Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2007
Глеб Яковлевич Горбовский родился в 1931 году. Поэт, прозаик. Лауреат Государственной премии РСФСР. Награжден орденом “Знак Почета”. Постоянный автор “Невы”.
Остановись, мгновение!
Нет, некогда сходила благодать, —
любое из отпущенных мгновений
остановить! — и долго наблюдать,
не убоясь фатальных откровений.
Не то мгновение, когда я на войне
стоял под вражьим дулом карабина
или когда барахтался на дне
якутской речки, ухватясь за льдину…
Остановить хотел бы я тот мог,
когда, блуждая странником по свету,
я вдруг — непостижимое постиг:
что Бог — во мне, но что меня в Нем —
нету…
* * *
Времена не выбирают…
А. Кушнер
Был печенег когда-то лих,
и тетива стрелков тугая…
О, времена! Конечно, их
не выбирают — в них ввергают.
Мы все шумели, кто как мог,
когда пигмеи в переделке
на Спасской башне, под шумок —
перевели на Запад стрелки.
Свершилось! Выбрали. Живем.
Пусть — не с улыбкою — с гримаской.
И драгоценный хлеб жуем,
но далеко не каждый — с маслом.
То жили в четырех стенах,
теперь — без стен и крыши вроде…
Вот и пиши о временах,
когда от них — с души воротит.
Поздние пейзажи
1.
Развалины школы… Не замка.
И звезды от пуль на стене.
Воронка, а в сущности — ямка;
кровавая тряпка на дне…
А век Двадцать первый — восходит!
И солнце уходит за край,
и ненависть бродит в народе,
при жизни обретшего “рай”…
2.
Заводская труба не дымит, а в цехах —
разбирают подонки станки впопыхах…
На дворе, слава Богу, царит не война,
а зловещая — хуже войны — тишина.
Над заводом слезится октябрьский дождь.
Притаился на клумбе — с протянутой —
вождь.
В закутке проходной два смиренных бомжа —
разливают по кружкам “навар” не спеша…
3.
Деревня, уцелевшая в войну,
кряхтя, но пережившая все “…измы”,
последние заколотила избы
и в мертвую огрузла тишину…
Никто не ждал, не поощрял беды,
густела тень от лип широкоплечих.
Шуршала мышь. И яблони беспечно
несли на ветках тяжкие плоды…
4.
Была дорога, но травою заросла.
Петлял ручей, но высох, испарился.
Остался мост — подобие крыла
от самолета, что за тучей скрылся…
Я постоял на символическом мосту,
потом повлек свое тугое тело
от этой трезвой стороны — на ту
переметнулся, в грешные пределы.
5.
На востоке синие просветы —
в тучах, опроставшихся над нами.
На конце душистой сигареты
съежилось опепленное пламя.
Почтальон крадется вдоль забора:
падает письмо в почтовый ящик.
На крыльце — обрывки разговора
прошлого — с нетрезвым настоящим…
6.
Земли зазеленело тело:
лес отрясается от спячки.
За лесом — город оголтелый
зудит на теле, как болячка…
Столбы над ближнею дорогой;
на проводах — касатки-птицы.
И тянет сладко, как тревогой, —
дымком афганским от границы…
Отсияло…
Поколено в лохматой траве,
ни цветка в монотонстве зеленом —
в сентябре с маятой в голове
я стоял, в эти травы влюбленный.
Отцвели… Но вернулось тепло,
и набухшая яростью зелень,
проломив воздуся, как стекло,
устремилась к единственной цели!
Доцвести, додышать, досиять,
долюбить и свернуться клубочком…
А весной распрямиться опять,
воспылав негасимым цветочком!
На цветке
Не в камере — на берегу пологом,
над Волховом, где заросли ольхи,
мотаю срок, отпущенный мне Богом,
складирую в тетрадочку стихи.
О, я не только в них — элементарен
и, что поделать, чаще простоват…
Я, над рекою сидя, благодарен,
а за столом бываю — грубоват.
И, что поделать, нынче я — сиделец,
а был ходок за тридевять земель…
Пока душа в моем ночует теле,
я — на цветке душистом жизни —шмель!
Кому — что
Любить осеннюю разруху:
ознобы, слякоть, лист гниющий —
претит твоим глазам и духу…
И это близко всем живущим.
Никто не ждет кончины лета, —
ждут урожая, пропитанья…
И только вздорные поэты
находят прелесть — в увяданье.
Жизнь для поэта — дуновенье,
поэзия — призыв к свободе!
А вздор зовется — вдохновеньем,
что не на всех живых — нисходит.
Цветы запоздалые
Не вторгаясь в Ваши планы,
я несу, как прежде, Вам
нидерландские тюльпаны —
приложение к словам.
А слова, хоть и простые:
“Я люблю Вас, милый друг!” —
для меня они святые
и почти для всех вокруг…
А цветы — оттенков разных,
чаще — нежных, как твой взор,
обещают нам не праздник,
а душевный разговор.
…Я несу цветы для милой —
за ограду, за черту
и кладу их — на могилу,
к православному кресту.
* * *
Слева — ворота железные,
справа — ворота дощатые.
Слева — реченья любезные,
справа — слова непечатные…
Вот и подумай, в которые
стукнуть замерзшей костяшкою:
в те, за стальными запорами,
или же — в эти, пустяшные?
…Стукнул. Сомненья растаяли:
лучше — в простые, где весело!
Слева — собака залаяла.
Справа — наметилась песенка…
Вечерняя прогулка
Не все ль равно, останется меня
частица, или сгину без остатка, —
на шею не накину я ремня,
не изменю житейского порядка.
С деревьев — листья, волос — с головы.
Что — старость: затянувшаяся осень!..
Не все ль равно — “ура!” или “увы…”
Храбриться или петельку набросить?
Единственно, что держит на плаву —
не страх перед Создателем, не кара —
вечерняя прогулка по бульвару
да свет в окне, где я еще живу!
Живой
Проснулся — ничто не болит.
Не слышно земной круговерти.
Наверно, небесный Синклит
грехи отпустил — перед смертью.
Неужто отдал я концы?!
Однако дышу, привереда.
И в сердце звенят бубенцы,
как будто на троечке еду!
Потом — шевельнул головой,
затем — просиял, не заплакал.
А все потому, что — живой!
А жить — интересно, однако.
Отпускное
Отпускают вожжи и грехи,
отпускают вора из-под стражи…
Отпускаю в странники — стихи:
пусть побродят, упорхнув с бумажек.
Отпускают в небо голубей;
отпускают реплики хмельные:
отпустил — и сделалось хмельней,
И пружины лязгнули стальные!
Отпускают пулю из ствола,
отпускает муж жену на волю.
Отпускаю муху со стола:
пусть летит и постигает долю…
* * *
Все, что мешало, парило мозги —
я раздробил с годами на куски.
И все ж осталась глыба из огня,
что выжигает душу из меня…
Нет, не унынье и не алкоголь —
они свою отмельтешили роль.
Остался пламенеющий итог
сомнения, что существует Бог.
Но я иду — в ожегах и в дыму —
навстречу вожделенному — Ему!