Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2006
Прежде всего надо рассказать читателям о том, как и почему автор повести о роде Панаевых Владимир Иосифович Пызин принялся за этот нелегкий труд.
В первоначальном предисловии (полностью не сохранившемся) он пишет: “Я не посвятил бы около десяти лет этой работе, если бы счастливый случай не свел меня в юности (1913–1914 гг.) с интересным представителем этого рода — Ахиллесом Лиодоровичем Панаевым”.
А случай этот был действительно счастливым, особенно для молодого студента Путейского института, которого еще не брали в экспедиции на лето по изысканиям дорог и который раздумывал, как бы заработать себе на жизнь (он был сиротой). И вдруг — телеграмма. Из Казани, с его родины! Текст телеграммы приблизительно следующего содержания: “Прошу приехать на лето для подготовки юноши экзаменам институт. Плата (такая-то) в месяц, всём готовом. Имение └городок” Казанской губернии. Ахиллес Панаев”.
Кого из молодежи не соблазнит такое предложение?! Но почему Панаеву пришло в голову приглашать репетитора из Петербурга, и именно Пызина, с которым он не был знаком? Дело в том, что, советуясь с преподавателем Казанской гимназии, где учился сам в свое время, он получил хорошую рекомендацию и совет обратиться к окончившему с золотой медалью Пызину, который, еще будучи встарших классах, с успехом репетиторствовал и “прославился” на всю Казань педагогическими способностями.
Но читаем дальше сохранившиеся строки предисловия: “А. Л. Панаев мне много рассказывал о своих интересных родных и, главное, о своих собственных успехах в концертах за границей и в столице (он был в молодости скрипачом). В некоторых рассказах чувствовались как бы преувеличения, и я (правда, через много, много лет) решил проверить их по литературным и архивным данным. Первые же исследования рассеяли мои напрасные подозрения и усилили интерес ко всей незаурядной семье Панаевых, а также и к древним ее представителям. Так я погрузился в глубь истории”.
Сейчас речь пойдет о Лиодоре Александровиче Панаеве и о его детях, Ахиллесе и Зинаиде, высоко поднявших гербовую “свирель” Панаевых.
Старший брат из плеяды “Александровичей” не воспринял серьезных стремлений своих средних братьев. Пылкий Лиодор не отличался серьезностью и постоянством взглядов, и жизненный путь его в молодости был весьма извилист. Всякого рода увлечения характеризуют его своенравную, художественную, не лишенную способности натуру.
Страсть к музыке пронзилась у него с ранних лет. Впервые захвачен он был музыкальным впечатлением при поездке с матерью к двоюродному деду Страхову (вспомним, что его родной дед был женат на Страховой). Александр Васильевич Страхов был старый холостяк, отставной полковник екатерининских времен, англоман, чудак, каких было в ту пору немало, и жестокий помещик. У него была страсть к музыке, что немного смягчало его жесткий характер. Он завел у себя в имении (при станции Норманка Тетюшинского уезда Казанской губернии) симфонический оркестр из 40 человек. То был один из лучших провинциальных крепостнических оркестров в России. Из заграницы он выписывал себе инструменты старинных иностранных мастеров и все новинки музыкальной литературы. Для руководства оркестром был приглашен композитор и скрипач Миллер1.
На маленького Лиодора, впервые слышавшего симфонический оркестр, особое впечатление произвела игра солиста оркестра, шестнадцатилетнего Мити. Окончательно победил маленький скрипач воображение Лиодора исполнением каприсов Паганини, пробудив пожизненную страсть к виртуозу-композитору. По слезной просьбе мальчика дедушка купил тогда же у руководителя оркестра Миллера прекрасную половинную скрипку работы итальянского мастера, на которой играл в детстве Митя.
