Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2007
* * *
Мне снится волжский город,
но такой,
каким его не знала наяву,
с кварталом деревянным за рекой,
наброшенным на прочную канву
грунтовых улиц и цветущих лип
(внутри квартала — непременный сад),
там башни пламенеющий полип
сосет закат, чтоб освежить фасад,
из встречных — только кошки,
да мелькнет
нечеткий силуэт в тени двора,
там шелест обесцененных банкнот
за некогда сожженные дрова;
но нет тоски, ни страха,
хоть звучит
мой пересказ так странно и темно…
Пусть время непреклонное журчит
и утекает в теплое окно,
но остается голос, жаркий ток,
пронзающий, как башня, жизни взвесь.
Глубинной памяти тугой живой росток,
сны пробивая, зеленеет здесь.
Рождество
Тьма отошла, как воды.
На лоно небосвода
легла дрожащая и влажная звезда.
Снег на дороге стаял.
Как нищенка босая,
скользнула в двери вечность, а сторож опоздал.
У тьмы свои границы, бессонный страж ярится,
но право на надежду как право на рассвет.
И дышит мир, покуда
живет рожденья чудо
и не на все вопросы находится ответ.
Весна
1.
Нет ничего: ни тления, ни тьмы —
круговорот рассветов и рождений.
И в декабре, под торжество зимы,
пусть входят в раж застенчивые тени,
сомкнув дрожащие размытые бока,
согреют землю голую, рябую.
Зима в беспамятстве упорно глубока,
но Фаэтон уже готовит сбрую
квадриге новой. Лошади храпят,
косясь на солнце, вывернули уши.
Земля не спит, и на земле не спят
ее дозорные ни в море, ни на суше.
Рождается весна из февраля,
истлевшая трава родит другую,
и повернется медленно земля,
цветами прикрывая грудь тугую.
2.
Весною тянется тоски невольной нить:
в деревню, к тетке, на цветастую подушку.
Уехать бы, улечься, изменить
хотя б пейзаж. Пусть парки па просушку
закрыты в городе. В деревне парков нет.
Там неорганизованно сбегают
в лощину вязы, липы, бересклет.
За домом грядка влажная, нагая
твердит о приближенье посевной,
и вкус у воздуха существенно иной.
В глуши спасительной, без лака и белил,
мхом покрывается избы дощатой тело.
В лесу апрель постель перестелил,
и простыня земли зазеленела,
Бьет в занавески ситцевые луч,
сигают зайчики в пробоины проворно,
звенит в лощине, как будильник, ключ,
и просыпаются в земле нагретой зерна.
Собачий сон
Она летит сквозь сон лихим прыжком:
хвост на отлете, вытянуты лапы;
диван прошит и сжат одним стежком —
ее блестящим телом суховатым.
Ей снится мяч, летящий далеко,
она его во сне вот-вот поймает,
а в вечер подмешали молоко:
избыток молока, ей-Богу, в мае.
Она устала землю в грядах рыть,
гоняться за воронами, мышами.
Какую надо несобачью прыть,
чтоб обогнать “нельзя”, что жить мешает.
Нельзя на клумбу, за забор — нельзя, —
хозяева так мало понимают!
Но наконец, сквозь чуткий сон скользя,
ей можно все, как можно только в мае!
Пошли, Морфей, ей запахов, чудес,
ворон, мышей и корма — с верхом — миску.
Вот я живу — как я живу-то — без
того, что всей весне и ей — так близко.
Венеция
Я видела, видела, как же — не поняла,
что зелень лагуны — возгонка из вечности млечной.
Причалы, колонны, каналы, дворцы, купола,
наемной невесты атласные плечи —
все это лишь скудная плоть под фатою миров,
сменявших друг друга, как тени голубок Сан-Марко
где лев неизменно крылат в ожиданье даров,
где нам, северянам, и осенью жарко.
Молоденькой вечности, впрочем, восторги смешны.
Она не устала еще забавляться игриво:
то зноем придавит толпу, несмотря на чины,
то вспенит каналы на площадь, что свежее пиво.
Туристы поспешно на фото снимают канал,
покуда не юркнут мосты, словно рыбки, под воду,
не слыша навязчивый синий прозрачный хорал,
что с вечностью сходную море имеет природу
и городу вечному — речь не о Риме, о нет —
на дне безусловно спокойней, надежды напрасны…
Что ж по Петербургу привычно черчу трафарет —
Венеции северной, бедной, унылой, прекрасной?
* * *
Кто вытаскивает шпильки
из моих волос,
чтобы мне на даче ночью
крепче не спалось,
чтоб варенье убежало,
коль возьмусь варить,
чтобы солнечным кинжалом
срезало, как сныть,
все мои потуги сделать
хоть бы что-нибудь?
Солнцем желтым, солнцем белым
в кокон завернуть
все живое день стремится.
Дремлешь на ходу,
а невежливые птицы
гомонят в саду.
Словно мед по коже льется,
нет дождя, чтоб смыть,
и смеется — как смеется! —
мне по пояс сныть.