Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2006
Андрей Викторович Распопин родился в 1969 году в Нальчике. Закончил Киевское высшее военное училище связи им. М. И. Калинина. В настоящее время служит в штабе ОМОН ГУВД Санкт-Петербурга и области. В “Неве” публикуется впервые.
вместо предисловия
В году это было в 2000-м. Жаркое лето, плановая командировка. Чечня. Ачхой-Мартан.
Для многих это в первый раз. Тревожное чувство по ночам. Выстрелы минометной батареи из комендатуры, через определенные промежутки времени по заданному квадрату. Подъемы в пять утра. Вставай, Родина-мать зовет на зачистку.
Село Шами-Юрт. “Цыгане дружною толпой”. А мы действительно, как цыгане, разношерстная, разномастная масса. Срочники, опера, омоновцы, собровцы, пэпээсники.
Село — четыре улицы, подполковник Береза ставит задачу: три адреса, найти и задержать. Словно наперегонки, БТР и “уазики” рванули по селу. Пронеслись из одного конца в другой, обратно, снова.
В голове появилась мысль, что участковый водит нас за нос. Адрес он не помнит, наконец после огромного умственного напряжения тычет пальцем в попавшийся дом. Здесь. Пошла вперед пехота, рассыпались по улице возле дома. Кто-то лезет на забор, высоко. Увы, войти без стука не получилось. Ничего, мы люди культурные, постучим.
Лязг открываемого засова. Как тараканы разбегаемся по двору, кто в подвал, кто на чердак. И тут как гром среди ясного неба: всем стоять, с якоря сниматься, не туда зашли, объект живет на соседней улице.
Чертов Береза. Перепуганный хозяин что-то лопочет про то, что можно пройти через огород. Бежим через огород мимо яблонь, вишен, грядок с капустой, луком и прочей зеленью. По пути перемахнув через невесть откуда взявшийся ручей, врываемся на соседний участок.
— Здрасьте, вы не ждали, мы приперлись. А где этот, как его на М… Что? Это соседний дом? Ну ничего, мы вас тоже по пути зачистим.
Бежим к соседям, мужиков, понятное дело, нет, одни бабы. Все мужчины, оказывается, уехали в Назрань на базар.
За воротами затарахтел БТР. Прибыла группа прикрытия, пока мы бегали по огородам, они искали улицу. Много шума и ничего. По радиостанции голос Березы зовет всех на исходную. Три группы под “бурные аплодисменты” проснувшегося села выкатываются на развилку четырех улиц.
Поправив кепку цвета хаки, наш березовый Наполеон думал думу, участковый с затуманенными от вчерашних заливаний глазами преданно стоял рядом. Наконец эврика! Он вспомнил. За мной мои серые воины. Теперь мы не промахнемся.
Конечно, не промахнемся, одиноко стоящий домик на подобие избушки на курьих ножках, к которому крадучись подбирается три десятка вооруженных людей. Для полного счастья не хватает только крика: “Ура! За Родину!” И вот пошел, врагов сметая, в атаку наш отряд лихой.
Вломились в хату, а там сидит, как в загадке, дед, во сто шуб одет. Неужто тот самый коварный пособник незаконных бандформирований? Судя по виду, вполне мог быть участником гражданской войны. Самое главное, что фамилия совпадает. После короткого обыска в одном из сараев находят ствол. Гордо вскинув в победном приветствии руки, его преподносят Березе: есть результат. Это ничего, что ружье отдаленно напоминает кремневое, а в стволе зимовала семейка пауков. Главное — на него нет документов, а значит, ствол незаконный. Несмотря на доводы старика, что он приобретался при царе Горохе, он будет изъят.
Деда сажают в “уазик”, везут на место сбора, по дороге выпытывая, не замышляет ли он чего против Родины. Подъезжаем к развилке всех улиц. Осознав тщетность своих допросов, опера отпускают старика восвояси. Старик долго чешет в голове, недоуменно смотрит вслед уходящей колонне и, глубоко вздохнув, отправляется в село, над которым вовсю разгорается июньское солнце.
О фугасах, и не только
Фугасы бывают разные: извлекаемые и неизвлекаемые, из снарядов и авиабомб. Ставятся везде и всюду: на дорогах, на столбах, на машинах. Иногда как грибы после дождя. Вроде бы пройдет по утрам саперная разведка, ан нет, через полчаса-час появляются.
6 июня 2000 года сплошная зачистка села Гехи, это село Беслана Гантамирова. Крупномасштабная операция. Войсковая колонна — “сарделька”, длиной четыре километра, втягивается в село. В голове возникает ощущение того, что что-то делается не так, как надо.
Несогласованность командования: армейского и милицейского. Полчаса стоим в селе, озираемся по сторонам. Наконец точки соприкосновения между командирами найдены, кем-то из власть держащих принято решение выехать из села, там провести распределение людей и задач. Выползаем с черепашьей скоростью, остановились. Люди спешиваются: и тут команда: “Всем назад”. Головной БТР стоит колесами на артиллерийском снаряде с подведенными к нему проводами.