Вернувшись домой, Лиодор сразу же начал скрипичные упражнения под руководством сначала местного скрипача и делал заметные успехи. Родители радовались усердию сына и решили через год для расширения его музыкального образования, повезти его в Италию. Это осуществилось лишь в 1831 году, когда Лиодору исполнилось 12 лет. Впечатлительный мальчик впервые услышал игру Паганини, имя которого было окружено ореолом романтизма, ажиотажем вокруг его имени, поднятым католической церковью, обвинявшей его в безбожии (игра его объявлялась дьявольской). Игра скрипача произвела на юношу сильнейшее впечатление, оставившее след на всю его жизнь. Подражание Паганини, стремление стать виртуозом-скрипачом в его стиле стало в дальнейшем своего рода его навязчивой идеей, принявшей, как мы увидим, довольно своеобразную форму. А пока Лиодор продолжал заниматься с упорством, еще больше поощренным тем, что лучшие инструменты оркестра перешли по наследству как старшему из братьев в его собственность после смерти старика Страхова в 1837 году. Лиодору было уже 18 лет, в семье его считали уже скрипачом, и он себя тоже.
Но родители все же стали настаивать на выборе для него какого-нибудь солидного жизненного пути: профессия музыканта в дворянском кругу считалась неприемлемой, можно было быть (и желательно) любителем-музыкантом.
Этот укоренившийся в дворянских семьях предрассудок, доживший до конца века, надо думать, лишил русское общество многих талантливых музыкантов и актеров, если у них не хватало смелости противостоять этому предвзятому представлению. Достаточно указать на слова отца Петра Ильича Чайковского, приведенные в книге Конисской: “А Петя-то! Петя! Какой срам! Юриспруденцию променял на дудку!”2 С этим предрассудком придется встретиться и бороться музыкантам и следующего поколения Панаевых.
По настоянию родителей Лиодор поступает в университет, продолжая с тем жеупорством заниматься скрипкой.
Однако через год его захватила новая мечта — стать уланом, поступить в полк, где служили отец, дяди, к тому же и форма улана соблазнительна. Университет был оставлен, и 18-летний юноша уехал в Петербург и определился в уланский полк.
Через год Лиодор был произведен в офицеры, и тем самым ему был открыт доступ в светское общество. Позже в этот же полк определились его младшие братья Аркадий и Кронид. Дружно и весело зажили братья в столице, все были отличные кавалеристы и танцоры, особенно блистал красавец Лиодор.
В 1854 году он перешел на службу в штаб корпуса при Главном управлении путей сообщений и публичных зданий и был направлен на юг России по улучшению дорог для передвижения войск: начиналась уже восточная, а затем и Севастопольская война. Младшие братья тоже ушли со своими частями на войну: Аркадий в Дунайскую, Кронид в Крымскую. После войны все братья вернулись в Петербург, оба младших — ранеными.
Лиодор, привыкший бывать в нестрогой, отчасти богемной холостой офицерской компании, отличался непостоянством: певицы, артистки — вот его мимолетные увлечения. Ведь и он тоже наполовину артист — скрипач.
Но с годами у него появилось тяготение к семейной жизни, влечение к девушкам своего круга. И вот в 1859 году он увлекся дочерью генерала пограничных войск Гардера, хорошенькой и скромной Эмилией. Вскоре он делает предложение и получает от родителей согласие на брак. Эмилия серьезно увлечена, обручение состоялось, и вдруг… жених объявляет, что ему необходимо поехать на 1–2 месяца за границу познакомиться с сыном Паганини Ахиллом, послушать известного ученика Паганини Сивори, да и, если удастся, взять у него несколько уроков, — единственная возможность постигнуть тайну игры его кумира: он хочет быть (и чувствует, что сможет) наконец настоящим скрипачом-виртуозом. Страшно изумлены родители невесты. Эмилия в слезах, но Лиодор неколебим, он уезжает. Письма все реже и реже, прошло уже более двух месяцев — Лиодора нет.
В обществе это стало известно, положение невесты становится двусмысленным, она перестала появляться в обществе, дома плачет. Родители возмущены, уговаривают ее забыть недостойного — забыть его она не может.
