Повесть
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2007
Сергей Леонидович Дигурко родился в 1954 году в Ростове-на-Дону. Окончил Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта в 1976 году. Служил в армии на Северном Кавказе и в Африке (Ливия) с 1978-го по 1999 год. Публиковался в сборниках и альманахах. Неоднократный лауреат и призер литературных конкурсов Интернет-сайтов «Точка зрения», «Литсовет», «Что хочет автор». Повесть «Песок и время» вошла в шорт-лист Литературной премии «Исламский прорыв» за 2006 год, учрежденной Издательским домом «Умма», Ассоциацией общественных организаций «Собрание», Союзом журналистов РФ. В «Неве» публикуется впервые.
Песок и время
[48] И бойтесь Дня, в который ни одна душа / Участь другой не облегчит ни на йоту, / Заступничества за нее (Господь) не примет, / И возмещения (в оплату за грехи) Он не возьмет, / И ни одной -(из грешных душ) Оказана не будет помощь.
Коран. Сура 2
Три дня подряд бушевал шторм…
Небольшой городок на берегу Средиземного моря основательно пропах разнообразными запахами моря. Один из запахов был особенно настойчивым. Это был запах йода — так пахнут морские водоросли, из которых мощные волны нагромоздили на берегу замысловатые сооружения, похожие на замки, крепости, возникшие по мановению палочки волшебника из детской сказки. Волны почти стихли, лишь иногда, еще не потеряв окончательно былую силу, набегали на пляж, обнажая белоснежный, словно улыбка юной девушки, песок.
Шел декабрь 1987 года…
Пятница, в мусульманских странах — выходной день.
Мартынов проснулся рано, привычно выглянув в окно, убедился, что сегодня можно будет сходить наконец с сыном к морю. Предстояла непростая командировка и, по всему видно, надолго в самое пекло ливийской пустыни, и ему хотелось побыть подольше наедине с семьей.
Разбудил пятилетнего Андрейку, позавтракали на скорую руку. Одевшись в легкие куртки и джинсы, двинулись к морю. Несмотря на зимний месяц и только что бушевавший шторм, погода стояла неплохая, как раз то, что и нужно было для неспешной и увлекательной прогулки. Солнце уже стояло высоко, небо было голубым и прозрачным.
Термометр, закрепленный на металлической стенке небольшой веранды перед виллой, показывал +250 С.
Идти было недалеко, метров пятьсот. Светловолосый сынишка крепко держался за отцовскую руку и с удовольствием дышал свежим морским воздухом. Обычно он вырывался, когда Сергей пытался взять его за руку, старался, как и все дети, выглядеть взрослее, но в этот раз или забылся или предчувствовал, что предстоит долгое расставание с отцом.
Оглянувшись, Сергей увидел сзади одноэтажные дома городка. На крышах высились телевизионные антенны различной конфигурации. Ветер дул, задевая об естественные препятствия, которые издавали звуки, напоминающие свист экзотической птицы.
По вечерам к этому свисту добавлялись жужжащие звуки редукторов установленных на верхушках антенн, которые нещадно вращались, стремясь уловить более четкие сигналы каналов итальянского телевидения.
До Италии было далековато, но, особенно в пасмурную погоду, телевизионная картинка была такого высокого качества, что ей могли бы позавидовать все немногочисленные каналы советского телевидения. Этот эффект достигался за счет рефракции волн, которая создавалась воздушными массами морского воздуха, и советские военные специалисты, жившие в этом маленьком городке на окраине ливийского залива Сирт, могли воочию наслаждаться недоступными в то перестроечное время картинками «загнивающего капитализма». Это не возбранялось командованием и политработниками, только иногда, если кто-то приходил на службу с заспанным видом, начальник группы полковник Марченко Иван Степанович подтрунивал над подчиненными: «Что опять, мол, насмотрелись зарубежной пропаганды — глаза красные, как у кроликов…»
Сергей и сын пришли к морю.
Там, где раньше был ровный пляж, волны образовали огромные промоины. Посмотрев направо, Андрей увидел вдали огромные кучи морских водорослей и побежал в их направлении, но через несколько метров остановился: вода слишком близко подступала к берегу, мешала ему бежать. Сергей догнал его, они вернулись назад, повернули направо и зашагали к водорослям. Путь им преградили глубокие, но уже слегка осыпавшиеся одиночные окопы для пехоты и бронетехники. Сейчас они были пусты, но еще не так давно, во время агрессии со стороны США, здесь располагались передовые отряды ливийской армии, которые, по замыслу, должны были первыми вступить в бой с высадившимся на берег де-сантом.
Песчаный берег кончился, и они добрались до прибрежных рифов высотой в три-четыре метра. Рифы были темно-коричневого цвета, острые и колючие, да еще и скользкие ко всему этому в придачу. Волны бушевавшего шторма прибили к берегу столько водорослей, что они оказались на одном уровне с рифами, и было тяжело определить, где еще камень, а где уже начиналась морская трава. Эти сказочные замки привели мальчика в восторг, он прыгал по ним, топтал их ногами, они не сдавались и подбрасывали его вверх. Он хохотал, раскраснелся, было видно, что все это доставляло ему огромное удовольствие. Вдруг впереди в море, появилось белое пятно непонятного вида, и, только когда волна прибила его поближе, стало ясно, что это всего лишь кусок пенопласта, с удивительно ров-ными краями, такими словно их только что отпилили острой пилой.
После шторма к берегу часто прибивало разные интересные штуковины, то пустые бочки из полиэтилена разных цветов и вместимостей, которые обычно приспосабливались под запасные емкости для воды. Пустыня есть пустыня, и за воду здесь шла настоящая борьба. Один раз волнами вынесло на берег полную емкость с какой-то жидкостью, по запаху напоминающей портвейн. Несмотря на сухой закон, когда, казалось, русские люди должны были с жадностью наброситься на этот подарок судьбы, никто не рискнул попробовать на вкус дивно пахнущую жидкость. Пришлось возвратить дар морю, а себе оставить лишь оболочку — емкость для воды…
Андрюша выловил кусок пенопласта из воды и, протянув его отцу, сказал:
— Папа давай придумаем, что это кораблик и отправим его назад, на север, в Союз.
— Давай придумаем, — ответил Сергей.
Опуская кораблик на воду и толкая его в волну, они оба, словно угадывая мысли, молча смотрели, как его подхватила свежая струя воздуха и понесла, понесла. Кусок пенопласта становился все меньше и меньше. Потом совсем исчез из виду, но они еще долго стояли молча, пытаясь разглядеть далекий, но близкий душе родной берег.
Их молчание прервал чей-то крик. Обернувшись, Сергей, увидел, что к ним приближается небольшого роста человек в форме цвета хаки. Когда он подошел ближе, они его узнали — это был Фархад Норов, один из переводчиков группы советских военных специалистов. Фархад по национальности был таджик, окончил Педагогический институт в Душанбе. Молодой парень двадцати пяти лет отроду на русском языке говорил с большим акцентом:
— Сэргей, меня за тобой послалы, уже пора лэтэт.
Когда Фархад впервые появился в группе, многие не сразу могли понять, о чем он говорит, но потом привыкли и уже не обращали внимания на его своеобразный акцент. Когда его спрашивали, на каком языке он во сне разговаривает, он от-вечал:
— Конечно, на таджикском.
Если к Фархаду обращались на арабском языке, то ему сначала приходилось переводить в уме на таджикский. Затем с таджикского на русский и озвучивать фразы. Все происходило наоборот, если обращались сначала на русском языке для перевода на арабский язык.
Схема эта была очень запутанна, но выручала — особенно начальников, которые не утруждали себя изучением разговорного арабского языка и изучением основ мусульманской культуры. Другие же члены группы уже после нескольких недель общения с местным населением могли на бытовом уровне неплохо понимать друг друга.
* * *
О том, что предстоит длительная и неприятная командировка в город Кофру на границе между Ливией и Чадом, члены группы узнали неделю назад.
Уже несколько месяцев там, на границе, шла война, хотя советское командование упорно называла все происходившее «Вооруженным конфликтом». Это можно было объяснить довольно простым образом: во-первых, если советские военные специалисты участвовали в боевых действиях на стороне Ливии, то это попахивало международным скандалом, что, конечно же, не входило в планы государства. Во-вторых, тогда этим самым специалистам нужно было присваивать звание воинов-интернационалистов и засчитывать каждый день, проведенный на войне, за три дня, и еще полагался целый ряд социальных льгот по возвращении домой: право на внеочередное получение жилой площади, установка телефона в квартире и т. п.
Конфликт так конфликт, но дело осложнялось тем, что обычно в Кофру ездила другая группа специалистов из Бенгази — это был их регион по обслуживанию техники войск противовоздушной обороны ливийской армии, на вооружении которой находились почти все современные советские зенитно-ракетные комплексы и комплексы радиотехнических средств. А в этот раз пришла телеграмма из Триполи от главного советского военного советника с содержанием, неприятным для специалистов из Сирта: в кратчайшие сроки сформировать группу специалистов зенитно-ракетных и радиотехнических войск для отправки в Кофру, чтобы произвести внеплановое обслуживание вооружения и военной техники.
В это время как раз произошла смена руководства группы советских военных специалистов из Сирта. Полковник Марченко, благополучно пробыв в Ливии три года, отправился на пенсию в Союз. Ему на смену прибыл новый руководитель, полковник Ковалевский, полная противоположность Марченко и по внешнему виду, и по характеру, и по поведению в отношении подчиненных ему офицеров. Марченко слыл либералом, был грузноватым человеком пятидесяти лет, редко повышал голос и старался, как казалось, не особенно вникать в технические вопросы, связанные с эксплуатацией техники и вооружения. Речь его была несколько медлительна, он не любил суеты и каких-либо внезапных изменений в процессе службы. Сказывалось пребывание в мусульманской стране и житейский опыт. К нему и обращались все по имени и отчеству, а не по воинскому званию, кроме конечно официальных мероприятий, где воинская субординация была просто необходима. Любимая его поговорка была: «Выпил свои двести граммов и не высовывайся, держи нос по ветру».
В городке распоряжением вышестоящего начальства специальным приказом был установлен сухой закон. Этот приказ полностью соответствовал существующему запрету на употребление алкоголя в Ливии. Здесь, в исламской стране, за нарушение этого запрета местные жители представали перед судом и, как правило, получали длительные сроки заключения, а то и приговаривались к смертной казни. Но какой русский продержится на протяжении нескольких лет без спиртного? Какой?
В местных магазинах, естественно, ничего алкогольного не продавалось, даже не было пива, любимого напитка Сергея. И особенно жаждущим приходилось вспоминать домашние рецепты изготовления браги, самогонки — из томатной пасты, сухофруктов и т. п.
Официально самогоноварение запрещалось, но на деле все обстояло иначе: лишь бы не попасться на глаза начальству. Поголовного пьянства не было, но для снятия стрессов и во время праздников многие позволяли себе выпить, и можно было, выходя на прогулку, почувствовать давно забытые спиртовые ароматы, распространяющиеся то от одного, то от другого специалиста.
Так вот, Марченко покинул Ливию, и появился Ковалевский, высокий, сутулый, с дрожащими руками полковник сорока восьми лет, от которого постоянно пахло другими ароматами — валерьянки и корвалола. Новый человек в коллективе — это всегда событие неординарное, к нему подолгу присматриваются, прощупывают со всех сторон с целью уяснить, как строить с ним дальнейшие отношения. А если новый человек — начальник, то, естественно, для подчиненных это может означать изменения в жизни. Хороший начальник — хорошие изменения, плохой — и изменения соответствующие…
Ковалевский сразу резко отгородился от всех защитной маской чиновника: отношения только по уставу, согласно воинской субординации: «Есть! Так точно! Никак нет! Разрешите идти» — и т.д.
Прописные и несколько подзабытые фразы устава приводили офицеров в уныние, но, что поделать, приходилось привыкать — спорить с начальником в Советской армии было невозможно да и опасно: можно нарваться на крупные неприятности, вплоть до отправки раньше времени на родину, что было крайне нежелательным. Такая отправка – жирный крест на военной карьере.
Бытует мнение, что хороших начальников не бывает, но это глубокое заблуждение. В любые времена, в любой обстановке, в мирное время, или в военное, на родине, или на чужбине, хороший начальник всегда найдет способ не дать в обиду своих подчиненных, отстоять честь всего коллектива.
Показатель работы коллектива и есть характеристика начальника: если работа ладится, значит, люди доверяют друг другу во всем, в любой обстановке. А если в коллективе начинаются склоки, шушуканья за спиной, нет прежнего -настроя на работу, значит, виноват начальник и ему не место на руководящей работе.
Так произошло и здесь. Пан Ковалевский, как его прозвали в группе, продолжал свою политику. Постоянные построения, проверки, занятия в личное время делали обстановку нервозной. Появились любимчики, с которыми он мог шептаться подолгу в курилках, хотя сам, естественно, не курил, и появились неудобные люди, к таким относился и майор Мартынов. Многие были недовольны новыми установившимися порядками, но высказать это открыто в лицо Ковалев-скому боялись, только в разговорах между собой делились впечатлениями от общения с новым начальником. Мартынов попытался поговорить по душам, но даже сама попытка была остановлена довольно грубым окриком, и после этого Сергей почувствовал на себе все прелести «любви» начальника к подчиненному: неплановые командировки, дежурства и просто косые взгляды Ковалевского и его бездарных любимчиков. Бездарных, потому что под свою опеку он взял приспособленцев, непонятно каким образом проникших за границу в ограниченный контингент войск. Их технические знания были на самом низком уровне, приходилось всей группе подчищать за ними хвосты, устранять неисправности, проводить обслуживание техники. Но зато в других вопросах— нашептать, донести, подсказать — им не было равных. Пели и нашептывали, пели и нашептывали…
Ковалевский все дальше и дальше отдалялся от коллектива, а часть коллектива от него. Он это чувствовал и, пытаясь что-то предпринять, устраивал по выходным дням то посиделки на природе, то викторины в клубе для членов -семей, но все было настолько неинтересным и стандартным, что люди сначала принимали в этом «детском саде» участие, а потом просто перестали посещать эти мероприятия. А тут еще неподалеку от пляжа, прекрасного пляжа, где при палящем зное пустыни можно отдохнуть от жары, обнаружили глубинную -бомбу.
Ее быстро обезвредили ливийские саперы, взорвали в один из рабочих дней, когда специалисты находились на работе, а семьям посоветовали не выходить из помещений — никто даже грохота не услышал, так все было мастерски испол-нено.
Но, несмотря на это, пан Ковалевский заставил составить график посещения пляжа, установил четкие его границы. Были натянуты в море буйки на расстоянии двадцать пять метров и выставлены дежурные офицеры с красными повязками на руках, которые по свистку объявляли начало купания и его завершение.
Этот цирк окончательно и бесповоротно испортил и так донельзя сложные отношения с группой. Единственная отдушина на чужбине — купание в море — оказалась под запретом из-за прихоти самодура в полковничьих погонах.
Люди, конечно, ходили на пляж, но приходилось это делать тайно, уходить далеко от городка, что было небезопасно. В сложившейся обстановке можно было ожидать любых провокаций, но люди шли на это, лишь бы не исполнять волю перестраховщика начальника. Позднее стало ясно, что он просто боялся, как бы чего не вышло, не случилось, боялся испортить отношения с вышестоящим начальством, боялся принимать самостоятельные решения и все перекладывал на плечи подчиненных. Вот такой достался начальник, в общем-то неплохой по составу группе военных специалистов зенитно-ракетных войск в Сирте, и рассчитывать на то, что он будет выяснять причину замены группы из Бенгази на свою группу, не приходилось.
Причина стала ясна, когда в один из вечеров в городок въехала машина консульства СССР в Ливии. После небольшого совещания на вилле Ковалевского по громкой связи всех специалистов вызвали в летний клуб.
Служебное совещание проводил консул, он сказал присутствующим, что несколько дней назад при невыясненных пока обстоятельствах пропали без вести два специалиста из группы ПВО в Бенгази, которые находились в районе боевых действий на границе Ливии и Чада. Попросил всех повысить бдительность и внимательность — как в городке, так и при посещении магазинов и рынков.
На этом совещание закончилось, не были названы ни звания пропавших, ни их фамилии. Консул со своей группой отбыл на своей новенькой «мазде» на юг разбираться в случившемся происшествии.
Подобные ЧП случались и раньше, но все обходилось без жертв со стороны советских военных специалистов.
Сначала было брошено взрывное устройство в один из офисов агентства «Аэрофлота» в Ливии, но террористы просчитались в этот момент там никого не находилось и пострадало только дорогостоящее оборудование. А через некоторое время в Бенгази была раскрыта террористическая группа, которая намеревалась уничтожить группу советских военных специалистов.
Заговор был раскрыт ливийской разведкой, которая долго выслеживала эту группу. Подробности остались не известны, удалось только выяснить, что террористы-фундаменталисты планировали расстрелять группу военспецов в момент их выхода из гостиницы для отъезда на работу и тем самым расстроить друже-ские отношения между советским руководством и лидером ливийской революции Каддафи, посеять вражду между мусульманским и христианским миром.
Автобусы не всегда подавались своевременно, люди в ожидании толпились, перекуривали, и это был удачный момент для теракта. По другому сценарию планировали отравить воду в емкости для питья в гостинице. Обоим вариантам не суждено было исполниться, честь и хвала за это ливийской разведке: в гостинице проживали и жены с детьми, и можно себе представить, что могло бы произойти в случае удавшегося теракта.
По ливийским законам за попытку совершить теракт все члены преступной группы были приговорены к смертной казни. Казнь происходила публично в одном из спортивных залов Триполи, присутствовало много людей. Каждый желающий мог сам осуществить исполнение приговора. Желающих оказалось очень много. Виселицы были сделаны на спортивных кольцах. По сигналу судьи люди подбегали к осужденным, накидывали петли на закрытые черными колпаками головы, выбивали скамейки и с остервенением дергали несчастных за ноги, -другие кидали в уже повешенных камни с гневными криками. Эту жуткую картину в прямом эфире транслировало ливийское телевидение, так что аудитория -наблюдавших за казнью благодаря техническому прогрессу расширилась -практически до всего населения страны. И потом в течение почти полугода в каждом выпуске новостей сцены казни повторялись в записи в профилакти-ческих целях.
Больше попыток террористических актов в отношении советских людей не было — сыграла свою роль наглядность наказания.
Но пропажа без вести двух военных специалистов — событие в зоне боевых действий, и ждать можно было всяких известий.
Искали ребят почти неделю. И всю неделю люди терялись в догадках, строя различные версии. К сожалению, подтвердилась самая тяжелая и грустная: впервые за все время существования военно-технических отношений между СССР и Ливией в боевых действиях погибли советские военнослужащие.
Выяснилось, что группа военспецов из Бенгази находилась в командировке в Кофре, обслуживала технику зенитно-ракетных и радиотехнических войск. В боевых действиях принимали участие сухопутные войска и бронетехника. Велась интенсивная воздушная разведка, и было ясно, что применение противниками комплексов ЗРВ и авиации неминуемо. Военспецы, находясь в Кофре почти месяц, настроили и подготовили технику к боевому применению.
В двух часах езды на машине от Кофры, в местечке Саара, был военный аэродром, на котором располагалась авиация ВВС Ливии и радиотехнические комплексы для ведения наблюдения за воздушным пространством.
В последний день пребывания в командировке командир ливийской бригады РТВ попросил старшего группы еще раз проверить работу РЛС[1] «П-12» на этом аэродроме.
За военспецами прибыла машина, и двое специалистов, капитан Нежин и прапорщик Басов, поехали в Саару. РЛС оказалась неисправной, и они целую ночь занимались устранением неполадок. В этот момент и началось наступление регулярных войск армии Чада.
Причина давнего конфликта между Ливией и Чадом — спорные территории в ливийской пустыне. Неподалеку от местечка Саара геологоразведка обнаружила большое месторождение нефти, и надо же было так случиться, что оно находилось как раз на границе двух стран. Собственно говоря, и границы, как таковой, там нет. Нет погранзастав, нет рядов колючей проволоки и контрольно-следовой полосы, вокруг сплошные пески, барханы и камни.
Если посмотреть на карту, то видно, что граница между Ливией и Чадом прочерчена длинной прямой линией, и если бы не нефть и уран, то никому эти пески были бы не нужны, как и много веков назад. А вот когда нефть обнаружили, то обе страны начали вести ожесточенные дебаты, которые закончились объявлением войны.
Если ливийской Джамахирии военно-техническую помощь многие годы оказывал СССР, то Чаду активно помогала Франция, видимо заинтересованная в «черном золоте».
Армия Чада была хорошо обучена, оснащена и мобильна. Ее готовили к боевым действиям французские военные специалисты. И традиционно в таких конфликтах участвовал французский военный легион, укомплектованный в основном иностранными добровольцами, в числе которых были и преступные элементы.
Наши парни попали в пекло борьбы за нефть, в этот ад войны. По контракту советским военным специалистам воспрещалось иметь оружие, оставалось уповать только на случай и помощь Господа Бога. Но Аллах оказался немилосерден к воинам.
Чадские войска усыпили бдительность ливийского командования, несколько дней стояло затишье в боях. А потом две механизированные бригады пошли в наступление, обошли аэродром без всякого шума с севера и уже с ливийской стороны, неожиданно его захватили. Вся техника ливийской стороны — самолеты, РЛС, танки — была уничтожена. Взлетно-посадочная полоса была изуродована глубокими воронками, погибло несколько сотен человек, в числе погибших были Нежин и Басов. Невозможно себе представить, что испытали безоружные русские парни, о чем думали они в последние минуты своей жизни…
Их нашли через неделю после окончания боев за аэродром в Сааре, далеко от него. В поисках помогали местные жители, они и принесли документы Нежина и Басова командиру отряда, который искал пропавших специалистов. Видимо, в случившейся трагедии не обошлось без участия добровольцев французского иностранного легиона, тела погибших были сильно изуродованы, с множественными штыковыми ранениями, волосы еще молодых ребят стали от пыток седыми.
Жарко и душно, солнце истошно парит, в зените высоко, сверкая, ореолом стоит. Пальмы пыльные низко земле поклонились, зеленые мухи роем над финиками закружились. Лето в пустыне, ливийское лето… Вентилятор сизый воздух бестолково гоняет, занавески, в окне не колышась, бессильно висят. Хамелеон, словно ветка, замер, тоскливо моргает. Ноги в песке, как в снегу, по колено увязли, лицо ожогом горит, в этом аду ничего не спасает. Лето в пустыне, война на границе все длится и длится, и это уже не конфликт. Кровь людская черной рекою по барханам струится, домик в Сааре, домик в Сахаре, в нем никто, кроме нас, не бывает. Журналы разбросаны в хаосе, початой «Примы» красная пачка одиноко лежит на столе.
Два парня советских, Нежин и Басов, убиты в пустыне, в проклятой и страшной войне.
Вдовы рыдают, слезы не сохнут в жаре, мы угрюмо стоим в стороне, две медали блестят на красном сукне.
Жарко и страшно, душно и тошно в душе. «Туполев» через Средиземное море в Россию летит, два цинковых гроба, два траурных груза в себе он таит.
Прощайте, друзья, прощайте, ребята, память о вас, как монолит, долго в сердцах наших будет жить!
Людская жизнь в России, пожалуй, со времен Петра Первого перестала цениться: любыми средствами достичь цели, несмотря ни на какие жертвы среди простых людей, будь то постройка северной столицы или взятие крепости. «Цель оправдывает средства» — это главная установка власти. Достижение светлого будущего, поворот рек, освоение целины — все на костях, на изуродованных жизнях целых поколений. В России из века в век люди не живут, а выживают. А хорошо «живут» в основном приспособленцы-чиновники, лизоблюды, угодные во все времена и для любой власти готовые петь дифирамбы и писать гимны с разными словами, но с одной и той же мелодией — униженным стоном русского народа. А люди хотят просто жить, любить, рожать и растить детей и быть свободными от всяких навязываемых сверху идей, иметь при этом свое мнение о происходящем и, главное — иметь право и возможность его открыто высказывать и отстаивать в любой обстановке.
Меры по защите своих людей военное начальство в Ливии предложило такие, что хотелось одновременно и смеяться и плакать. Оружие выдавать запретили, но зато предложили на верхней одежде каждого специалиста на спине нашить круги из белой ткани с надписями на арабском и английском языках: «Не стрелять! Я русский военный специалист!»
И второе нововведение по защите: в городках, где проживали военные специалисты с семьями, установили круглосуточные дежурства с целью усилить охрану этих городков. В инструкции дежурному были четко расписаны его обязанности и права. Устанавливалась форма одежды: светлая рубашка с обязательным галстуком (в летнее время) и костюм темного цвета (в зимнее время) с тем же обязательным галстуком. Когда специалисты стали задавать вопросы, чем же защищаться при внезапном нападении, ответ был такой:
— Берите в руки палку и с ней несите дежурство, а в случае нападения громко кричите: «Помогите, убивают!»
Как на такие ответы, инструкции и приказы люди реагировали? Конечно, все возмущались, пытались спорить и что-то доказывать, но в армии приказ — закон для подчиненного, пришлось этот бред выполнять.
Опять привязалась хандра, ну что же это за страна такая, никак не может от проклятья отвязаться она. Проклятья над ней тучей мрачной кружатся, на -головы людей копотью страданий ложатся. То янки, то шведы, то немцы, то собственные клерки петлю накинуть на шею хотят, культуру и веру святую злом растоптать. Но, верю, наступит пора! Ветер свободы тучи разгонит, -крепко станет на ноги нищий народ, священную песню во весь голос затянет и вольно грудью вздохнет. Но только не знаю, когда откроет Россия свои чудо-глаза!
В конце концов от дурной затеи с надписями на спинах решили отказаться, и слава Богу, а то местные жители уже начали показывать пальцами и откровенно смеяться над советским братом.
С того момента, как погибли Нежин и Басов, прошло несколько месяцев. Потихоньку люди стали приходить в себя, жизнь в городке потекла своим чередом. Мужчины каждый день уезжали рано утром на службу, женщины занимались бытовыми проблемами и воспитанием детей.
На обслуживание техники в Кофру группа из Бенгази ездить отказалась, да и не было больше морального права у начальства, не обеспечившего безопасность, заставлять их это делать. Телеграмма о вызове специалистов легла на стол Ковалевскому, и, конечно, он даже не пытался сопротивляться этому, а просто, уточнив число необходимых военспецов, ответил: «Есть», и на очередной утренней планерке огласил фамилии тех, кому повезло в этот раз «позагорать» на юге страны.
Все кто оказался в этом списке, испытали шок. Хотя к этому времени боевые действия с Чадом протекали довольно вяло, но погибать раньше времени и главное во имя чего, какой-то нефти, да еще в чужой стране, никто не хотел. Не было никакой паники, просто чувствовалась необычность обстановки.
Ну, и конечно, никто из любимчиков пана Ковалевского в этот список не -попал.
Мартынов, как и все, волновался, переживал, но день отъезда приближался. Страх сменился заинтересованностью в предстоящей поездке, даже хотелось быстрее уехать, чтобы не видеть взволнованных глаз жены и сына. Быстрее уехать, значит, возможно, и быстрее вернуться.
Городок постепенно приближался, Сергей с Фархадом шли рядом, беседуя, а Андрей бежал впереди, палкой отгоняя налетевшую тучу мошкары.
Фархад, небольшого роста и тщедушного телосложения, черноволосый молодой человек с приятными чертами лица. Издалека его можно было принять за подростка. Он имел звание лейтенанта Советской армии, но военную форму никогда не носил, был далек от военной службы и субординации. В Таджикистане у него остались жена и маленький ребенок. Никто в группе не знал, как звали его жену и ребенка, даже Мартынов, у которого с Фархадом были хорошие отношения.
Фархад не любил рассказывать о своей личной жизни, но кое-что за годы, прожитые вместе, удалось узнать.
Он жил в высокогорном памирском ауле Таджикистана. Окончил там десятилетку. Поступил в Пединститут и только там научился говорить и писать на русском языке. В его родном ауле все разговаривали исключительно на таджик-ском, да и не было необходимости знать русский язык. Русских людей там видели раз в десять-пятнадцать лет, когда какая-нибудь археологическая экспедиция прокладывала свой маршрут в тех местах, где был расположен аул, или, если приходила суровая зима, тогда провиант для жителей аула доставляли вертолетами, а в состав экипажа входил кто-нибудь из русских.
В ауле жили в основном старики и дети, которые, подрастая, стремились уехать в город, поближе к цивилизации. Когда Фархад учился в институте, у него была любимая девушка, но жениться ему на ней не пришлось. По мусульман-ским обычаям жену ему выбрали родители из родного кишлака, девушку он не любил, но пойти наперекор родительской воле не смог. Он женился, вскоре родился ребенок, а через некоторое время появилась возможность стать переводчиком, и он с удовольствием уехал из страны, чтобы встречаться с семьей только во время отпусков.
Фархад хотел как можно лучше изучить арабский язык, Коран, и, вернувшись домой, поступить в медресе, чтобы после его окончания стать муллой. Самыми почитаемыми профессиями в Таджикистане были профессии партийного руководителя и духовного служителя — они давали уважение населения и большие материальные выгоды.
Поэтому все его речи и думы были, казалось, далеки от происходящего вокруг.
Но, видно, события, которые произошли, затронули и его душу:
— Сергей, скажи, ты волнуешься? Что за жизнь такая у вас, русских? Безбожная, я бы сказал. Нет постоянства, спокойствия, все время какие-то перемены происходят, которые почему-то затрагивают всех окружающих и инакомыслящих.
Мартынов засмеялся:
— Фархад, ты такие вопросы задаешь — фундаментальные, философские, что я со своим инженерным образованием, не знаю, что тебе сразу так вот, не подумав, ответить. Спроси что-нибудь полегче, пойдем лучше чемоданы собирать, вон видишь, Татьяна уже меня ожидает.
— Но ты же старше меня намного, повидал немало, что ты думаешь по этому поводу, по поводу религии, ислама?
Они остановились, Андрюша, увидев маму, побежал к ней: после прогулки, видно, захотел кушать.
— По поводу Ислама и религий вообще вот что тебе скажу, Фархад. Дело каждого человека — верить в Бога или нет. Насильно к вере притянуть нельзя. Что касается Ислама, христианства… Чем они отличаются? Я думаю, -что Бог един, Фархад. А принятие той или иной веры — это предпочтение инди—ви-дуумов. Как чувства, как запахи. Одному нравится соленое, другому — -кислое.
Ты же не станешь возражать, Фархад, что мусульманское молоко пахнет так же, как и протестантское? Запахи религий одинаковы, но мы их воспринимаем через призму своего мироощущения, в зависимости от обстоятельств.
Знаешь, Фархад, я точно не знаю, что такое жизнь. Этого никто не знает. Я могу тебе только сказать, что я думаю о своей собственной жизни.
У каждого своя тропа, тропа на небеса. Есть у той тропы крутой начало и привал, остановившись, чтоб подумать, как поступить, куда податься, в ловушки не попасться. И конец тропа имеет, к нему ты не спеши, смелей иди, но… тяжело решиться, право.
Ступая на тропу, ты гадостей не делай, ошибайся, падай и скорби, но, поднимаясь вновь и каясь, друзей не предавай и не ищи защиту ты у лжи. И та тропа покажется тебе святой тропинкой, что протянулась к алтарю.
Жизнь не ручей, а шумная река, бежит, ломая все круша.
Она, как та война, что миллионы покосила, не пожалела ни юношу, ни старика, что делать с ней никто не знает. Никто еще не выстроил плотину, чтоб обуздать ее гордыню. Течет она, вливаясь в океан судьбы бездонный, законами ума пренебрегая. Простить бы нам ее, а мы порой над ней смеемся. Простит ли нас она?
Мы этого друг мой, увы, уж не дождемся. Вся вытечет она до дна, из русла ускользая.
Обняв Фархада за плечи, Сергей, повернувшись лицом к жене, которая уже махала ему рукой, заспешил домой обедать.
Таня встретила Сергея и Фархада натянутой улыбкой:
— Идите обедать, самолет прилетит через три часа, еще будет время поспать перед дорогой.
Самолет для отправки специалистов обещали прислать еще четыре дня назад, но каждый день поездка откладывалась, тем самым нервируя и улетающих и провожающих.
— Может, и сегодня не полетим, отменят снова поездку? — сказал Фархад.
— Да нет, приходил Выражейкин, сказал, что на этот раз можете не рассчитывать на перенос командировки,— обронила Таня, не смотря на Фархада и Сергея.
Выражейкин был личным переводчиком Ковалевского и по совместительству его «портфеленосцем» и осведомителем — скользкий тип, всю жизнь проведший в зарубежных командировках и поднаторевший в вопросах обустройства жизни, своей и начальников. Он, конечно, никуда лететь не собирался, а отправлял вместо себя менее опытного Фархада.
Еще раз проверив содержимое чемоданов, Сергей и Фархад на некоторое время расстались, чтобы побыть наедине: Сергей — с женой, а Фархад — с Кораном и Аллахом.
День клонился к вечеру, Андрей гулял на улице, посматривая на площадь в центре городка, туда должен был подъехать автобус и увезти отца на аэродром.
Стемнело, жена уже собирала пакет с приготовленными в дорогу продуктами — жареная курица, картошка в мундирах, вареные яйца, традиционный набор советского командированного, — когда в дверь виллы влетел Андрейка с криком: «Папка, автобус, автобус подъехал».
Мартыновы вышли из дома, по пути к ним присоединялись другие военспецы — кто с семьями, а кто в одиночку. Не все за границей жили с семьями.
Автобус стоял на площади. Это был автобус местной зенитно-ракетной бригады «Мизен». Каждая бригада в Ливии имела свое звучное название.
«Мизен» означало «Гроза».
Возле автобуса стояли провожавшие из числа других, не улетающих специалистов, их жен и детей. Здесь же был и Ковалевский.