Легкая паника, откатываемся от этого места на километр. После очередного совещания саперы решают рвать его на месте. У нас с нашими саперами свое совещание: “Если будут рвать двумя шашками, то взорвут, если одной, то только расколют”. Через десять минут отдаленный хлопок. “На взрыв снаряда не похоже, саперы чертовы, взрывчатку пожалели”. Ничего, будет второй заход. Второй заход был ближе к обеду, когда мы брели по селу, сгибаясь под тяжестью бронежилетов. Нас трое: я, Муха и Анзор. С нами три опера, два чеченских милиционера, четыре пэпээсника и взвод Красной Армии. В бронежилетах только мы, остальные налегке.
Дома, подвалы, чердаки. После четвертого адреса замечаю, что наши чеченцы в масках, в хаты не заходят, только подсказывают, где что искать.
— Этот занимается машинами, у него цех по ремонту, могут быть краденые.
— Этот возит водку фальсифицированную.
— А это просто шайтан — нехороший человек.
Село разделено дорогой на две половины — верхнюю и нижнюю. Из нижней переходим вверх. Дело идет веселее, наши “наводчики” сняли маски, здесь живут их родственники, в некоторые дома мы почти не заходим.
Вся жизнь — движение поступательное. Мы тоже движемся перебежками. Сначала солдаты оцепляют два-три дома, потом идет группа блокирования и досмотра. Держимся дружно компактной группой — троицей. Один из чеченцев, узнав, что мы из Кабарды, зовет нас к себе на обед, вежливо отказываемся, ибо конец села близок.
Бесконечные построения, командир кроет кого-то матом, с его слов выходит, что вся неразбериха из-за связи, все работают на разных частотах.
Настроившись на нужную, узнаем, что результат почти ноль. Обрез охотничьего ружья — эхо гражданской войны.
Возвращаемся на базу, всё, завтра выходной. Светлое завтра, утро. Визжат тормоза джипа. Выскакивают два типа, на главу администрации села Ачхой-Мартан поставили фугас.
— Взорвали?
— Нет, слава Аллаху.
Прыг, скок, сапер в машину — поехали к месту.
Через полчаса наш Андрюха притаскивает стодвадцатидвухмиллиметровый снаряд, по ходу пьесы объясняя, что тот, мол, как положено, лежал около дороги, провода вели в какие-то развалины на краю села.
— Ну, где ж тут глава администрации?
— Так он же там ездит, живет недалеко.
— Ну, тогда ясно, сами поставили, сами показали, где поставили.
— Снаряд взрывать будешь?
— А что ему сделается, потерпит. Дурное дело — нехитрое.
Фугас пролежал возле нашего здания еще недели три, пока его не уничтожили накладным зарядом.
Но это все цветочки, ягодки, как известно, впереди. С целью маскировки фугасам можно придать форму камня, бордюра. Вид серый, невзрачный, но осколков больше. Хорошо, когда население относится к тебе более или менее дружелюбно, ты его не обижаешь, оно, глядишь, тебе поможет, а если наоборот, может на твоем пути банановую кожуру подложить, авось поскользнешься. А там, как в кино, упал, очнулся, гипс.
Приезжает один мужик утром:
— Салам алейкум.
— Салам. Чего хотел, зачем приехал?
— Камешек один на дороге видел. Странный, с проводами.
— Спасибо, брат. Страсть как интересно, зачем камню провода? Он же не телевизор.
— Вперед, Андрей! Труба зовет, спеши исполнить долг сапера.
— Серега, звони в отдел, скажи, фугас нашли.
— Алло, это Воронеж, Кабарда, “Вихрь” беспокоит, мне ваша “Ель” — начальник штаба нужен.
— Женя, привет. Сто грамм утром. А мы фугас нашли, взрывать будем, просим не волноваться, если немного пошумим.
— Что, следственную группу пришлешь? А зачем, все равно камень не помнит, кто к нему провода подключил.
Двадцать минут спустя Андрюха ходит сосредоточенно вокруг обычного на вид бордюра, которые в большинстве своем лежат на краях дорог в городах и весях нашей необъятной Родины.
Группа оцепления на расстоянии метров пятидесяти наблюдает за ним, нервно покуривая. Сапер, как известно, ошибается дважды, первый раз при выборе профессии. Отойдя по проводной линии метров на семьдесят, нашли “лежку” — пустую. Вроде ничего сверхъестественного, можно рвать. Лето, жара, хочется дождика, а его нет. Если нет работы до обеда, оккупируем крышу карандашной фабрики, у наших соседей-тверчан открыт пляжный сезон. Медленно, но верно идет июль — экватор командировки. Сегодня будем искать труп. Труп пограничника-парня выкрали из части черт знает когда. Не получив за него деньги, осенью прошлого года убили и закопали где-то в колхозном поле. Два кинолога, две собаки, одна наша Аида по взрывам, а вдруг под труп засунули гранату, другая по трупам, сапер-инвест, оцепление и другие официальные лица. Вытянулись в цепочку вдоль полевой дороги, наблюдаем, как две собачки отрабатывают участок в соток десять–пятнадцать.