Наконец появляется Лиодор, происходит объяснение со строгим генералом, бывшему жениху отказано от дома. Более того, командир корпуса извещен о недостойном поведении офицера. Вся история получает огласку: честь фамилии Панаевых задета.
Созывается семейный совет многочисленной семьи Панаевых. Честь семьи должна быть восстановлена: оскорбленной девушке и ее родителям следует предложить достойный выход из создавшегося щекотливого положения. И вот принимается решение: Аркадий, единственный, кроме Лиодора, неженатый из братьев, должен сделать предложение покинутой девушке. От родителей согласие получено, Эмилия плачет по-прежнему, но воля родителей — закон. А Аркадий? Он тоже согласен, оказывается, Эмилия емудавно нравится, ну а быть спасителем чести семьи — ему эта роль льстит: “Свыкнется — слюбится”, — думают все, и он в том числе.
Но все оказалось не так просто. Скоро обнаружились признаки нервного расстройства молодой жены, казавшейся первое время успокоившейся. Заболевание приняло форму психического расстройства: тяжелая меланхолия, помутнение сознания. Интенсивное лечение давало порой результаты, но полного излечения не дало. Через 15 тяжелых томительных лет бедняжка скончалась.
Лиодор, отверженный семьей и обществом, едет опять в 1861 году за границу, опять берет уроки у Сивори, стремясь постичь секрет дьявольской игры Паганини, но разочаровывается и понимает наконец, что тут не тайна, не какой-то особый секрет, а талант и тяжкий труд с детства, непрерывный, упорный, чего у него не было. Ему уже не достичь вершин мастерства! Он покупает инструменты, на которых играл Паганини, скрипку Гварнери-Джезу, альт Страдивари, приобретает все произведения Паганини и отправляется в Россию.
Военную службу ему пришлось оставить, он устраивается на скромную должность в придворном ведомстве в Царском Селе. Становится исполнительным чиновником и вскоре получает повышение — заведующий конюшней наследника-цесаревича, а затем и звание унтер-штальмейстера. Обязанностей немного, свободного времени для раздумий достаточно, не очень утешительных, но занятия музыкой отвлекают, уроки у солиста его величества Генриха Венявского, но мысль, что совершенства не достичь, подтачивает его сознание.
И вот Лиодору приходит довольно сумасбродная идея: женюсь, первенца своего сына назову Ахиллесом в честь сына Паганини, пытавшегося, кстати, идти по стопам отца, но не выказавшего ни таланта, ни упорства на музыкальном поприще. С малых лет буду учить сына игре на скрипке, повезу его совершенствоваться к знаменитостям в Италию, добьюсь того, что сделаю из него настоящего наследника Паганини. А имя новоявленного виртуоза будет — Ахиллес Пананини, — только на одну букву отличаться от великого музыканта. “Ну что ж, не я, так сын!”
А судьба, как нарочно, подыгрывает ему.
В столице оставаться неудобно, отщепенец семьи, скомпрометирован в светском обществе, — он едет в родную Казань, где не знают его подмоченной репутации. Казанское общество принимает его отлично. Там он и находит уютное счастье в лице дочери врача из Прибалтики Юлии Ивановны Риккер. Она тоже неплохой музыкант, пианистка. Далее все идет по задуманному плану. Через год рождается сын, его называют Ахиллесом. С четырехлетнего возраста отец сам начинает его учить игре на скрипке, той самой Митиной, на которой учился сам Лиодор. И какая мистическая удача: мальчик оказывается очень музыкальным.