Он заставил всех десятерых отъезжавших построиться, проверил по списку и, не дав толком попрощаться с семьями, приказал садиться в автобус. При этом, чуть-чуть отвернувшись в сторону, произнес слова, которые Мартынов, стоящий к нему близко, запомнил на всю жизнь.
— Скорее бы эту группу отправить, надоели, мать их…
Было уже темно, и он, видимо, не рассчитывал, что кто-то его услышит, но Мартынов не удержался от возмущенного возгласа, и последнее, что он увидел сквозь пыльные окна автобуса, это был испуганный взгляд этого пана Ковалев-ского, который понял, что Мартынов услышал его слова.
Итальянский «фиат» ехал по ночным улицам Сирта. Город освещался многоцветными фонарями. Широкие улицы были пустынны, только иногда под колеса автобусу бросались с лаем одичавшие собаки.
До аэродрома ехать было недалеко, минут тридцать, они пролетели неза-метно.
На взлетной полосе одиноко стоял «АН 24-Т», маленький грузовой салон которого был почти полностью заполнен ящиками с автоматами и боеприпасами, на откидных сиденьях — вооруженные люди, арабы. Раненые возвращались из госпиталя в свои части, долечиваться в медсанбатах. Их лица были печальны. Без всякого интереса посмотрев на русских, они продолжили заниматься своими делами: кто неторопливо ел, кто просто беседовал с соседом, стараясь не нарушать ночной тишины, кто молился, расстелив под ногами коврик. А тишина стояла необыкновенная, создавалось впечатление, что в мире все на какое-то время замерло, — как перед бурей, или как на стыке двух эпох, когда одна уже потеряла свою силу, а другая раздумывает, с чего начать свое царствование на этом маленьком относительно времени и пространства клочке земли.
Для десятерых советских военспецов в самолете едва хватило места, они разместились в хвосте салона.
Было довольно прохладно, все, одетые в куртки типа «Аляска», поеживались под напором настойчивого ветра, заглядывавшего непрошеным гостем в салон самолета.
Экипаж самолета оказался советским. Лететь предстояло долго, при удачном стечении обстоятельств четыре часа через ночную пустыню.
Самолет взревел двумя двигателями, вырулил на рулежку. Немного постояв, бойко разбежался и, словно маленькая птичка, впорхнул во тьму неизвест-ности.
Мартынов посмотрел на прибор, который висел рядом с его головой, и показывал высоту полета. На нем почему-то значилась высота: «–2500 м».
«Ну вот, начинается», — подумал Сергей.
Показал на странный прибор сидевшему рядом Ивану Машанову. После того как тот, потерев глаза, тоже изучил показания прибора, они дружно расхохотались. А затем надолго замолчали.
Сергей вспомнил, что перед посадкой в автобус он успел обнять сына, а вот жену поцеловать не успел — его внимание отвлекла гнусная фраза Ковалевского.
Не успел поцеловать на прощание жену… Об одном я тебя попрошу, подари мне на память поцелуй ты прощальный, последний. Последний, как первый, он самый искренний, верный. Словно трясина в болоте, тянет ревниво, засасывает, отпускать из памяти не спешит.
Я в него с тобой опускаюсь все ниже и ниже. Вот-вот сомкнется вода над головами, откроется бездна под ногами и вечная нежность в дыхании поспешном твоем. Глотаем мы воздух, надышаться не можем. Прощание близится, друг без друга мы долго прожить не сможем, захлебнемся в мире бездомном, пустом.
На долгую память люди многое, разное дарят… О многом я тебя не прошу, подари мне на память поцелуй твой прощальный, воздуха последний глоток…
«АН-24» набрал неизвестно какую высоту, гул моторов стал равномерным и убаюкивающим пассажиров, сон не заставил себя долго ждать и незаметно навалился почти на всех пассажиров маленькой искусственной пташки.
Голова Сергея склонилась к плечу Ивана, и он заснул. Ему снился другой самолет, другой аэродром, другой город, иная страна…
Звонок прозвучал в кабинете майора Мартынова перед самым окончанием рабочего дня. Сергей недовольно посмотрел на дергающийся и подпрыгивающий на его столе телефон и подумал, что звонят издалека — уж очень настойчивые были трели.
Брать трубку не хотелось. Если телефон звонит в конце рабочего дня, то ничего хорошего ждать от предстоящего разговора не стоит: наверняка получишь какое-нибудь срочное задание и придется задержаться на службе или вообще собирать вещички и ехать в очередную командировку. Хотелось немного отдохнуть и расслабиться в спокойной домашней обстановке. Но так как в кабинете, кроме Сергея, никого из офицеров не было, а телефон все голосил и голосил, пришлось его успокоить. Сергей поднял трубку и на другом конце провода услышал голос начальника из управления вооружения армии ПВО майора Лесняка. После взаимных приветствий Лесняк, поинтересовавшись, как обстоят дела, вся ли техника исправна и какие есть проблемы, резко сменил тему разговора:
— Сергей, даю на раздумье тридцать секунд. Я хочу предложить тебе поехать в длительную загранкомандировку в мусульманскую страну с жарким засушливым климатом. Если вопрос понял, то время на раздумье пошло, я жду ответа.
Подумав и моментально взвесив все «за» и «против», Мартынов ответил, что согласен.
— Молодец, я так и думал, что ты не откажешься, жди телеграммы с вызовом.
Возможность поехать в спецкомандировку да еще в страну с жарким климатом предоставлялась очень немногим советским офицерам — это говорило о том, что тебя высоко ценят как специалиста. Такая командировка могла в корне изменить всю оставшуюся жизнь.
Конечно, по сравнению с гражданским населением, военные в то время да и, пожалуй, всегда, зарабатывали больше и квартиры получали чаще, не ожидали в очередях, как рабочие или ИТР на заводах, по пятнадцать-двадцать лет. Мартынов только недавно получил новую квартиру, до этого прожив пять лет в офицер-ском общежитии.
250 рублей майорского денежного довольствия хватало только на приобретение товаров первой необходимости. Но те счастливчики, которым повезло, и они во здравии возвращались из загранкомандировок, сразу приобретали автомобили, кооперативные квартиры.
Мартынову к тому времени стукнуло тридцать три года, у него была семья, жена Татьяна и четырехлетний сорванец Андрюшка. В этой части он уже служил семь лет главным энергетиком, давно освоил специфику и проблемные технические вопросы своей сферы деятельности, и в последнее время ему все чаще приходила мысль о том, что пора менять обстановку. Когда все знаешь заранее, становится просто скучно и неинтересно.
Перемен в жизни он не боялся, армейская служба приучила. Ему не на словах, а на деле уже приходилось испытать бытовые неурядицы, не спать по несколько суток подряд на полигонах и учениях, а если и спать, то в грязи и в лужах холодной воды на голой земле в армейских палатках. Да и до службы в армии, когда Мартынов работал на вагоноремонтном заводе в Улан-Удэ мастером участка, люди там подобрались разные — от бывших уголовников до целой бригады глухонемых. Так что за тридцать три года он многое испытал, жизнь его хорошенько потрепала, и он был готов ко всякому — поэтому, не задумываясь, принял предложение Лесняка.
Размышления Сергея прервал вошедший в кабинет начальник службы вооружения майор Ростошинский. Увидев Сергея в кабинете, он посмотрел на часы и спросил:
— Ты чего задержался, вроде бы никаких срочных дел у тебя не должно быть?
— Да вот, появилось срочное дело и, как я думаю, интересное.
Сергей рассказал Валерию Георгиевичу о состоявшемся телефонном разговоре и спросил:
— Как вы думаете, командир даст добро на мой отъезд?
— Я думаю, что против он не будет, ведь ты у него на хорошем счету. Да и незаменимых людей не бывает, пришлют кого-нибудь тебе на замену. Ты за это не переживай, главное собрать необходимые документы, пройти все положенные проверки и чтобы за это время ничего не случилось из ряда вон выходящего.
Насколько я знаю, изучение твоего личного дела займет несколько месяцев. И на каждое вакантное место обычно подбирается несколько кандидатов, так что рано не радуйся, и особенно по этому поводу не распространяйся: так будет лучше и спокойней.
Опечатав сейфы и кабинет, они дружески распрощались и пошли по домам.
Позвонив в звонок своей квартиры на последнем этаже новенькой «свечки», стоявшей на высокой скале, нависшей над Черным морем, Сергей думал о том, как сказать супруге о предстоящих переменах в жизни. Только Сергей звонил, отбивая морзянкой начальные слова из фразы: «Привет, это я». Улыбающаяся Таня открыла дверь:
— Знаем, знаем, что это ты, быстрей проходи, давай ужинать, а то скоро по телику «Спрут» начинается.
Поев жареной картошки и сосисок, они уселись поудобней на диван и стали смотреть очередную серию итальянского боевика. Сын в своей комнате -соби-рал очередную замысловатую конструкцию из подаренного на день рож—де-ния конструктора. На экране разворачивались сцены погони карабинеров -за -мафией — шикарные квартиры, шикарные женщины, шикарные автомо-били…
— Слушай, подруга, завтра досмотришь эту серию, у меня есть новость -для тебя.
Таня, встав с дивана, приглушила громкость старенького цветного телевизора и спросила настороженно:
— Какая новость, хорошая или плохая?
— А с какой начать?
— Сережка, не тяни, заинтриговал. Давай с любой, излагай.
— Возможно, у нас с тобой в скором будущем появится возможность пожить в обстановке, немного похожей на эту, — сказал Сергей, при этом жестом указал на экран телевизора.
— Не поняла тебя: что, в кино сниматься пригласили, и причем здесь я? — спросила его удивленно жена.
— Ага, в кино, в цирке выступать, клоуном, — рассмеялся Сергей и начал подробно рассказывать всю историю сначала.
Быстро наступил южный вечер, они вышли на балкон, Сергей с удовольствием закурил и тут понял, что жена так и не ответила: согласна она ехать, или нет.
— Ну, так что, едем или как?
— А ты спросил у Лесняка, как называется страна, и с семьей ехать или одному?
Жена задала тот вопрос, который он забыл сам задать начальнику из управления армии. Если с семьей, то это нормально, а вот если нет, то это может оказаться Афганистан, что в корне меняло ситуацию. Война в Афгане шла полным ходом седьмой год.
— Он мне сам ничего не сказал, дал лишь тридцать секунд на размышление, вот я и не успел даже об этом подумать.
Сергей долго не мог заснуть, ворочался — то ему мешала подушка, то мысли лезли в голову дурные. Жена тоже не спала, вздыхала.
…Вот звезда упала, с неба ночного скатилась, загадать желание надобно, чтоб не забылось, чтоб обязательно сбылось, то о чем мечталось и снилось. Месяц, на небе лениво качаясь, за тучки уходит, уносит дневные тревоги, ночка идет к середине, не торопит, не терпит потехи она. Стоит тишина, даже сверчок беспокоить боится тревоги. Мы с тобой, как две недотроги, в сновиденьях забывшись, лежим. Звезда с неба упала, между нас желаньем прокатилась своим.
Что сбылось, то сбылось, а не сбылось, следующей ночи мы подождем…
Утром они, как всегда, вместе отправились на автобусную остановку.
Доехав до центра города, Сергей с Андреем пересели в другой автобус, Таня, помахав им рукой, заспешила на работу. Детский сад находился недалеко от воинской части, где служил Мартынов, и, когда у него не было ночных дежурств, он отвозил сына в садик.
Попрощавшись с ребенком, Сергей заспешил на работу: до утреннего построения оставалось несколько минут.
Командир быстро провел утренний развод личного состава по местам службы, офицеры разошлись по кабинетам, начался обычный рядовой день части ПВО, одной из многих частей, разбросанных по Черноморскому побережью.
Сидя за столом, Сергей думал: знает или еще не знает командир о поступившем ему предложении? Как сложится разговор с командиром?
В кабинет вошел Ростошинский и, нагнувшись к Сергею, сказал:
— Серега, иди к папе, вызывает…
Папой в части за глаза называли командира (мамой — начальника полит—отдела).
— Ну, с Богом, — сказал Мартынов и пошел к кабинету полковника Орлова. Постучав в двойную дверь и услышав приглашение войти, зашел и доложил о прибытии.
Внимательно посмотрев на майора, командир тихо спросил:
— Что, сбежать хочешь? Не нравится со мной служить? Жаркий климат ему подавай, а тут что тебе — Крайний Север?
Сергей насторожился, за долгие годы совместной службы он хорошо изучил командира: когда тот говорил тихим вкрадчивым голосом, это означало одно — он недоволен. И командир тоже хорошо знал характер Сергея, знал, что тот не будет спешить с ответом. Сергей пришел в часть, только-только получив звание старшего лейтенанта, и все его становление как офицера прошло под руководством Юрия Михайловича Орлова, легендарной личности в войсках ПВО.
Дело в том, что Орлов был единственным во всех Вооруженных силах страны того времени, кто имел три ордена «За службу Отечеству» всех степеней, что в мирное время приравнивалось к званию Героя Советского Союза. Все эти награды, конечно, были заслуженными, и, как говорил сам Орлов после возвращения из Москвы, где ему в Кремле вручал последний орден «За службу Отечеству» Первой степени Председатель Верховного Совета СССР А. А. Громыко, это не его личные награды, а награды всего коллектива части.
Пауза в разговоре несколько затянулась, и Сергей, набравшись храбрости, спросил командира, откуда он знает? Ведь разговор о его командировке за границу состоялся вчера вечером.
Командир, усмехнувшись, ответил:
— Ишь, чего захотел, так я тебе и сказал, вот когда станешь командиром части, тогда и узнаешь, как я это узнал. Ладно, езжай в свою Ливию, грейся на солнышке, знакомься с Исламом, я все равно скоро на дембель буду собираться, так что мне в принципе все равно, кто теперь здесь будет энергохозяйством руководить. Иди, скажи начальнику строевой, что я дал команду оформлять на тебя бумаги, и пусть не тянет, они там, наверху, торопят.
Мартынов вышел из кабинета командира и только тогда обнаружил, что он весь мокрый от пота. Столько лет знаешь человека, но все равно, заходя к нему в кабинет, ждешь чего угодно в любой момент.
Посмотрев на часы, Сергей с удивлением понял, что он пробыл в кабинете Орлова почти час. Получалось, что они вроде бы ни о чем много не говорили, а время пролетело незаметно. Получалось, что они просто долго молчали, смотря друг другу в глаза. Получалось, что все это время, пока Сергей был в каби-нете командира, тот еще не принял окончательного решения — отпускать его, или нет.
Зайдя в строевую часть и передав приказ командира начальнику строевой, Сергей заспешил выйти за пределы расположения части — нужно было подниматься на гору, где находился один из дивизионов, который заступал на боевое дежурство по охране южной границы страны. Необходимо было проверить готовность энергосредств к выполнению поставленных задач.
Подниматься на гору в спокойном темпе надо было минут пятнадцать, -тропинка была очень крутая, но Сергей знал все ее выступы и камни почти -наизусть. Он почти год прожил в стареньком офицерском общежитии диви-зиона и ходил вверх-вниз каждый день по несколько раз. Изучил тропу до-сконально.
Даже темными вечерами, бегая на свидания к будущей жене, он редко оступался в темноте и обходился без фонарика на этой крутой и пока счастливой для него тропе…
Преодолев крутой стометровый подъем, Сергей быстро пошел к дивизиону.
— Мартынов, — услышал он оклик и обернулся.
Сзади, положив руку на крышу новенького красного «Запорожца», стоял майор Тимофеев, офицер особого отдела. На нем была длинная, почти до пят, шинель темного цвета. Тимофеев недавно прибыл в часть и был мало знаком Сергею. Запомнился только ежеутренними длительными пробежками, которые завершались купанием в море.
Его шинель почему-то напомнила Сергею кожаное пальто Дзержинского из старых фильмов про революцию. Подойдя к Тимофееву и поздоровавшись с ним за руку, Сергей подумал, что он даже не знает его имени и отчества:
— Слушаю вас.
Тимофеев его имя знал:
— Сергей, у меня к тебе есть разговор, садись в машину.
— У меня мало времени, я спешу — надо дивизион готовить к боевому -дежурству.
— От этого разговора будет зависеть твоя поездка за границу.
Сергей внимательно посмотрел в каменное, без всяких видимых эмоций лицо особиста. Что за черт, только вчера по телефону состоялся разговор с Лесняком, а сегодня утром уже и с командиром беседа состоялась, и этот тип в курсе дела. Интересно, что ему надо от меня?
— Времени у меня действительно мало, спрашивайте, что вас интересует,— ответил Сергей.
— Твое личное дело перед отправкой в Москву будет тщательно изучаться и от того, какую я напишу характеристику, будет зависеть твоя дальнейшая судьба.
— Но вы меня совсем не знаете, как же будете писать эту характеристику? —спросил Мартынов.
— А вот если бы ты согласился со мной иногда встречаться и рассказывать все что произошло в части за последнее время, особенно о действиях и поступках командира: куда он ездил, о чем говорил, с кем встречался, — тогда бы написать положительную характеристику на тебя мне не составило никакого труда, хоть сейчас могу ее написать и отправить по инстанциям, указав, что ты толерантен к мусульманству,— закончил свою пламенную речь Тимофеев.
У Сергея от возмущения все закипело в груди, сердце забилось, словно он взбежал без остановки на Эльбрус. Такой наглости, такого цинизма он не ожидал, ведь уже вовсю начиналась перестройка, на дворе был 1986 год, а не 37-й, а тут на тебе — воскрес дьявол во плоти в лице Тимофеева…
…Нежданно-негаданно ОНИ к нам пришли, потушили огни, ставни закрыли, оставили щель… В луче затухающего солнца точками черными видна лишь шинель. Не дышится, не летится, одна осталась нам мразь.
Не дают продохнуть, высохнуть, помолившись, спокойно уснуть, наступают сплошными рядами, бьют батогами, души пряча в тень. Они, демоны глухие, в оковы сковали пудовые нас, и праведный День.
Сергей сделал несколько шагов назад.
Вспомнил, что в то время, когда он нес службу дежурным по части, Тимофеев в спортивном костюме, пробегая к морю на утренней зарядке, иногда заходил на территорию части и узнавал: как прошла ночь, не было ли каких-то нарушений воинской дисциплины или происшествий. Только сейчас до него дошло, что Тимофеев уже тогда пытался закинуть удочку и поймать Мартынова на крючок, сделать своим осведомителем. А теперь для этого был самый подходящий момент — под характеристикой на Мартынова должна стоять подпись человека в черной длинной шинели.
Сергею захотелось что есть силы размахнуться и ударить в это самодовольное и гнусное лицо, в эту скотскую морду. Ударить так, чтобы ОНО завопило и завизжало от боли и неожиданности, покатилось вниз с горы, подскакивая на каждой кочке, и плюхнулось в штормящее море. Чтобы никогда больше не появлялось на горизонте этой жизни. Но на проходной дивизиона стоял дневальный и с интересом наблюдал за двумя офицерами.
Сергей продолжал молчать, а Тимофеев продолжал:
— Если тебе сейчас некогда, то давай встретимся у тебя дома вечером и поговорим за чашкой чая, я тебе более подробно, в уютной для тебя обстановке, расскажу, какие меня вопросы интересуют.
Такой наглости Мартынов вытерпеть уже не мог, он положил руку на плечо мерзавцу:
— Топорно работаешь, майор, топорно. Если я, по твоему мнению, подхожу на роль доносчика, то тогда попрошу официально, через моего непосредственного начальника, майора Ростошинского, пригласить меня к себе в кабинет и там задавать свои дешевые вопросы. Понял?
Тимофеев явно не ожидал такого ответа:
— Ну что же, за это дорого поплатишься, заграницы тебе не видать, смотри, еще пожалеешь!
— Хватит пугать, давай вали отсюда…
С этим словами Сергей развернулся и зашагал в дивизион, продолжая мысленно чертыхаться и обдумывать план своих дальнейших действий.
Тимофеев как офицер особого отдела только служил при части, если такую рода деятельность, можно было назвать службой. Он даже в штате части не состоял и деньги ежемесячно получал по отдельной раздаточной ведомости. Командиру части не подчинялся, а как бы состоял при нем советником. Исчезал на некоторое время, затем опять появлялся в части. Работы для него было уйма, в международном порту постоянно находилось несколько зарубежных морских судов, по улицам города большими группами разгуливали иностранцы. Поле деятельности для работника особого отдела было огромным.
Как-то, работая в дивизионе, офицеры заметили, что на экранах приемных устройств станции наведения ракет появились сильные помехи. Откуда они появились и кто их ставит — вот задача для разведчика. Разобрались же с головоломкой офицеры службы вооружения части по диаграмме направленности сигнала выяснили, что помехи шли мощным лучом с борта иностранного судна, стоящего на рейде, велась активная разведывательная работа. Но товарищу Тимофееву это не было интересно, видимо, это было не то поле, куда Тимофеев любил бросать семена для посева.
Слежка за своими офицерами, вербовка провокаторов и доносчиков — вот что его занимало более всего. Кто, какие дачи строит, у кого какая любовница, и сколько кто выпивает по вечерам, кто какой вере отдает предпочтение. Вот отчего у него вырастали крылья за спиной, и вот зачем ему нужна была длинная до пят, черная шинель — прятать от окружающих эти свои крылья, крылья демона, крылья ископаемого ящура.
Проверив боевую готовность энергосредств дивизиона и убедившись, что вся техника работает, что параметры, определяющие боеготовность, в норме, что соблюдение правил техники электробезопасности соответствует установленным характеристикам, Мартынов покинул территорию подразделения.
Пошел дождь, сначала небольшой, но по мере того, как Сергей удалялся все дальше и дальше от того места, где он беседовал с Тимофеевым, дождь все усиливался и усиливался. Крупные капли с бешенством колотили по листьям деревьев, склонивших покорные ветки к земле. Вода, постепенно размывая эту землю, находила новые русла для сначала маленьких, а затем и больших белесых рек, которые устремлялись вниз к морю. Белая глина, которую вода вымывала из-под камней, придавала самой воде какой-то необычный оттенок. Создавалось впечатление, что текли молочные реки из вымени большой и хорошо откормленной коровы. Молочные реки впадали в неспокойное море, и оно по праву могло называться Белым.
Когда Мартынов, чертыхаясь, зашел в кабинет, он был мокр с головы до ног.
Положив мокрую фуражку сушиться на батарею, присел отдохнуть на край стола, за которым, обложившись толстыми папками с документами и дымя любимой «Примой», сидел Валерий Георгиевич Ростошинский.
Не поднимая головы, он спросил:
— Что чертыхаешься, Сережа? Как поработал?
— Есть от чего чертыхаться, Георгиевич, — заметил в ответ Сергей, закурил «Нашу марку» и рассказал всю историю.
Начальник по ходу рассказа молчал, и только когда Сергей упомянул, как ему хотелось вмазать Тимофееву по роже, произнес:
— Я бы, наверное, все-таки вмазал, особенно после слов об исламе! Это же провокация чистой воды!
— Ну что будем делать? — спросил Сергей. — Пошел я, наверное, к командиру, все ему расскажу, как было.
— Погоди, Сережа, пойду-ка я сам к нему, ты лучше здесь подожди, — сказал Ростошинский и вышел из кабинета.
Он отсутствовал около получаса, за это время форменная фуражка Сергея, лежавшая на батарее, высохла и стала напоминать фуражку гитлеровских офицеров: тулья высоко поднялась вверх, а поля опустились вниз. Увидев это, Сергей со злостью бросил ее по направлению к настенной вешалке. Фуражка, как ни странно, ловко зацепилась за единственный свободный крючок. В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и вошли двое — Ростошинский и майор Боровлев.
— Сережа, ты извини, но я рассказал все Александру Николаевичу, — произнес Георгиевич.
— Спасибо, шеф, я не против этого. Ну, что сказал командир?
— Командир сказал, что ты молодец, правильно поступил и добавил, что, наверное, тоже дал бы ему по морде, — произнес Ростошинский.
— Да, классная получилась бы отбивная, — проронил Боровлев.
Боровлев был инженером службы вооружения. Он несколько раз был за границей и принимал участие в боевых действиях в Египте, в Ираке, а недавно вернулся из Перу; очень опытный мужик, как в вопросах военных, так и в житейских, разбирался во многих религиях, в том числе и в Исламе.
— Сережа, давай-ка, начнем вот с чего, — сказал Николаевич и начал тщательно осматривать все комнаты службы вооружения, заглядывал под столы, в люстры, откручивал розетки и выключатели.
— Здесь не обошлось без вот этого,— с этими словами он извлек из-под стола Ростошинского маленькую коробочку. Коробочка оказалась подслушивающим устройством. Затем раскрутил телефон, и там к контактам микрофона тоже была припаяна какая-то странная штуковина.
— Вот и весь фокус-покус, вот почему Тимофеев все знает и владеет информацией. Я не удивлюсь, что такие штуковины будут установлены и в других кабинетах части, — произнес Боровлев.
— Да, дела, прямо детектив какой-то, и что, все это из-за него? — произнес Георгиевич, посмотрев на Сергея.
— Нет, не думаю. Скорее всего, здесь игра идет по-крупному, а Сережа просто вовремя им попался под руку, — заметил Саша.
— Валера, иди опять к папе, докладывай: нам здесь самим не справиться.
— Пожалуй, ты прав, я побежал, пока он куда-нибудь не уехал.
Дальнейшие события развивались стремительно…
На следующий день к воротам части подъехала новенькая черная «Волга» последней модели. Номера на машине были гражданские. Из салона вышел человек плотного телосложения. Предъявил дневальному по контрольно-пропускному пункту свои документы. Тот внимательно их изучил, созвонился с дежурным по части и, после разрешения на въезд машины, нажал на кнопку устройства открывания ворот. Электрический привод заскрипел плохо смазанной цепью, ворота несколько раз дернулись и поползли по направляющему рельсу. «Волга» поехала прямо по строевому плацу к зданию штаба. Командир спешно вышел на крыльцо, надевая фуражку. Из машины вышли четверо в черных костюмах. Приложив руку к козырьку, Орлов отдал честь одному из них и пригласил пройти в свой кабинет. Эти четверо перевернули вверх дном все помещения штаба. Работали тихо, сосредоточенно, не вступая в разговоры с офицерами части. Через несколько дней они так же внезапно исчезли, — словно утренний туман при восхождении солнца. Результат работы дружной четверки был ошеломляющ. Оказалось, что за то короткое время, которое Тимофеев был в должности начальника особого отдела, он организовал тотальную слежку за всеми офицерами и солдатами. Совместно с начальником режимного отдела майором Шумовым Тимофеев установил прослушивающие устройства в кабинетах. Слушали и записывали на магнитофон всех и вся. К особистам присоединился начальник -финансовой части капитан Кушкин. Цель: собрать как можно больше компрометирующих документов на командование части, а затем шантажировать. Цель шантажа: получение вне очереди квартир. До чего низко пали органы госбезопасности… Тимофеева тихо проводили на пенсию, квартиру он так и не получил. И поделом…
Начфина Кушкина отправили служить с понижением в другой гарнизон, не в Кушку, а в Астрахань, тоже не хлеб… а песок. Больше всего досталось Юре Шумову — беднягу уволили из армии без пенсии. Осталось до дембеля дослужить ему всего-то шесть месяцев — ан нет, не дали. На партийном собрании, когда разбирали его персональный вопрос перед увольнением из рядов Вооруженных сил, за исключение из КПСС проголосовали 60 человек, против — ни одного, воздержался только Мартынов. Не поднялась рука голосовать за исключение Шумова из партии — Сергей знал, что простодушный Шумов вряд ли осознавал, в какие интриги его впутал Тимофеев.
Вопрос по Шумову был решен: исключить из рядов КПСС. Бедный Юрик… Пришлось ему в сорок пять лет устраиваться работать учеником слесаря на судоремонтный завод.
После собрания коллеги говорили Мартынову: «Ну все, хана тебе, Серега. Медным тазиком накроется твоя заграница, твоя мусульманская эпопея. Почему не проголосовал за исключение Шумова из партии? Теперь Папа тебя съест…»
«Ты почему-то не такой как все, какой-то ты совсем другой, — однополчане мне иногда твердили. — Хотя и пальцы в желтом табаке, и на вид совсем ты не святой, видать таким тебя родители родили».
«Что поделать, — друзьям немногим я отвечал, — на этот мир смотрю своими я глазами, и звуки лжи и фальши воспринимаю с болью чуткими, как у арабского скакуна ушами.
Врагам уступок никогда в бою я не давал, а недомолвки ваши, как всегда, прощаю…»
Постепенно страсти стихли, почти стихли… Наступили обычные армейские будни.
Но иногда у командира все же просыпалась подозрительность. Он стал плотнее закрывать двери своего кабинета. Начальнику связи приказал строго следить за безопасностью средств связи. Поставил себе в кабинет новенький кондиционер БК-1800.
Окна закрыл решетками. Рядом с его кабинетом находилась комната дежурного по части, в которой он приказал наглухо забить окна, чтобы, не дай Бог, офицеры не услышали, о чем ведутся разговоры в его кабинете. Черноморское побережье, жара летом под 400 С. Сутки дежурства превращались в каторгу. Пот стекал ручьями по телу, сапоги наполнялись едкой жидкостью, ноги распухали, белели, болели. Конечно, все обязаны стойко переносить тяготы, устав есть устав. Но всему есть предел. Так думали многие, а сказать об этом командиру боялись. Но голь на выдумку хитра… В скором времени офицеры кусачками вытащили гвозди из рам, расширили гнезда и, когда командир покидал территорию части, открывали окна настежь. Когда же он появлялся — окна закрывались, гвозди размещались в свои гнезда. В одно из своих дежурств, при докладе о за-ступлении, Мартынов обратился к командиру: «Товарищ полковник, разрешите открыть окна в комнате дежурного по части, снять китель и портупею. Разрешите нести дежурство в рубашках без галстука. Устав разрешает такую форму одежды».
Полковник Орлов, внимательно посмотрев на Сергея, возразил:
— Устав разрешает, но… там написано: на усмотрение командира части. А кто здесь командир части? Кто Бог? Иисус, Аллах? Кто? Я, командир, Бог — не так ли?
— Так точно, — сказал Сергей.
Орлов, не слушая его ответа, продолжал:
— А кто самый умный человек в части? Правильно товарищ майор — самый умный человек в части, тоже ко-ман-дир.
Мартынов стоял навытяжку перед Папой и думал: «Да, не вовремя, видно, я со своей просьбой, под горячую руку в знойный вечер, пожалуй, сейчас попаду, как пить дать».
Орлов, внезапно прервав речь, бросил сменяющемуся с дежурства офицеру:
— Можете идти, а вас товарищ Мартынов, я попрошу остаться.
Когда входная дверь захлопнулась, командир спросил:
— Слушай, Серега, и как это ты решился у меня просить окна открыть, снять китель, портупею. А другие офицеры, что, раньше не могли этого сделать? Скажи честно? Боялись?
Мартынов, пожав плечами, ответил:
— Видимо, да, боялись, товарищ командир.
— А ты, значит, смелый? — продолжал Орлов.
— Ну, не смелый, но кто-то же должен, должен был это сделать.
Пауза затягивалась…
— Хорошо, скажи всем, что я разрешаю сделать то, о чем ты просил, разрешаю, будь вы неладны. Скажи мне еще вот что, дружок.… Тогда на собрании ты о чем думал, воздерживаясь от исключения Шумова из партии? Думал ты о чем?
Сергей стоял и молчал… Вот когда, значит, командир решил напомнить о том, что воздержался при голосовании…
— Не хотел лукавить, лицемерить, — неожиданно услышал Мартынов фразу, вылетевшую изо рта командира.
— Не хотел, товарищ командир, кривить душой, — ответил Сергей.
— Я так и думал, так и думал, — прошептал Орлов и продолжил: — Хорошо, иди и послезавтра собирайся на медицинскую комиссию вместе со всей семьей, поедешь в Ливию скоро…
— В Ливию? — опешил Мартынов.
— Да, да, в Ливию. Когда-то и я был вот такой как ты, немного странный… Все, разговор закончен, ступай же, — Орлов откинулся на спинку кресла.
Сергей вышел из кабинета командира, на ходу снимая портупею и китель.
— Что, снял с дежурства? — раздались удивленные голоса стоящих в коридоре офицеров.
— Нет, — ответил Сергей, — разрешил всю эту сбрую снять, снять китель, галстук и окна в дежурке открыть.
— Ну, ты даешь, молодец, Серега, с нас магарыч после дежурства, — зашумели, обрадовавшись, офицеры и побежали обсуждать с друзьями приятную новость.
Медицинские комиссии… сколько их пришлось пройти за всю службу — не счесть.
Но эта была особенной, важной. В принципе, за свое здоровье и здоровье жены Сергей не волновался. А вот сын Андрей частенько болел. Что накопают врачи в его организме? Дадут ли добро на поездку в жаркий и сухой климат?
В Краснодар добрались на электричке. Растолкали сонного мальчишку, тот, потирая глаза ладошками, спросил:
— Папа, что уже госпиталь?
— Нет, еще не госпиталь, сейчас возьмем такси и поедем в госпиталь, — ответил Сергей.
Таня с Андрюшей присели на лавочку, а Сергей вышел на дорогу, подняв руку.
Сигналя правым поворотом, к нему подъехала желтая «Волга».
— Командир, до военного госпиталя подкинь.
Госпиталь — красное двухэтажное кирпичное здание. Запах лекарств, белые халаты врачей, синие костюмы больных.
— Фу, как воняет,— зажав нос, пробурчал Андрейка.
— Ничего, сынок, потерпи.
Получив на руки в регистратуре список врачей, которых необходимо было пройти, Сергей, Таня и Андрей стали занимать очередь сразу во все врачебные кабинеты, чтобы сократить время прохождения комиссии. Так в суете прошел весь день… Анализы, баночки, мензурки. Откройте рот, скажите «а-а-а»… дышите, не дышите. Сахар в норме, СОЭ в норме. Сынишке надо купить супинаторы — плоскостопие у него, папаша, развивается.