— Гляди, у собак тоже конкуренция, там, где одна прошла, вторая не ходит.
— Похоже, Дуська что-то нашла. Вон Шурик рукой машет.
— Пускают на то же место вторую. Да, вроде что-то есть. Надо копать, авось найдем.
— Как же, хрен тебе с маслом, ворону дохлую кто-то закопал.
— Все, работы не будет, собаки утомились.
Саня выливает себе в руки воду из фляжки и поит собаку.
— Беслан, разворачивай таблетку до базы.
— Вихрь, это блокпост, пришлите сапера, у нас для него подарок.
Подъезжаем на блокпост. Старший докладывает, что, когда краном разбирали водовод, под одной из плит найден снаряд. Впрочем, сами посмотрите, вон валяется. Снаряд, конечно, та же железка, только железка эта должна взрываться, когда после выстрела попадает, куда надо. А этот вот лежит неразорвавшийся, и поди узнай, на каком году нашей сумасшедшей жизни ему захочется бомбануть. Ну да ладно, сейчас мы его нежно в мозолистых ручках, как ребеночка.
— Шурик, Андрюха, помогайте.
— Ага, в бронежилет его.
— Все, братан, отлежался, потерпи чуток.
— Хорошо, лопату захватили.
Отъезжаем от блокпоста в поле метров на тысячу с гаком, благо никто не работает. Заур захватил камеру, снимает процесс нашего копания. Вкапываемся в многострадальную землю.
— Готово, выше колена.
Нежно опускаем шашечку, детонатор, шнурик огнепроводный с метр длиной. Гори, гори ясно, чтобы не погасло.
— Андрюха, поджигай, готово, ноги в руки и бегом.
Прыгаем в машину.
— Жми, Беслан, на газ.
Минута времени в запасе, отъехав метров шестьсот–семьсот, останавливаемся. Открываем двери, смотрим, Заур начинает снимать. Взрыв раздается, как всегда, неожиданно, когда начинаешь думать, что шнур погас.
Содрогнулась земля, вверх метров на сто взметнулся черный столб дыма, воздух наполнился свистящими осколками. Полет одного из них Заур снимает, как завороженный, осколок перелетает через машину, Беслан в два прыжка подбирает его. Теплый. Железяка длиной в ладонь с рваными краями. В башку попадет, мало не покажется. Едем на место взрыва, походив по краю воронки, не обнаружив неразорвавшихся частей, возвращаемся на базу. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
Август, время неумолимо движется к концу командировки. Да, нам повезло больше по сравнению с остальными подразделениями — у нас не было раненых и убитых, наш отряд отделался только двумя аппендицитами, диагноз которых лихо ставил наш доктор Османов по кличке Царь.
Буквально за неделю до своего отъезда из командировки по пути через самашкинский лес обстреляли БТР СОБРа Центрально-Черноземного региона, итог плачевен: три человека погибло, шесть ранено.
Обычно наш рабочий день начинался с того, что перед очередной зачисткой экипаж нашего БТРа с рассветом ездил в Самашки сопровождать Собровцев в Ачхой-Мартан, а по окончании спецоперации сопровождали их обратно. В день, предшествующий происшествию, проводилась зачистка села Новый Шарой, нашему подразделению досталось несколько улиц на западной окраине села. Работала группа Тимура Унежева, в одном из домов нашли расстрелянные “Жигули” седьмой модели, хозяин которых якобы находился в больнице. По версии соседей, машину обстреляли на одном из блокпостов. В этот момент собровцы, работавшие в другом конце села, попросили кого-нибудь на помощь, оказалось, в селе найден большой склад, огороженный колючей проволокой. После того как мы совместно с ними оцепили склад, а группа захвата вошла внутрь, выяснилось, что это склад гражданской обороны, забитый под самую крышу ящиками с противогазами. По предварительным подсчетам, противогазов хватило бы на каждого жителя республики. Cобровцы методично искали на складе оружие, ворошили ящики, но ничего не нашли. На следующее утро нам предоставили выходной, собровцы возвращались после зачистки без прикрытия. БТР пересекал самашкинский лес, из находившихся на броне два человека сидели, прислонившись к поднятым крышкам моторного отсека. Выстрел из гранатомета пришелся в одну из них, сидевшему оторвало голову, осколками посекло всех находившихся на броне. Не пострадали лишь водитель и наводчик.
Обед того же дня — колонна сил и средств Ачхой-Мартановского ВОВД втягивается в село Закан-Юрт. Стоп, машины. Развернув БТР с главной улицы направо, начинаем двигаться к дальнему концу села, досматривая дома с правой и левой сторон.
В первом же доме сталкиваемся с неприкрытой неприязнью к нам. Сравнительно молодая женщина с глазами, наполненными ненавистью, уже через две минуты нашего присутствия в доме называет нас захватчиками. Кроме нее и детей, никого нет, муж или сожитель куда-то ушел. На шум прибежала соседка, вроде бы ее успокоила. Во время досмотра ее дома объясняет, что у ее соседки в первую чеченскую убило дочь. Сами они не местные, да и сожитель у нее, судя по всему, наркоман. Ладно, говорю, проехали, работаем дальше. Дальше проще, эксцессов нет. В одном из домов нам дают напиться, а в последнем дед выносит большую миску с яблоками: “Угощайтесь, сынки”.