Музыкальная атмосфера необходима для воспитания музыканта. Многие музыканты бывают в гостеприимном доме Лиодора. Все находят в подрастающем мальчике незаурядные способности. Сохранилась фотография Николая Рубинштейна с трогательной надписью: “Милому дитяти Ахиллесу”3. Лиодор Александрович организует домашний квартет, сам играет в нем партию альта. Музыка в доме звучит с утра до вечера. Едва сыну исполнилось семь лет, как отец стал возить его на занятия к Генриху Венявскому. Увы, отъезд Венявского из России (в Петербурге его обижает пренебрежительное отношение придворной знати) прерывает начавшиеся успешно занятия в столице. Придирчивый отец не находит в Петербурге достойного учителя для сына. Ехать с семьей за границу всей семьей (у него еще дочь, родившаяся в 1864 году) он не решается, хотя прославленный Иохим мог бы наставить Ахиллеса на правильный путь. После долгих колебаний решено вернуться в родную Казань, где найдутся учителя, окончившие консерваторию, да к тому же такие, которые будут считаться с мнением и вкусом Лиодора. К 70-м годам семья уже в Казани. И в семье растут уже два музыканта: дочь тоже талантлива, занимается пока с матерью на рояле. Не жалеть себя, не жалеть детей, не жалеть служебной карьеры, средств — всем пожертвовать ради одной цели: дети должны достичь высших ступеней музыкального искусства! Лиодор деспотичен и обуреваем своей идеей. Жена протестует, считая нагрузку на детей непосильной.
На этой почве возникают размолвки, ссоры. Увы, все это приводит к разрыву: мать покидает мужа, детей и уезжает к матери. Дети, оставшиеся с отцом, полностью закабалены занятиями. К счастью, помощницей в их воспитании в доме становится тетушка Лиодора, ласковая с детьми, смягчающая участь полусирот. Она рано весной увозит детей в имение Городон, где вводятся обязательные прогулки и игры с детьми соседних поместий. Здесь детям полный отдых.
Ответственность за воспитание и образование теперь полностью на отце — он это чувствует. Общеобразовательными предметами занимается с детьми сам, знакомит с современной литературой, много им читает, заставляет учить стихи Пушкина и еще больше Некрасова, с которым подружился в Петербурге в доме Ивана Ивановича. В письме к нему пишет: “Дети мои Зинаида и Ахиллес вместе со мной восхищаются Тобой и очень многие из Твоих стихотворений знают наизусть”4. В дальнейшем дети продолжают образование с домашними учителями, программу Лиодор Александрович составляет сам, не обошлось и здесь без его вмешательства. В основном по прежним традициям: языки, литература, теория музыки, рисование, танцы.
А дом становится средоточием музыкальной жизни Казани. Лиодор Александрович основывает, сначала не официально, казанский кружок любителей музыки. Квартеты, дуэты, вокальные ансамбли постоянно звучат в доме. Большим авторитетом пользуется серьезный музыкант, второй муж кузины (дочери Владимира Ивановича), Веры Владимировны, Ф. Ф. Вадьнер, привезший из Чехии оркестр в Казань и возглавивший его как дирижер. (Позднее дирижер Казанского городского театра.) В дальнейшем Вальнер позволял Ахиллесу исполнять в оркестре партию скрипки, партию альта играл отец.
Дети становились серьезными музыкантами, увлеченными классической музыкой, что им сумел передать отец, у которого любовь к музыке приобрела почти маниакальный характер. Он сам признается в этом в письме к одному другу: “Мы с Вами совершенно сходимся в той сумасшедшей любви к музыке, и к скрипке особенно”5.
Но было еще одно увлечение, традиционное в семье Панаевых от времен, как помним, их прадеда Ивана Ивановича, — страсть к театру. Лиодор интересовался всеми новыми постановками театра и детей брал на репетиции. И вот у него зарождается мысль построить свой летний театр. По его соображениям, это вполне осуществимо: приобретать для этого участок, как пришлось бедному разорившемуся на этом брату Валерьяну, ему не надо. У него при доме большой сад, достаточный для здания и для размещения публики. Задача такого театра — стать проводником музыкальной культуры в широкие слои публики. Поэтому репертуар был задуман разнообразный: тут и опера, и оперетта, и концерты, и даже драмы с привлечением столичных актеров. В саду может поместиться и открытая сцена для эстрадных актеров, куплетистов, цирковых номеров — словом, тип народного театра. Плата должна быть невысокая, доступная всем. Замысел грандиозный.