Так, это что за кабинет?
— «Гинеколог» — нам, Андрюша, с тобой туда не надо, Таня — вперед.
Жена заглянула в кабинет гинеколога и, обернувшись, сказала удивленно:
— Слушай, Сережка, там мужчина гинеколог…
— Да? Ну так что теперь? — ответил вопросительно Сергей.
— Я не пойду, — надувшись, ответила жена. — Я стесняюсь.
— Мы едем в Ливию, или мы не едем?— строго спросил Сергей. — Давай, давай малыш, не съест он тебя, этот гинеколог, — Сергей подтолкнул жену к -двери.
— Мама, ну, иди же, я уже кушать хочу, — начал хныкать Андрейка.
Таня вошла в кабинет. Ее не было минут пятнадцать, потом дверь распахнулась и из кабинета вышла, показывая язык Сергею и сыну, раскрасневшаяся Таня.
— Не съел?— спросил Сергей. — Женская честь на месте?
Татьяна размахнулась и легонько огрела ладонью Сергея по затылку.
— На месте, на месте.
— Что написал? Жить будешь?
— Написал: «Абсолютно здорова», и добавил устно: «Какая у вас грудь красивая», — усмехнулась Таня.
— Так, я не понял… — удивленно пробормотал Сергей. — Сейчас, сейчас прольется чья-то кровь…
— Ладно, пошли отсюда, написал, что здорова и на том спасибо, — Таня потянула Сергея в другую часть коридора, где находился кабинет стоматолога.
— Если и здесь скажут, что у тебя абсолютно красивые зубы, то я разнесу эту богадельню на кусочки, — бурчал Сергей.
Зубы оказались в порядке у всех. Андрей, намаявшись основательно, заснул богатырским сном прямо на скамейке возле кабинета главного врача — председателя медицинской комиссии.
— Что будем делать? — спросил Сергей.
— Мартыновы, заходите, председатель комиссии вас ждет, — выглянув из отворившейся двери, сказала старшая медсестра госпиталя. Но, увидев крепко спящего ребенка, зашептала: — Ой, какой малыш симпатичный. На маму сильно похож. Ладно, не тревожьте его… Папаша, заходите, заходите скорей, рабочий день уже заканчивается…
Мартынов прошел в кабинет главного врача. За столом сидели несколько человек в белых халатах — члены медицинской комиссии. На вешалке висел китель с полковничьими погонами.
— Товарищ полковник медицинской службы, майор Мартынов для прохождения медицинской комиссии прибыл,— доложил Сергей.
— Будет, будет… — хриплым голосом произнес лысоватый мужчины лет сорока пяти, сидящий в центре.
Старшая медсестра подошла к полковнику и что-то шепнула ему на ухо.
— Так, члены комиссии ознакомились с вашими документами и пришли к выводу, что вы и ваша семья могут быть признаны годными по состоянию здоровья для прохождения службы в стране с жарким засушливым климатом. Особенно ваша жена, которая абсолютно здорова, — скороговоркой произнес врач, внимательно посмотрев при этом на сидящего рядом гинеколога.— Вот ваши документы. Старшая медсестра поставит печати, и можете ехать. Желаю удачи, майор.
Сергей, улыбнувшись, поблагодарил полковника и вышел их кабинета вслед за старшей медсестрой.
В коридоре он, взглянув на сына, жестом показал Татьяне, что все в по-рядке.
— Как вас зовут? — спросил Мартынов у старшей медсестры.
— Мария Викторовна.
— Огромное вам спасибо за помощь. Возьмите коробочку конфет, это «Птичье молоко».
— Что вы, что вы,— произнесла Мария Викторовна и, оглянувшись по сторонам, положила коробку конфет в стол. — Храни вас Бог на чужой земле!
Затем она поставила печати на заключении медкомиссии и пожелала Мартыновым счастливого пути. Домой добрались Мартыновы поздней ночью.
Прошло около года… Остыло знойное лето, быстро миновал бархатный курортный сезон. Приближался новый 1987 год. За это время Сергей со своей частью съездил на полигон в Астраханские пески. Боевые стрельбы прошли отлично. Лишь иногда Мартынова беспокоила мысль о том, что нет вызова из Главного штаба войск ПВО для поездки в загранкомандировку. Вспомнился анекдот от Юрия Никулина: «Из пункта └А“ в пункт └Б“ навстречу друг другу выехали два поезда.
— Ну и что? Встретились?— спрашивают Никулина.
— Нет, не встретились,— отвечает тот.
— Почему?
— Не судьба».
Но вот в один из праздничных новогодних вечеров в квартире Мартыновых раздался поздний телефонный звонок. Сергей ожидал услышать поздравления от друзей или родственников с наступившим Новым годом. Но на другом конце провода раздался голос начальника строевой части капитана Клещенок:
— Сергей, приветствую вас! Извините за поздний звонок. У меня для вас новость. Не знаю, обрадует она вас, или огорчит… Дело в том, что я только что получил телеграмму, в ней сообщается, что вы 18 января должны прибыть в Москву в 10-е Управление Генерального штаба МО. Вот такие дела…
Осторожно держа в руках торт «Рыжик», в комнату вошла Таня.
— Кто звонил? — спросила, увидев мужа с телефонной трубкой в руке.
— Собирай, малыш чемоданы, — переваривая в уме услышанное, ответил Сергей.
— Сегодня второе, а 18 января я должен быть в Москве в готовности номер один к отбытию в Ливию.
Жена, опустившись на диван, спросила:
— А мы, как же мы с Андреем?
— Пока не знаю, из Москвы сообщу. Да ты не переживай, я думаю, что -недолго придется жить порознь, от силы месяц, пока тебе визу откроют.
Две недели ушло у Мартынова на то, чтобы сдать служебные дела Ростошинскому. Пока не прибудет сменщик, заниматься энергетикой части Орлов поручил ему.
Последний вечер дома… Сергей собирал и укладывал вещи в дорожную сумку. Таня хлопотала на кухне — готовила ужин. Андрей, еще толком не осознавая, что завтра отца уже не будет дома, уселся на пол возле сумки и смотрел, какие вещи тот берет с собой в дорогу.
Потом выбежал на кухню и вернулся, держа несколько мандаринов:
— Папа, возьми с собой в дорогу, в самолете будешь кушать, чтобы не укачивало. И еще вот Тобика давай я тебе сверху в сумку положу, будет охранником работать.
Маленькая пушистая игрушечная собачка, которой на семейном совете дали кличку Тобик, уютно разместилась в сумке Мартынова. Сергей погладил сына по светлой голове, поцеловал в сладко пахнущую щечку. На глаза невольно навернулись слезы…
Таня позвала из кухни:
— Мальчики, идите кушать.
Не услышав ответа, она вошла в комнату и увидела, что Андрей сидел на коленях Сергея и задумчиво смотрел отцу в глаза.
— Кушать? — спросил Сергей и, подняв сына над головой, усадил его на свою шею.— Кушать, так кушать.
Обнял жену, и они прошагали на кухню, откуда доносились манящие запахи жареной картошки, отбивных, салата «Оливье».
Быстро поужинав, Андрей убежал в комнату смотреть мультики.
Сергей взял Таню за руку и, притянув к себе, усадил на колени. Поцеловав ее в губы, стал нашептывать на ухо:
«Мне иного не надо поверь, хочу наслаждаться тобой, в зное взгляда ласкового вспыхнуть и растаять свечой, до дна испить чашу влаги ароматной, твоей нежной, словно летний пух рукой, преподнесенной.
Хочу видеть тебя каждый миг, каждый день, вечно, слышать слова, которые ты произносишь порой беспечно, хочу быть зависимым, хочу быть нужным, срочно. Хочу успеть надышаться тобою, мне иного не надо. Хочу, взявшись за руки, вступить в обновленное завтра. Ранние рассветы встречать без капризных туманов, хочу увидеть облака, игру звезд, шепот закатов, хочу, чтоб жизнь была тобой насыщенна и уютна. А когда придет пора уходить, навек расставаться, закричу я клятву тебе, посвящая молитву — слова: └Спасибо что одарила меня правом влюбляться, быть рядом с тобой всегда, мне иного было не надо…“
Ты хочешь быть со мной всегда и везде, в разлуке, в горе и в тесной плацкарте?
Давай попробуем, рискнем, попытка не пытка, с милым рай в шалаше, одна на двоих лямка…
Противопоставим Любовь зазнайке Судьбе, останемся одни, не в облаках, на Земле, станем единственными — мужчиной и женщиной, — нам иного не надо, будет нам это наградой».
— Папа, папа, ну когда мы на вокзал поедем? — вбежав на кухню, крикнул Андрей.
— Да, пора… уже пора, сынок. Только на вокзал ты не поедешь, уже поздно, спать пора ложиться. Я сам, я сам доберусь.
Одевшись, Мартыновы вышли из квартиры. Андрей нажал на кнопку вызова лифта, тот, скрипя тросами, лениво полез вверх.
— Сережа, а может, пошли пешком, а то еще застрянем между этажами, на поезд опоздаешь, — сказала Таня.
— Поехали, поехали на лифте, — настаивал сын.
Сергей усмехнулся, зная, какое удовольствие получает его ребенок от такой поездки:
— Конечно, на лифте, Андрей Сергеевич, поедем, на лифте и никак иначе.
Двери лифта распахнулись, и Андрей первый с радостным визгом вбежал на шатающуюся поверхность пола.
— Поехали… посадка на первом этаже, всем пристегнуть ремни, — поднеся руку с виртуальным микрофоном ко рту и имитируя своим голоском голос стюардессы, четко выговаривая слова, декламировал Андрей.
В этот момент в кабинете лифта замигала лампа освещения. Таня вопросительно посмотрела на Сергея:
— Я же говорила, пошли пешком…
— Мама, мама, ты ничего не понимаешь. Это же перегрузки, — зашикал на нее сын.
Лифт, несколько раз дернувшись на тросах, продолжил движения к месту посадки.
На первом этаже его двери нехотя открылись, словно не спешили выпускать пассажиров на свободу.
— Вот и все, мне пора, — взглянув на часы, произнес твердым голосом Мартынов.
Обняв и поцеловав жену и сына, он зашагал к автобусной остановке.
Садясь в автобус, крикнул:
— Я позвоню вам из Москвы.
В ответ услышал голос Андрея:
— Папка, папка, я приеду к тебе обязательно, слышишь меня? Не скучай, ведь Тобик с тобой…
Автобус отъехал от остановки, и Мартынов через стекло еще некоторое время видел, как Таня и Андрюша стояли и махали, махали ему вслед…
А вот и Москва — Казанский вокзал. Мартынов вышел на перрон, вдохнул полной грудью морозный воздух.
Москва… по-прежнему суетишься, все время куда-то спешишь. Не меняешь свой характер, Москва, в этом мире ты такая одна. Прохожие, несмотря на мороз, на ходу жуют эскимо, читают книги и журналы в метро, дворники нещадно скоблят ото льда тротуары, мелькают призывной рекламы огни, очереди за билетами в театры, в кино, мелькают желтые, словно канарейки такси.
Сергей зашел в телефонную будку. Набрал семь цифр и после нескольких длинных гудков услышал в трубке голос: «Слушаю. Сайгин».
Мартынов представился и спросил о дальнейших действиях.
— Приезжайте в Генштаб, пропуск на ваше имя будет заказан. Пройдете через восьмую проходную, — ответил степенный голос собеседника.
Несколько остановок на метро, и Мартынов оказался на улице, перед огромным, занимающим несколько кварталов многоэтажным зданием из светло-серого камня. У подъездов черные «Волги», «Чайки», туда-сюда снуют моложавые полковники. «Столько полковников, что из них можно было сформировать не один батальон»,— подумалось Сергею. Стояние в очереди в бюро пропусков заняло не меньше часа, было время окинуть взглядом людей рядом.
Женщины с маленькими детьми, молодые или среднего возраста мужчины. Из разговоров стало понятно, что женщины с детками едут к своим мужьям, проходящим службу за границей. В бюро пропусков, несмотря на зиму, душно, тесно. Ни одного стула, куда можно было бы сесть отдохнуть, скоротать время, пока оформлябися документы.
«Меняются времена, но порядки существенно не меняются», — подумалось Мартынову. Вспомнил, что недавно прочитал в книге Валентина Пикуля, как министр царского правительства Горчаков утром спросил у дежурного регистра-тора:
«— Что получено за ночь с телеграфа?
— Существенного, ваше сиятельство, в мире ничего не произошло. Янки намерены избрать в президенты какого-то лесоруба по имени Авраам Линкольн, за которым они признают талант остроумного оратора. Линкольн, кстати, видный проповедник против рабства чернокожих.
— Что там негры! — отмахнулся министр. — У нас вон белокожие не могут никак раскрепостить своих же белокожих…»
Получив пропуск, Сергей поднялся по скользким мраморным ступенькам и открыл массивные двери 8-й проходной. Солдат срочной службы в фуражке с синим околышем, внимательно сверив записи в пропуске и в удостоверении личности офицера, со словами: «Проходите, товарищ майор», отдал ему воинскую честь. Полы коридоров Генерального штаба были устелены дорогими ковровыми дорожками, на стенах и потолках висели модные люминесцентные светильники, излучавшие комфортный голубой свет. Сергей на скоростном лифте поднялся на пятый этаж. Ему нужен был кабинет № 533. Вот и он. На двери табличка с надписью: «Саранкин. Сайгин.»
— Разрешите войти? — толкнув дверь, спросил Мартынов.
В просторном кабинете друг напротив друга, обложившись грудами бумаг, сидели два полковника лет тридцати пяти–сорока с общевойсковыми эмблемами на погонах.
Сергей, протянув пропуск одному из них, представился. Тот бегло, как показалось с отсутствующим видом, изучил пропуск и сказал:
— Так, я полковник Сайгин, буду курировать вашу группу вплоть до отъезда в Ливию. Со мной будете держать связь во время отпуска и после окончательного возвращения из спецкомандировки. Вот вам номера телефонов, сообщите их жене. Через месяц другой мы оформим визу на нее и вашего ребенка. Периодически пусть позванивает мне и справляется о точной дате вылета. Ваш вылет в Ливию через десять дней. За это время с вами будут проведены занятия по изучению материалов, касающихся страны пребывания. На Центральных вещевых складах Министерства обороны получите гражданскую одежду на свой выбор. Сдадите в ЦК КПСС партийный билет и, пожалуй, это все… Если вопросов нет, то в кабинете № 534 собирается ваша группа, можете присоединяться к коллегам.
Кабинет № 534 оказался аудиторией, в которой за столами сидело человек пятьдесят.
Поздоровавшись, Сергей сел за один из столов на свободное место.
— Откуда и куда? — спросил, улыбаясь, его сосед, лысоватый парень с монголоидными чертами лица.
— Я служил на курорте в Туапсе, а теперь вот, видимо, вместе с тобой на другой курорт загорать поедем, — ответил Сергей.
— Это точно, курорт… Иван Машанов, — протянув руку для рукопожатия, хохотнул сосед.
— Ты кто по специальности? — спросил Иван.
— Я энергетик, — ответил Сергей.
— О, «лампочка Ильича» — уважаемый человек,— продолжал хохмить Иван. — А я начальник первого отделения — офицер наведения.
— Гроза фантомов и комаров, — в тон ему заметил Сергей.
Так Мартынов познакомился с Иваном.
Аудитория постепенно наполнилась до отказа. Офицеры знакомились друг с другом, обменивались соображениями о предстоящей поездке, читали литературу, лежавшую на столах. В аккуратно подшитых папках — много статей об исламе. Листы зачитаны предшественниками. Сергей открыл первую из папок:
«Ислам возник как идеологическое и организационное обеспечение целостного торгового и налогового пространства в ареале караванного пути из Индии в страны Средиземноморья (вдоль берега Красного моря). Объединение племен и стирание различий между ними, а также замирение торговых городов и воинственных бедуинов, живущих за счет грабежа караванов, произошло благодаря упразднению культов сотен родовых божеств и провозглашению единым богом Аллаха. Так называли свое божество люди рода курейшитов, к которому принадлежал пророк Мухаммед. Воплощением божества многие народы Аравии считают └черный камень“, помещенный в Каабе — сравнительно небольшом кубическом святилище. Святым считают и колодец Земзем.
Пятью столпами ислама являются: вера в единственность Аллаха, почитание пророка Мухаммеда, молитва, пост и паломничество в Мекку».
«Ну, это мы, допустим, уже знаем», — подумал Мартынов и обратил внимания на маленькую книжицу зеленого цвета. «Зеленая книга», Муаммар Каддафи. «Так вот какая она, знаменитая книга лидера социалистической народной арабской Джамахирии. Своего рода устав народной власти. Тонкая арабская вязь слов, всего сорок страниц».
Полистав книгу, Сергей заметил на двадцатой странице заголовок: «Черные». И стал внимательно читать…
«ПРАВИТЬ МИРОМ БУДУТ ЧЕРНЫЕ.
Порабощение черной расы белой расой было последним этапом в истории рабства. Память об этом сохранится в сознании черного человека до тех пор, пока он не поймет, что полностью восстановил свои права.
Этот трагический факт истории, рождаемое им чувство боли и психологиче-ское стремление к самоутверждению и реабилитации со стороны целой расы представляет такой психологический фактор, значение которого, учитывая стремление черной расы к реваншу и господству, нельзя сбрасывать со счета. Кроме того, необходимо учитывать и такие факторы исторического общественного процесса, как господство желтой расы, пришедшей из Азии и захватившей другие континенты, а затем и господство белой расы, колонизовавшей целые материки.
Ныне наступает период господства черной расы».
— Стоп, стоп, хватит, Серега, — устало произнес Иван. — Занятное чтиво, особенно про женщину и про то, что миром будут править черные. Надо будет там, в Ливии, осторожней на первых порах быть. А то мы со своим коммунистическим мировоззрением, пожалуй, не впишемся в этот загадочный мир мусульманства.
— Давай захватим с собой эту брошюру, может, встретим Каддафи, автограф попросим оставить на память, — ухмыльнулся Мартынов. — Пошли обедать, должен же быть здесь у них в штабе буфет, или столовая.
— Буфет? Буфет есть, и еще какой! За мной, дружище, — воодушевился Иван, и они вышли в коридор.
На каждом этаже Генерального штаба, оказывается, было несколько буфетов. В один из них и направились Иван с Сергеем.
— Да, вот это пассаж! — вырвалось у Сергея.
— У нас, понимаешь, талоны на масло, мясо, сахар, а тут… елки-палки…
В витринах буфета на блюдах аппетитно расположились куры гриль, креветки, осетрина, красная и черная икра. Кока-кола в витых бутылочках, персики, торты и пирожное.
— Что будем брать, Ваня? — спросил Сергей у оторопевшего друга.
— Что, что, дежурный обед — солянку да сосиски.— ответил тот. — Да, пожалуй, пивка пару бутылочек «Жигулевского».
Очередь продвигалась медленно. Местные офицеры бесцеремонно оттесняли в сторону чужаков командировочных. Официантки быстро их обслуживали, мило улыбаясь. Когда подошла очередь Ивана и Сергея, они услышали:
— Что вам? Заказывайте, заказывайте, топчетесь здесь с утра до вечера, спасу от вас нет.
— Мужчина, хоть и чужой, тоже человек, — ответил ей Иван и продолжил, не давая опомниться: — А голодный мужчина женщине не товарищ… и не любовник. Четыре порции сосисок мне, будьте любезны, мадам.
Сидевшие за столами офицеры дружно захохотали.
Пообедав, офицеры вернулись в аудиторию. На фронтальной стене аудитории, закрывая собой черную доску, висела карта мира. За исключением Северной Америки, Китая, Австралии, во все континенты матушки Земли было воткнуто огромное количество красных флажков — цветущее маковое поле весной. На каждом флажке проставлено число советских военных специалистов, находившихся в данный момент в той или иной стране. Офицеры обступили карту и бурно обсуждали увиденную картину.
— Где только нашего брата нет, — задумчиво произнес Иван. — Смотри, даже на Коморских островах, на Мадагаскаре загорают наши конкистадоры.
— Нет ничего гибельней для страны, чем апатия народа к внешней политике своего государства, — негромко ответил Сергей.
— Что, что?— спросил его Иван.
— Ваня, это Горчаков сказал — министр такой был в правительстве во время правления Александра Второго.. Мудрейший был человек…
В этот момент в аудиторию торопливо вошел Сайгин:
— Товарищи офицеры, обстановка изменилась. Ваша группа вылетает в Ливию послезавтра ночным рейсом «Аэрофлота». Сейчас выезжаете на вещевые склады получать гражданскую одежду. Завтра прием в ЦК КПСС — напутствие перед дальней дорогой. Времени, как видите, в обрез, так что вперед и в темпе. Встретимся завтра утром у гостиницы «Россия». Ночуете все здесь, при Генштабе есть своя приличная гостиница.
Центральные вещевые склады Министерства обороны — множество неприметных одноэтажных кирпичных зданий в Сокольниках. Группа офицеров, преодолев проходную, вошла в один из складов. Навстречу вышел седой пожилой человек:
— Товарищи офицеры, прошу внимания… На свой вкус выбираете себе комплект одежды и обуви. Все костюмы, рубашки, туфли — импортного производства. Примеряйте не торопясь, учитывая, что возможности обменять выбранный комплект у вас не будет.
Вдоль стен стояли шкафы, в которых на плечиках висели костюмы, рубашки, куртки. На стеллажах в коробках располагалась обувь.
Сергей примерил понравившийся ему серый костюм французского производства, синюю пакистанскую куртку-ветровку и темно-коричневые югославские туфли. Еще пара рубашек, галстук… пожалуй, все: достаточно, укомплектован по полной программе. Они с Машановым подписали необходимые документы и вышли на улицу. Стоял зимний вечер, небольшая сизая дымка опустилась на город, воздух был влажен, насыщен запахами деревьев.
— Надо позвонить домой, сообщить, что завтра улетаем, — на ходу обращаясь к Ивану, сказал Сергей. — Ты женат, Ваня?
— Да, жену Валентиной зовут. Она учительница. Сыну Александру двенадцать лет. А ты?
— И я женат. Жена Таня, сын Андрей — пяти лет. Приедут, познакомятся и, может, подружатся.
— Моя если и приедет, то одна, без сына, школы нет в Ливии, Сайгин го-ворил.
— Да, ситуация…
На метро добрались до ближайшего пункта междугородной телефонной связи.
Сергей, войдя в кабину, плотно закрыл за собой стеклянную дверь. Опустив несколько пятнадцатикопеечных монет в узкую прорезь телефона-автомата, набрал код города и домашний телефон… Ждать ответа долго не пришлось.
— Привет, малыш, это я, как вы там?
— Привет, привет иностранцам… Ты откуда?
— Из Москвы, завтра ночью улетаем в Ливию.
— Уже завтра? Так быстро…
Они говорили минут тридцать. Сергей расспрашивал о сыне, Таня напоминала, чтоб написал, как только доберется до места назначения..
Трубку у мамы вырвал из рук Андрей:
— Папка, ты уже из Африки? Верблюдов и львов видел?
— Нет, сын, завтра буду в Африке, как только встречу льва, сразу сфото-графируюсь вместе с ним и тебе фотку пришлю… Ну все, пока, пока, целую и обнимаю.
Выйдя из кабинки, Мартынов спросил у Ивана:
— Ну что, переговорил со своими домочадцами?
— Переговорил, все нормально. Пожелали ни пуха, ни пера. Давай зайдем в гастроном, возьмем перекусить, пивка маленько, а то, сам знаешь, там у них сухой закон в Ливии, про спиртное придется на долгое время забыть.
Добравшись до гостиницы, они разместились вдвоем в номере. Номер люкс: холл, две комнаты, мягкая новая мебель, холодильник, бар, телевизор. Ванная комната удивляла блестящей стерильной чистотой.
— Да я так никогда не жил, — сказал Иван, прохаживаясь по мягкому ковру.— Сборно-щитовые домишки в дивизионах. Маленькие комнаты, служебная мебель с инвентарными номерами на стенках. Удобств никаких, все на улице… Дрова, уголь… привозная по графику вода. Постоянно простуженный, кашляющий ребенок. Школа за десять километров от городка. Баня один раз в десять дней. Моих бы сюда, Валентину с Сашкой. Пожить вместе месяц-другой, чтобы людьми себе почувствовали. Эх…
— Да, Ваня, за что боролись, как говорится, на то и напоролись, — сочувственно произнес Сергей. Я тоже только в прошлом году первую квартиру получил в городе, а то все общежития, съемные квартиры. Не будем об этом. Христос терпел и нам велел. Давай ужинать и спать, поздно уже. Завтра такой день ответственный — прием в ЦК КПСС.
— Так давай, давай, наливай, однако, — в тон Сергею воскликнул Иван.
— Слушай, Иван, а ты откуда родом?
— Я из Забайкалья. Улан-Удэ — слышал про такой город?
— Вот дела… А я слышу знакомый говор. Однако… полста рублей… Ваня, я в Улан-Удэ отпахал мастером на заводе вагоноремонтном после окончания института.
— Серьезно?
За ужином друзья разговорились, вспоминали памятные места Забайкалья. Омуль с душком, позы из баранины, бурятский чай, свежезамороженная рыба расколотка, трескучие за 400 С морозы. Красота!!! Проговорив далеко за полночь, не успели заснуть, как их разбудил назойливый звонок будильника: шесть утра.
Возле гостиницы «Россия» их встретил Сайгин. Обогнув по периметру белоснежное здание, вошли внутрь неприметного дворика. Подковообразное трех-этажное строение, на дверях никаких вывесок, крутые ступени лестницы парадного. За массивными дверями офицеры КГБ проверяют пропуска — строгий взгляд, низко опущены козырьки фуражек, пара вопросов, следующий. Вся группа прошла в овальный зал, чувствовалась напряженная обстановка, переговаривались между собой шепотом. Сайгин предупредил: «Слушать внимательно, вопросов не задавать. Если будут спрашивать, отвечать четко, однозначно».
В зал вошел человек в сером костюме. Сайгин скомандовал:
— Товарищи офицеры!
Получив разрешение садиться, все опустились на места, стараясь не греметь стульями.
Человек в сером костюме, не представившись, начал говорить о сложившейся на данный момент международной обстановке, о необходимости выполнения интернационального долга, о моральном кодексе строителя коммунизма, о роли партии в построении Вооруженных сил, о бдительности, об активизации исламистов-фундаменталистов. Лекция продолжалась уже более двух часов. Офицеры, поглядывая то на часы, то друг на друга, начали нетерпеливо ерзать на стульях. Происходящее напоминало занятия в Университете марксизма-ленинизма, куда по вечерам после службы приходилось по разнарядке райкомов КПСС ходить многим из присутствующих.
Мартынов вспомнил, как после избрания Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС он купил в книжном магазине его большой цветной портрет. Аккуратно снял со стены в своем кабинете портрет Ленина в деревянной рамке, висевший здесь уже лет двадцать, и отнес его в столярную мастерскую, где плотничал прапорщик Белосевич. Иван Антонович увидев Сергея, держащего в одной руке портрет Ленина, в другой — Горбачева, усмехнулся:
— Что, Сергей, пришла пора менять приоритеты? Думаешь, Михаил Сергеевич справится?
— Поживем, увидим, на что он способен, — ответил тогда Мартынов.
Наконец, когда минутная стрелка больших часов, висящих на стене, завершила свой третий оборот, так называемая беседа завершилась. В зал вошли несколько человек, деловито собрали у офицеров группы партийные билеты и учетные карточки. Прозвучало: «Все свободны». Человек в сером костюме, так и не взглянув на слушавшую его аудиторию, молча покинул помещение.
— Да, очень содержательная и искренняя получилась у нас беседа, — выйдя из помещения и закуривая, произнес Машанов.
— Ну что же, вот мы и беспартийные: теперь, ни билетов, ни учетных карточек. Но взносы обещали взимать в инвалюте, — съязвил один из стоявших вблизи офицеров.
— Длинный язык доведет до греха, — обронил подошедший к ним Сайгин. — И потом: не будьте наивными, ребята, не тешьте себе иллюзиями, они и там вам покоя не дадут: каждый Божий день занятия по марксистско-ленинской подготовке, по графику — партийные собрания, так что, держите ушки на макушке, господа колонизаторы.
Так, давайте курите и слушайте внимательно. До вылета двенадцать часов. Рейс: Москва–Вена–Триполи–Луанда. За оставшееся время получаете в обмен на удостоверения личности загранпаспорта, билеты на самолет, улаживаете финансовые, кадровые вопросы. Добираться до аэропорта самостоятельно: метро, такси, другой городской транспорт в вашем полном распоряжении. Сбор в «Шереметьево-2» в час ночи, пока еще по московскому времени. Желаю удачи.
С этими словами он крепко пожал каждому из членов группы руку и зашагал в сторону Москва-реки.
Пошел крупный снег, сидевшие на деревьях вороны, недовольно каркнув, слетели с веток и устремились, как показалось, вслед за Сайгиным. Тот, обернувшись, несколько раз помахал рукой и исчез за поворотом. Весь оставшийся день прошел в беготне — канцелярские дела удалось уладить часам к восемнадцати. Оставшееся время до отлета Иван с Сергеем убили хождением по магазинам — на дорогу закупили сигарет, газет и журналов. Вернувшись в гостиницу, собрали вещи и, рассчитавшись с администрацией, остановили первое попавшееся такси.
— В «Шереметьево-2», командир, отвезешь? — спросил Машанов.
— С удовольствием, — ответил водитель, — но оплата в оба конца.
— Нет проблем, — плотно закрывая за собой двери, вымолвил Сергей.
Именно здесь, в теплом, уютном такси, едущем по ночным улицам Москвы, Сергей понял, что он покидает родную страну. Улицы были пустынны, немногочисленные прохожие кутались в шарфы, закрывали лица от снега.
Из-под колес автомобиля в разные стороны разлеталась желтая жидкая смесь снега, соли, песка. Дворники такси с трудом справлялись с работой — смахивать налипающий снег с лобового стекла.
На улице Горького Иван толкнул задумавшегося Сергея:
— Смотри: пожар, дом горит.
Полыхали ярким пламенем верхние этажи жилого дома. Клубы черного едкого дыма вырывались из распахнутых окон. Пожарные расчеты выдвигали раздвижные лестницы, раскатывали шланги, подсоединяя их к гидрантам. Такси, просигналив, пронеслось мимо.
— Не повезло, — тяжело вздыхая, обронил Мартынов.
— Что там у нас со временем? Успеваем?
— Успеете, — ответил водитель такси и, чтобы отвлечься от грустных мыслей, включил радиоприемник. Из динамиков полилась ритмичная музыка «Слэйд».
Минут через сорок такси подкатило к аэропорту. Расплатившись с водителем, Сергей и Иван подошли к стеклянным дверям. Те автоматически бесшумно открылись, пропуская обоих внутрь. Почти вся группа была в сборе — коллеги стояли за столиками, заполняли таможенные декларации. Многих провожали родственники, давали последние напутствия.
Сергей заполнил таможенную декларацию и вышел покурить на улицу. Снег перестал кружить. Ветер усилился, началась поземка. На небе выглянули звезды-светлячки.
— Все будет нормально, — произнес вслух Сергей, затянувшись, и пошел на посадку в самолет.
Пройдя таможенный контроль, они с Иваном присели на высокие мягкие стульчики буфета.
— Давай, Ваня, на посошок беленькой по полста граммов закажем.
— Я не против. Можно заказать и поболее. Лететь долго, почти пять часов, выветрится русский дух, над морем Средиземным пролетая…
Чокнувшись длинными узкими стаканами, они залпом выпили водку, закусили мандаринами, которые положил Андрейка отцу в сумку. Услышав объявление о посадке, прошли через переходную галерею-гофру в салон самолета. Сергей занял место в кресле в конце салона. Там было удобно сидеть — ноги не упирались в кресло, стоящее впереди. Салон был полон иностранцев. В основном это были чернокожие, летевшие дальше по маршруту, в Анголу. ТУ-154, усилив обороты работающих двигателей, вырулил на взлетно-посадочную полосу и, постояв некоторое время, начал стремительный разбег. Мартынов почувствовал, как его тело вжалось в спинку кресла, он посмотрел в иллюминатор и понял, что колеса воздушного лайнера оторвались от полосы. Как только бортпроводницы разрешили отстегнуть ремни безопасности, чернокожие пассажиры дружно задымили сигаретами, повытаскивали из кейсов бутылки с водкой и коньяком и начали прямо из горлышек тянуть крепкую жидкость. Салон наполнился едким дымом и запахом алкоголя. Мартынов обратил внимание на девушку в черном кожаном костюме, плотно облегающем ее полноватую фигуру. Ярко-крашенная блондинка летела в компании двух чернокожих парней. Губы накрашены красной помадой, лицо покрыто угрями. Она беспрестанно курила, жевала резинку и потягивала из бутылки дорогой коньяк. Один из ее друзей вытащил из сумки магнитофон, водрузил его себе на плечо и, вдев в уши наушники, стал раскачиваться в такт музыки.
По мере того, как пустели бутылки со спиртными напитками, голова негра клонилась все ниже и ниже к полу, но ему каким-то чудом удавалось удерживать магнитофон на плече. Но вот он, окончательно потеряв контроль над собой, выпустил его из руки. Магнитофон упал на пол, колонки отстегнулись и разлетелись в разные стороны.
Стюардесса ногой отодвинула их с прохода, собрала пустые бутылки и, качая головой, произнесла:
— Нажрутся словно свиньи, а приходится терпеть — сервис…
— Какие-то проблемы? — с вызовом смотря стюардессе в глаза, на русском языке сказала до сих пор молчавшая белокурая попутчица окончательно провалившегося в объятия Морфея чернокожего парня.