Закончив зачистку, выезжаем из села, утыкаясь в хвост выстроившейся колонны. С нами два воронежца — опера, сидим сзади на броне. Из села к мосту через речку неожиданно выбегает женщина из первого дома, размахивая рукой.
— Смотри, машет кому-то.
— А вон какой-то черт на краю поля возле деревьев ходит.
— А ну-ка дайте мне снайперку, я в прицел посмотрю, что у него в руках.
— Смотри, заметил, что мы его пасем.
— Давайте по нему долбанем, сто пудов на нас фугас поставил.
Парень, заметив наше внимание, явно нервничает и, не выдержав, скрывается между деревьев. В это время подъезжает последний БМП с солдатами, и колонна, взревев моторами, отправляется в обратный путь.
Вечером пришли друзья эфэсбэшники, завтра выезд опять в Закан-Юрт, по достоверной информации, на нас был поставлен фугас, но не взорвали, надо уничтожить.
Выехали в шесть утра по светлому, в семь уже работали, аккурат в пятидесяти метрах от места, где стоял наш БТР, под кучей коровьего дерьма нашли чудо человеческой мысли — двухсотпятидесятикилограммовую авиабомбу, две проводные линии, одна к ней, а вторая неизвестно куда.
Засунув четырехсотграммовую шашку ко взрывателю, Андрюха улепетывал вовсю, как заяц. БРТ загнали под мост через речку. Бабахнуло так, что показалось, будто на нас упало небо. Облако взрыва величаво поднялось над землей в форме гриба, в радиусе двух с половиной километров в селе повылетали все стекла. На месте взрыва образовалась воронка глубиной метра два, диаметром метров восемь.
Вечером мы пили за удачу, за скорейшее возвращение домой и за тяжелый труд сапера.
Купание БТРа
Конец июня, один из редких дней, когда утром мы никуда не выезжаем. Заур решил воспользоваться выдавшейся короткой передышкой, собрал человек восемнадцать и на БТРе выехал на стрельбы в мотострелковый полк. Легонько позавтракав, компактной группой выдвигаемся на крышу в надежде перехватить очередную порцию солнечного загара. Тишина, благодать, только девок не видать. Заверещала рация:
— Хлопцы, геть на базу, намечается выезд.
Командир разговаривает по телефону прямой связи с райотделом. Судя по его короткой эмоциональной речи, отмазаться от выезда не получилось. От нас просят БТР с группой бойцов.
— Ну, нет у нас БТРа, поломался, на ремонт погнали к мотострелкам.
— Ладно, на “уазике” двенадцать человек поедем.
— Какая группа у нас на базе?
— Хызыровская, но они после ночи на блокпосту.
— Ничего, в машине отоспятся, а вы пока вызывайте БТР. Выезд в одиннадцать часов.
Но БТР не вызывался, в полку он, оказывается, не стрелял, он просто канул в небытие. Получасовое ауканье в эфире результатов не дало. Пора идти поднимать народ.
— Вставайте, пацаны, в нашей жизни есть место для подвига.
— Место есть, но только для чего-то другого.
Подъезжаем на территорию временного отдела, машина заворачивает на заправку, командир отправляется на уточнение задач. Стоим. Валера Нохча весело переругивается с заправщиком, Бармалей потрошит близлежащие каптерки в поисках непонятно чего, наконец он выныривает откуда-то с упаковкой нарзана. Вся группа работать не настроена, она поминает нечистой силой очередную зачистку, от которой ее спасает неожиданное появление БТРа с экипажем.
Командир машет им кулаком: где ж вас носила нелегкая? “Нелегкая”, оказывается, носила их в окрестностях Бамута, где ребята совершенствовались в ковбойской стрельбе, стоя, из окопа на лошади. В роли лошади был БТР.
Ссадив с брони почти половину личного состава, оставив только девять человек, грузимся втроем: я, сапер Андрей, Женя — начальник штаба временного отдела. Тронулись. По ходу движения Женя, он же майор Мартынов, говорит, что дорожка предстоит дальняя, но работа не пыльная. Совместно с тремя бээмпэшками Красной Армии будем закрывать восточную окраину села Закан-Юрт с целью недопущения прорыва боевиков из села.
Расставив бээмпэшки в поле вдоль окраины, подъезжаем к одиноко возвышающемуся кургану. Спешиваемся, поднимаемся наверх, первые полчаса напряженно вглядываемся в село, пытаясь рассмотреть прорывающихся с боями боевиков. Пусто, вдали маячит синий трактор. Солнце в зените, жара под тридцать пять градусов. Осознав, что наше дело плевое, плюхаемся на землю, кто-то снимает майку для порции загара, кто-то спускается к машине в поисках хоть какой-нибудь тени.