Но нужны и громадные средства, которых, конечно, нет. Однако изобретательный предприниматель нашел выход из этого трудного положения. Он входит в компанию с богатым владельцем завода минеральных вод, неким Грахе. Сообразительный делец сразу понял, что сад без минеральных вод не обходится, и с радостью согласился участвовать в лестной компании с дворянином-музыкантом. Работа закипела, надо сказать, что со стороны Панаева участие в коммерческой антрепризе, к тому же в паре с купеческим дельцом явно ради денег, было непопулярным среди дворянства поступком. Можно себе представить, как шокированы были щепетильные родственники в столице, братья и племянницы. Это могло еще углубить тот разлад, который был причинен неудачным жениховством Лиодора в его молодые годы.
Теперь мы с одобрением отнесемся к разумному компромиссу ради благого дела.
А прототипом для задуманного сада с театром, объединенного с минеральными водами, мог для Панаева послужить процветающий в семидесятых годах “сад искусственных минеральных вод” с театром И. И. Излера в Петербурге, вернее, в его пригороде на Черной речке. По словам Пыляева, он имел большой успех с его театром, где ставились оперетты, в частности впервые Оффенбаха, в саду “фейерверки, китайские иллюминации, в 1862 г. на эстраде запели исполнители французских шансонеток”6. Лиодор в своибурные молодые годы вполне мог там побывать.
И вот в 1878 году открылся в Казани “Сад искусственных минеральных вод с театром” Панаева и Грахе. Все, как задумано: летний театр, открытая сцена, даже ресторан. Ну совсем как позднее шумевший в Петербурге сад “Буфф”7. Публика хлынула в новое увеселительное заведение на все вкусы: для более взыскательной — театр с хорошими исполнителями, для менее требовательной — эстрада с куплетистами, цирковыми номерами. Сами владельцы не держали антрепризу, а сдавали в аренду, но Лиодор Александрович строго следил, чтобы репертуар в театре и исполнители были на высоте: казанцам надо прививать хорошим вкус! Все это тем более увлекало Лиодора, что его дети должны были приучаться выступать перед публикой, ведь в театре будут устраиваться серьезные концерты. Ахиллесу уже 16, Зинаиде 14 лет.
Основная задумка удалась, но была и другая: создать в Казани официально узаконенный музыкальный кружок или общество, которое имело бы право давать платные, но дешевые концерты для широкой публики. Против создания кружка почему-то возражал тогдашний губернатор Скарятин, известный обскурант и упрямый человек, а от него требовалось ходатайство перед Министерством образования. Лиодор жаловался, писал в министерство, горячился — ничего не помогало. Он было отступился. Ему советовали подождать. Говорили, что дни Скарятина сочтены — он будет уволен. Так оно и было, незаметно в хлопотах о театре прошло два года, и, всем на радость, Скарятина на должность -губернатора заступил податливый генерал -П. -К. Гейне, который охотно согласился содействовать учреждению музыкального кружка. Более того, он предложил для собраний кружка помещение в своем дворце. Музыкальный кружок открылся в 1881 го-ду. Музыкальная жизнь еще более оживилась этим событием.
Наступил самый, может быть, счастливый период жизни Лиодора Панаева, так много сделавшего для чести панаевской “свирели”. А основная мечта близится к осуществлению: сын подает надежды стать выдающимся скрипачом, дочь — достойным ему аккомпаниатором. Их совместные выступления уже теперь имеют большой успех. Их репертуар был достаточно серьезен: Моцарт, Гайдн, Бетховен. В письме Лиодора Александровича в Вятку Н. Д. Дмитриеву от 25 марта 1831 года читаем: “Дети мои продолжают прилежно учиться и делают, как мне кажется, большие успехи”8.