Ничего не ответив блондинке, стюардесса унесла пустую тару в служебное помещение.
Через два часа полета самолет стал снижаться. Стюардесса объявила, что лайнер делает посадку в аэропорту столицы Австрии Вене. К трапу подкатил желтый автобус, сонные пассажиры заняли в нем места, и тот отвез их к зданию аэровокзала. В Вене, в отличие от Москвы, было довольно тепло. Окна в аэропорту были мокрые — моросил мелкий дождик…
Внутри здания вдоль стен располагались многочисленные киоски, торгующие всевозможными радиоэлектронными товарами, сувенирами, табачными изделиями и алкоголем.
Мартынов нащупал в кармане тридцать советских рублей, разрешенных к провозу через государственную границу: «Да, рубль не валюта, не больно разгуляешься, господин офицер».
Обойдя весь зал ожидания, Сергей посмотрел наверх, ему показалось, что кто-то за ним внимательно наблюдает. Предчувствие его не обмануло. На втором этаже, держась за пластмассовые перила, стоял высокий блондин в белом до пят плаще. Он смотрел сверху вниз на Мартынова, жуя жевательную резинку, атрибут западной цивилизации.
Заметив, что Сергей тоже смотрит на него, тот усмехнулся и сделал характерный жест рукой, показав Мартынову средний палец кисти…
В ответ Сергей вытянул руку вперед, направил на незнакомца, и, изображая, что держит в ней пистолет, указательным пальцем нажал на спусковой крючок.
— Один ноль, — услышал Сергей и, обернувшись, увидел подошедшего к нему сзади Ивана Машанова. — Что за гусь?
— А Бог его знает, Ваня, — ответил Сергей, пристально смотря в глаза человеку в белом плаще.
Тот, постояв некоторое время на втором этаже, произнес какую-то фразу на французском языке и, резко повернувшись, исчез из поля зрения друзей.
В этот момент приятный женский голос объявил посадку на рейс «Вена–Триполи–Луанда». Пассажиры поспешили занять места в салоне самолета.
Когда самолет, оторвавшись от земли, набрал высоту, Сергей посмотрел на свои часы: 2.30 ночи по московскому времени. Лететь еще часа три, пожалуй, стоит вздремнуть. Но, как ни старался он найти удобное положение для головы и ног, пытаясь забыться, ничего не получалось. А тут еще эта крашенная блондинка зачастила в туалет через каждые пятнадцать минут. Хлопанье туалетной двери, невозможность уснуть, — все это раздражало Сергея. Тогда он достал из кармана блокнот и ручку и стал медленно писать:
«Ветер вдоль кварталов гоняет снежинки. В бутылке початой, терпкий иноземный коньяк.
На блюдце с каемочкой лимонные дольки, сизый дым, саксофоном изогнулся кальян.
Не дышится, не спится, не летится… Не хочется даже напиться.
Где-то вдали на заказ, раз, два, три… менуэт. Все четче и четче линии, абрис, портрет, все громче и громче настойчивый храп времени. Все тише и тише поют на заре петухи. Овалы ресниц, пустые блокнота страницы, стены в разводах, слепки души-невидимки…»
— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку в аэропорту Триполи. Прошу вас пристегнуть ремни безопасности и не вставать со своих мест до полной остановки самолета, — раздался голос стюардессы.
Сергей взглянул в иллюминатор, над горизонтом всходило солнце, утреннее небо было голубым и безоблачным. Внизу раскинулось во всей своей неповторимой изумрудной красе Средиземное море. Самолет, несколько раз качнув крыльями, стал снижаться. Сделав круг над бухтой, нырнул вниз, шасси со скрипом коснулись бетонной полосы, оставляя на ней черные полосы-пунктиры,— стоп… приехали.
К самолету подали трап, пассажиры благодарили бортпроводниц за успешный полет, спускались по ступенькам и занимали места в автобусе зеленого цвета.
Мартынов, задержавшись, осмотрелся вокруг: типичное здание аэровокзала, самолеты иностранных авиакомпаний на стоянках, красный песок под ногами. Теплый январский воздух и зеленая трава, пробивающаяся через трещины в бетонке — пять часов перелета, ничего не напоминает о московской поземке, венском дожде…
Темнокожий сонный таможенник, производя досмотр вещей, начал ковыряться в сумке Сергея. Найдет или не найдет?
Перед вылетом Мартынов купил в гастрономе кусок густонаперченного сала весом граммов четыреста. Завернул его в коричневую пергаментную бумагу и засунул его внутрь спортивной кроссовки.
Таможенник, порывшись в вещах, бросил сумку Сергея на грязный пол и, отодвинув ее ногой в сторону, рявкнул: «Next». В это время за соседней стойкой раздались истошные женские крики: «Что ты делаешь?». Мартынов, обернувшись, увидел, как, доставая из тугонабитого чемодана одну за другой палки сырокопченой колбасы, седоволосый араб бросал их в стоящую рядом урну для мусора. Коран запрещает мусульманам употреблять в пищу мясо свиньи, и они, строго соблюдая каноны своей веры, следят за тем, чтобы иноверцы не ввозили в страну пищевые изделия из свинины. Но на свой страх и риск в каждом самолете, прилетающем из СССР, везут и везут сальце, колбаску и даже умудряются в металлические банки из консервированных продуктов наливать водку и провозить дефицит в страну, где правит Коран и власть народа — Джамахирия.
«Повезло мне, наверное, у моего таможенника насморк, нюх, видимо, совсем потерял», — подумал Сергей.
Пройдя таможенный контроль, вся группа собралась в центре зала ожидания аэровокзала.
Хотелось одного — принять душ и хорошенько выспаться. Мартынов, попросив Ивана понаблюдать за его багажом, вышел на воздух. Если бы не люди, одетые в непривычные для Сергея одежды — белые до пят халаты, из-под которых выглядывали брюки такого же цвета, напоминающие своим покроем нательное белье, да цвет кожи этих людей, — можно было подумать, что он, выйдя из здания аэровокзала, очутился в Адлере или в другом городе Черноморского побережья. Пальмы и магнолии, цветущая мимоза, стрекот цикад и самое главное — теплый воздух, насыщенный запахом близкого моря, вот то, что создавало это обманчивое, но в то же время приятное ощущение. И еще Сергея поразило практически полное отсутствие женщин на площади возле аэропорта. Хотя, впрочем, нет, вот две пожилые ливийки выгружают вещи из багажника «пежо», в кабине которого, откинувшись на сиденье, курит сигарету хозяин машины. Увидев, что Мартынов внимательно наблюдает за ними, женщины быстро прикрыли платками испещренные морщинами лица.
На автостоянку подъехал автобус — «Мерседес», из которого в буквальном смысле слова вывалился человек-колобок. Огромный живот торчал из потертых синих джинсов. Весь мокрый от пота, вытирая необъятным платком лысую голову, он на удивление быстрым шагом подошел к Мартынову.
— Из Союза?
— Да, из Союза, — закуривая, ответил Сергей.
— Я переводчик из центрального офиса, прибыл за вашей группой. Как долетели?
— В принципе нормально, — пожав плечами и продолжая курить, ответил на дежурный вопрос Сергей.
— Ну и ладненько, собирайте всю группу и загружайтесь, карета подана, — потирая ладони и оглядываясь по сторонам, закончил короткий разговор переводчик.
Разместившись в просторном автобусе, военспецы отравились из аэропорта в Триполи. Жестикулируя пухлыми руками, переводчик выступал в роли экскурсовода:
— Эта дорога называется Тарик Матар, «Тарик» на арабском языке — дорога, «Матар» — аэропорт. Знаменита она тем, что год назад именно вдоль этой трассы, ночью, на высоте 50–60 метров пронеслись натовские самолеты, нанося первый массированный ракетный удар по Триполи, по резиденции Каддафи. Резиденция лидера Джамахирии была практически стерта с лица земли, погиб его приемный сын и много людей из охраны. Сам Каддафи уцелел благодаря тому, что отсутствовал в своей резиденции.
Члены группы, внимательно слушая разговорившегося толстяка, поглядывали в окна автобуса, быстро двигавшегося по удивительно ровной поверхности трассы. Экзотическим пейзаж назвать было трудно: однообразные одно-, двухэтажные постройки с плоскими крышами, на которых были установлены емкости для набора и хранения питьевой воды, да телевизионные антенны, направленные в сторону побережья. Маленькие окна-бойницы, скрывающиеся за высокими заборами, почти повсеместно были прикрыты ставнями с прорезями для доступа в помещения воздуха. У домов, как правило, стояло несколько видавших виды автомобилей, в основном японского или итальянского производства. Несмотря на январь, солнце, постепенно подбираясь к зениту, нещадно палило. Впереди на серой поверхности асфальта виднелись лужи воды, от которых поднимался пар, но при приближении к ним автобуса, лужи внезапно исчезали — мираж, неотъемлемая частица жизни пустыни. В тени мохнатых пальм вдоль обочин автострады, расстелив на песке циновки, торговцы вели бойкую торговлю овощами и фруктами. Аппетитные горки апельсинов, мандаринов, грецких орехов, винограда приковывали к себе взгляды покупателей. Башни минаретов, крики муэдзинов…
— Стратегические бомбардировщики «B1-B», — продолжал говорить переводчик, — вылетевшие из военных баз НАТО в Европе, зайдя с юга страны из Ливийской пустыни, нанесли смертоносные удары сразу по всем крупным городам Ливии: Бенгази, Мисурата, Тобрук, Сирт. Были разрушены зенитно-ракетные, радиотехнические позиции, аэродромы авиации ПВО. После агрессии руководство страны сделало соответствующие выводы: было принято решение о закупке нового вооружения в СССР, о заключении контрактов с военными специалистами на более продолжительные сроки с целью качественно улучшить противовоздушную оборону.
Вдоль автострады под палящим солнцем велись работы по прокладке трубопровода. Трубы большого диаметра лежали вдоль глубоких траншей на подставках.
— Нефть — богатство Ливии, основной источник доходов экономики, — смотря на рабочих в синих комбинезонах и желтых касках, копошащихся возле труб, сказал вспотевший переводчик. — Поскольку своих квалифицированных специалистов не хватает, государство активно привлекает на помощь иностранных специалистов: дороги и трубопроводы проектируют и строят специалисты из Южной Кореи. Строительством жилых и административных зданий занимаются болгары. На нефтеперерабатывающих заводах трудятся югославы. В медицинских учреждениях — госпиталях, поликлиниках — поляки, пакистанцы. С приходом к власти в стране Каддафи народные собрания постановили, что нефть — достояние всего народа. Каждый житель страны, несмотря на свое социальное положение, даже только что родившиеся дети, получали равные права на владение доходами от продажи нефти. В банках открывались специальные счета, куда шли денежные поступления на каждого жителя страны. Ни тебе олигархов, ни коррупции …
— Может, останемся здесь жить? Примем Ислам? — спросил Мартынов у Ивана, сидящего рядом. — Послушаешь этого — не жизнь, а малина.
— Ты что, Серега? Останемся… Нет уж, я положенное время отбарабаню и домой — к березкам, тополям. Да, и не дадут ребята в синих погонах, под белы рученьки — багажом в самолет, и пикнуть не успеешь.
— Шучу, шучу я, Ванюша, — усмехнувшись, задумчиво сказал Сергей. Потом обратился к переводчику: — Слушай, друг, а почему на мечетях месяц в разные стороны смотрит?
— Это же элементарно, Ватсон. Перед закладкой мечети по мусульманским традициям люди смотрят в ночное небо. Запоминают, в какой фазе находится Луна. Когда строительство завершено, на верхушку мечети водружается месяц в таком виде, как он был перед началом стройки.
Автобус вкатил в пригород Триполи. Одноэтажные дома уступили место высоким современным постройкам, из окон которых торчали прямоугольники кондиционеров.
— Приехали, — выдохнул переводчик.
Выгрузив свои вещи из автобуса, члены вновь прибывшей группы специалистов, оглядываясь по сторонам, пытались понять, куда их занесла нелегкая. Одиннадцатиэтажные здания, вокруг песок, полное отсутствие растительности. Малолюдно.
— Все эти дома построены специально для советских военных специалистов. Вот это клуб, библиотека и столовая, — продолжал переводчик. — Сейчас размещайтесь в номерах гостиницы, и через полчаса прошу на совещание. Старший военный специалист при Главкоме войск ПВО Ливии генерал-майор Дронов будет выступать перед вами с ознакомительной беседой.
— Дронов? — уточнил Мартынов.
— Да, Дронов Евгений Михайлович, — подтвердил переводчик.
— Что, знакомый? — спросил Сергея Иван.
— Так это же наш бывший начальник штаба корпуса.
Номера гостиницы представляли собой небольшие отдельные квартиры. Холл с мягкими креслами и диванами, три-четыре комнаты, в которых, оставляя между собой узкие проходы, стояли кровати и тумбочки. Стол, шкаф для одежды, несколько стульев. Вся мебель довольно изношена, с инвентарными номерами, написанными синими чернилами.
Два санузла, большая ванная комната с водяным электронагревателем «Аристон». На окнах жалюзи, пыль. Побросав наспех чемоданы и сумки на полы, устеленные мраморной плиткой, Иван и Сергей спустились на лифте на первый этаж и заспешили в клуб.
— Товарищи офицеры! — раздалась громкая команда. В помещение вошел высокий седой человек в сером элегантном костюме.
— Он? — толкнул локтем Сергея Машанов.
— Он, наш Дронов, — ответил Сергей.
Дронов, взяв в руки список, называя фамилии вновь прибывших, знакомился с ними и сразу же называл группу и пункт назначения.
— Мартынов, — произнес начальник взглянул на поднявшегося с места Сергея. — О, старый знакомый. Рад вас видеть!
— Здравия желаю! — ответил Сергей.
— Подойдешь ко мне в перерыве.
— Есть! — ответил Сергей и опустился на свое место.
— Как там у нас дела? Что нового? — спросил Дронов, беря Мартынова за руку и отводя в сторону в перерыве совещания.
— Все нормально, товарищ генерал, — ответил Сергей.
— Поедешь в Сирт к полковнику Марченко в группу, — закуривая, продолжил Дронов.
— В Сирт?
— Да, в Сирт. Там хорошая группа. Им нужен опытный специалист-энергетик. Городок на берегу моря стоит — уютно, не то что здесь в Триполи, — асфальт, копоть, столица одним словом.
— Я согласен, — ответил для проформы Мартынов, понимая, что отказываться от предложения нет никакого смысла.
— Ну, вот и хорошо, что согласен, — улыбнулся Евгений Михайлович. — Еще не раз увидимся.
Спустя два часа, увидев, что головы несколько десятков человек стали дружно клониться вниз, — сказывались ночь без сна, длительный перелет, — Дронов закончил совещание.
— Ух, наконец, утомил твой знакомый, — произнес Иван. — Сейчас бы перекусить и соснуть часиков двадцать.
— Обед через пятнадцать минут, — устало произнес Сергей. — Пойдем, Ваня, места среди приглашенных и голодных занимать. Поглядим, чем здесь угощают перелетных птиц — странников.
Столовая больше походила на ресторан — ковры на полу, картины на стенах, цветы на столах, симпатичные официантки в ажурных передниках. Оркестр заменяла неназойливая музыка: Юрий Антонов, «Под крышей дома моего».
— Что-то вы все такие бледненькие, мальчики, — улыбаясь и ставя перед офицерами графин с соком, произнесла загорелая молодая женщина.
— Так в Союзе же февраль, снег и минусовая температура — где загорать? Это у вас тут Африка — бананы, комары, — в тон ей ответил Иван.
— Бананы в Ливии не растут. Что будем заказывать? Окрошечки не же-лаете?
— Окрошка зимой? Серега, чудеса начинаются! Конечно, желаем! Еще как желаем!
Через несколько минут перед друзьями предстал первый заграничный обед: окрошка, салат из свежих огурцов и помидоров, котлеты «по-киевски», пирожные, апельсины, гранаты.
— Граммов по сто пятьдесят бы сейчас не помешало, — обронил шепотом Сергей, смотря на удаляющуюся официантку.
— Не говори, дружище, — поддержал его Иван. — Значит, едем вместе в Сирт?
— Едем, Ваня, едем. Давай перекусим и начнем знакомиться с остальной командой.
На крыльце столовой после обеда стихийно стали образовываться группы офицеров.
Слышались голоса: «Кто в Бенгази? Давай сюда! Тобрук, Тобрук… — подходи!»
Отъезжающих в Сирт набралось десять человек. Пожимая друг другу руки, более тесно знакомились, рассказывали подробней о себе.
— Кофанов Александр, 24 года, старший лейтенант, служил в Эстонии, холост, — произнес высокий, сутуловатый парень с белоснежными зубами.
— Долотов Евгений, 33 года, капитан, служил в Казахстане. Женат, сыну три года, не курю, хобби — электроника, — продолжил светловолосый коренастый молодой человек в синем костюме.
— Рожков Сергей, 29 лет, прапорщик, служил в Таджикистане. Женат, сыну два года. Пью, курю. Хобби — поспать, поесть, нарды, плов.
— Алешин Василий Васильевич, 44 года, подполковник, служил на Украине. Женат, сын, дочь, внук, язва желудка, — усмехнулся полный мужчина, на лысой голове которого красовался смешной блинчик-берет.
— Петров Юрий, 28 лет, капитан, Одесса, женат, сын Витька, четыре года. Преферанс, теннис, «дэвушки».
— Артеменко Владимир, 33 года, майор, служил в Приморье, женат, дочь, двенадцать лет. Баскетбол, охота, рыбалка.
— Емельянов Алексей, 34 года, прапорщик, служил в Саратове, женат, дочь, десять лет. Прапорщик и в Африке — прапорщик.
— Славная компания подобралась, Могучая кучка, — хохотнул Машанов.
Нет ничего слаще, чем поспать после сытного обеда и перекура. Разошлись по номерам, и через несколько минут дружный богатырский храп раздался сквозь неплотно прикрытые двери.
Сергей проснулся оттого, что кто-то рядом бормотал: «Кашефети, мифтах, хобза, хабир». Подумал: «Что за черт? Заклинания какие-то?». Приоткрыл глаза и увидел, что это Кофанов, лежа на кровати, поджав колени и держа в руках потертый блокнот, шевелит губами, произнося непонятные слова.
— Саня, у тебя что, крыша поехала?
— Леонидович, ты как всегда прав! От этой тарабарщины, действительно крыша может поехать, причем весьма стремительно. Этот блокнот мне подарил товарищ из моего дивизиона. Это разговорник, арабско-русский. Читаю и не врубаюсь… Кашефети — отвертка. Мифтах — ключ. Хобза — хлеб. Силк — провод и так далее.
— Ничего, Саша, освоимся, где наша не пропадала. Дай-ка, я гляну… — Дахи — яйца. Мэйя — вода. Саяра — машина. Таяра — самолет. Зибда — масло. Лим — лимон. Ана — я. Лязим — хотеть, необходимо.
— Ана лязим мэйя… Что я сказал, Санек?
— Я хочу воды. Ты хочешь пить? — нараспев произнес Кофанов.
— Точно, дружок! Я хочу пить! Подай мне, пожалуйста, графин с водой! — улыбнулся Сергей.
— Есть, товарищ майор, — протянул ему Саша воду. — А ведь, ты смотри, и не все так сложно? Освоимся, не боги горшки обжигали…
— Подъем, полиглоты, — отворив дверь, сказал Василь Васильевич Алешин.— Пошли на совещание. Главный политработник собирает — генерал Су-лимов.
— И здесь они покоя не дают, политрабочие, — недовольно отозвался Иван.— Ну, понятно, мы — спецы, так сказать, а эти, что они здесь делают?
— Эти, кто в офисе бумажки перебирает, иные полковники, — на капитанских должностях в штате состоят, — фильмы по гарнизонам развозят, ну и продвигают руководящую и направляющую, там, где о ней, такие как ты, забывают, Ваня. Все, пошли, пошли. Да галстуки не забудьте надеть. Здесь с этим делом строго,— подытожил Алешин.
— Ваня, слушай, что-то меня ломает на эту политинформацию идти. Не думаю, что я там почерпну для себя какую-либо архиважную информацию. Если спросят, где Мартынов, скажи, мол, окрошки объелся и животом мучается. Лады? — обратился Сергей к другу.
— Хорошо, возьму удар на себя. Отдыхай, письма домой напиши: сообщи, что добрался до места, — ответил Машанов и плотно прикрыл за собой дверь гостиничного номера.
Прошла неделя на ливийской земле, вернее будет сказать — песке.
Какая почва, такие и плоды. Изо дня в день строго по распорядку дня шли инструктажи и занятия. Лекторы нравоучительным тоном читали, перелистывая потертые листы канцелярских папок: «В город выход только по разрешению старшего группы советских военных специалистов командой не менее трех человек, в вечернее время выход из городков запрещен, военные специалисты должны остерегаться провокаций со стороны местного населения, строго соблюдать положение статей контракта…». Вопрос о контракте был интересным вопросом. Контракт есть, но его как бы и нет, никто из специалистов в руках его не держал, не подписывал, но выполнять был обязан.
— Василий Васильевич, — как-то вечером, чертя на листе бумаги схему для игры в преферанс, спросил Алешина Сергей. — Просветите нас бестолковых, что это за контракт такой секретный, которым нас стращают ежедневно, но почитать не дают?
— О! Досточтимый Сергей! Контракт, это… контракт. Я когда первый раз находился в Ливии в спецкомандировке, мне удалось его лицезреть. Объемный документ, который заключается и подписывается двумя сторонами. «Наниматель» — страна пребывания и конкретный специалист. Там все расписывается от «а» до «я» — вплоть до того, сколько положено в день килокалорий потреблять в пищу, какое денежное содержание по штатному расписанию, какой автомобиль выделяется в личное пользование каждому специалисту, служебные обязанности и так далее…
— Автомобиль? — удивились находившиеся в комнате.
— Да, — продолжил Алешин. — У каждого специалиста был свой автомобиль, на котором он ездил ежедневно на работу. Со стороны Ливии строго выполнялись все статьи контракта. Выдавалось постельное белье, служебная форма одежды, предоставлялись бесплатно все без исключения медицинские услуги, вплоть до хирургических операций. Но постепенно, видя, что наше руководство само идет на нарушения контракта, автомобили индивидуальные заменили на автобусы коллективные, кормить стали плохо, белье, посуду, хозяйственные приборы приходится возить из Союза. Так этот контракт превратился из документа, который должен регулировать всю жизнедеятельность военного специалиста, в документ, не обеспеченный по своей сути фактами. В пустышку. Даже уровень денежного довольствия, оговоренного в контракте, мы сейчас не знаем. Можно только догадываться, что та сумма, которая будет вам выплачиваться, есть малая толика от большей, настоящей, которую Ливия выплачивает за каждого специалиста Советскому Союзу. Поэтому вам и не дают читать контракт, чтобы не возникало лишних вопросов. Ясно?
— Да уж… вот так всегда, пашешь, пашешь, а урожай барину в закрома, — закуривая, саркастически изрек Кофанов.
— Се ля ви, — ответил Василий Васильевич. — Но не унывай, Шурик, при удачном раскладе, если без малярии и дизентерии вернешься, то на «Газ-24», тебе правительство отстегнет несколько тысяч чеков Внешторгбанка.
— И на каком авто вы ездили, Василь Васильевич? — тщательно перемешивая колоду карт, спросил Артеменко.
— «Пежо-404», седан, классный аппарат, — ответил Алешин. — Давай, Вовчик, сдавай…
Вечером 15 февраля, затолкав чемоданы и сумки в багажное отделение междугороднего автобуса, следовавшего по маршруту «Триполи–Тобрук», группа специалистов заняла свободные места в переполненном салоне. Как только автобус покатил по улицам столицы, в салоне зазвучала громкая музыка. Восточные популярные мотивы раззадорили арабов. Они дружно закурили и начали притопывать в такт музыки ногами, хлопать в ладоши, цокая языками и издавая гортанные звуки. Спустя некоторое время сизый дым полностью заволок салон автобуса. Грязные и давно немытые окна плохо пропускали свет. Смеркалось. Автобус, выехав за городскую черту, понесся к намеченной цели со скоростью экспресса. Перед лобовым стеклом мелькали многоточиями разделительные полосы автотрассы, с шумом проносились встречные автомобили. Шесть часов изнурительной поездки с поджатыми коленями, запах табака и угарного газа, проникающего в салон через изношенные резиновые уплотнения, сделали свое дело. Когда автобус уже в полной темноте затормозил перед шлагбаумом военного городка, парни, пошатываясь, в буквальном смысле вывалились из этой душегубки. Разобрали багаж и, взвалив на плечи мешки с почтой из Союза, зашагали по песчаной тропинке в сторону спортивной площадки, где толпились люди. Чем ближе они подходили, тем отчетливее слышалась русская, родная речь: «Несут, несут почту… Сразу несколько мешков. Наконец…»
— Создается впечатление, что почту здесь ждут больше, чем нас, — тяжело дыша, обронил Сергей.
От толпы отделилась мужская фигура в спортивном костюме и кепке:
— Полковник Марченко Иван Степанович. Начальник гарнизона. С прибытием вас, товарищи. Прошу проследовать за мной на мою виллу.
Подбежавшие аборигены выхватили из рук вновьприбывших почту. Новенькие гуськом шагали вслед за Марченко.
— Ну что же, — потирая ладони загорелых рук, произнес Иван Степанович.— Время позднее. Подробнее познакомимся завтра утром. Выезд на работу в 7 часов. Сейчас Фархад, наш переводчик, отведет всех вас по домам. Пока не приехали ваши семьи, придется пожить с соседями, а потом станете индивидуальными собственниками цивильного европейского жилья. Городок строили испанцы. Виллы просторные, пять комнат спальных, кабинет, холл, ванная комната. Мебель вся тоже испанская. Холодильники, вентиляторы западногерманские. Телевизоры японские. Прошу вас беречь все, как собственное имущество. Принять по описи, по которой через три года следующий хозяин примет у вас и виллу и имущество. Вопросы есть? Раз вопросов нет, всем спокойной ночи! До завтра!
Мартынов, взяв вещи, пошел по улице вслед за Фархадом, который на ходу знакомил его с городком:
— У нас здесь несколько улиц. Названия придумали сами. Та, которая ближе к морю, называется «Приморская», следующая — «Спортивная», затем — «Клубная» и так далее.
— Фархад, а до моря далеко? — спросил Сергей.
— Да, нет, метров четыреста–четыреста пятьдесят, — с акцентом произнес переводчик. — Слышишь, как шумит?
Сергей остановился передохнуть и услышал, как в ночной мгле, там впереди, мощные волны с шумом набегают на берег.
— А пляж какой? Камни или песок?
— Песок, белоснежный песок. Давай помогу, — Фархад взял спортивную сумку Сергея, и они продолжили путь.
Одноэтажное здание, огороженное невысоким деревянным забором, второе с краю улицы: стены, покрытые металлическим профилем, выкрашенным в белый цвет, небольшое возвышение — веранда, устеленная зеленым ковровым покрытием, над входом горит тусклая лампа.
— Вот твоя вилла, — стучась в дверь, произнес Фархад. На стук никто не ответил, Сергей нажал на ручку замка и, войдя внутрь, увидел человека, который, подняв ноги вверх на стену, отжимался от нее на руках.
— Девяносто восемь, девяносто девять, сто, — закончив упражнение, хозяин виллы принял нормальное положение и, отряхнув руки, представился: — Дмитрий Сергеевич Крюков.
Сергей увидел перед собой молодого человека плотного телосложения с круглой головой, на которой почти отсутствовала какая-либо растительность, и подумал: «Чем-то он мне отдаленно напоминает актера Алексея Петренко, который играл роль Григория Распутина в нашумевшем в свое время фильме».
— Мартынов Сергей Павлович, — представился Сергей, чувствуя крепкое ответное рукопожатие.
— Ну, я пойду, — попрощался с ними Фархад.— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — произнес Дмитрий и, жестом показывая на кресло, произнес: — Проходи, не стесняйся. Как там Союз?
— На месте, — ответил Сергей. — Уезжали, такая метель была. А здесь у вас жара…
— Это разве жара? Посмотришь, что будет твориться в июле-августе! В тени под пятьдесят, в песке на солнце яйца за пять минут вкрутую варятся!
— Дахи? — вырвалось у Сергея.
— О! Так ты говоришь на арабском языке?
— Нет, нет, это так у меня вырвалось, случайно. В словарике подсмотрел у друга, — сконфузился Мартынов.
— Сейчас я яичницу поджарю на газе, чай заварю, посидим, погуторим, — Крюков вышел на кухню, и Сергей, слушая, как он, хозяйничая, громыхает посудой, осмотрелся по сторонам.
Вдоль стены — просторный диван с покрытием из велюра, возле другой стены — журнальный резной столик, два глубоких кресла. Три окна, в двух установлены мощные кондиционеры, напольный вентилятор с огромными лопастями, спрятанными за ажурной металлической решеткой, встроенный в радиоприемник вентилятор, из которого тихо лились звуки музыки.
Большой платяной шкаф, палас белого цвета на полу, покрытом мраморной плиткой, окна с раздвижными металлическими рамами оборудованы противомоскитными сетками голубого цвета.
— Угощайся, — вернувшись в холл, произнес Крюков, ставя на стол тарелку с яичницей и две большие кружки с чаем. — Извини, хлеба нет.
— Спасибо, Дима! — улыбнулся Сергей, с аппетитом жуя угощение.
— Ты кто по званию? Какого года рождения? Где служил? — стал задавать вопросы Крюков, отхлебывая горячий чай. — О! Так мы с тобой одногодки! Ты моложе своих лет выглядишь! А я служил в Эстонии, на острове Сааремаа.
— На Сааремаа? Так со мной Кофанов Саша приехал, он тоже там служил! — пододвигая к себе чашку с чаем, сказал Сергей. — Завтра увидишь его, высокий такой парнишка с розовыми-розовыми щеками, как у ребенка. Старший лейтенант…
— Ты пей, пей чай, настоящий цейлонский, в Союзе такого днем с огнем не сыщешь!
— Да, отличный чай, как чифирь…
— Я люблю крепкий. Водки нет, пива нет. Сначала тянуло страх как, а потом вот на чаек перешел, по-мусульмански, и ничего… В общем, жить можно здесь. Сперва тяжеловато будет. Климат… частые командировки. Пока привыкнешь к отсутствию семьи… Я вот спортом занялся, отжимаюсь, бегаю, в море купаюсь, снимаю стресс, одним словом.
Привыкаешь ко всему и к одиночеству тоже, будь оно неладно… Письма редко приходят — один раз в два месяца. По радио иногда жена через Ренату Сафронову — редактора музыкальной программы для советских специалистов, служащих за рубежом,— присылает приветы, напоминает о своем существовании. Спорт, работа, поездка на сук — на рынок то бишь, вот и все развлечения, пожалуй. В библиотеке книги все старые, зачитанные до дыр. Фильмы крутят тоже не ахти какие… О, уже первый час ночи! Все, все… в люлю. А то завтра рано подъем. Аллах Акбар, — произнес Крюков. — Располагайся в любой спальной комнате. Белье-то с собой привез постельное?
— Нет, — ответил Сергей.
— Ну, пиши, значит, подруге, чтобы везла с собой. У меня лишнего комплекта, увы, нет для тебя. Извини…
«Да, дела… Ну что же, значит, буду спать так», — подумал Сергей и, открыв дверь, зашел в одну из спальных комнат.
«Привыкаешь ко всему, и к одиночеству тоже, будь оно неладно…» — вспомнил Сергей фразу, произнесенную Крюковым, и как при этом нервно задергалось веко его правого глаза.
«Одиночество… могущественное, как море, бушующее за окном этой неуютной комнаты, в которой давно никто не жил», — Сергей щелкнул выключателем. Зажегся тусклый свет — огромная кровать, накрытая серым и колючим одеялом, влажные подушки без наволочек, собственное усталое лицо, отраженное зеркалами трюмо.
«Спать, спать…» — переоделся в спортивный костюм и лег под одеяло, стараясь забыться.
Дикая головная боль разбудила Мартынова. Встал с кровати, пошатываясь, вышел из комнаты. Свернул направо, обеими руками, держась за голову. Несколько шагов вперед в полной темноте… удар… искры из глаз.
— Что с тобой? Серега?
Мартынов с трудом открыл глаза и понял, что лежит на полу перед дверью в ванную комнату.
— Ни черта не помню. Хоть убей… Башка трещит… Сознание, наверное, потерял? Который час?
— Три часа ночи, — ответил Дима, помогая ему подняться с пола. — Сплю, как младенец, слышу удар, еще один… Иди в ванную, умойся. Синяк завтра будет утром, не подарок.
Сергей зашел в ванную комнату и открыл кран.
— Экономь воду. Вода из емкости. Качают несколько раз в день. Дефицит,— зевнул Крюков и прикрыл дверь своей комнаты.
Мартынов услышал, как щелкнул несколько раз ключ в замке.
На ключ, что ли, закрылся? Боится, что я лунатик? Не лунатик, не псих я, чифирем напоил, вот голова и разболелась. А синяк и правда завтра будет классический. Смех и грех — Сергей вытерся полотенцем и, юркнув под одеяло, на удивление быстро уснул.
В пять часов утра его разбудили странные звуки — фырканье, сопение…
Сергей приоткрыл дверь и увидел, что эти звуки вырывались из горла Дмитрия, делавшего утреннюю зарядку.
— Привет! Каратист, что ли?
— Да так, балуюсь, — ответил Крюков. — Покажи глаз… Да… уж… замуж… невтерпеж… Скажут, что это я тебе фингал поставил…
На скорую руку позавтракав, друзья отправились на работу.
— Новенькие все на месте? За ночь потерь нет? — спросил Марченко, подходя к ожидавшему автобусу.
— Все, все на месте, — раздались в ответ голоса.