Томительное ожидание тянется до семнадцати часов, когда колонны бронетехники, словно чертик из табакерки, появляются на окраине села. Пора и нам грузиться. Въезжаем в Ачхой, переваливаем через мост и вместо долгожданного поворота налево к родным пенатам круто поворачиваем вправо, высоко вздымая пыль за собой, мчимся по селу.
— Что за ерунда, куда едем?
— Купаться.
— Так людям вечером на блокпост. Отдохнуть бы да пожрать.
— Ничего, выкупаются в речке, полегчает.
Подъезжаем к блокпосту, смотрим на солдат, они на нас. Шлагбаум никто не открывает. Наконец старший поста произносит магическую фразу:
— Стоп, колеса, мы вас не выпустим.
Ладно, вы нас так, а мы вас этак. Разворачиваемся и на виду поста спускаемся с крутого берега к речке, БТР с разбега плюхается в Фортангу и, как торпедный катер, разрезая волны, движется по воде вперед. Со стороны это, наверное, выглядело величественно, но только первые метров пятнадцать. Как говорится, не зная броду, не суйся в воду. БТР вязнет на первом перекате. Бешено вращая колесами, выбивая со дна камни, он опускается на днище.
— Всё, скидывай сапоги, приехали.
Прыгаем в воду и начинаем методично пихать то сзади, то спереди, толкать зеленую машину, которую сразу же кто-то обозвал лягушкой. Человек, как и муравей, может переносить тяжести больше своего веса, но за большее количество раз и при этом страшно матерясь.
— А водичка-то класс, как молоко парное.
— Эй, лопату давай, подкопаем спереди.
Орел методично дергает рычаги взад-вперед, из люка торчит голова. Рядышком, нахохлившись, сидит Артур — командир роты, этот в воду не полез.
— Ну, давай: раз, два, взяли!
Ноль. Тринадцатитонная махина ни с места. Подергавшись еще минут десять, начинаем купаться. Запищала радиостанция.
— Сто двадцать второй срочно на базу.
— Не можем, БТР нырнул, а выныривать не хочет.
— Хлопцы, а нарзан у нас есть?
— Там, внутри.
Заглянув через люк, вижу внутри поблескивающую воду речки Фортанги и плавающие в ней тряпки и пустые пластмассовые бутылки.
— Так вот ты какой “плавающий танк”, ни хрена ты не плавающий, а, даже наоборот, хорошо тонущий.
— А не послать ли нам гонца к солдатам?
— Посылали, только они его послали и пару досок подкинули.
— А мы пошлем двоих сразу.
Гонцы, карабкаясь по склону берега, выдвигаются к блокпосту, после пятиминутного размахивания руками возвращаются обратно. Ну, наконец-то, взревев мотором, войсковая семидесятка выезжает в нашу сторону.
— Товарищи, принимаем ставки, сядет она так же на брюхо, как наш, или нет.
— Ежели сядет, придется воронежский БТР вызывать. Женя, ты как, не против, если ваши тоже искупаются?
— Нет, лучше в батальон позвонить, там у них танки есть.
— Это будет в самый раз, я никогда не видел тонущих танков.
— Ага, давайте здесь весь гарнизон соберем и потопим.
“Семидесятка” лихо перелетает через речку и задом подъезжает к месту нашего кораблекрушения.
— Эй! На буксире, прими конец, черт тебя побери!
Орел лезет на место водителя, высунув наружу голову, машет рукой. Можно начинать. Натужно ревут моторы, медленно и печально нас вытягивают из речки.
Вечер. Сидим на базе, из кухни вылезает Дема, он же прапорщик Дементьев, со своим извечным выражением:
— Помню, хлопцы, был у нас случай на тамбовской зоне со смертельным исходом, семь человек БТР задавил, когда перевернулся.
— А помнишь, Дема, как у нас автобус на Курпе чуть в озере не утонул? Тоже БТРом вытягивали, даже двумя.
— Виталик его мыть погнал, да воды под колеса налил, автобус на уклоне стоял и соскользнул в озеро. Хорошо, дверь наружу была открытая, водитель выскочил, а автобус дверью за берег зацепился.
— Собровцы тогда как раз на посту ГАИ стояли, помогли вытащить, наши на радостях их так ушатали, что утром за руки, за ноги в БТР носили, штабелями складывали.
— Ты лучше вспомни, как Хызыр намедни в самашкинском лесу схрон нашел. Два “шмеля”, четыре “мухи”, шесть ящиков гранат и патронов. Не смог вывезти, застрял посреди леса в какой-то луже.
— Ага, тогда из батальона танк вызывали на подмогу. Танк нас вытащил, а сам завяз по самые уши. Так и дергали друг дружку до темноты. Пришлось взрывать найденное на месте. Еле ноги унесли.
Вглядываюсь в звездное небо. Бесконечность. Время странствий. Подходит майор Мартынов.
— Странная штука — жизнь. Женя, — говорю, — такая же война, по тем же местам, где Лермонтов воевал. Урус-Мартан, Катыр-Юрт, Валерик. Есть у него стихотворение про Валерик. Слов, правда, не помню, но могу прочитать свое:
Я вам пишу, устав от скуки,
Что жив я смерти вопреки,
Что помню ваши ласковые руки,
Прижатые к моей груди.
