Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2007
На Ланском шоссе весной
Под действием солнца с неба сошел металл.
Облака тают, как мыльные пузыри.
Была б моя воля, я бы нарисовал
На гербе города двуглавые фонари.
Гуляй по Ланскому шоссе! Все ерунда!
И голубям тепло на антенных ветках.
Зима уступает жизни, и даже дома
Косят под молодых, стоя в железных кепках.
В этом городе музыканты встречаются чаще, чем тополя.
Весной они играют на каждом углу.
Кочуют по коммуналкам в поисках какого-нибудь жилья,
Найдя его, засыпают только к утру.
И хочется перематывать вновь и вновь —
Мальчишка шагает по улице на руках
Навстречу своей любви, а моя любовь
Едет ко мне на роликовых коньках.
Самоубийца
Дождь прыгает на дома.
Самоубийца этот
известен. Сошел с ума
когда-то в глубоком детстве.
Страны, где он сотню раз
Не пробовал, не найдете —
Впадая опять в экстаз,
Летит и орет в полете:
“Хочу чтоб вошел флагшток
Мне в лоб, как иголка в вену.
А лучше, конечно, чтоб
Грудью на нож антенны!..”
Но лишь обдирает бок
И руку в локте ломает.
О крышу, о водосток
Ударившись, отлетает
На метр и на столбы…
И, снова дела бросая,
Люди, раскрыв зонты,
Его, дурака, спасают…
* * *
Посвящается одному святому старцу
Он несколько дней молился, не прерываясь.
Смыла с души молитва последний грим.
Уснул и лежал неделю, не просыпаясь,
И мир, что всегда за кадром, сиял пред ним.
Проснувшись, он жил в соответствии с эпилогом.
Кому-то успел на прощанье помочь советом…
И как-то под утро тихо смешался с Богом,
Как свет фонаря постепенно смешался с рассветом.
* * *
Зима перетекает через край,
Мой пуховик, уже осточертел он.
Так в старости душа, почуяв рай,
Вдруг устает носить больное тело.
В пустынном городе, из комнаты сбежав,
Брожу под утро, и мороз целует кожу.
Весь Невский до второго этажа
Завален мыслями и фразами прохожих.
Они замерзли, снег на них налип.
Я их читаю осторожно, не дыша…
И с метлами два ангела вдали
Дорогу расчищают не спеша.
* * *
Звоню домой. Все заняты войною.
Один народ другой поставил в угол.
Мир закипел. Он снова неспокоен.
А что же мы? Мы заняты друг другом.
Звоню друзьям. У них все те же сбои.
Им кто-то вновь ответил по заслугам.
Они по жизни заняты собою
И никогда не заняты друг другом.
И вновь кричит глазастый телевизор:
“Отыщем компромисс! Закончим ругань!”
А я подумал: “Жаль, что в мире мизер
Людей, что просто заняты друг другом”.
Ожидание дождя
Задует ветер с северо-востока,
Попрячется под листья мошкара.
Вдоль берега уляжется осока,
Лисят укроет теплая нора.
Река очнется, и закурит трубку,
И сморщится, как лоб у старика…
И небо, словно вымокшую губку,
Вздохнув неслышно, выжмет облака.
Лиственный лес в апреле
Входя в заколдованный лес в апреле,
Осознаешь, ища хоть какой-то звук,
Что леса не существует, на деле
У земли выросло столько рук.
А когда, сделав над собою усилие,
Вылезает зеленое оперение и шелестит,
Осознаешь, что руки превращаются в крылья
И что планета летит.
* * *
Душа иногда ржавеет от быта. Нужна ей смазка.
И мир мне идет на помощь — начинается чехарда.
И солнце уже не солнце, а лазерная указка,
Попробуй-ка догадаться куда.
Душа иногда ржавеет от смеси, совсем несладкой,
Компьютера и посуды, трубы за слепым окном.
Но бог тогда сушит феном деревья, а после складки
Разглаживает на лужах невидимым утюгом.
Душа иногда ржавеет. Бывает, ржавеет крепко.
Тогда у меня есть шкурка, под раковиной в углу.
Я так ею в порыве чищу, что с потолка побелка,
Осыпавшись, обращается облаком на полу.
И вот я сижу на стуле. Довольный, слегка чумазый.
И вдруг исчезает что-то. Нет прежнего куража.
Реальность встает на место. Так ставят на место вазу,
Когда в ней цветы завянут от праздников и ножа.
Но только душа сверкает, очищена и свежа!
Жене
Ты носишь мои рубашки,
иногда джинсы.
Терпеть не можешь,
когда я бегу на красный.
Любишь сережки из дерева,
не любишь клипсы.
Вместе со мной утверждаешь:
жизнь — это классно.
Тоскуешь, когда
Я не ночую дома.
Смотришь до утра телевизор,
давишь зевоту.
Я тоже скучаю,
на город смотрю с балкона
И каждый день звоню тебе на работу.
И пламя в камине нашем не угасает.
Ты пишешь мне письма по электронной
почте,
Когда на работе скучно и нечего делать
часами,
А телефон надоел.
Далее многоточье.
* * *
В душных барах, куда стекаются шалопаи…
Уже четыре ночи я паяю
слова на плату белого листа.
Ни капельки, конечно, не выходит.
Наверное, все дело в кислороде —
Его здесь нет. Есть выхлопы с моста.
На Черной речке, в угловой высотке,
В квартире угловой. Здесь часты сходки
Под окнами “КАМАЗов” грязных фур.
Здесь пыль садится на мои тетради
Раз восемь за день, и чего же ради
Ее тут убирать? Модемный шнур —
Единственная связь с огромным миром.
О Интернет! Вам быть моим кумиром,
Как минимум, на несколько недель!
Я в паузах сижу в журнальном зале.
Или читаю, что там СМИ сказали
Про США и следующую цель.
Любимая, устав после работы,
Блаженно спит, и снятся ей субботы,
Где нет уборки и домашних дел.
Подолгу, оторвавшись от экрана,
Любуюсь ею. Завтра очень рано
Она опять отправится в отдел.
А я как раз, наверно, только лягу,
И те слова, что замели бумагу,
Смешаются в моих тягучих снах.
И очень скоро две сиамских кошки
После возни недолгой и дележки
Вакантных мест устроятся в ногах.