Старший группы остановил свой взгляд на Мартынове. Потом внимательно взглянул в глаза Крюкову и, ничего не сказав, занял свое привычное место рядом с водителем.
— Вперед, Абделла!
— Серега, что это у тебя под глазом? — засмеялся Иван, увидев синяк.
— На швабру наступил, — в тон ему ответил Сергей.
— Красавец… все цвета радуги.
— Хватит, Ванька, и так на душе тошно, а тут ты еще подкалываешь.
Автобус катил по утренним улицам Сирта. Городишко постепенно просыпался. Торговцы открывали лавки, дети, как и везде в мире, спешили в школы…
— Сейчас я вас представлю руководству бригады, — прервав молчание, произнес полковник Марченко. — Вопросов старайтесь много не задавать. Сами отвечайте взвешенно, спокойно. Капитан Ахмед, хотя и молодой еще человек, но имеет опыт боевых действий. Отличный специалист в зенитно-ракетной подготовке. На хорошем счету у Муаммара Каддафи.
Подъехав к шлагбауму, водитель несколько раз просигналил. В автобус поднялся вооруженный автоматом Калашникова часовой и, проверив по списку пассажиров, пропустил автобус на территорию зенитно-ракетной бригады.
Штаб части представлял собой одноэтажное длинное здание, расположенное в тени акаций.
Пройдя вслед за Марченко в кабинет командира части, офицеры увидели смуглого человека в темно-зеленой форме с тремя большими звездами, расположенными в ряд на погонах.
Не поднимаясь с кресла, жестом он предложил вошедшим сесть. На ухо вошедшему вслед за ними лейтенанту что-то сказал и карими глазами посмотрел поочередно на каждого вновь прибывшего специалиста.
Полковник Марченко поднялся со своего места и, называя фамилии специалистов, характеризовал каждого. Внесли угощения — чай, кофе, печенье. Опять-таки не проронив ни одного слова, жестом Ахмед предложил всем отведать напитки и сласти.
«Неразговорчив командир, — подумал Мартынов, наливая себе кофе. — Чая, пожалуй, мне хватит, сыт по горло», — и пощупал окончательно заплывший глаз.
Капитан Ахмед поднялся из кресла и, тщательно подбирая слова на ломаном русском языке, начал произносить прописные истины про боевую готовность, техническое содержание аппаратуры. Затем, перейдя на арабский язык, продолжил свою речь. Фархад, заглядывая ему в рот, переводил. Было видно, как внимательно Ахмед слушает то, что переводчик доводит до советских офицеров. Одобрительно покачав головой, закончил свою пламенную и нудную речь возгласом: «Аллах Акбар».
— Товарищи офицеры! — отдал команду Марченко.
Мартынов, несколько недоумевая, поднялся с места. «С какой стати я должен перед ним вытягиваться по команде └Смирно“? Шестерит полковник? Восток — дело тонкое…»
Совещание у командования бригады оставило неоднозначное впечатление. Перешептываясь, специалисты шли в сторону большого металлического ангара.
— Что за чушь? Прогибается перед ним… Наша техника, мы специалисты, приехали им помогать, но не подчиняться.
— Цыть! — прикрикнул Марченко. — Делать будете и поступать так, как я вам буду говорить. Не высовывайтесь. Носы не задирайте. Специалисты… Не нравится, чемоданы в руки и в Союз. Ясно?
— Ясно, ясно, так мы и не спорим. Просто… просто в Москве говорили одно, здесь другое. Там на инструктажах твердили, что мы должны только учить мест-ных, показывать, а не самим технику ремонтировать. А здесь совсем другая картина вырисовывается, — попытался было высказать свое мнение Ма-шанов.
— Будете и учить, и ремонтировать, засучив рукава. Если американские самолеты опять нанесут свои удары с воздуха, то мне голову с плеч снимут. А я вам… Все! Баста! Никаких комментариев. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит! — рявкнул Марченко и рванул на себя входную дверь ангара.
В помещении размером с площадку для игры в гандбол вдоль стен стояли мягкие диваны, на которых дремали офицеры, поджидая начальство.
— К столу, начнем политинформацию, — сказал Николай Степанович и навалился грузным телом на скрипнувший отчаянно стул.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», — подумал Сергей и шепотом произнес:
— А как же интернациональный долг?
Сидевший напротив смуглый здоровяк взял лист бумаги и, написав несколько фраз на нем, пододвинул его к Мартынову. «Здесь всюду уши! Держи язык на замке, поговорим в перерыве».
Сергей скомкал листок и, сунув его в карман пиджака, кивнул соседу в знак благодарности.
В перерыве между занятиями сосед по столу потянул Мартынова за руку в сторону от курилки.
— Марат Рафиков.
— Мартынов Сергей.
— Слушай, Сереж… Ты не подумай, что я набиваюсь к тебе в советчики или в друзья. Просто хочу, чтобы ты выслушал меня и передал всем новичкам мою информацию.
Марат сделал паузу, изучая реакцию Сергея.
— Говори, — ответил Мартынов.
— Против лома нет приема, сам знаешь, поэтому ты, в частности, прежде чем делать выводы, осмотрись, оботрись. Не все так здесь у нас запущено. Нормально существуем. Марченко, он добряк по натуре. Его жесткость и колючесть — напускная. Маска своего рода. В принципе, он демократ.
— Демократ или демагог?— с долей иронии спросил Сергей.
— Демократичный командир, я бы так сказал. А ты, я вижу, не без чувства юмора?
— А как же?— хохотнул Сергей. — И с чувством юмора, и с чувством собственного мнения у меня все в пределах нормы. Почему тебе это говорю? Вижу, что ты тоже неглупый парень, раз первым пошел на контакт с незнакомцем. От себя не убежишь. Память, разум, амбиции… Черт их побери, так мы, люди, устроены, что… Это как грязь под ногтями: кажется, очистил, отмыл руки, вздохнул спокойно, ан нет, ты не видишь ее, а она есть. В микроскоп посмотри, а там… миллионы бактерий. Выход, конечно, есть, можно отрубить пальцы, но что тогда?
— Ну, ты закрутил, брат. Ладно, будем дружить! Я слышал, тебе Крюков постельного белья не дал. Приходи вечером в гости. Супруга подберет пару простыней, пододеяльник, наволочку.
— Спасибо, Марат.
— Входи, знакомься. Это моя жена, Надежда.
— Сергей, — представился Мартынов.
Смуглая молодая женщина вынесла из комнаты комплект постельного белья:
— Не новое, но чистое.
— Благодарю вас, Надя! Я уже написал жене в письме, чтобы везла с собой белье. Как только они с сыном прилетят, я вам все верну.
— Не беспокойтесь, к тому времени мы уже уедем в Союз. Оставьте себе.
В соседней комнате раздался громкий детский плач.
— Ой, Софочка проснулась, — взмахнула руками хозяйка и заспешила к ребенку.
— Дочь? — спросил Мартынов у Рафикова.
— Да, Софией назвали. Она в Ливии родилась в прошлом году. Представляешь, Сережа, вырастет, паспорт пойдет получать, а там будет написано, — место рождения город Сирт, Ливия.
— Забавно, — ответил Сергей. Подкинул в руке комплект белья: — Начнем жизнь строить с белого листа.
— Вот именно, строить, а не перестраивать, — заметил Марат.
— Думаешь, не потянет Горбачев?
— Думаю, что нет! Кто такой Горбачев? Продукт системы. Система не даст ему развернуться. Да и слабоват он, слабоват. Не профессионал Михаил Сергеевич, увы… Амбиций много: «идеи», «гласность», «правовое государство». Дел не видно. Говорильня сплошная. Продовольствие по талонам, очереди вдоль кварталов, вырубка виноградников. Шептаться по кухням перестали, а что толку? Демагоги у руля корабля, взяточники. Посмотри, как ливийцы живут. Экономическая блокада уже почти год продолжается, а паники, очередей нет. Верят себе в Аллаха, живут спокойно. Продукты есть в магазинах. На рынках ассортимент еще больше.
Добывают нефть, приглашают иностранных специалистов, строят дороги, морские порты. Уверенность чувствуется в завтрашнем дне. В отпуск приезжал в Союз: что в Москве, что в Казани, эйфория постепенно проходит у людей. Что дальше? Национальной идеи-то, вокруг которой можно бы было организовать построение общества, нет?
Мартынов, глядя в окно, задумчиво произнес:
— Профессионализм и любовь — вот, по моему убеждению, те два столпа фундамента, на которых можно начинать стройку. Только профессионалам в любых отраслях, в любых ипостасях поверю я. А любовь… Без любви к природе, к людям, близким и далеким, любви ко всему, что нас окружает, поверь, Марат, ничего не построить, ничего…
— Не утопия?
— А ты что предлагаешь?
— На двух столпах? Я бы добавил еще парочку для равновесия — культуру и духовность, веру в высшее начало.
— Ты мусульманин, Марат?
— Да, а что?
— Чувствуется спокойствие у тебя в душе, Марат.
— И что, Сереж? Но нас с тобой-то никто и не спросит, не так ли, про эти -каноны, про веру, любовь, профессионализм? Обложат особым налогом — -джизьей. Хотя, поживем, увидим, Сережа.
Сергей, затушив сигарету, ответил:
«Я толстую книгу листаю, строчки бегут, — это фантастика, это роман:
Где-то страна есть под названьем └Поле чудес“,
Там дивный лес, яркий свет, Эдем, и говорят, она настоящая и не обман.
И я тороплюсь посмотреть на этот Рай, на девственный лес. Вот в путь я собрался. Дорога на Запад к холму привела. Под холмом тем поляна, все признаки Рая: птицы летают, стрекочут, воздух чист и прозрачен, вода в ручье синевой зажурчала и потекла. По поляне снуют жучки, паучки, муравьи. Паутинки летают, и свои трели выдают соловьи.
Жители не живут, а словно играют — забот, суеты и хлопот не ведают и не знают.
Легки их походки, взгляды приветливы и смешны. Барабан на поляне они без устали крутят с охоткой, им выпадают секторы разные, цифры, очки, музыка веселит, и порой выпадают им сувениры-призы. Кто приз получает, тот право имеет верховодить страной.
Жители не спорят, не шумят, не галдят, участь они свою знают и продолжают вдохновенно играть. Стрелка на приз снова укажет, и └Полем чудес“ завладеет другой.
Главу дочитав, я на Восток заспешил. Там, за холмом, страна есть с названием похожим — └Поле чудес“, где торжествует мир, труд и прогресс. Там девственный лес.
Видишь, вдали свет красный моргнул? На его призыв я повернул.
Холм обогнув, я в царство иное попал.
На троне, руки важно скрестив, восседает Владыка — взгляд его строг и невозмутим.
Вельможи и знатные дамы в поклонах склонились пред ним, звучит таинственная музыка, — органный хорал. Везде красуются лозунги, транспаранты, плакаты…
Владыка уважает охоту, любит побрякушки, парады.
Суетится народ, катая тачки по кругу, в руках сжимая кирки, лопаты.
Сверху, из замка, в них вельможи и дамы кидают подачки, сувениры, призы.
Воздух чист и опрятен, в нем витает и кружится порядок. Жители довольны, скромно одеты, просты, рубят лес в стране под названьем └Поле чудес“.
Деревья тут же вновь вырастают среди могил и оградок. Они не ропщут, не стонут, они знают: Династия ими непоколебимая, вечная правит, позволяя иметь жизнь и сувениры в подарок. Из круга им не вырваться, как ни крути.
Главу дочитав, на холм я взошел. Под холмом туман. Под холмом девственный лес.
Под холмом хохот и смех, музыка — органный хорал. Крутятся тачек колеса, визжит барабан.
Куда ни посмотришь — вокруг └Поле чудес“, вокруг фантастика, мистика, открытая книга, роман…
Я стою на вершине, мои думы во мгле. Вот тропинка на Юг. Вот тропинка на Север. Холодно мне… Там за горизонтом еще множество чудных стран. Куда ни шагнешь, везде ложь и обман.
Но гнет меня безысходности ветер. И ты, моя страна, мне мешаешь, безбожностью своею страшишь.
Захлопнуть недочитанную Книгу жизни торопишь, в └Поле чудес“ превратиться спешишь…»
— Фух… как под холодным душем постоял, — выдохнул Марат.
— Кстати, о душе… Марат, у тебя тоже на вилле воды целыми днями не бывает?
— Чтобы у меня и не было воды — обижаешь,— усмехнулся Рафиков. — Это Крюков ленится поставить себе насос подкачки, а может, не хочет. Черт его знает. До него там жил тоже энергетик — Довбня из Харькова, — установил емкость для воды, насос в систему поставил. А потом, когда Крюков вселился и перестал вовремя делать профилактику, все и загнулось.
— Довбня? Как мир тесен. А я его знаю, такой кучерявенький толстячок. Встречались на сборах в Запорожье.
— Ага, ты точно подметил, толстячок. Они с Димой поссорились, до драки дело доходило. Марченко, когда до него дошла эта информация, недолго думая, расселил их по разным виллам. Пошли я тебе кое-что покажу…
Марат, захватив фонарь, взобрался по приставной лестнице на забор, -ограждающий виллу Мартынова и Крюкова, поднял люк на большом и ржавом баке:
— Смотри, Сергей.
В свете фонарика Мартынов увидел, как в мутной воде, извиваясь, плавают головастики.
— Мерзость… И это питьевая вода?
— Пить не советую. Амебная дизентерия гарантирована, — ответил Марат.— Устанавливай насос. Да и бак менять нужно, этому хана.
— Поможешь? — спросил Сергей
— Мафишь мушкеля — нет проблем.
На следующий день рано утром Сергей и Марат отправились на ближайшую свалку. Новый насос приобрести Сергею было не по карману.
— Арабы в технике соображают туго. Чуть-чуть начинает барахлить, они на свалку и утюги, и холодильники, и насосы выкидывают. Я себе здесь насос нашел. Принес домой, разобрал, поломка была — сущая ерунда; манжеты заменил, и как новенький насос заработал, за полчаса два куба воды в емкость закачивает. Ага, смотри… есть… Сделано в Италии, крыльчатка крутится, а вот электродвигатель попахивает гарью, — подытожил Рафиков.
Покопавшись еще с полчаса в кучах мусора, Марат и Сергей вернулись в городок, неся в руках три электронасоса.
— Я в дизеле сниму пару двигателей из системы вентиляции, с помощью жест-кого дюритового шланга сделаю переходную муфту, конденсатор подобрать надо будет по мощности для запуска, сделать удобную подставку, — вслух размышлял Сергей.
— На правильном пути, товарищ, — усмехнулся Марат. — Смотри только, чтобы арабы не застукали, когда движки будешь демонтировать, скандал будет обеспечен.
— Не застукают,— ответил, прищуриваясь, Мартынов.
Не застукали. Через два дня из кранов, напоминающих формой морских коньков, полилась под напором чистая вода. Крюков молча наблюдал за тем, как Мартынов возился с водопроводными трубами, гремел слесарным инструментом. Вечером в один из дней обронил как бы невзначай:
— И бак будешь новый устанавливать?
— Конечно, буду, Дима. Семья приедет скоро, моя любимая семья. Все должно функционировать, все должно работать, как швейцарские часы. Не привык я, ты уж извини за прямоту, жить в стесненных обстоятельствах. Если жить, так жить на всю катушку, — ответил, глядя в глаза соседу, Сергей.
— Ну-ну, — буркнул Крюков. — Живи, а мне все равно скоро домой, и так обойдусь.
— А я не обойдусь, — ответил Сергей.
Ранним утром в окно виллы постучали. Сергей, проснувшись, отдернул занавеску и увидел стоящий возле дома джип «тойота» синего цвета. Одевшись, открыл входную дверь.
— Собирайся, поедете в дивизион. Станция не работает, — сообщил Фархад.
— Так сегодня же 23 февраля — праздник.
— Сказали срочно. Сами не могут устранить неисправности.
— Буду через пять минут.
В джип набилось под завязку семь человек.
— Первая поездка на позиции… Поздравляю! — обратился к сидящим в машине Фархад.
— Ага… первая. Всех новичков вызвали. Ты не обратил на это внимание, Иван.
— Обратил, обратил, — зевая, произнес Машанов. — Ну-ну, ход за нами.
Один из пяти зенитно-ракетных дивизионов бригады «Мизен», находился в получасе езды от Сирта. Выйдя из машины, офицеры увидели, что к ним спешит лейтенант арабской армии.
— Командир дивизиона, Фарадж, — на приличном русском языке представился он, по очереди пожимая руки русским. — Много проблем, много, кабина «П» не работает, двигатели начинают вращение и останавливаются. Радиоло-кационная станция «П-12» не видит цели, в электростанции низкий контроль -изоляции, дизель не запускается, много проблем.
Сергей окинул взглядом позицию: насыпи из песка, редкая растительность, курящие в окопах солдаты, внимательно наблюдающие за ним. Взобрался по лестнице в распределительно-преобразовательную кабину «РКУ».
«Да, контроль изоляции на нуле». Пощелкал переключателем… все фазы есть.
Подозвав жестом Фархада, попросил его перевести:
— Скажи начальнику дизель-электростанции, чтобы показал мне, откуда идет питающий кабель 220 вольт и какие объекты еще, кроме станции наведения ракет, запитаны от распределительной кабины.
В присутствии начальника электростанции, сержанта по имени Мифтах, Сергей проверил фазоуказателем правильность подключения кабелей к входной коробке кабины.
— Фархад, фазы перепутаны. Поэтому и в кабине «П» неисправность.
По громкой связи сообщил об этом Машанову.
— Да, ты что? Серьезно? Выключаю станцию. А то сейчас движки погорят к чертовой матери, — было слышно, как Иван ругается в своей кабине.
— Что еще они тут подключили? Так, этот кабель на пусковые установки, этот на высотомер, а этот?
— Этот на казарму, — ответил ему, переводя, Фархад.
— Ну, все ясно. Казарму мы отключаем, посидят без света, — Сергей отключил кабель от борта распределительной кабины.
В казарме, расположенной метрах в трехстах, раздались недовольные крики солдат:
— Нур, нур, мафишь.
К ним подошел командир дивизиона и спросил, в чем дело.
— Фархад, объясни ему, что казарму нужно подключить от трансформаторной подстанции, которая питает хозяйственные постройки. От боевой подстанции нельзя. Поэтому и контроль изоляции на нуле. И второе. Были перепутаны фазы кабеля подключения питающей электросети. Поэтому и кабина «П» не работала.
— Дизель, дизель почему не запускается? — спросил Мартынова командир дивизиона.
— Быстрый, однако, ты парень, — усмехнулся Сергей. — Сейчас гляну.
Открыл дверь электростанции. Знакомый запах масла, солярки… Щелкнул выключателем стартера — тишина, проверил подключение аккумуляторных батарей: все в порядке.
Прикоснулся к коллектору: горячий — значит, не так давно запускали. Вернулся к щитку местного управления: точно, выключатель блокировки запуска в отключенном положении. Развел руками, делая вид, что не понимает, в чем причина неисправности.
Начальник электростанции довольно заулыбался. «Улыбайся, улыбайся, дружочек…»
Не сгибаясь, нащупал рукой аварийный выключатель, перевел его в рабочее состояние, включил прокачку масляного насоса и, выждав две-три секунды, нажал пальцем на стартер.
Стартер раскрутил коленчатый вал. Взревел двигатель. Мартынов вывел рукоятку топливной рейки до 1530 оборотов. Вот так, вот так, умница, дизелек…
На лице сержанта исчезла улыбка:
— Койс хабир, койс…
— Хороший специалист, — перевел Фархад.
— А я и сам знаю, что хороший, — вытирая руки ветошью и щурясь, ответил Сергей. — Проверить решили, значит; ну-ну, проверили?
Спрыгнул на песок, закурил. Вдоль кабелей, идущих от станции наведения ракет, медленно с наушниками в руках шел Рожков.
— А у тебя что, Сережа?
— Индикатор кругового обзора в кабине управления не показывает цели. Вот проверяю подводящий кабель, сигнал теряется где-то здесь. Надень наушники, послушай сам. А я пошевелю кабель.
Мартынов надел наушники. Рожков склонился над жгутом кабелей, по очереди шевеля то один, то другой…
— Стоп, стоп, есть сигнал, — выкрикнул Мартынов.
— Я так и знал, — выругался Рожков. — Смотри, иголку воткнули в кабель. Думали, не замечу. Вот сволочи…
— Итак, что у нас получается, — собрав специалистов, подвел итог работы Машанов. — Расширенный контроль функционирования проведен, станция боеготовна. Все неисправности введены искусственно — для проверки нас на вшивость. Хорошенькое дельце. Прошу всех дать данные для написания рапорта старшему группы.
Степенно покачиваясь на барханах, на стартовую позицию въехал белый джип, из которого, хлопнув дверкой, вышел капитан высокого роста с пергаментно-черным цветом кожи.
— Капитан Аттик, — начальник особого отдела. Как станция? Какие неисправности? Кто у вас здесь старший? — тирада фраз, ухмылка в короткие усы…
«И здесь особый отдел… как они все похожи друг на друга», — подумал Сергей, вспоминая Тимофеева.
Машанов молча протянул Аттику несколько исписанных листов бумаги. Тот, внимательно прочитав, подозвал к себе командира дивизиона и отвел его в сторону. Было видно, как особист, постукивая по сапогу тростью, что-то выговаривает Фараджу, вытянувшемуся перед ним по стойке «смирно».
— Можете возвращаться домой. У вас ведь сегодня праздник? Не так ли? Поздравляю! — бросил язвительно в сторону советских офицеров Аттик.
— Спасибо, милый друг. Разрешил, поздравил — поехали ребята, нас тут не поняли. А по сто граммов мы все равно выпьем, — сказал Сергей, приоткрыв портфель, из которого торчало длинное горлышко бутылки.
— Где взял?
— Тсс… Где взял, где взял — купил в гастрономе. Все вам так и скажи… Техобслуживание, видимо, они недавно проводили. В распредкабине, смотрю, бутылочка в ящичке интересная стоит. Пробочку открыл, батюшки… так це ж спирт, — засмеялся Мартынов. — Вечером прошу к столу, господа офицеры.
Наступила весна — стремительная, цветущая, пахнущая… Температура воздуха днем поднималась до 300 С тепла. Однако ночи еще стояли прохладные, часто поднимался ветер, наметая кучки песка у заборов и домов. Заметно прибавилось работы у Мартынова с коллегами. Активизировалась Натовская воздушная разведка, советские специалисты практически жили на колесах. Командировки из одного города Ливии в другой: Миссурата, Рас-ла-Нуф, Себха… Регламентные работы, устранение неисправностей, передислокация позиций, учения… Мартынов загорел, лицо обветрилось. Один раз в месяц получал письма из Союза от родственников. Жена писала, что документы для выезда подготовила, осталось ждать сообщения от Сайгина о дате вылета. Андрей в конверт вкладывал свои рисунки — танки, самолеты, ракеты, подводные лодки. Спрашивал про море и есть ли там у тебя в Африке, папа, друзья, к которым приедут мальчики такого же возраста, как и он сам.
Уехал в Союз Крюков, чуть позже Марат Рафиков с женой и дочерью. По вечерам у Мартынова на вилле собирались друзья — сквозь помехи слушали советское радио, играли в карты, строили планы на далекое будущее. В русскую речь с каждым днем все больше вставлялись арабские слова. Мартынов ловил себя на мысли, что даже во снах порой разговаривает на арабском языке. Не так страшен черт, как его малюют…
Сергею нравилось ездить в Рас-ла-Нуф. Причин было несколько; первая — в уютном автобусе или «джипе» 250 километров пролетали почти незаметно, вторая — маленький дивизион системы «Печора», стоящий на высоком берегу Средиземного моря, напоминал ему один из дивизионов части, в которой он служил в Союзе, — ухоженный, неисправностей возникало мало, а если и возникали, то их устранение не требовало много затрат времени и труда. Третья причина — у Сергея сложились хорошие, почти дружеские отношения с командиром дивизиона лейтенантом Салехом, который учился в Югославии, в Союзе, хорошо говорил на русском языке, часто рассказывал запомнившиеся ему советские анек-доты.
Четвертая причина… впрочем, об этом несколько подробнее…
Маленький городишко Рас-ла-Нуф представлял собой европейский оазис посреди знойной пустыни. Асфальтированные улицы, высокие кобры ночного освещения, многоэтажные гостиницы, кафе, оживленное движение пешеходов, среди которых большинство было европейцев — мужчин и женщин. Рядом с городом был выстроен огромный нефтеперерабатывающий комбинат. На рейде в бухте постоянно стояло около двух десятков танкеров, по подводным -трубопроводам в них заливалась нефть, бензин, дизтопливо. На комбинате круглосуточно трудились наемные работники — югославы, болгары, пакистанцы, турки, филиппинцы. Мартынов с друзьями встречался с ними в основном в столовой, за завтраком, обедом, ужином. Столовая в Рас-ла-Нуфе — огромный обеденный зал, гул многоязычной толпы, запахи многонациональной кухни.
Посреди зала — несколько емкостей диаметром метра в три, в которые умещалась огромная масса свежих овощей — помидоров, огурцов, кабачков, салатов. Фруктов — апельсинов, мандаринов, винограда, яблок, абрикосов, груш, фиников… Между столами стояли аппараты по охлаждению соков, дозированию разных видов мороженого, кофе и чая. Один раз войдя в столовую, можно было неоднократно накладывать себе полные тарелки разнообразной вкуснятины.
Но первые и вторые блюда разносились шустрыми официантами, у которых добавки днем с огнем допроситься было невозможно. Первые блюда представляли собой густые овощные соусы со всевозможными острыми приправами, от которых пекло во рту так, что их приходилось запивать большим количеством воды со льдом. Вторые блюда, в основном, мясные — из говядины, верблюжатины, конины, будь то плов или бифштекс, — приходилось кушать руками: ножи, ложки, вилки отсутствовали вчистую. Поначалу это вызывало массу неудобств, но, глядя за тем, как, ловко держа в одной руке кусок хлеба, а в другой кусок мяса, соседи по столам отправляют их в рот, научились этому и советские военные специалисты.
Те пять-шесть дней, которые приходилось быть в командировке в Рас-ла-Нуфе, группа Мартынова останавливалась на окраине города в трейлере на больших полозьях. Трейлер был огорожен металлическим кованым забором. Поднявшись на крыльцо и открыв дверь, первым делом Сергей включил большой кондиционер, установленный на крыше. Свежий воздух по вентиляционным каналам проник во все комнаты, постепенно жара сменилась долгожданной прохладой. Несколько комнат с кроватями, прикроватные тумбочки, стулья — вся мебель из Италии. Кухонный гарнитур с вытяжкой занимал одну из стен большой столовой, в которой стояли кресла и журнальный столик. Иван Машанов, растянувшись на кровати, раскрыл было «Советский спорт», но спустя пару минут Сергей услышал, как его друг захрапел.
— Ваня, не спи, замерзнешь.
— А я и не сплю, я читаю.
— Ага, читаешь так, что стены дрожат, — рассмеялся Сергей.
В этот момент за стеной раздались громкие звуки музыки — вторую половину трейлера занимали ливийские офицеры.
— О, соседи тоже не спят. Слушай, Ваня, по-моему, они телевизор смотрят. Доставай свой «Шилялис».
— Хочешь глянуть, что они смотрят?— спросил Иван.
— Ну да.
Иван, расстегнув сумку, достал из нее маленький телевизор, который привез с собой из Союза. Поставил на тумбочку, вытянул до отказа антенну, включил питание.
— Нет, Сереж, помехи сильные, трейлер экранирует.
В комнату вошел Кофанов, держа в руках моток проволоки:
— Давай, Ваня, удлиним антенну.
Прикрепил один конец проволоки к антенне, а с другим в руках начал ходить по комнате, ища таким образом устойчивый телесигнал.
— Стой, Санек, не шевелись… Есть, — произнес Сергей.
На экране телевизора появилось черно-белое изображение: диктор о чем-то быстро говорил.
— Нет, он так быстро говорит, что я не успеваю воспринимать, о чем идет речь. Фархад, Фархад…
В комнате появился заспанный переводчик.
— Давай просыпайся и попробуй нам перевести, о чем диктор в новостях говорит, — попросил его Машанов.
Фархад сел возле телевизора:
— Это… это он говорит, что ливийские войска противовоздушной обороны сегодня сбили американский самолет над заливом Сирт. Вот, смотрите, смотрите… показывают, как вылавливают из моря погибших летчиков. Шлемы, бирки с фамилиями на комбинезонах: «Стюарт», «Джексон»…
— Да, постарались наши подопечные, пока мы здесь загораем, — внимательно смотря на экран, заметил Иван.
— «Вега», зрк «Вега»[2], произвел пуск на дальность сто километров, — продолжал переводить Фархад.
— Колите дырочки в кителях, ребята из «Веги», — комментировал Кофанов.
Изображение на экране исчезло, но через несколько секунд восстановилось. За стенкой раздался громкий смех.
— Смотрите, мужики, видеомагнитофон включили, порнушку смотрят, — -усмехнулся Рожков.
— Так-так, празднуют, значит, победу над американским империализмом. Выключай, Ваня. Нам сейчас только этого не хватало. Третий месяц без жен, беречь психику надо, — хохотнул Мартынов и вышел на крыльцо трейлера.
Ночное небо искрилось звездами. Вовсю заливались цикады. «Кому война, а кому маневры», — подумал Сергей.
— Что, ностальгия? — спросил Кофанов, присаживаясь на ступеньки.
— Хорошо тебе, Саша: холостяк, ни детей, ни плетей.
— Да, чего нет, того нет.
— Чего, кого — деревня, — подначил друга Сергей.
— Это я деревня? Я из Минска, в центре города родители живут.
— Ладно, ладно, не петушись. Пошли пулю распишем, — обняв младшего товарища за плечи, миролюбиво произнес Мартынов.
Вернувшись в Сирт, Сергей увидел, что во внутреннем дворике его виллы, на корточках сидит человек в камуфляжной форме и копается в песке. Услышав скрип калитки, незнакомец обернулся.
— А, это ты, Шейб, — воскликнул Мартынов. — Чем ты здесь без меня занимаешься?
Шейб был одним из водителей, обслуживающих специалистов из Советского Союза. Сорока пяти лет, строен, с проседью в черных волосах, владелец маленького заводика по производству колючей проволоки, по слухам, миллионер, вынужден был служить в ливийских вооруженных силах согласно закону, по которому призывались в армию все дееспособные мужчины от восемнадцати до шестидесяти лет. Службой тяготился, но старался явно свое неудовольствие не показывать.
Когда он шагнул навстречу Мартынову, Сергей увидел в его руках несколько саженцев.
— Серж, твоя мадам скоро приезжает? — задал вопрос араб и, не дождавшись ответа, продолжил: — Хочу подарить тебе несколько саженцев из моего сада. Это виноград, яблоня, персик. Неси воду, жена приедет с сыном, это будет им сюрприз!
— Спасибо, Шейб, — ответил Сергей, думая про себя: откуда он знает, что у меня сын?
— Виноград нужно сажать наклонно, верхним срезом к югу. Так, чтобы на поверхности было три почки. Поливать на закате, водой комнатной температуры. Отличный виноград! Персики, яблоня, как это у вас говорят, пальчики оближешь,— причмокнул Шейб. — Я еду в город, тебе ничего там не нужно?
— Слушай, Шейб, ты можешь мне помочь в одном вопросе? Как из Сирта организовать телефонный разговор с Москвой?
— Садись в машину. Нет проблем. Сейчас организуем, — ответил Шейб, доставая из кармана ключи от «мерседеса».
Ведя автомобиль по узким улочкам Сирта, Шейб поглядывал на Сергея, который, задумавшись, посматривал в окно. Затем, ударив по рулю ладонью, спросил Мартынова:
— Серж? Почему вы советские такие… такие все…
— Зажатые?— угадав ход его мысли, продолжил Сергей.
— Да, да, зажатые, — бросив руль, сжал кулаки Шейб. — Поляки, чехи, югославы — смотри, как живут! Ни политзанятий у них, ни совещаний всяких, как у вас — самоподготовок, лекций, обязательных и не нужных, строевых смотров, галстуков и костюмов в сорокоградусную жару… А вы по струнке все, по старинк: «На первый, второй рассчитайсь…» Почему так?
— Эх, Шейб, Шейб… Что я тебе должен ответить? — вздохнул Сергей, думая: ну расскажу я ему про загадочность русской души, про татаро-монгольское иго, про Гулаг…
— Про Пушкина только ничего не говори, — поняв бесполезность своих вопросов, ответил Шейб, ухмыльнувшись, и добавил: — Приехали.
Сергей вслед за Шейбом вошел в неприметное здание в центре города.
— Это переговорный пункт? — удивленно осматривая помещение, на полу которого валялись кучи бумаг, не было привычных телефонных кабинок. На скамейках вдоль стен сидели в ожидании несколько дремлющих человек…
— Говори номер телефона, — попросил Сергея Шейб.
Сергей вытащил из кармана листок бумаги и написал: «1754512, Москва, Россия».
— Пара минут, — глянув на листок, произнес толстый негр, высунув блестящую лысую голову из окошка.
Сергей вышел на улицу и закурил, придерживая ногой входную дверь в ожидании вызова.
— Руссия, Руссия…
Забежал в переговорный пункт и, схватив телефонную трубку, услышал на другом конце провода знакомый голос тетушки, живущей в Москве, в Кузь-минках:
— Алло, алло… Кто говорит?
— Тетя Вера, это я, Сергей…
— Ты где, Сережа? В «Шереметьеве»?
— Здравствуйте, тетя Вера! Не волнуйтесь, я из Ливии вам звоню. Вы не в курсе, когда Таня с Андрюшей собираются ко мне?
— Сейчас, сейчас я Таню позову, — ответила тетушка.
— Алло, Сережа, — услышал Мартынов голос жены. — Мы сегодня ночью вылетаем в Триполи. Как ты там?
