Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2006
Я просыпаюсь. Мой костер погас.
Лишь уголек в золе едва мерцает.
Звезда, сгорая в небе, созерцает
Меня и этот мир в последний раз.
Трава в росе. Выходит из тумана
Осина и чуть слышно шелестит.
Повремени… Прошу… Еще так рано…
Еще дорожка лунная блестит.
Еще волна песок не разбудила,
И чайка не расправила крыло,
И тайну мне ромашка не открыла,
И воду не тревожило весло.
Еще чуть-чуть… Настраивают скрипки
Кузнечики… К травиночке-струне
Прильнула нотка маленькой улитки…
А я ее не слышу в тишине.
Еще мгновенье… И среди ветвей
Защелкает, раскатится, зальется,
Вступая из-за такта, соловей,
За ним другой… И рассмеется солнце!
О, утро, несравненный музыкант!
Как можешь ты рождать такие звуки!
В отчаянье заламываю руки…
Вот мне бы на секунду твой талант!
* * *
Залаял под окошком рыжий пес.
Вбежал сынишка. Притащил котенка.
И со слезой, взволнованно и звонко
Вдруг выдохнул: “Достал из-под колес…”
“Четвертый кот! Ведь я же запретил!”
А сын, прижав к груди живой комочек,
Глядит в глаза… (Запомнил восемь строчек,
Что я котенку как-то посвятил).
Как хорошо, что сын мой дорожит
Комочком грязной шерсти… Не напрасно
Я жизнь люблю неистово и страстно,
Не ставя ни во что уменье жить.
В окно стучат ночные мотыльки.
Творит луна приливы и отливы.
Котенок спит, а рядом спит счастливый
Поэт, не написавший ни строки.
* * *
Донос. ОГПУ. Расцвет ГУЛАГа,
Руби руду! Баланду съешь потом…
Мой дед с кайлом в обнимку — доходяга.
А я родился в… пятьдесят шестом.
Война. Концлагерь. На краю оврага
Эсэсовец орудует хлыстом…
Отец с кайлом в обнимку — доходяга.
А я родился в… пятьдесят шестом.
Орел двуглавый. Гимн. Трехцветье флага.
С нательным в новый век вхожу крестом.
Бескровно под пером скрипит бумага,
Ведь я родился в… пятьдесят шестом.
* * *
Увели их по санному следу,
Возвратились — забрали коня.
Ни отцу не помог я, ни деду,
Вот и мучает память меня.
Хватит, сам говорю себе, хватит.
Раскулачили — значит, судьба.
Только пусто в душе, словно в хате,
По которой прошлась голытьба.
Нынче всякий и рядит, и судит,
Прижимая ко лбу три перста.
Дед с отцом были русские люди —
Ни могилы у них, ни креста.
За отца помолюсь, и за деда,
И за мать, чтоб ей легче жилось —
У нее милосердье комбеда
На разбитых губах запеклось.
* * *
Белый день. Белый снег.
И бела простыня.
Бел как мел человек,
Он бледнее меня.
Он лежит на спине.
Удивленно глядит —
По отвесной стене
Страшновато ходить.
“Не спешите, больной.
Помолчите, больной”, —
Говорит ему смерть,
Наклонясь надо мной.
* * *
Хотел обнять полмира —
Да руки коротки.
Я метил в командиры,
А вышел в штрафники.
Я не плету сонеты
И не хожу в строю.
Заплечных дел поэты
Меня не признают.
А я все хмурю брови
И лезу напролом —
Поэзия без крови
Зовется ремеслом.
КИЕВ
1.
Ни хвалы, ни хулы не коплю
И не маюсь имперской виною.
Говори, милый Киев, со мною —
Я тебя по-сыновьи люблю.
Ты баюкал меня на руках
И поил допьяна тишиною.
Если я заносился в стихах,
Ты смывал их днепровской волною.
Снятся мне и Владимир с крестом,
И каштанов высокие свечи,
И Крещатик в убранстве простом,
И украинок смуглые плечи.
Пусть укатится солнца лимон
С голубого небесного блюда,
Если в ярости смутных времен
Позабуду, кто я и откуда.
2.
Я тебя, мой Киев, узнаю
По неторопливым пешеходам,
По спешащим к морю теплым водам
И, как зачарованный, стою.
Тут и там без устали снуют
По протокам катерки-трудяги,
И, хлебнув с утра весенней браги,
Провода трамвайные поют.
Первые неброские стихи,
Первые зеленые листочки
Я который раз вплетаю в строчки
Для тебя, и это знаешь ты.
Пусть не я, а кто-нибудь другой
В радости, а может быть, в печали
Для тебя возвысится строкой
И по праву к вечности причалит.
* * *
Как человеку нужен человек,
Особенно когда лютует холод.
Мой разум этим холодом расколот
На да и нет, а посредине — снег.
Луна уйдет, и вновь придет луна,
Поскольку на земле не рассветает.
Как человека все же не хватает!
Какая нынче лютая весна!
* * *
Расскажи мне о море, расскажи о балтийских штормах,
О янтарной сосне, догорающей в топке заката,
О кочующих дюнах на острове Сааремаа,
О любви, что, как чайка, свободна, легка и крылата.
Разбуди, зацелуй, уведи за собой по волнам
В неразгаданный мир, где туманы ложатся под ноги,
Где о черные скалы когда-то разбилась луна,
Где, согласно легендам, живут белокурые боги.
Расскажи, расскажи о грустинках в углах твоих губ,
Что я видел однажды, когда ты играла с волною…
Надвигается шторм. Ветер северный весел и груб,
Обнимает тебя и хохочет вовсю надо мною.
* * *
Позарастала жизнь разрыв-травой.
Мы в простоте сказать не можем слова.
Ушел, не нарушая наш покой,
Безвестный гений, не нашедший крова.
Как в ржавых механизмах шестеренки,
Скрипят стихи — поэзия мертва…
Мы днем и ночью пишем похоронки
На без вести пропавшие слова.