Не покажется ли ее маме, что мы лезем не в свое дело? Возможно, ей хотелось бы самой обустроить быт дочери в соответствии с их вкусами, а не нашими. Тут-то и выяснилось, что родители Элны уже поставили ее в известность, что их свадебным подарком будет только вышитая руками матери скатерть. А свое приданое Элна тратит на обучение в университете. Таков был ее выбор. По всей видимости, они не в восторге, что дочь выходит за сына профессора да еще и англоязычного, а не за человека их круга. Бура землевладельца, то есть. “Англоязычный” не означает незнания Джеймсом языка буров. Им в совершенстве владеют все члены семьи, а Рене его даже преподает в колледже, но между собой они говорят по-английски. Девочка-то не только умница и красавица, но еще и с характером. Хорошо. Осталось пожелать Рене, чтобы вышитая материнскими руками скатерть оказалась самобранкой, поскольку иметь троих детей в университете им непосильно, мне кажется. На что Рене сказала, что они надумали выгородить в доме отдельную квартиру и сдавать ее. Учитывая опыт хозяина нашего дома, идея кажется продуктивной.
Зимой есть развлечения, которые в другое время года грозят тяжелыми солнечными ожогами. Это катание на лошадях и поиск в горах камней-самоцветов. На лошадях мы пару раз покатались по окрестным холмам, но без привычки это слишком волнительно, потому что лошадь, оказывается, животное очень высокое, норовит бежать, а не идти, да еще и выбирает опасные тропинки вдоль ущелья. Утомительно это в нашем преклонном возрасте.
В горы за самоцветами даже не пытались ходить — предпочитаем выставки камней, которые находят другие. Такие выставки проводятся каждый год. Там выбираешь себе булыжник по вкусу, платишь малые деньги, и его раскалывают огромными щипцами. Внутри он может оказаться агатом, яшмой, аметистом — да чем угодно, в том числе и обыкновенным серым булыжником. Яшму я нашла прямо у нас в саду, когда выкапывала по углам камни для кактусятника. Изумительно плодоносны недра Африки. Не знать ей покоя.
В один из августовских дней мы с утра отправились на такую выставку камней, а когда вернулись домой к обеду, выяснилось, что нас снова ограбили. Воры въехали в палисадник на фургоне и под его прикрытием перелезли через виноградник. Выставили зарешеченное окно в ванной и проникли в дом. Взяли всю электронику, все диски с записями классической музыки, всю одежду мужа, включая его старые шлепанцы. Для удобства прихватили и все наши чемоданы. По неведомым причинам из моих вещей взяли только одну яркую блузку да косметику и парфюмерию. Телефонный аппарат и факс почему-то оставили.
Возвращаться в ограбленный дом ужасно неприятно. Жить в нем страшновато. Уж очень нагло действовали грабители — днем и не опасаясь соседей. Все рассчитали. К нам часто приезжает на фургоне хозяин дома и ставит его в палисаднике. Он как раз недавно был здесь с рабочими, они перекашивали крыши дома и гаража, так что соседи привыкли к виду фургона рядом с нашим домом. Не помогли ни решетки на окнах, ни колючая проволока. Остается поставить еще и электронную сигнализацию.
Хорошо, что после предыдущего ограбления, снова обзаведясь имуществом, мы его застраховали. Позвонили в страховую кампанию. Нам предложили вызвать полицию, чтобы был протокол, и послать им факсом список похищенного. Составление такого списка потребовало много времени, и стоимость похищенных вещей тоже оказалась немалой. Мы снова позвонили в страховую кампанию, попросив, чтобы прислали агента, потому что сумма потерь получилась очень значительной. Нам объяснили, что мы и страховались на случай значительных потерь, так что вполне достаточно прислать факсом список. Что мы и сделали. Агент появился на следующий день. Огляделся, сказал, что в доме угнетающе тихо и пусто. Нужно хотя бы телевизор привезти прямо сегодня. Позвонил в магазин, договорился об этом, дал нам подписать красиво отпечатанный на бланке список украденных вещей, оставил бумаги для сети специальных магазинов. Сказал в утешение, что таким образом мы модернизируем свой быт. Частично он был прав, но все же некоторых любимых вещей было очень жалко.
Поражает, как оперативно здесь работают страховые компании. Первую машину, купленную здесь, мы разбили на городском перекрестке, проскакивая на желтый сигнал светофора. То есть были виноваты. К сожалению, торопились не только мы. Полиция появилась мгновенно. Она же вызвала эвакуаторов из страховой кампании. Поскольку мне очень хотелось лечь, нас немедленно отвезли в госпиталь на обследование, где меня оставили, а служащий страховой кампании повез мужа на своей машине забирать нашу дочь с вечеринки, куда мы собственно и торопились, когда попали в аварию. Все вместе не заняло и часа. На следующий день позвонили из страховой кампании и сообщили, что машина восстановлению не подлежит. Приемник и инструменты из нее можно забрать в любое время, а чек будет готов через неделю. В отличие от всего остального машину не обязательно покупать той же марки, какой была застрахованная, поэтому просто получаешь чек. Самым смешным в этой истории было то, что чек оказался на бо2льшую сумму, чем мы заплатили за машину при покупке. Она была не новой и куплена на аукционе.
Случившееся ограбление было тем более неприятным, что мужу предстояло в скором времени ехать в командировку в Финляндию. Оставаться одной в доме совсем не хотелось. Мы решили сдать квартиру при гараже, которую использовали только как прачечную и кладовку.
Вскоре в доме установили электронную сигнализацию, которую мы включали, когда уходили и на ночь во всех помещениях, кроме спален. В спальнях установили тревожные кнопки. При инициировании системы сигнализации должна была включаться еще и сирена. Нельзя сказать, что стало очень удобно. Нужно было не забывать выключать сигнализацию, выходя ночью из спальни, что при нашей рассеянности было не просто. В противном случае окрестности оглашались воем сирены, а спустя две минуты приезжала полиция. Очень неловко себя чувствуешь в таком случае. Поскольку происходило это довольно часто, мы договорились с полицией, что они будут сначала звонить, а потом уже выезжать, а то мы от смущения стали терять чувство юмора.
Квартиру при гараже, называемую здесь “бабушкиной”, мы сдали молодой паре. Они оба учились и работали, так что появлялись только к ночи, порой мы уже спали в это время. Единственным неудобством было наличие еще двух машин на участке, одной из которых не было места в гараже и она не всегда оказывалась припаркованной так, что мы могли утром выехать из гаража, а вот разбудить молодежь в семь утра было непросто. Но через пару недель они усвоили правила общежития.
Каждый седьмой год преподавателю университета предоставляется оплачиваемый творческий отпуск, так называемый “сабатикал”. Можно потратить его на написание книги или диссертации, а можно поработать в зарубежных университетах. Себя показать и на других посмотреть. Выступить на конференциях, прочесть курсы лекций, провести совместные исследования. С начала следующего учебного года, в феврале, в такой отпуск уходит мой муж. У него есть договоренность о семинарах в нескольких университетах в Штатах и в Европе. Так что нам предстоит покинуть Африку на многие месяцы. Мы с нетерпением ждем этой поездки, надеемся отдохнуть от постоянного напряжения, в котором живем здесь, хотя нас и пугают разгулом преступности в Штатах. В связи с предстоящим отъездом я уже подыскиваю Марии других работодателей, а она причитает: “Только бы вы вернулись! Я сразу снова перейду к вам”. Даже непонятно, чем ей у нас так мило. Подарками не балуем, ездить ей к нам неудобно. Возможно, у нас она чувствует себя равноправным человеком, а не “герл”.