Местные преподаватели уже не удовлетворяли требованиям отца. Он их везет в 1881 году в Петербург. Ахиллес занимается у А. А. Колаковского, оставленного преподавателем в консерватории после ее окончания с золотой медалью, Зинаида — у профессора-пианиста и органиста В. И. Главача.
В том же письме дальше читаем: “Главач очень доволен Зинаидой, Колаковский очень доволен Ахиллесом и находит, что у него способности к скрипке замечательные”.
Из-за хлопот по организации музыкального кружка Лиодор не повез детей за границу, а в Казани дети выступали в концертах, даваемых в музыкальном кружке, где выступали очень часто. Исполняли они преимущественно классическую музыку. Об одном из таких концертов в местной газете появился такой отзыв: “Вечер 21 ноября открылся прекрасной, но крайне трудной для исполнения сонатой- —С-моль Бетховена, которую исполняли З. и А. Панаевы. Исполнение нас еще раз убедило, что в лице этих молодых исполнителей кружок имеет солидную силу и впоследствии — мы уверены — будет гордиться тем, что при начале их артистической карьеры дал возможность часто выступать им в концертах. Самые восторженные, долго несмолкающие аплодисменты вызвал на этом вечере Ахиллес Панаев, сыгравший глубоко музыкально фантазию Сарасате └Фауст””9.
Так же часто выступали Панаевы в этом сезоне в Дворянском собрании. Они исполняли не только композиции для скрипки с роялем, но участвовали в квартетах: Мендельсона -Ф-Моль, Гайдна № 63, Шумана оп. 47. Местные газеты отмечали стройность исполнения и вдумчивость игры.
На зиму 1882–1883 годов отец с сыном уехали в Милан, где Ахиллес совершенствовал игру на скрипке у А. Баццини, а отец обучался композиции. Возвращаясь в Казань, Панаевы остановились в Петербурге, где Ахиллес участвовал в двух концертах — в “Обществе друзей музыки” и в консерватории. Особенно удачно прошел концерт в консерватории. Газета писала: “Решительно всех поразил и очаровал крайне молодой скрипач с совершенно замечательным дарованием г. Панаев. Несмотря на молодость, Панаев уже обладает огромной техникой, тоном и, сверх того, верностью музыкального понимания. В игре у него, конечно, есть некоторая невыдержанность, понятная для юного возраста, но блестящие качества таланта настолько захватывают, что нам нет дела до каких-нибудь мелких недочетов… Тон его замечательно звучный и полный. Вообще видно, что игра его выработалась в школе строгой и серьезной. Мы убеждены, что юноше предстоит блестящая артистическая будущность”10.
Зиму 1883–1884 годов Панаевы провели в Казани и были по-прежнему активны. Особенно тщательно готовился Ахиллес под неусыпным контролем отца к концерту, посвященному столетию со дня рождения Паганини, организованный 18 февраля 1884 года11. Приводим отзыв местной газеты о выступлении Ахиллеса: “13 февраля в зале Дворянского собрания состоялся вечер в ознаменование столетнего юбилея виртуоза скрипача Паганини. Музыкальная часть вечера дала возможность нашему молодому артисту-любителю г. Панаеву еще раз блистательно выказать свой недюжинный талант”12. Были исполнены: концерт № 2, дивертисмент № 3, Венецианский карнавал, 8 каприсов, молитва Моисея Паганини.