— Я в порядке. А ты что так долго собиралась?
— Давно бы прилетели, но тут Руст на Красной площади приземлился. Такой переполох… Не до нас было.
— Какой еще Руст? Кто это? И причем здесь Красная площадь?
— А… тундра… Ладно, потом расскажу. Вы что там, газет не читаете?
— Читаем… но они на месяц-два задерживаются, — поглядывая на часы, быстро отвечал Сергей, вслушиваясь в каждое слово жены, которое эхом доносились до него через тысячи километров.
— Сына везешь?
— Везу, везу… Ну что? Все? Я вешаю трубку?
— Вот тебе и раз, — возмущенно крикнул Мартынов. — Как это все?
— Приеду скоро, потом поговорим, экономить надо чувства и деньги, — за-смеялась Татьяна.
— Ну, попадешься ты мне, — вырвалось у Сергея. — Пока, целую с нежностью всех, до встречи…
Мартынов вышел на улицу, окунувшись вновь в неуютную реальность.
— Шейб, спасибо тебе! Я пройдусь пешком. Езжай домой. Хотя ты говорил о нас советских, русских, намекал на христиан?
— Допустим, — закурил Шейб, сощурившись.
— Да, но ведь ислам и христианство тесно связаны друг с другом. Практиче-ски — это же две стороны одной медали. Ислам – молодая религия и продолжает идеи христианства. Сюжеты про сотворение мира, про Адама, Еву, грехопадение, Авраама, Ноя, пророков, Моисея перешли из одной религии в другую, затем дополнились рассказами философов про пророка Ису и про мать последнего Мариам, — медленно и тщательно подбирая слова, сказал Сергей.
Шейб затушил сигарету:
— С точки зрения нашей религии, пророк Мухаммед является последним в ряду пророков и именно ему единый и всемогущий Бог открыл главную истину. Вы, христиане с этим, естественно, не согласны, но то что мусульмане верят в единого Бога, все равно делает вас и нас духовно близкими друг другу. Поэтому не будем ссориться. Удачи тебе, друг, — кивнул Шейб и, включив сигнал поворота, поспешил на зеленый свет светофора.
— И тебе всех благ, Шейб, — ответил Сергей и начал строить планы, входя в супермаркет — продукты надо заготовить: пару куриц, спагетти, яйца, говядину, языки, овощи…
— Эй, Серега? Что размечтался?
Обернувшись, заметил Ивана с сумкой в руках, стоящего у мясного прилавка.
— Звонил в Москву тетушке. Представляешь, Ваня, мои завтра утром в Триполи прилетают. Слышимость такая отличная была, только сигнал эхом повторялся все время.
— Так это же спутниковая связь, — подметил Машанов.
— Жена говорит, что какой-то Руст на самолете приземлился на Красной площади. Вот дела! Полетят сейчас головы у начальства.
— Как всегда стрелочника найдут. Не могли наши ребята его в Союзе не обнаружить, скорее всего команды не получили на уничтожение, вот и все дела, — импульсивно отреагировал на новость Иван.
— Ты знаешь, у нас был аналогичный случай: над горной речкой, недалеко от Сочи, на высоте метров двадцать, ранним утром Ан-2, летящий в сторону моря, его обнаружил визуально дежурный по дивизиону. Как положено, доложил об этом оперативному дежурному на командный пункт полка. Тот поднял по готовности номер один полные боевые расчеты.
Сопровождали самолет радиолокационные станции, станции наведения ракет…
Командир части, полковник Вакуленко, докладывая наверх, оперативному дежурному корпуса, запросил разрешения на уничтожение цели. Как только эти слова произнес, так моментально связь прервалась с командным пунктом корпуса. Вели, вели Ан-2 до дальней границы поражения, и представляешь, только его отметка исчезла с экранов, как тут же связь восстановилась. Почему мол, цель не уничтожили? Мы же отдали Вам, товарищ полковник приказ на уничтожение АН-2, и так далее… Самолет благополучно улетел в Турцию, Вакуленко сняли с должности и уволили из Вооруженных сил. Благо он был участником Великой Отечественной, так пенсию хоть назначили ему приличную…
С той поры, новый командир, всегда на магнитофон фиксировал все свои телефонные переговоры с вышестоящим начальством в аналогичных случаях, а пленки хранил в личном сейфе под семью печатями, — закончил Сергей.
— И я говорю, что с этим Рустом командование явно облажалось. Или Верховный наш, Горбачев, не захотел отношения портить с другом Колем. Ему легче снять пару- тройку генералов, да с десяток полковников, чем с немцами отношения портить, — подытожил Иван.
Накупив часть необходимых продуктов, друзья заспешили домой,— темнело.
У летнего клуба толпились офицеры, жены, дети. К вилле, служащей гостиницей, был припаркован автомобиль «Вольво-760».
— Что за гости? — спросил Мартынов.
— Посол приехал, всех без исключения собирают на совещание, — ответил дежурный по городку.
— Пойдем, продукты отнесем, Ваня, и переоденемся заодно. Интересно, интересно, что нам дипломат расскажет?
Заполнив оба холодильника продуктами и включив на полную мощность кондиционеры, Сергей сменил повседневный наряд на парадный и заспешил в клуб.
Посол оказался человеком маленького роста, лет шестидесяти. Заняв место за трибуной, представился — Микоэлян Арсен Артурович, и быстренько приступил к докладу на международные темы. Говорил о напряженной обстановке в регионе, о необходимости выполнения интернационального долга, о руководящей роли КПСС в построении вооруженных сил. Не затронув ни единым словом инцидент с Рустом, после двадцати минут беседы, закрыл папку с текстом и обратился к присутствующим специалистам и их семьям:
— Не буду больше вас утомлять, дорогие друзья. Прошу задавать вопросы.
Вопросы посыпались, как из рога изобилия:
— Когда в городке установят международный телефон автомат?
— Почему происходят постоянные задержки с получением почты?
— Когда принимающей стороной будет выполняться контракт?
— Почему безобразно долго оформляются визы для семей специалистов?
— Когда будет в городке установлена антенна системы «Мир», принимающая сигнал советского телевидения?
— Почему специалистам не разрешают носить личное оружие с целью защиты от возможных терактов?
— Почему в городке нет собственного медицинского пункта с квалифицированным медперсоналом?
— Почему в библиотеке нет новых книг, фильмы в клубе демонстрируются старые? — и так далее…
Вопросы в основном задавали женщины и изредка летчики. Посол, слушая, вытирал лысину носовым платком, не успевая отвечать. Включили ночное освещение. Секретарь посольства записывал темы вопросов в тетрадь.
— Называйте, пожалуйста, свои фамилии, товарищи, когда задаете вопросы.
— Ага, сейчас,— прозвучал возмущенный голос из задних рядов. — Фамилии… а потом наших мужей по партбюро затаскают. Еще чего!
— Тише, тише, товарищи, — успокаивал говоривших Марченко. — По очереди прошу вас задавать вопросы.
Ближе к полуночи люди окружили посла со всех сторон. Тот обещал, что все проблемы будут рассмотрены и в ближайшее время руководству гарнизона будет дан ответ, когда тот или иной вопрос будет решен.
Ни один вопрос, увы, решен так и не был. Посол, переночевав в гостевой вилле, благополучно убыл в направлении, известном одному ему. Народ, высказавшись, потешив себя иллюзиями, еще раз понял, что «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается»… Утром на планерке Марченко несколько раз съязвил в отношении активности группы летчиков: мол, ну что, гласность? Под лежачий камень вода не течет? А воз и ныне там…
Сергей, подождав когда умудренный опытом руководитель вытерет пыль со стола куском замшевой ткани (ежедневный ритуал), подошел к нему с вопросом:
— Николай Степанович, вы не могли бы позвонить в Триполи, в офис, и узнать: жены каких специалистов прибыли сегодня в Ливию?
Марченко взглянул на него через очки:
— Позвонить не трудно, но не будет там никто в списках копаться — не бар-ское это дело. Приедет твоя ненаглядная, что ты так волнуешься?
— Не должен волноваться? — вопросом на вопрос ответил Сергей.
— Иди посмотри лучше: почему у нас кондиционер плохо работает, — осадил подчиненного Марченко.
— Есть,— ответил Сергей и, повернувшись кругом, строевым шагом отправился к окну, запевая: — «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом…»
Находившиеся в комнате специалисты во главе с Марченко дружно захохотали — напряжение, висевшее в воздухе, словно на парашюте, мягко спланировало и сошло постепенно на нет…
После звонка в Москву прошло десять суток. У Мартынова был выходной, и он решил посвятить его сооружению летнего душа в глубине двора. В песок у забора вкопал четыре деревянных бруса, на высоте двух метров сделал площадку из досок, на которую поставил предварительно вымытый и окрашенный бак от списанного «ЗИЛ-131». Каркас обтянул полиэтиленовой пленкой и оранжевой парашютной тканью. Выкопал небольшую ямку в песке, на края которой укрепил сколоченную подставку для ног. Подсоединил шланг от бака к системе водоснабжения и включил насос — струя воды под напором звонко ударила о днище бака. Сергей, отломав веточку распустившейся мимозы, взял ее в зубы, сел на песок и задумался.
Из оцепенения его вывел звук хлопнувшей автомобильной дверцы: Показалось, что ли? Затем скрипнула на навесах входная калитка. Мартынов вскочил на ноги и пошел вдоль дома. Выйдя из-за угла, увидел, что навстречу к нему, вытянув вперед руки, бежит Андрей…
— Папка, папка, — неожиданно басом закричал сын. — Папка, ты… ты, как негр, черный.
Сергей подхватил его на руки и, целуя, закружил в воздухе:
— Сынок, как я соскучился, если б ты знал…
— И я соскучился, — прошептал ему на ухо Андрей.
У синей «Тойоты» стояла Таня с сумками в руках:
— Ну, как всегда: мужчины развлекаются, а женщина сумки тягает.
— Привет, малыш, — Сергей опустил сына на землю и подбежал к жене.
— Привет, привет, иностранец, — Таня подставила щеку для поцелуя.
Мартыновы обнялись, поцеловались. Сергей почувствовал знакомый и родной запах, сильнее сжал жену в объятиях.
— Сереж, ну погоди, люди же смотрят, — смутилась Таня.
— Давайте помогу, — сказал Машанов, подходя к машине.
Вытаскивая объемную коробку из багажника, Сергей спросил:
— Тань, а это что за коробка?
— Велосипед в Москве купили. Его собрать потом нужно будет. А то Андрей уже в Триполи собирался на нем гонять. Еле успокоила…
— Про мою супругу ничего не слышали — когда она приедет? — спросил Иван, занося последний чемодан в комнату.
— А как ваша фамилия?
— Машанов.
— Она завтра должна прилететь, радуйтесь, — ответила Татьяна.
— Спасибо! Ну, спокойной ночи! Я пошел, — попрощался Иван с Мартыно-выми.
— Пап… пап… — присев на колени к отцу сказал Андрей.
— Что, сынок?
— Давай велик соберем?
— Завтра, завтра, — вмешалась Таня. — Поздно уже — купаться и спать.
— Завтра соберем, хорошо? — спросил Сергей у сына.
— Ладно — завтра так завтра. Показывай тогда свои хоромы, — хозяйски произнес мальчуган и потянул отца за руку в глубину комнат.
— Ну и как? Нравится? — после экскурсии по вилле спросил Сергей у сына и жены.
— Нормально — столько места, море из окон видно. А телик здесь какие программы ловит?
— Таня, а вы привезли телевизор?
— Привезли, привезли. Отец перестроил частоты, как ты писал в письме. «Электроника», переносной, в коричневом чемодане на самом дне.
— Программ очень много, сынок. Мультики японские в основном показы-вают.
— А наши, советские? — продолжал задавать вопросы сын, помогая отцу и матери вынимать вещи.
— Советских нет. Все, достаточно вопросов… Мама сказала спать, значит спать, завтра наговоримся. Я на работу не поеду. Пойдем на море. Велосипед соберем, — Сергей подхватил сына на руки и отнес в ванную комнату.
— О! два унитаза, — вскрикнул Андрей, показывая руками то на унитаз, то на биде.
— Два, два, — рассмеялся Сергей. — Выбирай себе любой…
Выкупав сына, Сергей уложил его в кровать.
— Давай: ладошки пирожком и спать.
— Папка, я же уже не маленький, — пробормотал, засыпая, Андрей.
— Большой, большой ты у меня уже, вырос, не узнать, — Сергей поцеловал его в ароматную щечку и выключил свет.
— Сереж, а что здесь за лужа? — услышал Мартынов голос жены, вышедшей во двор через дверь кухни.
— Ой, батюшки! Я же насос забыл на радостях выключить, — вспомнил Сергей и выбежал на улицу.
— Как тебе здесь? Нравится?
— Нормально… Такой дом бы в Союзе иметь, да? — ответила Таня.
— Да, с нашей двухкомнатной квартиркой в доме на скале не сравнить. Ну, ничего, прорвемся, какие наши годы. Иди ко мне, малыш, — сказал Сергей и протянул жене обе руки.
— Сумасшедший… Андрейка еще, наверное, не уснул, — смутилась Таня.
— Уснул, уснул. Слышишь, как посапывает. Иди сюда быстрей, соскучился…
Утром, когда солнце, подкравшись незаметно, заглянуло в спальную комнату, Андрей в пижаме голубого цвета забрался в кровать к родителям и улегся между Сергеем и Таней.
— Вот мы и снова все вместе, — обнимая и целуя по очереди жену и сына, сказал Мартынов.
— Ура! — закричал Андрей, дрыгая под одеялом ногами.
Позавтракав впервые за пять месяцев в семейном кругу, Сергей вышел на улицу:
— Андрюша, полезли на крышу: антенну подключим и заодно на море посмотришь.
— Полезли, — деловито ответил сын.
Мартынов приставил к стене деревянную лестницу и, подталкивая сына, который с опаской ставя ноги на поперечины, карабкался вверх, последовал следом.
— Красота! — выдохнул Андрей, закрывая глаза от яркого солнца ладонью и озираясь по сторонам. — Море так близко, и цвет воды совсем другой, чем у нашего Черного моря.
— Изумрудное море и соленое-соленое, — подключая кабель к антенне, объяснял отец сыну.
В этот момент низко над городком пронеслись два самолета.
— Ух ты, — восхищенно крикнул мальчишка. — Что это за самолеты?
— «МиГ-25», сынок, истребители-перехватчики.
— Аэродром рядом? — сопровождая взглядом самолеты, продолжал сыпать вопросами Андрей.
— Рядом… полчаса на машине.
— Свозишь?
— Посмотрим на твое поведение. Может, и свожу, — ответил Сергей, спускаясь с крыши, увидев, как к его вилле подъехал автомобиль. — Слезай, сынок… прыгай на руки.
Андрей, зажмурившись, прыгнул отцу в объятия. Из кухни вышла Таня.
— Сереж… за тобой, наверное, машина приехала?
— Не дадут с семьей побыть пару лишних часов. Что у них там опять случилось? — поставил сына на песок и пошел по направлению к машине.
— Хабир, комплекс притащили из капитального ремонта. Без тебя не могут дизеля запустить, — сообщил Мартынову Шейб: — Поехали.
— Папа, меня возьми с собой, — прильнув к отцу, попросил мальчик.
— Воды дай нам с собой в дорогу, Таня, — согласился Сергей.
Шейб аккуратно вел автомобиль по барханам. «Тойота», урча двигателем и увязая колесами в песке, раскачивалась, словно на волнах. Андрей, высунувшись в окно, с интересом разглядывал незнакомые пейзажи. Над финиковыми пальмами роились тучи мух, сухой и жаркий ветер обжигал лица, врываясь в кабину, которая раскалилась до такой степени, что невозможно было дотронуться до ее металлических частей.
У въезда в дивизион дорогу автомобилю преградил часовой в каске и с автоматом наперевес. Внимательно посмотрев на пассажиров, приложил правую руку к сердцу в знак приветствия и поднял шлагбаум.
— Ух ты… Ракеты…— воскликнул Мартынов-младший. — Класс… настоящие.
— Так, сынок, слушай меня внимательно! Пока я буду работать, стоять на одном месте. Без моего разрешения ни шага в сторону. Понял? — нравоучительно произнес отец, глядя на раскрасневшегося сына.
— Понял, — ответил тот, слегка насупившись.
— Скорпионы, фаланги, змеи, всякой живности здесь — море. Поэтому: стоять и смотреть под ноги, — сказал Мартынов и, держа сына за руку, повел его в тень антенного поста.
— Молодой хабир дизель? — улыбнувшись, подошел к Мартынову командир дивизиона.
— Какие проблемы, командир? — спросил его Сергей.
— Комплекс привезли из Таджуры, из капитального ремонта. Дизеля барахлят. Надо срочно на боевое дежурство заступать — а как без дизелей?
— Сейчас разберемся,— ответил Мартынов и протиснулся по узкой лесенке внутрь кабины.
В двух отсеках электростанции располагались два агрегата мощностью по 150 лошадиных сил каждый. Мартынов завел один из них и сразу же увидел, что из-под прокладки головки блока цилиндров потекла охлаждающая жидкость. Взглянул на температурный масляный датчик, покачал головой. Открутил крышку масляного бака и вытащил щуп.
— Да… капитальный ремонт.
— Командир, — позвал стоявшего возле Андрея молодого лейтенанта. — Одному агрегату хана: тосол в масле, видимо, перегрели двигатель при запуске, или некачественные прокладки поставили при ремонте. Надо разбирать и смотреть, что с поршневой группой. Но уже сейчас могу сказать: раз при работе двигателя из горловины масляного бака выливается масло с примесью тосола, то один поршень наверняка оплавился. Можно смело этот агрегат вновь на капитальный ремонт отправлять.
— А второй двигатель? — почесывая затылок, спросил командир дивизиона.
— Сейчас и до второго очередь дойдет. Сын? Ты как?
— Нормально, папа, только голове жарко немного.
Мартынов снял свою кепку и надел ее на сына.
— Пойдем, я тебя к дяде Ивану в кабину управления отведу, там прохладней. Иван, — крикнул Сергей, открывая дверь кабины: — Пусть Андрей с тобой побудет в кабине. Включи кондиционер.
Машанов подхватил Андрея и усадил к себе на колени перед экраном индикатора кругового обзора.
— Смотри, Андрюшка, вот эти точечки — это самолеты…
Сергей тем временем, вернувшись на электростанцию, запустил второй агрегат и, убедившись, что двигатель работает нормально, нажал на кнопку возбуждения генератора. Вольтметр на щитке местного управления показал напряжение 220 вольт.
— Хорошо, — прошептал Мартынов. — Смотрим дальше…— Иван! — взяв в руки микрофон громкой связи, запросил кабану управления. — Я перехожу с сети на дизель. Смотри, что там у вас? Иван???
— Что орешь? — заглянул в кабину Машанов. — Ничего у нас… нет питания.
— Сын с кем остался?
— Саня Кофанов его бутербродами кормит. Твои предложения по неисправ-ности?
— Давай, Ваня, проверим на борту распределительной кабины наличие напряжения.
Взяв в руки прибор АВО-5, Сергей спустился вниз и открыл крышку люка.
Иван, помогая товарищу, поочередно проверил фазы на всех кабельных зажимах.
— Все ясно: где-то между генератором и клеммной коробкой разрыв питания. Надо вскрывать внутреннюю обшивку.
— Вскрывать так вскрывать, — ответил Сергей.
Арабы столпились возле кабины, наблюдая, как советские специалисты, во-оружившись инструментом, колдуют возле электростанции.
— Смотри! — выругался Иван.
Вскрытая обшивка кабины обнажила внутреннюю проводку. Толстые и тонкие разноцветные жгуты кабеля, уложенные в желобах, тянулись во все стороны, как паутина.
— Вот, все три фазы наброшены на контактную плату, но не прикручены гайками. Да что же это такое! Безобразие!
Сергей жестом подозвал командира дивизиона и показал на представшую перед их глазами картину.
— Можешь вызывать Аттика. Явно налицо опять преднамеренный вывод техники из строя, — гневно сказал Мартынов и пошел вместе с Иваном в сторону кабины управления.
Андрей доедал огромный бутерброд с яичницей с помидорами, запивая мандариновым соком.
— Папа, будешь? А то в меня уже не лезет, — и протянул отцу остаток бутерброда.
— Спасибо, сынок! Ну как, понравилось тебе здесь?
— Да, очень, только дизеля твои рычат, словно львы и дым из выхлопных труб воняет, — произнес мальчик, затыкая нос перепачканными пальцами.
В один из выходных дней Мартыновы собрались на море. На пляже под палящими лучами июльского солнца загорали семьи специалистов. Огромные волны накатывали на белоснежный песок, шумели, сливаясь в единое целое с гомоном детворы, плещущейся у берега. Поодаль на барханах расселись местные жители мужского пола — наблюдали, как отдыхают европейцы. Сами они в большей своей массе плавать, живя у моря, не умели. Разинув рты, вглядывались, как пловцы заплывали вдаль от берега, ныряли с маской и трубкой, занимаясь подводной рыбалкой. Мартынов, взяв в руки большую, надутую воздухом камеру от автомобиля, потянул Таню в воду.
— Кайф, такие волны. А вода, вода изумрудная, теплая, теплая, — качаясь на волнах, восхищалась Татьяна.
Сергей, плывя рядом, тянул жену на круге все дальше и дальше в открытое море.
— Сереж, может, хватит? Дальше уже Италия!
— Смотри, Андрей на берегу какой маленький-маленький, — выплевывая соленую воду, ответил Мартынов.
Их сын стоял по колено в воде, одной рукой прикрывая глаза от солнца, а другой призывно махал родителям.
— Боишься, что заблудимся?
— С тобой разве можно заблудиться? Но все же давай вернемся, Сереж. Ребенок волнуется. Да и меня что-то укачало.
Сергей, подтолкнув камеру к берегу, спросил:
— Ты не беременна случайно?
— Я тебе покажу сейчас, беременна, — воскликнула Таня и, утопив голову мужа в воду, спрыгнула с камеры и быстро поплыла к берегу.
Возвращаясь домой, Сергей и Таня хохотали, глядя, как Андрей подпрыгивает, словно кузнечик, на раскаленном песке, с упорством отвергая предложения родителей надеть кроссовки.
— Дурашка, ожоги ведь будут, — сказал Сергей и, подхватив сына, посадил его себе на шею.
Ночью Мартыновы проснулись, сын ворочался и плакал.
— Температура у него, — прошептала Таня.
— Что у тебя болит, сынок? — спросил заплаканного Андрея Сергей.
— Зуб, — хныча, ответил мальчишка.
Таня дала ему таблетку анальгина и забрала к себе в кровать:
— Спи, завтра к врачу пойдем.
— Ага, пойдем, не все так просто. Это тебе не Туапсе — спустился с горочки и вот она, стоматология. Мне придется у Ковалевского завтра с утра пораньше отпрашиваться, — сказал Сергей, пытаясь заснуть.
Утром кое-как уговорив начальника дать ему отгул, Мартынов с сыном пошел в город искать поликлинику.
У входа в маленькое здание с зелеными ставнями на окнах стояли люди. Кто зажимал щеки ладонями, кто тихонько постанывал. Андрей крепче сжал отцов-скую руку:
— Не пойду, боюсь.
— Ночью опять орать будешь? Пошли, — сказал Сергей и, поднявшись по ступенькам, постучал в одну из дверей узкого коридора.
— Входите.
В кабинете пахло лекарствами и зубной болью.
— Что у вас, — спросила по-арабски, обернувшись, молодая светловолосая женщина в белом халате.
— Да вот у сына зубная боль, — также на арабском ответил Мартынов.
— А вы, наверное, русские?
— Да. А вы?
— Я из Польши, — переходя на русский язык, ответила, улыбаясь, врач. — Уже третий год в Ливии работаю. Наш городок рядом с вашим расположен. Мы и в кино к вам ходим иногда, не замечали?
— Замечал, замечал. Как же таких симпатичных соседок не заметить!
— Давай, паненок, присаживайся на кресло, я сейчас посмотрю твой ротик, — скомандовала полячка и взяла в руку какой-то металлический блестящий инструмент.
— Не сяду, — вдруг заорал Андрей. — Не сяду, у меня уже ничего не болит. Папа, пошли домой…
Мартынов взял его за руку и с силой усадил в медицинское кресло.
— Сиди и не вопи, не дергайся, не маленький уже.
— Открой рот, — попросила мальчика врач.
Тот сжал с силой губы и закачал отрицательно головой, что-то мыча.
Тогда Сергей нажал ему на щеки, стараясь открыть рот. Врач попыталась вставить свой инструмент в еле заметную щелочку. Андрей вдруг с силой оттолкнул ее ногами.
— Сумасшедший паненок,— выругалась стоматолог и беспомощно опустила руки.
— Что будем, пан офицер, делать?
Предприняв еще несколько попыток уговорить сына открыть рот, Мартынов, видя тщетность этих попыток, взял его за ухо и вытащил из кресла:
— Ну и черт с тобой, больше я тебя сюда не приведу. Позорище… Вы уж извините нас, пани, пани…
— Пани Вера, — ответила врач. — Не стоит извиняться. Я вам дам лекарств, они должны помочь. А если нет, то ведите его опять, будем привязывать к креслу.
Оставшись одна дома, Таня, с волнением ожидая возвращения сына и мужа, затеяла испечь яблочный пирог. Замесила тесто, включила газовую духовку и, выглянув в окно, увидела, что Сергей идет по тропинке один, а сзади с сосредоточенным выражением лица плетется сын.
— Что? Удалили?
— Удалили… нас удалили из поликлиники, да еще справедливо назвали сумасшедшим паненком, истериком, — ответил Сергей, отпивая из кружки холодный квас, и рассказал о случае в поликлинике.
— Так, никаких велосипедов, сидеть будешь дома и учиться писать. Понял? — рассердилась Таня. — И только пикни у меня, что зуб вновь разболелся. Я тебе покажу…
— Понял, понял, — ответил Андрей и, взяв тетрадь, заперся в детской ком-нате.
Поужинав, Мартыновы уселись в холле. Таня штопала порвавшиеся носки сына. Сергей крутил ручку настройки программ телевизора.
— Как только ясная погода устанавливается, так ни один канал, кроме местных, не работает. Проклятье! Напишу письмо родителям да спать…
Запечатав письмо в конверт, Сергей расстелил постель и, засыпая, услышал, как Андрей, сидя в туалете, напевает: «Три минуты, три минуты — это много или мало, чтобы жизнь, успев понять, начать сначала». А затем вдруг: «В ванной свет погас, там вонючий водолаз, а лягушке тысяча лет, она ходит в туалет…»
«Философ ты мой», — засыпая, подумал Мартынов.
Проснулся глубокой ночью от острой зубной боли, застонал.
— Ты что, Сережа? — спросила сквозь сон жена.
— Ты будешь смеяться, но и у меня зуб разболелся.
— Напасть на моих мужиков какая-то напала. И что же мне с вами делать?
— Спи, спи, ничего не делать. Твое дело любить нас, а мы уж сами справимся, спи,— Сергей поцеловал жену и вышел перекурить с надеждой, что боль скоро утихнет.
Утром сообщил Машанову неприятное известие. Благо Ковалевский уехал в Триполи и не надо было вновь унижаться и объясняться перед высокомерным чиновником.
Открыв знакомую дверь стоматологического кабинета, увидел, что врач склонилась над больным.
— Одну минутку, я занята.
Подняла голову и, увидев Сергея, нисколько не удивилась, спросила:
— Что, вы опять своего сына привели?
— Нет-нет, понимаете, пани Вера, тут такое дело… Теперь у меня зуб разболелся, цепная реакция, видимо, — оправдываясь, сообщил Мартынов.
— Что ыы говорите? Проходите и присаживайтесь в кресло. Располагайтесь удобней, сейчас я посмотрю ваш зуб. Откройте рот, — с опаской продолжала врач, помня, как вчера ее отпихнул ногами паненок.
— Не бойтесь, пани, меня не надо будет привязывать к креслу, — произнес Сергей, открыв широко рот.
Включив мощную лампу, врач сфокусировала свет на пациенте.
Мартынов почувствовал прикосновение инструмента к больному зубу и качнул головой.
— Придется удалять ваш зуб, кариес сделал свое гиблое дело, — сообщила диагноз врач.
— Удалять так удалять. Мне на днях в командировку лететь, так что не стоит откладывать. Удаляйте! — согласился Сергей.
— Укольчик маленький сделаю сейчас, и все, — продолжала пани Вера, колдуя над инструментом.
— Салам аллейкум, хабир, — в кабинет вошел огромного роста негр в медицинском халате.
— Это мой помощник, не волнуйтесь, пан офицер. Он подержит вашу голову. Так у нас положено делать.
Врач сделала Сергею укол. Он почувствовал, как почти мгновенно десна одеревенела.
— А сейчас… один момент… Все в порядке, посидите немного. Голова не кружится?
— Что, уже все? — недоумевая, спросил Мартынов.
— Да, уже все, — ответила врач и показала на удаленный зуб, который лежал в медицинской урне у кресла.
— А я, честно, говоря, ничего и не почувствовал. Несколько раз в Союзе удалял зубы, одни неприятности. А тут… раз и все. Чудеса! — продолжал восхищаться Мартынов.
— Какие там чудеса. Я была на практике в Ленинграде в медицинском институте, — ответила смущенно полячка. — У вас воруют обезболивающие лекарства. А врачи такие же, как и везде. Есть хорошие врачи, есть и плохие.
— Да, воруют, — согласился Сергей. — Спасибо вам, пани Вера, — взял ее руку и поцеловал в знак признательности.
— Что вы, что вы, не стоит благодарить. Приходите еще, если что, и паненка своего приводите.
Сергей открыл глаза, нащупал языком место во рту, где еще вчера находился зуб, и посмотрел в иллюминатор. Всепоглощающая чернота внизу, проплывающие звезды где-то рядом. Кажется, протяни руку, и вот они, звезды… Холодно… поежился.
— Сколько еще лететь? — зевая, спросил Машанов.
— Ты знаешь, Ваня, с некоторых пор я стараюсь не заглядывать в будущее. Так проще.
— Проще-то проще, да вот в туалет бы не мешало наведаться.
— Какой тут туалет? Смеешься? Терпи. А вот и брат-летчик, — ответил Сергей, увидев, что к ним, пробираясь через раненых и ящики с оружием, приближается человек в комбинезоне со шлемофоном на голове.
— Ну, как вы тут? Не замерзли?
— Терпимо, — ответил Иван. — Ты лучше скажи, что это за фигня такая с этим прибором творится. Показывает, что мы летим ниже уровня земли.
— Да не берите в голову. Не работает он уже лет десять, — пояснил летчик.
— А-а-а, а мы-то думали, что погружаемся под песок, — засмеялся Сергей и запел. — Под окном самолета о чем-то поет песочное море тоски.
— Посадка скоро, мужики, потерпите чуток.
— А вы когда назад летите? — спросил Иван.
— Завтра поутру заправимся и обратно в Триполи. Ну, все, я пошел. Держитесь, — пожал по очереди всем руки летчик и заспешил в кабину.
Спустя минут двадцать «АН-24», пошевелив крыльями, начал снижаться. Уши заложило давлением от перепада высоты. Внизу появились тусклые огоньки. Четыре часа ночи.
Повисев немного над посадочной полосой, самолет, скрипнув тормозами, остановился вдалеке от здания маленького аэропорта.
— Кофра, — прочитал Фархад.
— Приехали, станция Березайка, кому нужно, вылезай-ка, — схохмил Юра Петров.
Выйдя на взлетную полосу, Мартынов почувствовал прикосновение ночи. Дул сильный пронизывающий ветер. Сергей накинул на голову капюшон куртки и закурил.
— Ну и что дальше?
— Ждем-с, — ответил, прикуривая от сигареты Мартынова, Емельянов.
Ждать пришлось еще полчаса. Самолет отвезли на стоянку. Раненых солдат спешно загрузили в автобус. Боеприпасы и оружие в грузовики.
— Ага, а вот это, кажется, за нами, — увидев два приближающихся к группе специалистов силуэта автомобилей, хрипло сказал Василий Васильевич Алешин.
— Здравствуйте! Я за вами, — поприветствовал советских специалистов человек в коричневой кожаной куртке. — Меня зовут Али. Усаживайтесь в машины, я отвезу вас в город.
В полной темноте автомобили тронулись плавно с места и через некоторое время, въехав в черту города, остановились возле здания, огороженного каменным забором.
— Это ваш дом. Здесь все время останавливаются русские. Правда, давно никто к нам не приезжал. Сейчас я попробую открыть калитку, — произнес Али и начал подбирать ключ к замку.
— Темнотища такая. Свет надо бы включить, — сказал Рожков, увидев висевший над дверью светильник.
— Света нет, — обрадовал Али.
— Давайте я посмотрю. Иван, ты, кажется, фонарь брал с собой. Посвети, здесь распредщиток на заборе висит какой-то, — попросил Мартынов.
— Свечу, свечу.
— Так здесь ни одного предохранителя нет, ешкин кот, — выругался Мар-тынов.
— Вот держи, я проволоку нашел, жучков пока поставим, — подрагивая от холода, произнес Артеменко.
— Да будет свет, — сказал Сергей и щелкнул автоматом защиты сети.
— Ура! Живем!
Али, улыбаясь, открыл сначала калитку, а затем входную дверь дома.
Спертый запах давно не проветриваемого помещения смешивался с запахом протухших продуктов, который присутствует на городских помойках и свалках.
— Ну и амбре, — затыкая нос, проворчал Машанов.
Новые жильцы, поставив вещи на мраморный пол просторной прихожей, осмотрели помещение. Четыре спальные комнаты с желтыми стенами, неубранные кровати. Два санузла. Ванная комната по своим размерам вполне могла стать небольшой баней в заурядном советском захолустье. Большой холл, совмещенный с кухней, из которой и исходил тлетворный запах. Емельянов подошел к огромному холодильнику и открыл его дверцы.
