Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2007
* * *
Асфальт звенит под каблуками.
Без ясной цели, но упрямо
шагаю лентою шоссе.
Пустая солнечная трасса.
А по бокам в осеннем трансе —
окоченелые леса.
* * *
в душе по-детски плача:
какая маленькая — вдруг —
моя большая Дача!
Далекий отзвук топора —
шаги былого блага.
Лесная мятная жара —
плашмя на дно оврага.
Легли пылинками года,
в которых от начала
планета Дача никогда
в колодце дна не знала.
* * *
на подъем и на паденье —
эти красные качели
с перекошенным сиденьем!
Все не то. Крыжовник, бочка.
Крыша рыжая — не наша.
Только ручка от совочка —
с ним играл трехлетний Саша.
Не забыть — и не забыться.
Где была я? чем жила?
У крыльца в траве мокрицей —
звезды битого стекла.
* * *
и ломают по кускам;
в хвойный склеп давно осели
белокожие бока.
В своде купола ворона
ладит черное гнездо.
беспризорный божий дом.
На периферии слуха
умирает волчий вой.
Безымянная старуха
бьется об пол головой.
Август
кто-то пса моего напугал
и рассыпал фальшивые слитки,
синий ливень пролив на луга.
Кто в рассветную блеклую стынь
сеет золото в серую глину
и ломает сухую полынь?
Двое
держась одной стези,
доверия — на минимум,
ни врозь и ни вблизи.
Никто не стал за главного,
никто не сдал права;
но каждый раз как заново
срывались покрова.
гасили страсть в телах,
а свет гасили в комнатах,
впуская грусть и страх.
Две фразы как отточены,
прощанье как побег.
…А к ночи вдоль обочины
весна доела снег.
Лось
поднятых против.
Лось подбирает губами кору,
торс в повороте.
В полуболоте выполот ход,
вспорот по моху:
тайнопись лежек, петляний, охот,
топот и похоть.
Лестница леса крутится вбок,
лось ищет лаза.
Плещется, плача, коричневый бог
в омуте глаза.
* * *
иногда что-то будит во мне Ленинград.
Я пою о войне на блокадной эстраде,
подпевает из фото невыживший брат.
Я пою; не своя заворочалась в венах,
не своя — и не спасшая брата она,
ленинградская кровь; но как третье колено
я не выйду уже из блокадного сна.
Ленинград Людоедства, это дикое ДеДство;
жить бы дальше, не зная, как с этим живут.
Брата нет; иногда — эти сны, как последствие,
держат слабо, но держат меня на плаву.
Эта вечная темень — и неба, и кожи,
и желаний, и хлеба — о нем не в словах;
умер брат, легший спать и не снявший сапожек, —
сняли мы, в январе обменяв на дрова.
Фотостих
это время, где каждый был счастлив и жив,
где ни рук не отнять от холодных перил,
где не вспомнить, что каждый кому говорил.
И на клеточках кадров, где мир — негатив,
мне чужими глазами себя — не найти.