Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2006
* * *
Как я здесь оказался?
Зачем я
в этом мире? — Молчат письмена
звезд, таящих свои значенья,
как росток
таят семена…
Вроде близко, — а неизвестно,
что звезда звезде говорит.
Тишь… Томящей вечности бездна.
И — мгновения метеорит…
От незнания изнывая,
не горюй над своей судьбой:
созерцание — то призванье,
что возносит тебя над собой!
И не зря сцепленье созвездий
преподносит немой урок —
если порознь они и вместе,
одинокий — не одинок!
Прорастают воспоминанья,
ночь пунктиром звезд расписав:
жизнь былая — уже иная —
мстится, царствует на небесах.
Откликаясь любым вопросам,
колобродит звездный петит.
Вот и мама идет с подносом…
Вот и дочь (ну, верьте не верьте! —
как на планере, на мольберте)
от Полярной звезды
летит!..
твои песни
Той свечи уж нет в помине,
Но была она, дружок…
Ах, почему бы и не петь? —
Не вдруг, не сгоряча,
но чтобы не забылось впредь:
была любовь, свеча…
Всего лишь песни о любви…
А слушать — тем больней,
что это храмы на крови,
а чьей? — Тебе видней…
Слагала, возводила их
и тихо свечи жгла.
А что рождало светлый стих, —
то покрывает мгла.
И для кого несносней век,
ах, важно ли, дружок?
А важно то, что сыпал снег
и кто свечу зажег…
Что этот несусветный свет
поет, кровоточа,
что нас уже в помине нет,
а все горит свеча!
оправдание
Этой каверзно-бренной
жизни сладкая дрёма, —
чтоб не слышать Вселенной
средь содома и грома!
Всё же не на потребу
раздраженью, тщеславью —
Слово отдано — небу
и лесу… И лаю
пса, который, от страсти
шалея при встрече,
соучастником счастья
нам кидался на плечи…
* * *
Ты погибла, Атлантида,
Не от водки, не от спида,
От обманутой любви…
Не погибла Атлантида! —
Неудача суицида —
в этом вся ее вина.
На асфальте капли крови
от несбывшейся любови,
шаг — на небо! — из окна,
Не отделаешься точкой:
так с моей случилось дочкой.
Пусть еще не по уму,
что ее любовь и мука
миру, если не наука, —
предвозвестие ему.
…За наивною геранью,
будто где-то там, за гранью,
снег идет… Нисходит снег…
А в недвижимом пейзаже
громоздит многоэтажье
судеб
окаянный век.
Вея, зависящий от мига,
от лукавого подмига,
бьющего из-за угла…
Как спасти хотя бы душу?..
Я безмолвие нарушу,
прошепчу: “Она спасла!”
Краски, кисти у постели…
В тихом царстве акварели
искупленье и — судьба.
Космос — на бумаге мокрой,
между кобальтом и охрой
неустанная борьба.
Друг мой, ты писал об этом
потому что был поэтом.
Как же было невдомек:
не погибла Атлантида, —
просто наша в том планида,
веку
горестный намек.
Нет, не Атлантида — Китеж!
Даже если ты не видишь
вечный город под водой, —
он плывет пасхальным звоном
вопреки земным резонам…
Над обидой.
Над бедой…
подробности перед сном
Нечаянно задеты
раздумьем тишины,
цепляются предметы,
что стали не нужны.
Предметы — не предметы, —
сносилась, стерлась плоть.
Скорее, те приметы,
что растерял Господь.
Скорее, домовые —
ну, “Зингер”, “Ундервуд”, —
уж им-то не впервые —
поймут,
оберегут.
Или — отца рейсфедер,
в какую рвался глушь! —
Так все и не разведал…
Ну да, пропала тушь…
А бабушкины спицы,
порхавшие, как птицы,
во огненном во аде,
в ледяной блокаде…
Но главная подробность —
из пламени, из хлама,
из пепла! —
вдруг дотронусь
твоей косынки, мама!
А на косынке белой
мир сотвориться целый
и хочет, и не хочет!
Расшит лишь уголочек.
Пурпурно-ала роза,
да листики черны.
В них тайная угроза —
мороза ли?
Войны?..
Но мама усмехнется,
и — как со дна реки —
вдруг явятся на солнце
мои
сан-да-ли-ки!..
Но ведь они — истлели
в истлевшей той стране!
А вот опять при деле.
Уже навек — на мне!..
СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ
Десятые годы — оставили фотоиконы:
бабушки наши, как дорогие флаконы,
с чадами всеми чинно построены в ряд;
к нам обращаясь (смиренны и непреклоны)
вечностью древней — вечности новой не зрят.
Слепо глядят
навстречу окопной, пехотной
(галицийской, мазурско-болотной)
первой еще, но — мировой вполне,
той окаянной и непроворотной,
кашу родимую нашу
явившей войне…
Двадцатые и тридцатые, годы,
вроде бы, позабыли невзгоды, —
судя по снимкам, отщелкивающим фрагмент:
наших родителей счастье — на лоне природы
удостоверил
смеющийся фотомомент.
Море — смеется! Не просто — самозабвенно.
Люди смеются — курортно и довоенно!
И довоенная ластится к телу волна
(Словно над теменем завтра не взвоет сирена!).
То, что мгновенно, — всех насыщает сполна!..
Снова на фотоснимке летнее солнце.
Плещет листва, коза на травке пасется.
Дочка моя смеется, не зная о том,
что и она — опять! — довоенно смеется
(хоть и пребудут нетленны и солнце, и дом!).
Дочка, рожденная
после Позавчерашней,
праведной! — пусть мировой и страшной
(не отболела еще!), —
Но, кажись,
и — некончающейся! — Вчерашней
хватит уже на всю
остатнюю жисть…
неотправленное письмо
Н. К.
Все-таки,
напиши, дружок…
О сегодняшней, что ли, боли…
Соверши
через десятилетья прыжок
в знак давнишней (быть может) любови.
А была ли она иди нет? —
Время выдаст еще обобщенье.
Был — ее испытующий свет!..
Или — света предощущенье?..
Был и дружбы
костерок,
вожделеющий самоотдачи,
только Бог его
не уберег,
порешил, что лучше иначе…
И немой диалог — до сих пор —
не сплошное: ли многоточье? —
Будто длится меж нами спор,
затянувшийся, как белоночье.
Где томятся Закат и Восход,
как задымленные акварели,
что разгадку ищут,
исход, —
не истлели!
Не отгорели!
В лоне нашей Зимней Страны
все решает пристальный Север.
И вкушает млечные сны
город,
сумеречен ли, рассеян?..
Что еще там — за мглою лет? —
Всезабвение книжной пыли?..
Даже если нас уже нет,
подтверди,
что все-таки были.