Ахиллес чувствовал, сколько силы и вдохновения придают ему уроки Баццини, и он вновь едет к своему любимому педагогу, уже один. Отец повез его сестру в столицу, чтобы продолжить ее музыкальное образование. Баццини был в это время директором Миланской консерватории и все же не отказался уделять время для занятий с Ахиллесом, считая его “одним из лучших его учеников”, и разрешал Ахиллесу выступать в концертах наряду с консерваторскими учениками. Успех в Милане, а затем во Франции окрылял его, особенно похвала такого мастера, как Сарасате, с которым он познакомился в 1885 году. Сохранилась фотография Сарасате с автографом: “Моему другу и коллеге с дьявольской техникой дорогому Ахиллу Панаеву свою фотографию от Сарасате. Милан 1885”13. Слова “с дьявольской техникой” особенно радовали Ахиллеса, который находил в них намек на сходство его игры с игрой Паганини. Теперь Ахиллес включал произведения Сарасате в свой репертуар. Поездка в Рим дала ему еще одно интересное знакомство, отмеченное фотографией с автографом: он в Риме играл перед престарелым Листом. Там же Ахиллес встречался со своим старым знакомым по Казани — Н. Н. Фигнером, который начинал только свою карьеру оперного певца. Эти встречи положили начало их дружбы.
В Италии без строгой опеки отца, которая подавляла его не только в повседневной жизни, но и в занятиях музыкой, Ахиллес почувствовал себя свободным, самостоятельным. Он вошел в веселую среду артистов и музыкантов, не миновали его и романтические увлечения. Его пленила красивая начинающая актриса, юная Леонора. Он женится и мечтает выступать с ней в концертах, музыкальный контакт укрепляет этот союз. Казалось, все предвещало молодым блестящую будущность.
Но подошла полоса несчастий. В одном из номеров казанской газеты которую Ахиллес выписывал в Милан, интересуясь жизнью родного города, он читает потрясающее для него сообщение: “Мы получили из Петербурга известие, что там в конце прошлого месяца скончалась даровитая наша казанская пианистка Зинаида Лиодоровна Панаева, принимавшая всегда участие в благотворительных концертах Казани. Зинаида Лиодоровна была бы со временем крупной артистической силой, но смерть настигла ее в самом расцвете лет на 21 году”14.
Ахиллес потрясен и, забрав жену, мчит к отцу в Петербург, получив запоздалое сообщение из столицы: сестра умерла скоропостижно, отец болен, просит приехать. Молодые приезжают в столицу в январе. Отец в ужасном виде, страшно исхудал, он тяжело болен и в нервной депрессии. Вот почему были редки письма в Милан. Болезнь сестры развивалась быстро и, увы, незаметно. За полгода до смерти лишь врачи определили туберкулез уже в сильнейшей стадии. Бедняжка скончалась на руках отца, не верившего в трагический конец. Тем сильнее было потрясение.
Радость свидания о сыном, казалось, должна это поддержать. Но, увы, дополнительное разочарование: его сын, не спросив разрешения, женился на неизвестной, простой актрисе, итальянке к тому же. Он принимает невестку холодно, как и вся его родня, считавшая брак мезальянсом. Отец узнал об этом браке со стороны, гнев на сына еще усилил нервозную нагрузку на сердце. Успокоить его было трудно при его щепетильном отношении к подобным вещам. Рушатся, рушатся все его иллюзии: он так надеялся на сына, его карьеру, его счастливый брак по выбору отца, ведь всегда был покорен ему!
И тут еще одно обстоятельство возмутило отца. В Петербурге в одном скромном обществе Ахиллес встретил свою мать. Забыта боль разрыва, прежняя привязанность проснулась с новой силой, тем более что мать приняла молодую пару с откровенным радушием, что резко противопоставилось отстраненности панаевской родни. И вновь взрыв гнева отца. Сближение бывшей жены с покинутым когда-то сыном отец принять не мог. В письме Софии Михайловны Панаевой, жены Валерьяна Александровича, к дочери Елене читаем: “Дядя Лиодор плох. Или он болен душевно, ненормален, а ежели и нормален, то до нестерпимости распускается. Лёля, т. е. Ахиллес, с ним не сходится, как мы об этом ни хлопочем”15. Нельзя сказать, чтобы эти слова выражали теплое сочувствие к родному человеку в несчастии, какова причина бы ни была.