Пишу, что, несмотря на годы,
Я все такой же, как и был,
Как видно, не дано природе
Умерить моей жизни пыл.
Пишу, что мир наш не спокоен,
Здесь, как чума, идет война,
Огнем пожарищ, громом взрывов
Покрыта наша сторона.
Здесь, в этой бойне, гибнут люди,
Кого я знал, с кем хлеб делил.
И я не знаю, почему
Бог нашу землю невзлюбил.
Но все равно, надеждой полный,
Сквозь ряд напастей и невзгод
Пройдет и заново воспрянет
Над всей землею наш народ.
Вернусь и я, судьбою опаленный,
Свой долг отчизне отслужив.
Вернусь, чтоб заново увидеть
Ту женщину, которую любил.
Мартынов, внимательно выслушав сказанное, неожиданно произносит:
— А хочешь еще одно совпадение для истории: я ведь потомок того самого Мартынова.
— Только учти: я не потомок Лермонтова, и стреляться мы здесь не будем.
Расхохотавшись, мы обнимаемся на прощание. Случайность, скажете вы, очередная шутка судьбы. Бывают совпадения, но они редки, выходит, дух великого поэта был где-то рядом.
К чему ненужные слова,
к чему упреки и сомненья,
шумит больная голова,
от совести ведь нет спасенья.
Ты сгоряча сказала мне:
мол, хватит без толку слоняться,
пора бы и за дело взяться,
а я ответил, что вполне…
С тобой согласен, друг мой милый,
пора и мне померить силы,
себя проверив на войне,
там мужики всегда в цене.
Сказал — отрезал, ваши слезы
оставьте лучше при себе,
смешалось всё: мольбы, угрозы,
а я ушел от этой прозы.
И вот я здесь, я на войне,
пускай не каждый день в окопах,
зато уж точно на броне,
я пыль дорог глотал в Чечне.
Здесь жизнь бывает к нам сурова,
то пули свист, гранаты взрыв,
друзьям своим дарю я слово,
чтоб каждый был здоров и жив,
чтоб со щитом мы все вернулись
в нашу любимую страну
и, осушивши дружно чарку,
могли послушать тишину.
Выборы
Середина августа, дембель неизбежен, как крах мирового капитализма. В Чечне будут проводиться выборы депутатов в Государственную Думу РФ. По селам начали появляться самодельные рекламные плакаты со старой, набившей оскомину темой: “Голосуй, а то проиграешь!” или “Выбери меня, птицу счастья завтрашнего дня, дам тебе я шашку и еще коня”. Народ развлекают, как могут, наша же почетная обязанность — обеспечение правопорядка и законности. В течение недели дважды побывал на нашем избирательном участке, рисовал его схему обороны.
Вчера, примерно в половину третьего дня, на въезде в район произошел подрыв на фугасе. Нас подняли минут через пятнадцать после происшествия, БТР выехал для осмотра и зачистки местности. Синий “УАЗ”, в котором находились начальник поселкового почтового отделения и его охранник, после взрыва по инерции проехал метров сто, оставив на дороге кровавый след. Спешившись возле него, мы начали проческу. Фугас, вероятнее всего артиллерийский снаряд, был залит в бетонное основание таблички, возвещавшей о том, что вы въезжаете в Ачхой-Мартановский район ЧР. Если принять во внимание тот факт, что по утрам проходит саперная разведка с проверкой, становится ясно: фугас был поставлен заранее. Он ждал своего часа, когда в определенное время подсоединяются провода и замыкается линия. Сапер как раз нашел концы полевого кабеля, по ним мы продвигаемся вперед по яблоневому саду в поисках “лежки”. Лежка оборудована метрах в семидесяти от дороги, напротив просвет между деревьями вдоль дороги, метрах в ста еще один. Видно, кто едет, чтобы успеть нажать. Сапер, пошарив по окрестной траве, снял растяжку. Пройдя по саду еще метров сто, выходим к речке, следов нет, надо возвращаться к “коробочке”, которая маячит на дороге.
БТР, конечно, вещь хорошая, в хозяйстве нужная. Только очень уж он приметен, каждый террорист, сидящий в кустах, норовит именно по нему пальнуть, а посему рисковать из-за него не хочется. Гораздо проще ездить на каких-нибудь “Жигулях”, пусть даже красного цвета, больше вероятности, что приедешь живым и здоровым. Лучше, когда его у тебя вообще нет, а так сиди и жди звонка каждую минуту: “Не будете ли так любезны выделить экипаж машины боевой на какую-нибудь операцию”. Вот и сейчас в голове нехорошие мысли о том, что везение не может длиться вечно. “УАЗ” подорвали потому, что он синий, как вся техника во временном отделе. Подорванный “УАЗ” с федералами — триста баксов, БТР — семьсот, а может, и более.
