Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2006
Памяти В. А. Туниманова
1937–2006
Владимира Артемовича Туниманова называли “академическим ученым”, что, конечно, справедливо. Вместе с академиком Г. Фридлендером он возглавлял работу над собранием сочинений Ф. М. Достоевского. Следующим большим делом стало собрание сочинений И. А. Гончарова. Туниманов — до последнего своего дня — руководил гончаровской группой и всем отделом “Новой русской литературы” Пушкинского дома. Но он не оставался в каких-либо рамках — ни творчества одного любимого автора — им все-таки стал наш “мрачный гений”, ни даже одним — великим веком русской литературы — девятнадцатым. В его устах — “Я люблю русскую литературу” — было не констатацией, но признанием.
Главное дело Владимира Туниманова было очевидно, однако до какой-то поры я представлял личность ученого в самом общем виде. Но когда в 1993-м меня избрали председателем секции критики и литературоведения нового, демократического в ту пору Союза писателей Санкт-Петербурга, наши пути пересеклись. С той поры в течение многих лет мы собирались на заседания секции в журнале “Звезда”, а потом вместе с двумя Володями — Лавровым и Тунимановым — шли домой. Товарищи мои — оба младше меня — были разными людьми, оба тяготели не только к научным исследованиям, но и к творчеству. О Лаврове, ушедшем в конце прошлого века, я, если успею, еще вспомню, а вот о Владимире Артемовиче спешу сказать, потрясенный недавней потерей…
Из “Звезды” мы втроем шли по улице Пестеля, там было куда зайти. Товарищи мои что-то “принимали”, а я только делал вид, но у каждого находилось что сказать. Туниманов пленял меня широтой своих интересов. Автор работ о Достоевском, оказалось, хорошо знает так называемую “промежуточную прозу”, о которой и мне приходилось писать — книгу В. Семина “Нагрудный знак OST”, “Записки блокадного человека” Лидии Гинзбург.
Избалованный преимуществами “столичной жизни” (что бы ни говорили о “великом городе с областной судьбой”), я высоко ценил приезжающих в столицы из провинции молодых людей, которые, закончив местные пединституты и университеты (в данном случае — Грозненский), стремились в новом для себя мире ничего не пропустить, взять все важное и не остаться в долгу.
Не сразу после аспирантуры ЛГУ, но почти сорок лет назад стал В. Туниманов сотрудником Института русской литературы. Аспирантура Ленинградского университета — он успешно ее прошел — еще не давала оснований стать питерским жителем. На длинный год вернулся он в Грозный. Но его “властно притягивали Ленинград, университет, Достоевский, замечательные профессора В. Я. Пропп, И. П. Еремин, Г. А. Бялый, Д. Е. Максимов, Б. И. Бурсов. Когда мечта осуществилась, когда Туниманов стал работать в городе Достоевского, не гостем и туристом ходить там, где видел своих героев автор “Бедных людей” и “Преступления и наказания”, выяснилось, что и его собственный жизненный опыт помогает научной работе.
Для меня это особенно ясно на примере книги В. Туниманова “Кавказские повести Л. Н. Толстого”. Тут хорош анализ, характеристики героев и, конечно, “личная нота” человека Кавказа, уроженца Грозного. Рад, что успел сказать автору о наслаждении, которое получал, читая: “Этот толстовский └литературный“ Кавказ и знает мир. А его уже давно, к сожалению, нет. Пожалуй только горы и островки девственной природы напоминают о нем. Именно островки. Олени, фазаны, бездна птиц и зверей, пышная могучая природа — все это бесследно пропало или далеко отступило от городов и сел… Не ползет └злой чечен“ на берег. Не точит свой кинжал. Зачем ползти? Зачем точить? Сегодня у кинжала чисто антикварное назначение…”
Я не пишу рецензию, тем более что книга эта по коммерческим причинам не смогла выйти в новой России, ее на русском языке выпустили японские друзья и коллеги автора. На обложке стоит название города и год: Саппоро, 1999. Между прочим, некоторые размышления автора полезно бы узнать не только рядовым читателям, но и власть имущим. Вот что сказано о чеченском народе, который “очень ожесточился в ссылке, но уцелел, выжил, отстоял свое право на землю и горы…”
В годы своего взросления Володя — я изредка так называл его — рос в русском Грозном. Чеченцев там было немного, а в течение десятилетия и вовсе не было. Народ, целый народ вывезли за тысячу верст и выбросили посреди степи. Его боль школьник и студент института (сначала института нефти) пронес через всю жизнь: “Ну, а если бы ссылка продлилась еще десятилетие? Страшно об этом и подумать. Да и невозможно сегодня оценить все последствия трагедии, то, как она сказалась на нравах, моральном здоровье нации. Возвращение — лишь исправление совершенного государством преступления. Но далеко не все можно исправить и тем более — возродить… Есть, наконец, дела, которые не выжечь из памяти народов. До сих пор недобрым словом поминают Ермолова. Сколько же будет жить память о сталинском геноциде?”