— Мать честная! Ребята, да здесь уже черви колонию целую развели.
По тому, как были наспех во всех комнатах разбросаны подшивки газет и журналов, в пепельницах громоздились горы окурков, было видно, что прежние обитатели этого своего рода склепа в спешке его покидали.
Кофанов, взяв в руки подшивку «Советского спорта», произнес:
— Последняя газета за 26 июля. Четыре месяца здесь никто не жил, как раз четыре месяца прошло с момента гибели Нежина и Басова. А ведь они вот на этих кроватях спали, это их окурки в пепельницах. В столах пачек пятьдесят нераспечатанных «Примы». А книг сколько, смотрите, ребята!
Мартынов взял наугад одну из книг, стоящих на полке.
— Жюль Верн, «Матиас Пандор», первых сорока страниц нет, жаль. Надо будет почитать, этот роман я не читал в юности.
— Я поехал?— спросил Али у Машанова.
— Так, сейчас почти пять часов утра, в котором часу за нами машина придет, чтобы отвезти на боевые позиции?
— Я привезу завтрак в 10.00. Договорились?
— По рукам, — утвердительно ответил Иван и, уже обращаясь к подчиненным, продолжил: — Мужики, сейчас быстренько наводим легкий марафет. Начнем с кухни: моем холодильник, иначе задохнемся к чертовой матери, затем проветриваем все комнаты, вытряхиваем от пыли одеяла и спать, спать, спать…
— А здесь еще одно помещение, — воскликнул Емельянов и открыл дверь в прихожей.
— Интересно девки пляшут, так это же целый продовольственный склад.
Вдоль подсобного помещения стояли стеллажи с мешками.
— Рис, гречка, перловка, сахар, — продолжал Алексей. Затем ножом распорол один из мешков. — Да… все просрочено, с жучками, как и следовало ожидать. Невезуха… Смотрите, еще одна комната.
В торце подсобки находилась дверь, за которой обнаружилась большая и совершенно пустая комната с решетками на окнах.
— Тюрьма, что ли? — вырвалось у Долотова.
— Дурень ты, Женя, какая тюрьма? Это же комната для женщин — женская половина мусульманского дома, — рассмеялся Мартынов. — Чтобы из спальни в подсобку и сразу на кухню, мужу пищу готовить, плов, шашлык…
— Не женское дело шашлык.
— Да не обижайся ты, я же пошутил.
Укладываясь спать, Иван с Сергеем, еще некоторое время обсуждали план завтрашних мероприятий.
— Дежурного по кухне надо будет на каждый день назначать. На работе подменим друг друга, не беда, а вот кухня — дело самое ответственное в холостяцкой жизни, — взбивая подушку, размышлял Иван.
— А меня кто подменит? Дизеля и подстанции трансформаторные никто ведь не знает? Да, и…
Сергей не успел закончить свою мысль, у окон дома одна за другой раздались несколько автоматных очередей.
— Ни хрена себе, — крикнул он и, подскочив на кровати, выключил освещение, гораздо позже удивившись, как ему удалось с положения лежа подпрыгнуть метра на полтора, чтобы дотянуться до выключателя.
— На пол, — крикнул Иван. — Всем лежать и не высовываться в окна.
Минут через десять стрельба сначала отдалилась, а потом и совсем -стихла.
— Двери и окна наглухо надо закрыть. Фархад… нет, тебе все равно завтра с нами ехать придется. Юра, — обратился Машанов к Петрову. — Подежурь, будь добр, пока все остальные поспят, я тебя часа через два подменю.
Остаток ночи прошел спокойно. Едва офицеры успели умыться и привести себя в порядок, как к дому подъехала машина.
— Салам аллейкум! — поздоровался Али. — Завтрак: молоко, чай, повидло апельсиновое, яйца. К обеду подвезем картофель, хлеб, куриц… Как спалось?
— Стреляли, — усмехнувшись, ответил Сергей.
— Да, да, было дело. Не испугались?
— И не то, чтобы да, и не то, чтобы нет, — вступил в разговор Иван.
— Границы, как таковой нет, пустыня… С той стороны набегут, шуму наделают, и назад. Было хуже. Нам пора, а то скоро жарко будет, — сказал Али.
Выйдя на улицу, Сергей увидел, что их дом, оказывается, стоит на окраине города в окружении двухэтажных, обветшавших построек. На балконах висело и сушилось не первой свежести белье, стекла во многих окнах были немыты и покрыты паутинами трещин.
— Гетто, — вырвалось у него.
— Точно, — качнув головой, произнес Кофанов, садясь в машину.
Али завел двигатель «рено» и, передав автомат Калашникова сидящим на заднем сиденье пассажирам «джипа», тронулся с места. На обочине дороги, за первым перекрестком, офицеры увидели колонну техники. Обгоревшие танки и бронетранспортеры, грузовые автомобили…
— Притормози, Али, — попросил лейтенанта Сергей и, выйдя из машины, подошел к танку, стоящему в голове колонны, в боку его зияло отверстие с рваными краями размером с голову ребенка.
Иссиня-черная окраска — следы взрыва боеприпасов и горения топлива, — нелепо задранный вверх ствол. Отверстие завораживало своей пустотой. Затягивало взгляд в черную воронку. На одно мгновение Мартынову показалось, что из него заструилась струйка дыма. «Души танкистов? — подумал Сергей. — Не может быть, наваждение… Колонну уничтожили ведь уже месяца три назад… Чертовщина…»
Сергей сел в «джип» и, как можно более осторожно, захлопнул за собой дверку, стараясь не нарушить тишины. Али вывернул руль и направил машину между двумя барханами. Несмотря на то, что по календарю был декабрь, с каждой минутой становилось все жарче. Солнце поднималось к зениту. Офицеры сняли курт-ки и опустили окна. Ни ветерка… Провода линий электропередач безвольно провисли в воздухе. Листья пальм, покрытые толстым слоем пыли и песка, добавляли мазки грусти в унылый пейзаж.
Дорога круто стала взбираться в гору. Али включил пониженную передачу и спустя десять минут вывел машину на ровную площадку перед металлическим ангаром. Вдали виднелись пусковые ракетные установки и антенны радиолокационных станций. Мимо прошли несколько солдат в изрядно помятой и давно не стиранной военной форме, держа в руках бутылки с водой в пластиковой упаковке. Из ангара появился человек с майорскими погонами на куртке. На его голове красовался берет с кокардой — золотистым орлом.
— Командир бригады, майор Нури. Будем знакомы. Прошу вас в мой скромный кабинет. Чай, кофе?
— Глупо было бы отказываться. Конечно, и чай, и кофе, — протягивая ему руку, ответил старший группы Иван Машанов.
Усевшись в глубокие кресла, и правда, скромного кабинета командира бригады, пробуя напитки, советские специалисты выслушали на довольно приличном русском языке речь Нури, из которой поняли, что на технике давно не проводилось никаких регламентных работ, появилось много неисправностей, а значит, им предстоит от души повкалывать.
— Всю связь со мной держите через уже знакомого вам Али. Со своим начальством в Триполи можете связываться вот по этому телефону, — вставая, закончил разговор Нури. И тут же добавил… — когда она будет, эта связь…
— С Богом, господа офицеры, — отдал распоряжение Иван.
Сергей подошел к «своим» энергосредствам и присвистнул:
— Мать моя.
Накренившиеся кабины на полуспущенных колесах утопали в песке. Зеленая краска вздулась и облупилась, ржавые глушители и выхлопные трубы, незакрывающиеся двери…
— Да, печально видеть, но факт… Что-то кошки у меня скребут по сердцу, недаром спалось плохо.
Из распределительной кабины выглянул заспанный солдат:
— Салам аллейкум, хабир!
— Салам, салам. Какие проблемы?
— Много больших проблем.
— Показывай. Лязим шуф.
Мартынов поднялся в кабину и в дистанционном режиме запустил все четыре агрегата.
— Хм, удивительно… Еще и запускаются.
Солдат пальцем указал на вольтметр, у которого стрелка нервно дергалась.
— Шину хада?
— А ты не знаешь?
— Нет, не знаю. Ты специалист, хабир. Ты должен знать.
— Я-то знаю. А вот тебя чему и где учили?
— В Туркмении полгода я учился. Ну и жара там у вас, — засмеялся араб, отвечая только на часть вопроса, заданного Мартыновым.
Сергей вышел из распределительной кабины и пошел к работающим дизелям. Солдат брел за ним, окончательно, как казалось, проснувшись.
— Открывай все двери и люки, коллега,— буркнул ему Сергей, а сам, подойдя к центробежному регулятору числа оборотов, попробовал рукой покрутить шток катаракта.
— Конечно, я так и знал.
Заглушил агрегат и плоскогубцами что есть силы, надавил на регулятор. Тот со скрипом, но поддался.
— Пусто! Видишь! Пусто! Бери масла дизельного, граммов десять и заливай вовнутрь. Понял?
— Понял, — ответил араб и начал заливать прямо из двадцатилитровой канистры в узкое отверстие катаракта масло, которое тут же стало литься на пол, расползаясь по нему пахучей и жирной лужей.
— Елки-палки, — выругался Сергей. — Через воронку же нужно заливать масло, через воронку. Дай сюда, я сам все сделаю…
Залив масло и аккуратно вытерев его подтеки, Мартынов завел двигатель.
— Ну что? Нормально?
Стрелка вольтметра, достигнув напряжения 220 Вольт, застыла на месте.
— Нормально, нормально, хабир, коес, — цокая языком, произнес солдат.
— Так, теперь бери лопату и выгребай песок из-под кабин. Потом найди марлю и натяни ее на все люки забора воздуха, чтобы песок не засасывало во впускные коллектора двигателей. И наведи порядок везде, а то гадюшник развели здесь, — выговорился Сергей.
— Как дела, Сергей? — спросил его, подходя, Иван.
— В принципе нормально. Обычный регламент проведу, и все будет шуршать, чики-чики… А у вас как?
— Грязища везде, песок. А так видно, до нас ребята наши хорошо здесь работали, а они, арабы, как мне кажется, вообще не включали станции до нашего приезда. Я по записям в журналах проверил, счетчики моточасов просмотрел, не включались они, не включались. Вот тебе и боевое дежурство, Сережа.
— Пойду я пройдусь немного, обозрю окрестности, — закуривая, сказал Мартынов.
Но Иван уже не слышал его, захлопнул за собой дверь кабины управления.
…Тучи мух, миллионы зеленых мух роились в знойном африканском воздухе, мелькали перед глазами, норовили залезть в уши, в рот, противно при этом жужжали, как назойливые мысли, не давали ни на мгновение долгожданного покоя.
Сергей шел по каменистой местности, напоминавшей ему поверхность Марса, описанную в каком-то фантастическом романе, прочитанном в далеком детстве. Почва была реальна, осколки твердой породы резали твердую поверхность сапог, каждый шаг давался с трудом.
Мухи, тоже были реальны: облепили куртку цвета хаки сплошным слоем. По прошествии какого-то времени Сергей перестал отмахиваться от них.
«Скоро солнце сядет, наступит ночь, не будут же они и в темноте меня преследовать, — произнес он мысленно.
Ладно, на севере, там все же финики — любимое мушиное лакомство, другие экзотические фрукты, овощи, но откуда они здесь взялись?» — продолжал он беседу сам с собой.
Такое несметное количество увиденных мух встречалось ему, пожалуй, второй раз в жизни… А в первый…
Тогда это были учения в станице Успенской Краснодарского края.
Учения, игра в войнушку, мобилизационный призыв нескольких тысяч «партизан», которые давно забыли, с какой ноги начинать маршировать, где у гранаты чека, но зато отлично знали, в какой ближайшей деревеньке можно было разжиться самогоном, чтобы скоротать оплачиваемое Министерством обороны рабочее время, забыться в пьяном угаре, хоть как-то скрасить отсутствие женского пола на протяжении нескольких месяцев.
Тогда тоже досаждали мухи, жара и дурь отцов-командиров, возомнивших себя великими полководцами, строящими планы по штурму вражеских кре-постей, а вечерами праздновавших «пирровы победы» в ресторанах Армавира в окружении местных жриц любви.
Но те мухи были своими мухами, отечественными, а эти, как и все окружавшее его безмолвное пространство, были враждебны, и вели себя соответствующим образом — нагло и бесцеремонно.
Поднявшись на возвышенность, Сергей увидел простиравшуюся далеко вперед знойную пустыню, где на многие сотни километров не было ни городов, ни воды, сплошной мираж, когда действительность сливается воедино с прошлым и будущим, когда чувствуешь себя отшельником в келье монастыря, тесной и в то же время безграничной в пространстве и времени. Но Сергей знал, что там, именно там, за этими барханами, возможно, в этот самый момент за ним не-отрывно следят несколько пар глаз. Это был Чад, французский легион, головорезы-наемники, длившаяся долгие месяцы война за спорные территории, за право владения нефтяными месторождениями.
Красное солнце медленно уходило за горизонт. Сергей посмотрел по сторонам и увидел недалеко несколько вагончиков с торчащими из стен прямоугольниками кондиционеров; на скамейке сидел, покуривая, человек с черной блестящей кожей лица.
Когда Сергей приблизился к нему, тот приложил правую руку к сердцу, и спросил: «Как дела? Как здоровье?».
Услышав в ответ: «Мафишь мушкиль, нет проблем», — кивнул на свободное место рядом и предложил закурить.
Пуская дым в воздух и поддерживая незатейливую беседу, они внимательно изучали друг друга. Арабский мир не терпит суеты, не любят здесь многословия, резких жестов, необдуманных фраз и действий. Сергей давно понял эти правила поведения и взял их на вооружение.
Посмотрев в глаза Сергея, собеседник представился:
— Башир, — и протянул руку для рукопожатия.
Сергей назвал свое имя.
— Как, как? — переспросил араб несколько раз.
— Серджио, — ответил Сергей.
— Серджио, Серджио, — нараспев произнес Башир.
Русский язык он знал не очень хорошо, некоторые слова, особенно их произношение, давались ему с трудом.
— Заходи в дом, — произнес Башир и ногой толкнул дверь вагончика.
На полу вдоль стен лежали толстые матрацы, в одном из углов стоял телевизор (видеодвойка), на небольшом столе — посуда, графин с водой; холодильник, пачка журналов, пепельница. Взгляд Сергея остановился на литровой банке, на дне которой, свившись в клубок, копошились две небольших размеров змеи. Перехватив взгляд Сергея, Башир холодно произнес:
— Пустынные гадюки, один укус, и ты в гостях у Аллаха.
Неприятный холодок пробежал по спине Сергея:
— Терпеть не могу этих скользких тварей, — сказал он негромко он и сел на один из матрацев.
Башир включил видеодвойку, лифт с шумом проглотил кассету, и на экране появились кадры фильма.
— Жесткое порно, — сказал Башир.
— Вам же Коран запрещает смотреть на обнаженные части человеческих тел, тем более порно, — ответил Сергей.
— Если хочется, то немного можно, — совсем по-русски ответил Башир улыбаясь. — Да и нет же здесь никого, кроме нас, никто не мешает, ты гость, змеи в банке, мухи на свободе, — продолжал он, и в его руках появилась пластиковая канистра.
— Давай, за знакомство, — протянул Сергею бокал с узким горлышком и налил туда прозрачной жидкости.
Сергей понюхал… спирт, чистый спирт…
— Давай, давай, хабир, как у вас в России залпом до дна, — буркнул Башир и мастерски первым опрокинул бокал.
Сергей выпил, дыхание перехватил спазм.
— Давно не пил, тем более чистый, — произнес он и запил спирт большим глотком воды.
На экране телевизора две мулатки развлекали своими прелестями толстого лысого джентльмена. Музыка звучала приглушенно, Башир поставил на газовую плиту чайник, насыпал заварку и произнес:
— По второй, Серджио, по второй.
На полу между матрацами появилась большая миска с макаронами, политыми острой томатной приправой. Вилки, инструмент цивилизации, отсутствовали, принято было пищу есть руками. Большой палец прижимался к внутренней стороне ладони, своеобразным ковшиком зачерпывались макароны и ловким движением отправлялись в рот.
Поев макарон и вытерев руки бумажным полотенцем, Башир плеснул спирт в бокалы, и произнес:
— Бог любит Троицу … так у христиан говорят?
Во рту Сергея царил ад, макароны с красным перцем обожгли всю слизистую оболочку желудочного тракта, неимоверно хотелось пить, на лбу выступили капельки пота. Сергей взял в одну руку бокал со спиртом, держа в другой стакан воды. Его взгляд останавливался то на дергающихся в коллективном оргазме голых телах на экране телевизора, то на клубке змей в прозрачной банке на столе.
Выпив спирт, Башир снял кипящий чайник с плиты и разлил мутноватую, ароматно пахнущую жидкость в маленькие пластмассовые стаканчики емкостью не более 30 граммов.
Чай! Крепкий цейлонский чай!
— Пей, пей, Серджио, все равно как коньяк, — усмехнулся Башир и маленькими глотками стал цедить из своего стаканчика чай.
Сергей попробовал — горячая жидкость приятно ободрила его, заметно охмелевшего после употребления внушительной дозы спирта. Он налил себе еще одну порцию чая, по вкусу напоминавшего отнюдь не коньяк, а распространенный в некоторых тесно заселенных местах Союза напиток чифирь, да и способ приготовления был аналогичен: много листьев чая, мало воды, сахар и долгое кипячение.
«Так вот отчего у него такой коричневый налет на зубах», — подумал Сергей.
Наступила глубокая ночь… Сергей посмотрел на Башира, тот дремал, развалившись на пыльном матраце, на лице застыла маска, маска улыбки…
Сергей взял дистанционный пульт видеодвойки и нажал красную кнопку «Off», воцарилась тишина, ненадолго прерываемая назойливым стрекотом цикад.
«Совсем как на побережье Черного моря», — подумал Сергей, и перед его глазами возникли уютные пляжи, песок, чайки, запах шашлыка, убаюкивающее шуршанье волны…
Очнулся Сергей от резкого луча света. Ничего не видя перед собой, он интуитивно перевалился со спины на левый бок и краем глаз увидел острие кинжала, занесенного над ним. Мозг мгновенно проснулся, тренированное тело в долю секунды выполнило его установку, годами отрабатывавшиеся движения самообороны и в этот раз оказались как нельзя кстати.
Сергей перехватил руку нападавшего и одновременно ногами сделал под-сечку.
Башир, а это был он, охнул от неожиданности и упал на матрацы как подкошенный.
В следующее мгновение кинжал с хрустом вошел по самую рукоять ему под кадык.
Все было кончено…
Сергей несколько раз пнул безжизненное тело ногой, вывернул карманы. В них ничего не было кроме пачки сигарет «Риада». Под зеленой майкой блеснула серебряная цепь с медальоном. Сергей сдернул ее с окровавленной шеи убитого и прочитал гравировку на обратной стороне медальона, изображавшего змею.
«Самсон» — гласила надпись на английском языке…
Медленно осматривая посещение, Сергей обратил внимание на перевернутую стеклянную банку, где еще недавно находились две змеи… Одна из них ползла, извиваясь в его сторону, не издавая при этом никаких звуков.
«Николай Николаевич Дроздов в программе └В мире животных“ говорил, что гадюки не шипят при нападении», — мелькнула мысль в голове Сергея.
Быстро схватив со стола канистру со спиртом, он метнулся навстречу тварюге и стал поливать ее обжигающей жидкостью. Вот тогда-то гадина зашипела, свилась в кольца и стала издавать звуки, похожие на крики проголодавшихся чаек.
Со всей силы прижал сапогом голову змеи к полу вагончика, а затем кинжалом отсек ее от туловища.
Второй змеи нигде не было видно, затаилась, готовясь нанести свой смертельный удар. Посмотрев на часы, присвистнул:
— Пять утра, вот так прогулялся. Пора и честь знать, загостился я тут у тебя, садык, — прошептал он, смотря на труп Башира. — Ну что? На посошок, как на Руси говорят? Молчишь? Молчишь… На все воля Аллаха.
Сергей сделал небольшой глоток из горла канистры, вымыл спиртом руки, а оставшуюся жидкость разлил дорожкой по полу вагончика. Вышел в темноту, закурил и после нескольких глубоких затяжек едкого дыма бросил сигарету в открытую дверь.
Огонь мгновенно принялся за дело, пластик внутреннего покрытия вагончика источал темный дым, ночь озарилась ярким одиноким факелом.
Сергей, подняв воротник куртки, широко расставляя ноги, заспешил на север.
Свет догоравшего вагончика постепенно тускнел, и, когда Мартынов перевалил за высокую насыпь, всю местность поглотила собой темнота. Сергей остановился и поднял голову к небу… Миллионы звезд, тучи звезд мерцали и роились стаями там, в удивительной вышине…Мухи… звездные мухи…
— Хорошо-то как!!!
По краю, по далекому краю гудит ветер в проводах, как мотив, на тебя, на тебя я гадаю, покаянью своему супротив. Музыка серебра колокольца, на мое сердце ложится кольцом, освежает лицо дуновеньем, вспоминаю о тебе, о былом.
О былом не грущу и не плачу, нашу мелодию помню, храню, быстрому ветру тайну открою, я вас искренне, как прежде, люблю. По краю, по далекому краю, гудит ветер в проводах, как мотив, на тебя, на тебя я гадаю, покаянью своему супротив.
Сергей пел во весь голос и шел навстречу медленно двигающемуся по пустыне «джипу»…
— Ты где пропадал? — нахмурив брови, строго спросил его Иван.
— Не делай умное лицо, Ваня, ты же офицер, — пошутил Мартынов. — Наслаждался экзотикой.
— Насладился, — смягчил тон Машанов.
— Вполне. А вы что так припозднились?
— Ты представляешь, — косясь на Али, ответил шепотом Иван, — они ракету при разряжении уронили.
— Как это?
— Ручной тормоз на «Зилке» не исправен был, машина покатилась в тот момент, когда одна половина ракеты еще была на полуприцепе, а другая — на станине пусковой установки. Все разбежались в разные стороны… Серега Рожков в кабину запрыгнул, пытаясь педалью ножного тормоза остановить движения автомобиля, но… Короче говоря, грохнулась об песок ракета. Вмятина возле пускового двигателя, рули всмятку… Вот и возились до утра почти. Пока кран в чувство привели, пока… Водителя уже упекли в калабуш, в местную тюрьму. Разборок завтра будет ой-ой-ой сколько.
«Вот и хорошо, пока кинутся, что трейлер сгорел…» — подумал Мартынов, нащупывая в кармане куртки брелок «Самсон».
Десять дней, отведенных для командировки на юг Ливии, подходили к завершению. Иван Машанов срочно уехал в Сирт — тяжело заболела его жена. Так совпало, что и командира бригады майора Нури вызвали в Триполи, и он любезно согласился подбросить Машанова до места назначения.
Покидая Кофру, Иван назначил исполнять обязанности старшего группы подполковника Алешина Василия Васильевича. Сергей отрастил бородку и в свободное время загорал во внутреннем дворике дома, листая старые подшивки газет. Как-то днем, открыв «Красную звезду», на последней странице заметил короткое сообщение в траурной рамке: «На сорок четвертом году жизни скончался от тяжелой и продолжительной болезни полковник Генерального штаба Сайгин Валерий Валерьянович…»
— Ребята, слушайте, — крикнул режущимся в карты сослуживцам. — Сайгин умер!
Офицеры, прервав игру, столпились возле Мартынова.
— Жаль, хороший был человек. И ведь еще не старый, мой ровесник… Пусть земля ему будет пухом, — удрученно произнес Алешин. — Да, живешь, живешь, воюешь за Дарданеллы, а потом бац… и мимо. Фархад, Сергей, — переводя разговор на другую тему, продолжил Василий Васильевич. — Давайте после обеда на машине, которая привезет продукты, съездим в бригаду и попытаемся дозвониться Ковалевскому. Пора вопросы задавать. Сколько нам еще здесь куковать? Когда самолет прилетит — и так далее…
Отведав порядком поднадоевшего куриного супа, они отправились в штаб бригады. Была пятница — выходной день. Заместителя командира бригады капитана Джабара не оказалось на рабочем месте.
— Да, не рассчитали мы немного. Еще не отвыкли, что это у нас в Союзе командование днюет и ночует на службе. А здесь, — махнул рукой Сергей, глядя на сонного дежурного офицера.
— Как нам дозвониться в Сирт или в Триполи? — задал вопрос ливийцу -Алешин.
— Нет связи, — зевая, ответил тот.
— Поехали домой к Джабару, — предложил Фархад.
— Умно мыслишь, Фархад. Поехали.
Спустившись со склона и изрядно пропетляв по тесным улочкам Кофры, подъехали к двухэтажному дому, где жил капитан. Минут десять пришлось сначала звонить, а затем и стучать в дверь, пока она не открылась, и перед глазами офицеров предстал во всей своей красе хозяин дома. Необъятного размера живот буквально выпадал из полосатого, длинного, до пят халата. На давно небритом лице застыло недоумение. Кто тревожит в выходной день меня? По какому праву? Да я вас сейчас!
— Фархад, переведи ему, что я, подполковник Советской Армии Алешин спрашиваю у него, когда он нас собирается отправить назад в Сирт, так как мы всю намеченную программу работ выполнили и не видим смысла больше здесь, в Кофре, задерживаться, — попросил Василий Васильевич переводчика.
Фархад, тщательно подбирая слова, изложил суть вопросов. Джабар, не пригласив офицеров войти в дом, выслушал и ответил:
— Будете здесь находиться до тех пор, пока я не захочу с вами расстаться.
— Ну уж нет, уважаемый. У нас свое командование есть, и оно решает когда, где, и сколько нам находиться, — возразил Алешин.
— Без комментариев, — ответил капитан, закрывая дверь.
Сергей поставил ногу в щель.
— Что значит «без комментариев»? Скоро Новый год, и мы должны встретить его в кругу близких и родных людей.
— Это по вашему календарю Новый год, а у нас он давно наступил, — ответил капитан, дергая дверь.
— В таком случае мы с сегодняшнего дня на работу ездить отказываемся, переведи ему Фархад.
— А я кормить вас больше не буду, вот тогда и посмотрим, кто здесь главный,— ответил Джабар.
— Ну-ну… не корми. Вряд ли тебя по головке за это майор Нури погладит, когда возвратится из Триполи. Закончен разговор. Сережа, отпусти дверь, а то он лопнет еще, не равен час, от злости.
На следующий день с утра как обычно к дому офицеров подъехала машина. Водитель несколько раз посигналил, видя, что никто из дома не выходит. Постояв еще минут двадцать, машина отъехала от здания.
— Так что там у нас с деньгами и продуктами? — спросил Алешин у сидевших в холле офицеров.
— Пару дней протянем. Крупа есть, правда, с червячками. Вода есть. Денег динаров двадцать на всех осталось. Курево погибших ребят в столе есть: пачек двадцать. А там видно будет: не стоит вперед заглядывать, может и Ковалев-ский очухается наконец, видя, что от нас ни слуху ни духу, — за всех ответил Мартынов.
У дома вновь посигналил автомобиль.
— Ого, целая делегация, — воскликнул Артеменко.
— Скорее, конвой, — подметил Петров, глядя, как в холл входит человек семь вооруженных автоматами и пистолетами ливийцев.
— И Али с ними, — сказал Сергей.
Али, подойдя к Мартынову, пожал ему руку и сказал:
— Не стоит упрямиться, хабир. Джабар просил передать, что он не уступит и еды вам больше давать даром не собирается.
— Даром? Да мы за вас всю полугодовую работу выполнили, — вступил в дискуссию Алешин. — А кормить вы нас обязаны бесплатно по контракту между странами, ясно?
— Мне-то ясно, а вот капитану Джабару нет. Мне было приказано передать вам его слова. Я передал, — возразил Али.
— Передал, спасибо, до свиданья, — закончил разговор Алешин и вышел в другую комнату.
Вооруженные люди молча наблюдали за происходящими событиями, стоя полукольцом у входной двери.
— Серджио, — обратился Али к Мартынову и, взяв его за плечо, отвел к окну.— Слушай, ты же понимаешь, что лично у меня совсем другое мнение по этой ситуации, но я всего лишь лейтенант и ничего не могу сделать…
— Понимаю, Али. А ты ничего и не делай. Передай еще раз наши требования и, спасибо тебе, друг, — глядя в голубые глаза молодого человека, сказал Сергей.
Али пожал его руку и продолжил тихим голосом:
— Как стемнеет, я вам привезу несколько куриц. Правда, они живые, но это ведь не проблема?
— Нет, какая проблема?
— Куриц и хлеб, молоко, масло.
— Спасибо, спасибо, Али.
Как только стемнело, в дверь дома постучали.
— Это Али, — услышал Сергей.
— Входи.
Али вошел с двумя мешками в руках. Один шевелился. Их него доносилось кудахтанье кур.
— Держи, Серджио.
— Давай мне их, Али, — произнес подошедший Емельянов. — О, какие красивые!
— Это мои, домашние. А здесь, в другом мешке все, что обещал, и еще держи… это канистра со спиртом, чтобы вам здесь не скучно было.
— Так давай с нами, Али?
— Нет, нет, я последний раз пил спиртное еще, когда в Югославии учился. Не хочу вновь привыкать, да и запах кто-либо из наших учует… будут проблемы.
— Ну, как хочешь, спасибо тебе еще раз.
— До свидания, — смущенно попрощался Али и покинул дом.
— Живем, ребята, — потирая ладони, произнес Рожков. — Курочек давайте, на женскую половину определим. В миски им пшена положим, водички нальем. Нехай там гарцуют.
Прошла еще одна неделя мнимой голодовки. От неопределенности и обыденности частенько стали вспыхивать маленькие ссоры в маленьком коллективе — то не поделят кружку за едой, то начнут поругиваться, кому очередь убирать на кухне и в комнатах.
— Мужики, ну что вы, как дети малые? — то и дело выступал в роли судьи Алешин.
— А мы и есть дети, ваши дети и подчиненные, Василий Васильевич, — улыбкой разрежая обстановку, сказал Сергей.
— Ага, дети с седыми яйцами, — буркнул Артеменко. — И как космонавты в космосе годами живут вдвоем? Тут от одного Лехи Емельянова хоть в пустыню беги. Ночью храпит, днем ноет…
— Я ною? Ты сам ноешь.
— Не ты, а вы, товарищ прапорщик, — одернул его Артеменко.
— Ой, ой, есть, так точно, товарищ майор.
— Так, — стукнул по столу Сергей. — Что там у нас в канистре? Осталось еще, или нет? Наливай, мировую будем пить. А то передеретесь сейчас.
— Наливай, — успокоился Артеменко.
— Все мы кажемся себе добрыми, лихими, да правыми. А всегда ли так? Это только думается порой, что всегда. Кто-то нам жизнь укорачивает, мы кому-то. Люди эгоистичны по своей натуре. Так выпьем за наш коллектив, чтобы, встретившись дома, каждый из нас протянул друг другу руку, а не отвернулся в сторону или не плюнул в спину! — произнес тост Сергей и выпил до дна.
— Мудрые слова, — удовлетворенно сказал Фархад. — Я хоть и не пью спирт-ного, но поддержу тебя, Сергей.
— Мудрые? Скорее опрятная мысль обрела свое выражение через слова в нужный момент. В человеке все должно быть опрятным — и внешний вид, и мысли, — закусывая, произнес Мартынов.
— Философ, бороду когда сбривать собираешься? Это по поводу опрятности,— возвратившись в холл, спросил с подковыркой Алешин.
— А вот как из этой дыры выберемся, так сразу и сбрею.
— Ну-ну, а то Андрей тебя не узнает, смотри, скажет, мол, Бармалей, а не отец с юга вернулся.
Спустя пару дней приехал Али.
— Джабар велел вам передать, что самолета в ближайшее время в Сирт не будет. Если согласитесь еще пару дней отработать, то он выделит две машины в ваше распоряжение, которые и отвезут вас домой.
— Уже что-то. Машинами, так машинами. Далековато, правда, но что делать? — с чувством некоторой удовлетворенности констатировал Алешин. — Поехали, мужики, на позиции; глянем, что там с техникой.
Проведя расширенный контроль функционирования станции наведения ракет, офицеры пришли к выводу, что техника боеготовна.
— И, ради Аллаха, передайте Нури, когда он вернется из командировки, чтобы помнил золотое правило: не трогай технику, она боится дилетантов, — обратился Алешин к ливийцам на командном пункте бригады с просьбой.
В этот момент Саша Кофанов позвал его в кабину управления по громкой -связи:
— Василий Васильевич! Вижу три цели, скорость 150, высота 100, следуют с Севера, дальность 500 метров, вертолеты…
Сергей выскочил из командного пункта. Три вертолета снижаясь, начали обстреливать позиции.
Пулеметные очереди взбивали песочные фонтанчики возле ног бегущих врассыпную солдат и офицеров. Несколько человек упали, словно подкошенные.
— Десант, — крикнул Мартынов и, подхватив автомат убитого араба, вернулся в подземный командный пункт, закрыв за собой герметичную массивную металлическую дверь.
— Ребята! Это десант!
— Еще три вертолета… еще три… шесть… девять… — считал Кофанов.
— Так, из одной ловушки в другую, — поднимая берет и почесывая лысину, произнес взволнованный Алешин. — Какие предложения?
— Все двери наглухо задраить. Пока есть связь, попытаться сообщить о десанте командованию и держать оборону, — тяжело дыша, сказал Сергей. — Автоматов сколько у нас?
— Четыре, — ответил Рожков.
— Пистолетов, гранат?
— Пистолетов два, граната одна.
— Дай Бог, продержимся до прихода подкрепления, скоро стемнеет, разведаем обстановку.
— Так они же могут взорвать вход, — усмехнулся Артеменко.