На какие только ухищрения не идут отцы-командиры, лишь бы обездвижить железного коня: то на ремонт его к мотострелкам поставят на несколько дней, то колеса периодически заставляют снимать. Чтобы всем видно было: вот, мол, стоит поломанный, вот такие мы бедные, несчастные, обездвижил наш защитник и кормилец, теперь любая бабка в этом селе нас может обидеть. А выезжать ой как не хочется, до конца командировки осталось две недели, как раз такой период, когда, выражаясь образным языком, “ложатся на сохранение”.
На этот раз отвертеться не получится, к нам летит сам Александр Альбертович Вешняков, председатель Центризбиркома. В воздухе не протолкнуться от вертолетов, насчитали двенадцать штук, на нашем блокпосту с утра колонна черных джипов дожидается прибытия. Наш БТР с двумя БМП закрывает одну улицу наглухо, тишина, ни машин, ни людей, даже петухи молчат. Наконец кавалькада машин проносится во временный отдел, который напоминает осажденную крепость, из каждой амбразуры торчит по стволу, ворота подпирает танк Красной Армии. А в воздухе два вертолета устроили карусель высшего пилотажа в виде всевозможных выкрутасов, заходов на цель, зависаний. Красота. Выборы в Чечне, всемирная история, сберкасса № 2. Не сочтите за каламбур, наше расположение в селе Ачхой-Мартан — это помещение бывшей сберкассы.
Группа связи, в которой проживают одновременно шесть человек и где вечно пасется в два раза больше народа, располагается в бывшем помещении кассы. Зарешеченное окошко, табличка “Денег нет и не будет”, обнаженные девки на стенах и на потолке. Каждый из лежащих на нарах уже давно себе выбрал одну из множества и в который раз тупо созерцает прелести ее голого тела. Эдакая солдатская нирвана, не надо никуда спешить, сегодня работают другие.
Из сладкого оцепенения вырывает телефонный звонок, звонят из отдела, опять нужен БТР. После минутного телефонного препирательства связист Серега семенит на второй этаж за командиром. Спускается командир, уточняет задачу, оказывается, от нас ничего особого не требуется, надо только отдать воронежцам наш БТР. Тут черт меня дернул за язык:
— Товарищ полковник, как так можно, отдать не за понюх табаку наш танк, эту примечательную деталь местного пейзажа, благодаря которой мы выгодно отличаемся от всех в округе, этим злыдням? Так ведь утопят его в ближайшей луже, подорвут на первой же мине, колеса спустят, пушку поломают. Это гнилое дело надо, как минимум, возглавить.
— Вот ты и возглавь, бери с собой водителя, наводчика и езжай.
— Все, Орел, Анзор по машинам, ноги в руки и вперед.
— А куда едем?
— Сначала в Воронеж, а дальше разберемся.
Через пять минут, подъехав к воротам временного отдела, получаем точные указания. Оказывается, для начала надо забрать шифровальщика в селе Давыденкове, а потом ехать в село Старый Ачхой обеспечивать выборы, а вернее, сохранность урны с избирательными бюллетенями в процессе доставки ее в комендатуру Ачхой-Мартана.
На машину лезут воронежские пехотинцы в серой милицейской повседневной форме.
— Алло, гараж, тихо, не галдите, как сороки, ничего не ломать, руками ствол не трогать, слушать только мои команды, вправо-влево наблюдать, не расслабляться, смеяться после слова “лопата”. Будете себя хорошо вести, привезу всех живыми и здоровыми.
— Орел, трогай.
Оставив за собой облако черного дыма, наш БТР срывается с места. Подлетаем к сто пятому блокпосту, там стоят наши соседи, Лыжник и Киллер машут рукой, рожи хитрые, улыбающиеся.
— Мужики, бабу не хотите подбросить?
— Давай, коли не шутишь, подбросим. За руки, за ноги, и в кусты.
— Смотри, а ведь не брешут, стоит вон девка.
С лязгом откидывается люк десантного отделения, высовывается наводчик.
— Welcome, добро пожаловать на борт нашего корабля.
— Однако села.
— Все, Орел, газу, а то Воронеж переволновался.
Со свистом и гиканьем проносимся в Давыденково, забираем шифровальщика, летим обратно. Небольшая остановка в Ачхой-Мартане, высадили пассажирку. Баба с возу — кобыле легче. Теперь у нее впечатлений на всю жизнь, прокатили на БТРе и при этом даже не поимели. Сказать кому, засмеют. О чем с ней разговаривал наводчик, до сих пор тайна, покрытая мраком.
Приезжаем в Старый Ачхой, вокруг пейзаж, хоть пиши картину маслом. Лес сразу за околицей, вздымающиеся вверх предгорья. Буйство красок со сплошным преобладанием зеленых тонов. Воздух чист и свеж. Упоительная синева небес, не нарушаемая облаками. Хорошо наблюдать закат солнца вручную. Хватит идиллии, место с тактической стороны хреновое, из леса можно незаметно подойти, обстрелять и уйти. Избирательный участок — здание бывшей школы. Бывшей, потому что в ней никто не учится. На крыше автоматчики Красной Армии, два пулемета, вдоль здания БМП, БТР и две МТЛБ (тягачи легкой брони). Эдакая штучка на гусеничном ходу с малюсенькой башней и пулеметом, не машина, а сплошная угроза НАТО. И тут на тебе!