Публицистика? Что ж, — с болью и кровью. Я привел строки из “Эпического эпилога” книги В. Туниманова о кавказских повестях Л. Н. Толстого. Без такого понимания не было бы такой книги.
Я пишу эти беглые заметки на девятый день после ухода моего младшего товарища, не решаясь сказать — друга. И все не знаю, как на этих немногих страницах написать о главном его деле. Ведь о чем бы он ни писал, думал, говорил — о Герцене, Лескове, Л. Толстом, Замятине, — точкой отсчета оставался Ф. М. Достоевский. Как-то, получив мою “меморию”, В. Туниманов сказал: скоро и у меня книжечка выйдет, прочтете…
Я был на ее презентации два года назад. Лишь прочитав ее, понял, почему именно некарьерный Владимир Артемович стал президентом Российского и вице-президентом Международного общества Достоевского. Своими трудами он помогал миру лучше понять нашего гения, а Достоевский открыл его исследователю мир.
“Книжечка” оказалась томом, от которого пойдут дальнейшие исследования “достоеведов”, называется она “Ф. М. Достоевский и русские писатели XX века” (2004). Каждая ее главка может породить дальнейшие исследования. Автор говорит о внутренних связях крупных русских философов начала прошлого века с творчеством Достоевского (В. Розанов, Л. Шестов), о том, как преломились его идеи в замятинском романе “Мы”. В новаторских главах даются “скрещения судеб” — редкостные в филологии “тройные портреты” — “Достоевский, Пастернак, Шаламов”. Написать об этой итоговой книге пороху у меня не хватило, но мои слова поддержки он услышал на презентации своего труда.
Не ради “красного словца” я написал о том, что Ф. М. Достоевский открыл его исследователю мир, это произошло именно так. В Америке, Франции, Германии, Японии работы В. А. Туниманова прочитали ученые этих стран. Возникли живые контакты. А затем с докладами и лекциями за рубежом начал выступать он сам. Многие знакомства перерастали в сотрудничество и дружбу…
Несколько лет назад, во время поездки в Хиросиму для участия в научном семинаре, я благодаря В. Туниманову побывал и в Токио, в гостях у его японского друга, с которым познакомился еще в Питере. В. Туниманов звонил по моему поводу Т. Киносито-сан, послал факс. И японский профессор, пусть ненадолго, стал моим гидом по огромному городу. В этот день и поздно вечером в доме Т. Киносито и его жены Набуко я слышал добрые слова об их русском друге Туниманове-сан и получил в подарок ему, кроме прочего, бутылку японской водки — сакэ…
В 2005 году в нашем городе, в Мемориальном музее Ф. М. Достоевского проходила презентация книги Т. Киносито “Антропология и поэтика творчества Ф. М. Достоевского”. Автор был восторженно праздничен, но еще больше радовался этому событию его русский коллега, научный редактор книг В. А. Туниманов, который и выступал ярче всех. На время забыл тогда о болезнях, которые уже не первый год изнуряли его.
В тот день, когда его не стало, приезда Владимира Артемовича ждали французские друзья…