Тем не менее возник случайно шанс как-то примирить отца с сыном или, по крайней мере, смягчить нелад. Ахиллес узнает, что его друзья хлопочут о его выступлении в концерте по случаю приезда из Москвы знаменитых М. Н. Климентовой и Ганса Бюлова. Ахиллес соглашается на участие в концерте, тем более что таит мысль отвлечь отца от тяжелых мыслей: ведь его сыну предоставляется возможность выступить в концерте с такими интересными партнерами — московской примадонной и прекрасным пианистом. Ахиллес умоляет отца отважиться на поход в концерт, он обещает к тому же сыграть произведения Паганини и доказать свои возможности в конкуренции с компаньонами.
Лиодор Александрович понимает, что наступает для него решающий момент: услышит он в сыне продолжателя великого музыканта, или все его чаяния и труды напрасны. Из последних сил он решается идти на этот, может быть, для него последний концерт. И что же? Сын его разочаровывает. Во-первых, потому, что не играл, как обещал, Паганини и, во-вторых, не показал той виртуозности, какую ожидал от него отец.
А последнее, между прочим, совершенно напрасно: отзывы в прессе об игре Ахиллеса были самые положительные, в одной газете писалось: “Молодой скрипач имел наибольший успех из всех исполнителей”. Но убедить упрямого старика в обратном его впечатлении было невозможно, мнительность его взяла верх и усугубила уже, видимо, психически тяжелое состояние. Трагическая развязка наступила: на пятый день после концерта Лиодор Александрович скончался от тяжелейшего сердечного приступа. Шел 1886 год.
В газете “Новое время” от 25 марта 1886 года читаем: “Братья и родные Лиодора Александровича с душевным прискорбием извещают об его кончине и о том, что отпевание тела усопшего последует 26 марта во Владимирской церкви, откуда тело его отправится по Николаевской дороге для предания земле в Иверском монастыре Валдаевского уезда”.
Внезапная смерть еще нестарого (67 лет), одинокого, всеми покинутого неудачника, как говорили, возбудила толки о якобы совершенном самоубийстве, ничем, однако, не подтвержденные и категорически опровергнутые и врачом, и Ахиллесом. Совершенно очевидно, что смертельный приступ был вызван стечением для больного тяжелых обстоятельств, трагически воспринятых всегда неуравновешанным и горячим человеком, размышлявшим в одиночестве, по-видимому, над своей неудавшейся жизнью, к тому же во многом по своей вине.
1 Примечание: В 1837 г. после смерти Страхова оркестр был распущен, музыканты получили вольную, а дорогие инструменты наследники оставили себе. (Панаев В. А. “Русская старина” за 1893 г. стр. 326–329.
2 Конисская Л. М. “Чайковский в Петербурге”, 1969, Лениздат, стр. 75.
3 ЦГАЛИ ф. 248
4 “Некрасовский сборник”, 5, Пушкинский дом АН Изд. Наука. Л. 1875, С. 31.
5 Из письма к В. В. Васильеву от 19/1.1882 г. Рукописн. отд. библ. Салтыкова-Щедрина. ф. 816 оп. 3. № 2382
6 Пыляев М. И. “Забытое прошлое окрестностей Петербурга”, СПб, 1994, с.1.
7 См. о саде “Буфф” в книге “Из жизни СП 1890–1910-х годов” Засосова, Пызина, с. 116.
8 Рукописный отдел библиотеки Салтыкова-Щедрина. ф. Финдейзена, № 816, оп. 3.
9 “Камско-Волжское слово” 23 ноября 1881 год.
10 “Петербургская газета” от 27 марта 1883 г.
11 В то же время датой рождения Паганини считался ошибочно 84 год.
12 Казанская газета “Волжский вестник” от 21.02.84 г.
13 ЦГИЛИ, коллекция Рабиновича, ф. 2430, № 470.
14 Газета “Казанские новости” от 10 июля 1885 г.
15 Пушкинский дом, ф. Дягилевых ЛПО 2/175, письмо от 4 января 1886 г.