— Фу ты, ну ты, ножки гнуты! Гена, ты ли это? Куда тебя черти занесли? Не мог себе село посолиднее выбрать.
Подходит Гена — кадровик из временного отдела, эдакий амбал под метр девяносто. Бывший матрос-балтиец. Здороваемся.
— Твое ж дело бумажки писать, победные реляции составлять, наградные.
— Дело не в чертях, а в зеленом змии, за него нам шеф такой дембельский аккорд устроил.
— А сам он где?
— Укатил домой с первой группой.
— Хорош, нечего сказать.
Время девятнадцать часов. К нашему БТРу подходит старший воронежцев, с философским видом заглядывает внутрь и как бы невзначай говорит:
— А где же баба?
— Сошла, талоны на проезд были просрочены.
До окончания выборов и закрытия участка час. Полчаса посчитать бюллетени, и на базу. Комиссия настроена решительно, надо все сделать быстро и свалить вовремя. Ибо солнце уже зацепилось краем за горы. А темнеет здесь быстро и внезапно. Сейчас бы пива кружку, а может, две. Да где ж его взять, ежели в селе народу человек двести живет. Орел с Анзором что-то оживленно объясняют воронежцам, “грузят лапшу на уши” по полной программе. Те еще зеленые, только вчера приехали.
Двадцать часов тридцать минут, час от часу не легче, выборы закончились. Урну с бюллетенями погрузили в “Жигули”. Пора ехать до хаты, а доблестная Красная Армия не шевелится. Подбегает Гена.
— Выборы закончились, пора ехать.
— Стемнело уже. А ехать нам через блокпост Красной Армии. Там сначала стреляют, а потом пароль спрашивают. У нас ракет зеленых нет, и пароль мы не знаем. Если ехать, только с вояками.
— Так они даже не шевелятся.
— Затаились, наверное, ничего, сейчас расшевелим, настало время собирать тяжелые камни.
— Эй, военные, кто у вас старший, подайте его сюда.
Из толпы солдат выныривает старший лейтенант, судя по всему, командир взвода.
— Братан, я не понял! Я собираюсь домой, а ты даже не подпоясался. Выборы закончились час назад.
Логика военных поистине вещь удивительная.
— А мне команду никто не дал.
— Сейчас тебе будет команда. А ну давай шевелись, бесовское племя. Все свернуть, приготовиться к отъезду.
Началось, побежали, понесли. Чем хороша армия — организацией: подъем-отбой. За пятнадцать минут все собрали, погрузили. Опять стоим. Реву, как раненый медведь в берлоге.
— Какого хрена, что вам еще надо?
— Комендатура подтверждения не дала.
— А связь у вас есть?
— Вызываем, они не отвечают.
— Сейчас ответят, “Вихрь” сто девяностому.
— На связи “Вихрь”.
— Серега! Звони в комендатуру, скажи: я — капитан ОМОН, выборы в Старом Ачхое закончились, строю колонну и выдвигаюсь на базу, добавь: чихал я на все их команды.
Что ни говори, самая надежная связь — это провода. Ибо через минуту пищит радиостанция у военных. Получив точные указания, кто главный в хате, и благословление на выезд, старший лейтенант советуется со мной о порядке построения колонны. МТЛБ, БТР военных, наш “уазик”, “Жигули”, МТЛБ и БМП. Спрашиваю про зеленые ракеты. Слава богу, есть.
Ну, поехали, по машинам. Невесть откуда взявшегося майора — вот гад, был все-таки у них командир — пристраиваем в замыкание. Лезу на броню, Анзор, подражая Бижоеву: “Эй, право-лево наблюдать, не расслабляться”, занимает место оператора-наводчика.
Едем, напряженно вглядываясь в черноту ночи. Где этот чертов блокпост? Старший лейтенант пускает две зеленые ракеты, сквозь шум моторов еле слышен хлопок одиночного выстрела, затем короткая очередь, еще две ракеты. Их свет выхватывает на местности холм блокпоста.
— Ну и какая сволочь стреляла?!
В ответ тишина.
— Открывай шлагбаум, свои.
По земле от холма к шлагбауму тянется толстая проволока. Кто-то невидимый тянет ее на себя, шлагбаум поднимается. Вокруг ни души, дурное место, обстреливаемое с цикличностью раз в два-три дня. Вырвались на оперативный простор, скорость возросла вдвое. Без проблем добираемся до нашего блокпоста. У военных смена командования, майор принимает волевое решение: ночевать здесь. Хотя отсюда до комендатуры один километр.
Со свистом проносимся по селу, подъезжаем к воротам комендатуры. Всё, отвоевались. Возбужденные лица воронежцев, кто-то достал пиво, открыв пластмассовую бутыль, обливаются, как гонщики в “Формуле-1”. Генка обнимается с нами, жмет руки. Для кого-то это последний выезд, для кого-то первый, для нас просто очередной. Главное, что он удачный, без потерь.
Двадцать три часа тридцать минут. База. Перед отходом ко сну я рассказываю про дембель, который уже показался над горами.