Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2006
Железнодорожная музыка
В вагон электрички вошел человек с баяном.
Он был не совсем слепым и не слишком пьяным.
Едва он возник в проходе и взвыл мехами,
Савелий Бараныч подумал о вечном хаме,
Уже не грядущем, а вот он — налип с баяном
И в душу вдуть норовит, разлюли тая нам.
Сейчас забаянит Огинского или “На сопках…”
Откуда он взялся? В каких недотлел раскопках?
Савелий Бараныч любил дорожную скуку
И с этим затейнику сжал басовую руку.
“Конечно, — сказал он, — на музыку нет закона,
Но вот тебе сотня — и молча в конец вагона”. —
“Ни с места, — возникли слева. — Нам, россиянам,
Особенно нужен сейчас человек с баяном.
Короче, сто двадцать. И музыку, блин, не троньте.
Отдельно пришлю червонец за чардаш Монти”.
Мадам с другой стороны заявила басом:
“Дорога — не место искусство впаривать массам.
Даю полтораста, и хватит о русском бунте.
А Монти свои — догадайтесь, куда — засуньте…”
Торги удались. То есть чуть ли не с каждой лавки,
Цепляя друг друга, клиенты делали ставки.
И вот уже наш Орфей в предвкушенье куша
Готовится сбацать свою разновидность туша.
Но поезд приехад. Привычно сопя и воя,
Все бросились в тамбур и дальше. Остались двое.
И первый, дав сотню второму, сказал устало:
“Сыграй, чтобы хоть на мгновенье меня не стало”.
И вот они молча уселись в пустом вагоне.
Савелий Бараныч лицо загрузил в ладони,
А я, шевеля желваками, как валунами,
Играю ему Огинского, “Над волнами”.
Январское утро в Царском Селе
Пучеглазый выкормыш зари
Быстрые выпрастывает крылья.
Демон тьмы, божественное зри,
Ангел милый, где твоя мантилья,
Что намедни скинула, продев
Ножку сквозь чугунные… А впрочем,
Что мы все про демонов, про дев, —
Только параноиков морочим.
Между тем, продравшийся с трудом,
День явился торжеством пейзанским:
Пухлым Колоническим прудом,
Обольдевшим кладбищем Казанским.
Над Софией благовест густой
Плавит осовелое светило.
Тут бы и велеть мгновенью — “Стой!”,
Да, по счастью, звук перехватило.
* * *
Время выходит то боком, то волоком,
Драит личины безжалостным щелоком,
В горле топорщится полистирола ком,
Но продолжаю хотеть
Смочь на алтарь нашей славной словесности
Паче гордыни, допустим, известности
Волю воспеть, восплясать ли окрестности
Или же страсть воспотеть.
Не ритуальное самосожжение,
Но и не глотки публичной лужение,
Полный сакрал и благое служение.
Впрочем, едва потечет,
Тут же и впал в скоморошье говение.
Воспоминания всё довоеннее,
И начинается ужас двоения,
Янусы, нечет и чет.
Глянешь окрест — перехватит дыхание:
Зорь полыхание, крон колыхание,
Птах малохольных сквозное порхание —
Музыка, синь, лепота.
Канешь ли вглубь — чревоедов скопление
Праздному духу сулит оскопление,
Вкуса и выкуса совокупление —
Мыши хоронят кота.
Свет ли замылится — хлынут видения:
Своды, расклады, разгул полубдения,
Знай корректируй углы наблюдения,
Пахлую паклю стели.
В зеркало въедешь — и тут с приключением:
Вместо лечения самовлечением
Зрак занавозишь случайным сличением,
В небо задрав костыли…
Вечер. Химеры. Флюидов сгущения.
Бесы у Господа просят прощения.
То есть почти уже без отвращения
Порешь лохматую дичь.
Прочь, Мнемозина, глаза свои выбели.
Неотвратимо навстречу погибели
Нильсом на птице, Ионою в рыбе ли,
Лишь бы изнанки достичь.
* * *
Сорви сургуч. Цветные стекла вымой.
Продуй сифоны. Усложни аккорд.
Разметь и раздели, как делят торт:
Завод, лесоповал, торговый порт —
Оглодья жизни малоуловимой.
И сердца механизм непоправимый,
И молодость, похожая на спорт.
Шизою, косоглазою фузою, —
И невдомек: кусать или сосать
Смакуемое, от чего спасать
Пакуемое. Прошлое, осядь;
Откуда-то из толщ сперматозоя
Скользни слезою, оползи лозою,
Сумей неизгладимое стесать.
Трефовый фарт, фортеции фортуны:
Торговый порт, завод, лесоповал.
А помнится, еще и ликовал,
Что на лету Пегаса уковал…
Как долго и легко мы были юны,
Как трепетно натягивали струны
На каждый подвернувшийся овал…
Пока мозжит инерция порханья,
Деление былого на слои
Условнее, чем мебельный Луи,
Чем то, чем точим легкие свои,
Как пух, приспособленья для дыханья,
Как перемесь иканья и чиханья,
Как пива влить в Клико или Аи.
Ты мог бы стать хорьком, бараном, птицей,
Вонять и красть, пастись, нести яйцо
И даже завести в носу кольцо…
Далось тебе необщее лицо —
Похмелье бесконечных репетиций?
Пока не стала истина истицей,
Успей замолвить за себя словцо.
* * *
Всем что-нибудь казалось. Одному,
Что завтра будет поздно. У другого
Прорвало, но не там и не туда,
Где было приспособлено. За третьим
Не появлялись тем нерасторопней,
Чем пуще жгло. Четвертый прикипел,
Но как-то невпопад. Когда хватились —
Давай, мол, откипай, — уже остыл
И скалится. А пятому казалось,
Что он шестой… Случайная нужда,
Невольное сгущенье обстоятельств,
Дающее не то чтобы возможность,
А, скажем, шанс, касательство, намек,
Отзвучье всплеска, групповое эхо,
Достаточное, чтобы превозмочь
И тут же пренебречь… Святая Дева!
Ведь все бы так причудливо сошлось,
Когда бы не извечные препоны.
Всем что-нибудь мешало. Одному,
Что он один. Другому симметричность.
У третьего в анализах нашли
Репродуктивный ген орангутанга.
Четвертому практически везло,
Но каждый раз перегорали трубы
До синевы. А пятому мешало,
Что он шестой.
Жалоба
Вот и я бы смог, да уже до меня успели:
Наварили, нарыли, ввели, врисовали, спели,
Растащили по капищам все эти лавры, смоквы,
А вот я не успел, и поди докажи, что смог бы.
А уж как я хотел. Впрочем, что же, и все хотели:
Воплощали, пекли, на делянках своих потели,
Извлекали из толщ; раскаляли по кузням тигли,
И одни превзошли, а другие едва достигли.
Только я не успел. Промахнулся. Тщетой томимо,
Безмятежное время протикало мимо. Мимо!
Попытался догнать на своих недоножках хилых,
Чтобы смочь, доказать. А уже и спешить не в силах.
Невпопад цепенею в виду погребальной урны:
Что отбросить? Куда? Если в вечность — это котурны,
А выходят на выбор коньки, сандалеты, ласты…
Как, Предвечный, приветы твои темны и нечасты.