— Могут, ты прав, Володя. Но это не так просто сделать. Болгары строили надежно командный пункт. Ты видел, какая толщина стен, какие двери? Короче говоря, поступим так: обесточим помещение, оставим только аварийное питание для системы воздухоочистки. Как только стемнеет, попробуем через шахту вентиляции выбраться наружу, — высказал свой план Мартынов.
Звуки выстрелов и взрывов то стихали, то вновь возобновлялись. Дело шло к полуночи. Советские специалисты и десяток ливийцев из сокращенного расчета командного пункта напряженно поглядывали на часы, пытаясь понять, что происходит наверху.
— Юра! — обратился Мартынов к Петрову. — Крутани еще ручку телефона, как там связь?
Тот, провернув ручки аппарата, отрицательно покачал головой, а затем спросил у Сергея:
— Что бы ты хотел сделать в первую очередь, когда выберемся отсюда?
— По большому счету?
— По большому.
— Есть у меня желанье одно, небольшое, но… поверь, дорогое. Через многие годы, поколенья, века, хочу я вернуться на планету родную, посмотреть, как живет, дорогая Земля. Какого цвета воздух и какого вкуса вода, как цветут и пахнут весною луга, как камни падают на морское дно. Быть может, снова, как тогда, серебрится между холмами река и низко стелется молодая трава. Сердится океан свинцовой волной, и радуга разноцветные полукруги рисует. И девушка на площадке под танго танцует. Качаясь по ветру, вздыхают листвой тополя, дубы и кудрявы березки. Сердца влюбленных бьются в такт, и поют в унисон весенние птахи. Снуют по двору детвора и подростки, и дождик слепой поливает асфальт.
Мне все так близко это… Меня это, поверь, сильно волнует! Спасибо планета, спасибо Земля, за то, что все сохранила здесь, для меня, теперь успокоятся серд-це мое и душа.
Я вернусь сюда через поколенья и века, пусть потом время злится — бушует.
— Значит, ты считаешь, что пропали мы здесь?
— Ты же спрашивал по большому счету. Отвечаю — не пропали. Пошли, попробуем кожух вентилятора и решетку снять.
Сергей и Юра протиснулись в узкую шахту вентиляции.
— Юрок, намотай на ключи тряпки, чтобы не гремели, и откручивай болты, а я буду поддерживать кожух.
— Сделано, снимай.
Сергей снял кожух вентилятора.
— Теперь сам вентилятор и решетку.
Сдирая кожу рук до крови в темноте, на ощупь они наконец освободили себе выход.
— Я пошел, — сказал Петров. — Прикрой меня, если что…
— Погоди, Юра, погоди…
Мартынов взял несколько небольших камней и бросил их в разные стороны из люка в темноту. Прислушался…
— Тихо, вот теперь вперед.
Петров вылез наружу и спрыгнул вниз.
— Серега, давай, никого…
Мартынов последовал за ним, ощущая под ногами зыбкий песок и вдруг, почувствовав неладное, отпрянул в сторону, но было поздно. Страшный удар сзади в спину, последнее, что он услышал, это несколько пистолетных выстрелов…
— Серджио, Серджио.
Сергей с трудом открыл глаза.
— Ты как?
— Али? Это ты? Ты откуда здесь взялся? А Юрка где?
Мартынов осторожно поднялся, водя шеей в разные стороны, и увидел сидящего рядом Петрова.
— Юрка! Ты живой?
— Живой, живой, навылет в плечо вот этот гад зацепил, — ответил Петров.— Если бы не Али, крышка нам с тобой, Серега, была бы, — и пнул ногой тело в камуфляжной форме, лежащее на песке.
Мартынов подошел к нему и перевернул на спину.
— Посвети, Али.
Европейское лицо, светлые волосы, темные брови…
«Где-то я его видел раньше», — подумал Сергей.
— Стоп, так это же тот тип, что в Вене на меня пялился, а потом послал жестом. Вот и встретились, не прошло и года…
— Знаешь его? — спросил Али.
— Встречались.
— Никаких документов при нем нет, темная лошадка со светлыми кудрями,— подытожил Юра.
— Легионер?
— Я думаю, да! Вот только интересно, кто он по национальности? Скандинав, прибалт, славянин?
— Может, и прибалт, а может, и наш, русский, или хохол…
— Али, а где вся остальная братия? — спросил Сергей у спасителя.
— Отогнали… на все воля Аллаха! Несколько вертолетов, правда, улетели, да и наших немало погибло, но в целом все нормально. Завтра домой вас отправим. Юру только в медсанбат, видимо, придется определить, подлечиться,— ответил Али.
— Нет-нет, — воспротивился Петров. — Я со всеми, потерплю…
Не спалось… Мартынов ворочался с бока на бок. В соседней комнате, хотя его накололи антибиотиками и обезболивающими лекарствами, постанывал Юра.
«Как все хрупко в этом мире… Бренное тело, кровь да вода… Бренное тело, сердце ранимое и загадка — душа. Спорит с природой, в космос к звездам летит в небеса. Как велика у человека гордыня… Верит, что создан из камня он и на века. Маленькая, маленькая свинцовая пуля бьет насквозь. И, удивляясь, понеслась, может, в Рай, может в ад, далеко душа… В чем смысл бытия? Будь проклята любая война!»
Кап… кап… доносились звуки из ванной комнаты. Сергей поднялся с кровати. Светает…
Скоро в путь… Войдя в ванную, плотно закрыл за собой дверь. Надо побриться… Обещал ведь… Провел рукой по щекам, обросшим щетиной с первыми признаками седины и, насвистывая мелодию «Биттлз» — «Yestеrday»,— густо намылил помазок.
В семь часов утра два белых новеньких джипа бесшумно припарковались у дома.
— Доброе утро! Как дела? Как чувствует себя наш раненый? — входя, спросил Али.
— Все нормально, — держась за плечо и отпивая кофе, выдавил из себя Юра.
Али подошел к Мартынову.
— Серджио, ты и Фархад отправитесь домой на рейсовом автобусе. А остальные в «джипах».
Сергей вспомнил, как, прилетев из Союза, он добирался до Сирта, и нахмурил брови.
— Не волнуйся, друг, — поняв причину беспокойства Мартынова, сказал Али.— Это отличный автобус, новенький «Неоплан», почти самолет.
— Ну, если почти самолет, тогда принимается.
— Вот возьми, — Али протянул ему листок бумаги: — Это мои координаты в Триполи.
Сергей развернул бумагу и прочитал вслух:
— Али-ман-Сури. Тел. 132–343.
Фархад и Сергей, обнявшись с товарищами, забрали свои вещи и сели в «джип».
— До скорого, ребята!
Возле маленького сарайчика, оказавшегося местным автовокзалом, стоял готовый к отправке «Неоплан». В его полупустом салоне сидели в основном одни военные, направляющиеся на отдых после боев.
— Спасибо тебе за все, Али. Мы тебя никогда не забудем. Вот возьми, это мой адрес и телефон. Будешь в Союзе — звони, — Сергей пожал Али руку, и на этом они расстались.
Водитель закрыл двери, включил музыку, и начался долгий путь возвращения Мартынова и Фархада Норова домой…
Сергей, откинувшись на спинку кресла, вытянул вперед ноги. Достал из сумки книгу, роман Жюль Верна «Матиас Шандор», и на последней странице написал: «Книга вывезена из Кофры. Ливия. 1987 год». Затем по давней привычке начинать читать книгу с конца, открыл 655 страницу и прочитал: «Я пришел к убеждению, что судьба разного рода бездарностей и шарлатанов — бесталанных артистов, безголосых певцов, танцоров с негнущимися коленями и канатоходцев, умеющих переступать только по земле, — была бы поистине плачевной, если бы Христофор Колумб не открыл Америку».
— Неплохо, — вырвалось у него.
— Что-что? Тебе плохо? — спросил его задремавший Фархад.
— Что это у тебя за книга, Фархад?
— Это Коран, — зевнул переводчик.
— Я почитаю, а ты спи, спи… Мне хорошо, — ответил Сергей и погрузился в чтение. «[45] Ты приведи им в притчу жизнь в этом мире: / Она — точно вода, которую / Мы с неба шлем, — / Растительность земли ее поглотит (И буйно расцветет на миг); (Но вот, гляди!) / Она уже иссохла / И превратилась в сор сухой, / Что распыляется (в небытие) ветрами. / Аллах, поистине, над всякой вещью властен».
«Она уже иссохла и превратилась в сор сухой», — прошептал Мартынов.
Автобус, казалось, вяло преодолевал крутые подъемы. Навстречу изредка, с интервалом в два-три часа, попадались машины. По краям автотрассы возвышались горы, дюны и барханы песка. Водители, один их которых был толстый негр, а другой, конечно же, щуплый и хрупкий, более светлокожий араб, попеременно садились за руль. Когда один вел автобус, другой, чинно поев, откидывал до отказа кресло и засыпал.
Мартынов читал роман, отвлекаясь, чтобы посмотреть в окно на однообразный пейзаж или подумать, закурив сигарету и глядя, как ее дым кольцами вытягивается вентилятором наружу. В дороге всегда думается с охотой…
Кап… кап… неожиданно по стеклам автобуса забарабанил дождь. Первый дождь за год пребывания в Ливии. Кап… кап… Точно так капала сегодня ночью вода из крана, звуком отражаясь от стен и пола, покрытых кафельной плиткой, от потолка, выкрашенного в желтый цвет.
Кап… кап… кап… кап… кап…
Пытка… Японские самураи пленных пытали: привязывали бедняг к дереву так, чтобы те не могли пошевелить головой и туловищем, на ветку крепили наклоненный сосуд с водой. Капли медленно, медленно, ударяя по темечку, сводили людей с ума. Всемогущий человек и маленькая прозрачная капелька живительной влаги, один на один, не скрыться, не убежать, не закричать — рот завязан повязкой. Терпеть, стонать, размышлять, считать капли. Говорят, что если считать до тысячи, до миллиона, то можно уснуть. Пробовал — не помогает. Кап… кап… кап… кап… кап… Интервал, ритм, все выверено. Метроном.
Бог времени, пожирающий своих детей. Методично… кап… кап… кап… кап… кап…
Боги… Вода, огонь, земля… Быть может, Боги давно на пенсии? Нет, не могут небо, океан, солнце выходить на пенсию. На пенсию нас «уходят»…Уводят, строя в колонны, пусть по-разному одетых, иначе мыслящих. Уходят те, которых в свою очередь, несмотря на кажущуюся незыблемость их позиций, уведут другие, более шустрые и менее ранимые. Уведут под белые ручки, и будут слышаться, удаляясь, звуки… кап… кап… кап… кап… кап.
Американский кран, импортный, шаровой, наверное, семь баксов за штуку, а течет. Америка… ни одной войны не выиграла, а вот, ишь ты, наводнила своей идеологией обозримое пространство, раскинула сети зеленого божества. Не читают они, янки, книг, классиков своих же не знают, комиксов на Толстого, Тургенева настрочили и довольны своей благообразной тупостью. Достоевский их любимый автор — смешно! Раскольников и копы… смеются белозубыми улыбками, жуют биг-маки…
«Интересно»,— подумал Мартынов, вспоминая, как брился, глядя в зеркало, проводя ладонью по небритой щеке, пытаясь вспомнить себя лет эдак пятнадцать назад. Открытая улыбка, задорный, слегка ироничный и самоуверенный взгляд. Море по колено… Сейчас — виски в серебре, морщины… Да, а вода все кап… кап… кап… кап… кап… Нас бросала молодость… А если бы люди были бессмертны? Как бы изменилось их поведение? Ведь тогда они не могли бы ценить время, его ограниченность. Наверное, были бы более циничны. Гордились собой… Хотя и так, куда уж дальше… А как же мечты? Ведь сейчас, когда знаешь, что тебе отпущено от силы чуть более пятидесяти, ну, пусть, семидесяти, есть какая-то загадочная тайна. А тогда, имея в запасе власть над временем, что будет с тайной, с мечтой? Не знаю, не знаю. Хотя, пожалуй, Любовь! Вот что никогда до конца не раскрыть, не познать человеку. Нет, нет, не так… А как же Таня? Андрюша?
Ведь это и есть Любовь, они, Таня, Андрюша. Чувствовать, что они тебя ждут, любят по-своему, неоднозначно, но любят.
Да, видимо, только для этого, для Любви, стоит стать бессмертным. Не Кощеем, конечно, но бессмертным… Остальное так — пыль, которую уносит ветер, которую смывает вода.
Зимний вечер — солнце устремилось на Запад, Темная мгла — и хвоей насыщенный запах.
Утро разбудит, постучавшись воробьями в окно, снова вставать, бриться, пить кофе и спускаться в метро. Люди читают Донцову, Толстую, Коэльо, смотрят друг на друга мимо и наспех, в плечо. Не знают иль не хотят испытать уважения, берут, что плохо лежит, что дается легко. Ленч на ходу, любовь и секс по заказу, дети… скорей, по привычке, не больше двоих. Чем вытравить блажь эту, злато-заразу, как научиться ценить бесплатно ближних своих?
Зимний полдень — березы, грачи прилетели, слышен скрип телег, напевы нежной капели.
Черный крест, или черный равнодушный квадрат? Не захочешь, не воротишь былое назад.
Роза ветров — курс в неизвестность по наклонной, азимут ноль. Чаша треснула, вылилась боль. Не поют соловьи, купола с позолотой ржа покрыла, испарилась меж стеклами соль.
Зимний вечер— солнце устремилось на Запад, слышно: «Вау», «Есть сэр», гомерический хохот… Хочется послать всех на Кудыкину гору, на фиг, не сжигая Библию, Коран, Тору.
Вот возьму и пошлю! Не заржавеет за мной, ведь научились запускать в космос ракеты.
Дом сохраню, жене подарю поцелуй, на полатях мал-мала, любимые дети…
Кредо Вселенной печаль и одиночество, где-то бомж страдает и Ваше Высочество, всем хочется свой угол иметь и приют, верьте себе, а классики чуждые врут.
Зимняя ночь… с неба кружится, падает снег, синие с поволокой родные глаза.
В них раствориться, утонуть до утра… слушать только Любовь и твой ласкающий смех…
Кап… кап… кап.
Сергей открыл Коран:
[107] А
те, кто верует и делает добро, —
Для тех жилищем будут Райские сады,
[108] Где пребывать навечно
им
Без всякого желания замены.
— Хабир, хабир…
Сергей повернул голову и увидел, что перед ним, удерживая равновесие, стоит тучный водитель и держит в руках поднос с чайником и батоном, из разрезанного бока которого ароматно выглядывает кусок жареного мяса и помидора.
— Возьми, поешь, а то уже ночь скоро.
— Спасибо, шукран, садык! — ответил Мартынов и, разбудив Фархада, предложил ему присоединиться к еде.
— Фархад, ты все время спишь и спишь, попей хоть чаю, что ли?
— А ты все читаешь, читаешь, поспал бы немного, — откидывая столик от спинки впереди стоящего кресла и угощаясь, ответил Норов.
— На том свете выспимся, Фархад.
Поев, Сергей спустился по ступенькам в туалет. Помыв с мылом руки, услышал, как автобус снизил ход.
— Аджабия, — объявил остановку водитель.
— Сколько еще до Сирта? — спросил Сергей.
— Шесть часов, — ответил тот и открыл дверцу, скрывающую за собой двигатель. — Хороший дизель «фиат»?
— Хороший, только вот обороты плохо держит. Слышишь, какие перебои?
— Да, и что предлагаешь сделать, хабир?
— Воздух из системы выпусти. Вон та заглушка, открути ее и ручным насосом прокачай систему. Понял?
Водитель, усмехнулся, но все же выполнил тот перечень работ, который ему предложил Мартынов.
— О, да ты мастер! — воскликнул удовлетворенно, показывая вверх большой палец руки.
— Поехали, поехали, — похлопал его по спине Сергей и, укрываясь от пронизывающего ветра, дующего с уже близкого моря, скрылся в салоне автобуса.
«Шесть часов, значит, только к утру будем на месте», — подумал Сергей.
В четыре часа утра автобус въехал в Сирт и, неожиданно свернув с главной магистрали на перекрестке направо, поехал в сторону моря. Проснувшиеся ливийцы спросили у водителя, в чем дело, но тот, что-то буркнув себе под нос, продолжил движение.
Спустя пятнадцать минут «Неоплан», шипя тормозами, остановился у КПП городка советских специалистов, светом галогенных фар выхватив спящих прямо на песке, в обнимку с автоматами, охранников.
— Вот дела, на междугородном автобусе прямо к подъезду, — сказал Фархад Сергею.
— Уважают, наверное, — ответил тот, и они, поблагодарив водителей, зашагали к своим виллам.
В окне спальной комнаты и в ванной горел свет. Сергей вставил свой ключ в прорезь замка и, стараясь не шуметь, открыл дверь. Навстречу в халате вышла удивленная Таня и, увидев его, бросилась к нему на шею.
— А мы тебя уже и не ждали… Все нет и нет. Скоро Новый год, месяц прошел, а от вас ни слуха, ни духа.
Сергей, обняв и поцеловав жену, понял, как он все-таки соскучился. Соскучился по ней, по сыну.
Слегка отстранившись от жены, снимая куртку, спросил:
— Как Андрей? Что свет в ванной горит?
— Картошки жареной за ужином поел, а теперь его тошнит, живот болит, — ответила Таня.
Сергей закачал головой:
— Вас оставлять одних совсем нельзя.
— Вот и не оставляй больше, пожалуйста.
Дверь ванной открылась и оттуда сонный и босой, держась за живот, вышел, качаясь, Андрей.
— Да он зеленый весь, — нахмурился Сергей. — Сынок! Привет!
— Привет, папка, — ответил тот и плюхнулся без сил на кровать.
— Живот болит? — укрывая его одеялом, спросил отец.
— Болит, уже почти не болит. Ты почему так долго не возвращался? — обнимая Сергея за шею, шептал Андрей.
— Все, все, обещаю тебе, больше на такое время от тебя никуда не уеду.
— А если поедешь, то бери нас с собой в следующий раз. Договорились, папа?
— Засыпай, засыпай, — не ответил на вопрос сына Сергей.
Уложив сына спать, Мартыновы вышли в холл.
— Сереж, а что это у тебя одна половина лица темная, загорелая, а другая, светлая? — спросила его Таня.
— Бороду отпустил, а перед самым отъездом из Кофры сбрил, — ответил Сергей.
— Зачем, дурашка, нам бы показал.
— А! — махнул рукой Сергей. — Надоела борода, колется.
— Как вы там вообще, в Кофре?
— Пошли спать, малыш. Потом, все потом…
Таня, поняв, что от мужа ничего сегодня не добьешься, легла в кровать, прильнув к мужу всем телом.
Не успел Сергей толком уснуть, как в дверь настойчиво постучали.
— Что за черт? Кому я в такую рань понадобился?
Посмотрел на часы, семь утра.
— Пошли все к Аллаху.
Повернулся на живот и обессиленно провалился в тягучий сон.
Ближе к обеду, когда солнце заглянуло в спальню, Мартынов потянулся, открыл глаза и, увидев спящую рядом с собой жену, понял, где он находится, и довольно улыбнулся.
— Приехали.
Выпив кофе и одевшись, вышел на улицу и направился к вилле Петрова. Осторожно постучал.
Дверь открыла Юркина жена, Люба. По ее лицу было видно, что она недавно плакала.
— Приехал Юра? Как он?
— Приехал в восемь часов утра. Знобит его все время. Сереж, как это случилось?
— Он сам тебе ничего не говорит?
— Так он спит. Выпил стакан самогонки залпом и отключился.
— Молодец, Юрок.
— Что молодец? На плече повязка, кровь… Молодец, — заплакала Люба. — Что с вами там приключилось? Ковалевского спрашиваем, спрашиваем, отвечает: «Не волнуйтесь…» Как же не волнуйтесь…
— Успокойся, Люба. Вернулись ведь… Все нормально будет. У него сквозное ранение, ерунда, заживет.
Постояв еще немного с Петровой, Сергей вернулся домой.
Андрей еще продолжал спать, а Таня, вытащив из сумки вещи мужа, замачивала их в стиральном порошке в ванной.
— Сереж? А что это за цепочка такая интересная у тебя в куртке в кармане внутреннем? «Самсон» еще на ней надпись…
— Где она?
— На стол я ее в холле положила. Так откуда у тебя эта цепочка и с брелком? Подругу там себе, наверное, в Кофре завел? Она, наверное, на память подарила?
Сергей молча взял цепь в руку, подержал, шевеля пальцами:
— Ага, подругу завел, двух подружек змей.
— Не хочешь, не отвечай, — смотря на мужа, сказала Таня.
Сергей открыл дверь, размахнулся и со всей силы выбросил цепь с брелком на улицу.
Та, пролетев метров двадцать, угодила прямиком в мусорные баки, стоящие на площадке между виллами.
Таня посмотрела на задумавшегося мужа, глядевшего в сторону моря, и, подойдя вплотную, сказала:
— Я не буду больше у тебя про это спрашивать. Не буду, никогда.
— Спасибо, малыш, — ответил Сергей и поцеловал ее в губы.
Вечером Ковалевский собрал совещание в Ленинской комнате.
Члены группы, которые оставались в Сирте, встречая офицеров, вернувшихся из командировки, радостно приветствовали их.
— Прошу всех садиться, — сурово произнес вошедший Ковалевский.
Минут сорок он выслушивал поочередно доклады всех специалистов о проделанной работе в Кофре. Первым отчитывался Машанов, затем докладывал Алешин. Когда очередь дошла до Сергея, он начал было говорить, но Ковалевский прервал его:
— Товарищ майор! Как так получилось, что группа объявила голодовку, отказывалась от поездок на позиции? И вообще, что это за безобразие вы там организовали?
Мартынов недоуменно посмотрел по сторонам. Машанов делал ему какие-то знаки руками.
Алешин сидел за столом, наклонив низко голову.
«Все ясно, козла отпущения решил из меня сделать Ковалевский. Вспомнил его фразу, скорее, мол, эту группу бы отправить в Кофру».
Вслух произнес:
— Да, товарищ полковник, и в том, что она утонула, тоже моя вина.
— Кто утонула? Что вы несете, товарищ майор?
— Атлантида утонула, — ответил, глядя прямо в глаза Ковалевскому, Мар-тынов.
— Да я вас… да… — у Ковалевского перехватило дыхание. Он полез в желтый портфель, достал пузырек и накапал в стакан несколько капель валерьянки.
— Успокойтесь, успокойтесь вы оба, — неожиданно произнес, вставая, Машанов. — Товарищ полковник, вы же прекрасно знаете, что исполнять обязанности старшего группы я назначил подполковника Алешина, а не майора Мартынова. Это — первое. А второе: до каких пор вы будете доверять рассказам ливийцев, тем более тех, кто не был на месте событий, а не докладам своих офицеров? Задачу моя группа выполнила успешно. И за все события, произошедшие в Кофре, несу ответственность прежде всего я и вы, между прочим, тоже, товарищ полковник. Не так ли?
Машанов продолжал стоять еще некоторое время. Ковалевский молчал, обводя мутным взглядом лица окружающих, ища поддержку. Сидевшие за столом офицеры молчали. Тогда Машанов сел и, написав в блокноте несколько фраз, передвинул его Мартынову.
«Не волнуйся, Серега. Я тебя в обиду не дам», — прочитал Сергей и улыбнулся Ивану в ответ.
— Совещание окончено, — выдохнул Ковалевский.— Все свободны, кроме… кроме Машанова.
— Молодец, Серега! Дай прикурить, — выходя на улицу, сказал ему -Емельянов.
— Молодец, говоришь? — развязывая галстук, произнес Мартынов. — А что же вы все там, на совещании отмолчались? Каждый умирает в одиночку?
Офицеры группы стояли молча.
— А вы, Василий Васильевич? — спросил Мартынов Алешина.— Вы же за старшего там были, а не я? Что, тяжело было встать и ответить ему, как это сделал Иван?
Алешин отвел взгляд в сторону, а потом ответил:
— Да, каждый умирает в одиночку. Мне до пенсии осталось полгода, что же я буду на рожон лезть? Не буду! Одно дело там, в Кофре, а другое здесь, в Сирте.
— Эх вы, — махнул рукой Сергей и пошел домой.
— Что случилось? — спросила его жена, увидев, что Сергей вернулся с совещания расстроенный.
— Тань, а не поехать ли нам в отпуск?
— А отпустят тебя?
— Я думаю, что отпустят. Причем отпустят с удовольствием.
Дверь виллы открылась, пропуская за собой Ивана.
— Я без стука, ничего?
— Заходи, Ваня, заходи, присаживайся. Таня, организуй нам чайку покрепче, пожалуйста.
— Серега, это Джабар сволочь, позвонил Ахмеду, командиру местной бригады «Мизен», и настучал. А Ахмед — Ковалевскому. Что ты там с Джабаром не поделил?
— Один раз его сонного видел и все, ах, да, я ему дверь мешал закрыть, когда он нас не хотел вовремя отправлять, а затем кормить отказался. Вот гад ползучий и злопамятный, — ответил Сергей и прервал разговор, увидев, что вошла жена.
— Не буду вам мешать, пойду с соседками посплетничаю на улице, — ставя на столик чайник и чашки, сказала Таня.
— Пойди, пойди. Андрей где?
— На велосипеде гоняет, не слышишь, что ли?
На улице раздавались яростные крики — Андрей носился наперегонки с -друзьями.
— Иван, чтоб не накалять страсти, я хочу дипломатический ход сделать, — отпивая чай, сказал Сергей.
— Какой?
— Ты подпишешь мне рапорт на отпуск?
— Правильно, друг. Подпишу, хоть сейчас подпишу. Давай пиши.
— И Ковалевский успокоится, да и мне не мешало бы уже отдохнуть, — ответил Сергей и, написав рапорт, отдал его Ивану.
Таня вернулась домой, ведя за собой упирающегося Андрея. Посмотрела на мужа, сидевшего у радиоприемника, и сказала:
— А что, Сереж? Поехали, и правда, в отпуск?
— Домой, домой, — обрадовался, прыгая, Андрей.
— Поедем. Я уже и рапорт Ивану написал, — ответил задумчиво Сергей.
Наступил новый, 1988 год! Отмечали шумно и дружно в одной большой компании вместе с болгарами, чехами, словаками, арабами. Приехал даже капитан Ахмед и чинно сидел за столом в президиуме рядом с Ковалевским. В столовой накрыли столы, которые ломились от угощений, — тортов, салатов, овощей и фруктов. Вместо привычных елок и сосен нарядили небольшое деревце -сам-шита праздничными игрушками и мишурой. Нажарили шашлыков. Пили соки и -домашний квас. Для детишек устроили интересные конкурсы и представления.
Отношения между Мартыновым и Ковалевским не складывались и после праздников.
Все служебные вопросы Сергей вынужден был решать через Машанова. А вопросов перед отъездом скопилось немало. Самым важным был вопрос оформления визы для его семьи на выезд из Ливии в отпуск. Еще четыре месяца Мартыновы ожидали сообщения, что документы готовы, билеты куплены и они могут выезжать в Триполи. Но и тогда возникли очередные препятствия: то нет возможности, по словам Ковалевского, отправить их на автобусе, то заболел водитель. Или — езжайте сами за свой счет на такси до Триполи. Издевался по полной программе.
С вечера Сергей и Таня собирали чемоданы, утром, узнав, что отъезд в который раз откладывается, разбирали. И так продолжалось четыре месяца. Нервы были на пределе у обоих. Только Андрей безмятежно носился по городку на велосипеде, играл в войну, стрелял из подаренного родителями на Новый год автомата, оглушая окрестности звуками очередей. Но, как говорится, когда долго ждешь, то ожидаемое событие все-таки происходит и происходит нежданно. В один из майских погожих дней к вилле Мартыновых подъехал микроавтобус «Тойота». Шейб, выйдя из него, увидел поливавшую цветы Таню и сказал:
— Собирайтесь, мадам, едем в Триполи.
С трудом отыскав сына, еле-еле уговорили оставить велосипед другу Денису Долотову. Посидев, по обычаю, на дорожку, Мартыновы отправились в путь.
Было жарко, за шесть часов пути от Сирта до столицы приходилось несколько раз останавливаться, чтобы отдохнуть в тени посадок мимозы.
Шейб отказывался от еды, сославшись на нездоровье. К концу дня добрались до Триполи, выгрузили вещи перед входом в гостиницу.
Шейб подошел к Сергею и, прощаясь, попросил:
— Серджио, привези мне из Союза такие часы, как твои.
Сергей взглянул на командирские-юбилейные:
— Нет проблем, — ответил на ливийский манер. — Привезу. Жди.
Разместив семью в гостинице, отправился за документами в офис.
— Мартынов!
Обернулся и увидел идущего к нему навстречу генерала Дронова.
— Здравия желаю, товарищ генерал.
— В отпуск?
— Да.
— Наслышан, наслышан о твоих приключениях в Кофре.
— Было дело, товарищ генерал, да уже столько времени прошло, что и забывать стал.
— Не лукавь, майор. Такое не забывается. Что там у вас с Ковалевским?
— Так, мелочи, — ответил Мартынов.
— Ладно, не переживай. Отдыхайте на родине, не волнуйтесь. Привет передавай всем знакомым и Москве! — попрощался, пожимая Сергею руку, генерал.
В регистрационном отделе секретарь вручил Сергею билеты, визы.
— Одна проблема, Мартынов! Что-то я вашего паспорта заграничного найти не могу. Весь сейф перерыл… нет его нигде.
Сергей подумал: «Этого еще не хватало». Стал доставать из кармана пачку сигарет, но та неожиданно упала на пол. Нагнувшись, увидел, что под ножку стола, за которым сидит клерк, подложена какая-то корочка.
— Это случайно не мой паспорт?
Секретарь нагнулся, вытащил паспорт:
—Ой, надо же. Точно ваш. Нашелся.
— И на том спасибо, — сказал Сергей и, не попрощавшись, вышел из каби-нета.
Пройдя без особых хлопот таможню в аэропорту, Мартыновы вошли- в «ТУ-154».
— Добрый вечер! — поприветствовала их одна из стюардесс. — Занимайте свободные места и не забудьте пристегнуть ремни перед взлетом. Ориентировочно время прибытия в Москву — в пять часов утра.
Андрей уселся в кресло у окна. Сергей набросил на него плед.
— Спи, перелетная птица.
Самолет, вырулив на полосу, разбежался и взмыл в уже темное африканское небо.
Стюардесса покатила вдоль кресел тележку с едой и напитками.
— Не желаете покушать? Вино есть белое сухое.
— С удовольствием, — сказал Сергей. Взял два бокала, один протянул Тане, а другой осушил залпом.
— Можно…
— Еще, — опередила его вопрос стюардесса, — конечно можно, берите всю бутылку.
— Спасибо.
— На здоровье, — улыбнулась девушка в ответ.
— За возвращение, дорогая! До свидания, Ливия, — чокаясь пластмассовым стаканчиком с Таней, сказал Сергей.
А вот и Москва! Она неожиданно возникла в иллюминаторах вместе с первыми лучами весеннего солнца. Самолет, сделав плавный круг над аэропортом, пошел на посадку. Сергей плотнее вжался в кресло. Скрипнули тормоза…
— Приехали… Просыпайся, Андрей. — Таня тихонько разбудила сына.
— Что? Уже прилетели? — спросил тот, зевая.
— Да, пошли на выход.
Пройдя таможню и получив багаж, Мартыновы оказались в полупустом зале ожидания «Шереметьева-2».
— Пойду обменяю дорожные чеки на рубли, — сказал Сергей.
Отойдя от окна обменного пункта, увидел, что Андрей, свернувшись калачиком, уснул на чемоданах.
— Шесть утра, пора звонить.
Подойдя к телефону-автомату, набрал номер: 175–4512. Раздался длинный гудок, пауза…
— Алло, — заспанный голос тетушки.
— Тетя Вера…
— Сергей? Ты откуда, из Ливии, или из «Шереметьева»?
— Из «Шереметьева», из «Шереметьева»…
— О, приезжайте, жду.
Выйдя на улицу, Сергей ощутил запах, запах свежей, едва распустившейся зелени деревьев и травы.
— Благодать…
— Куда ехать, командир? — покручивая на цепочке ключи от «Волги», спросил его таксист.
— В Кузьминки.
— Сто пятьдесят рублей устроит?
— Хм, устроит.
«Волга» неслась по трассе. Мелькали за окном березки, тополя. Опустился небольшой туман. Сергей обернулся назад: Таня с Андреем, обнявшись, спали.
Водитель включил радио. «Музыка нас связала…» Мираж…
Через несколько лет Горбачев ушел в отставку. Рассыпался на кусочки — княжества, ханства — некогда единый, как казалось, навеки, Советский Союз.
С карты мира исчезли многочисленные красные флажки. На смену совет-ским военным специалистам в Ливию и в другие страны пришли специалисты из Украины, из НАТО. Рухнула Берлинская стена, а вслед за ней на волне всеобщей эйфории возникла другая стена, разделившая страну на богатых и бедных, на успешных и на неудачников, на верующих и на отчаявшихся людей.
С офицеров стали срывать фуражки и папахи, избивать на улицах, в подъездах, в транспорте. Водитель автобуса, трамвая стал получать зарплату в два, а то и в три раза превышающую офицерское денежное довольствие. Началось массовое увольнение молодых и сильных мужчин из Вооруженных сил. Одни из них пополнили ряды возникших, словно грибы после дождя, охранных структур банков и всевозможных «ООО» и «ОАО». Другие стали членами преступных группировок… Исчезла единая система противоздушной обороны страны… Духовность, вера, культура, уступили практически без боя место ханжеству, лицемерию, тусовкам. Затем была Чечня. Утонул «Курск»… И вновь Чечня, и вновь бездумная война…
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
Для того чтобы в памяти остались герои этого рассказа, нелегкий ратный труд верных сыновей России, я и написал эту незатейливую историю, уважаемый читатель, не ставя точку, но многоточие…