Эссе
Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2006
Игорь Смирнов-Охтин родился в 1937 году в Ленинграде. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Автор книг “Кружится ветер…” (роман, 1995), “Правдивые истории про достославного О’Тадоя” (1996), “Воспоминания Даниила Хармса” (1997). Живет в Мюнхене.
Будучи самым талантливым ребенком нашего городского дома, я подолгу уставлялся на циферблат кабинетных часов, с удовольствием отмечая непрерывность движения минутной стрелки, срезавшей (конечно же, поминутно) отведенное урокам время. Вероятно, детская душа угадывала в движении по кругу “Великую Тайну”. По крайней мере, сейчас приятно думать т а к.
Интересен возврат идей в отечественную мысль! Именно, — в о з в р а т. То есть эпоха не в состоянии как будто родить с в о и идеи. И в самом деле… идеи не рождаются. Даже идеи нравственного ряда! — Будто и впрямь нет свежих нравственных сложностей… Правда, слышим: все “нынешнее” вполне может быть обслужено уложениями из тьмы веков. Правда, спохватываются: только освежить в памяти — недостаточно. Вспоминают, как Моисей сорок лет занимался селекцией племени. “Так и в наших палестинах лишь внуки начнут жить по └Уложениям””, — говорят. И распространяют по цене бутылки вина за клочок бумаги. Но есть и другие — ухмыльнувшись, назовем их “оптимистами”, — которые утверждают, что сорокалетнее томление не грозит, потому что через полтора месяца — второе Пришествие! Указывают на симптомы и всякие признаки Финала. “Оптимистам” возражают, напоминая факты истории, когда Финал поджидался со дня на день, и всякий раз с предсказаниями получался афронт. Так что одни ждут конца света, другие настраивают себя на долготерпение. Но имеется и “золотая середина”, которая поджидает или хороший закон, или железную ручищу, или живет надеждой, что все само образуется. И хотя автор (то есть Я. — И. С. О.) относит себя именно к “середине”, я (то есть Автор. — И. С. О.) не могу удержаться, чтобы не взять под свою авторскую защиту обе крайности…
И чтобы как-то исподволь подойти к разговору, то есть — не в лоб (никто не любит, когда — в лоб! Даже если чем-то драгоценным… золотым слитком, к примеру), хотел бы поведать читателю, незнакомому с теорией драматургии (а те, которым названная теория известна, могут пока отвлечь себя на другое занятие. — Автор), принцип построения всякой пьесы (трагедии, драмы, комедии, водевиля — бытовой, героической, музыкальной, абсурдистской…).
Так вот…
Всякая пьеса иметь обязана
ЗАВЯЗКУ, КУЛЬМИНАЦИЮ и РАЗВЯЗКУ!
И каждый акт пьесы в свой черед обязан строиться так же.
И каждая сцена или мизансцена, каждое явление обязано иметь
ЗАВЯЗКУ, КУЛЬМИНАЦИЮ и РАЗВЯЗКУ…
И если все части пьесы и вся она целиком согласны такому закону, в театре зевать не будут. В прочих отношениях пьеса может получиться и бесталанной, и глупой, и доброго слова никто не скажет, но зрительский “напряг” не прервется. И даже если и плюнем, выходя из театра, но уж досмотрим до “занавеса”. Таков драматургический фокус!
И обратный случай… Будь ты трижды талантливый, а правило не соблюдешь — все! Режиссеры, не менее тебя великие, начнут разводить руками: “Ну, не сценична! Не сценична она! — орать станут в истерике. — Ну, не поставить! Не решить”, — что в переводе: ставить пьесу надо, потому что ты — классик, а поставить ее — никак, потому что пьеса твоя — не “театр”. Таков фокус! Известный специалистам. Но вот психологическую первопричину “фокуса” как будто никто и не пытался разобрать…
Так вот…
Всякий спектакль — иллюзион. Гипнотический сеанс индивидуально-коллективной грезы. И разыгрываемая пьеса, кроме всего, направляет фантазию, предлагая сюжет. А… — тут и кардинальное!
Сами-то наши грезы и фантазии складываются всегда по закону:
ЗАВЯЗКА, КУЛЬМИНАЦИЯ и РАЗВЯЗКА
И если извилины сюжета извиваются по з а к о н у — мы в кайфе, а вот всякий структурный сбой переживаем как дискомфорт, ерзаем, разглядываем соседку…
Теперь-то и осталось распознать малое: почему драматургия грез столь жестко канонизирована (завязка, кульминация и развязка)? — Вот тут и кардинальное (тут! А не несколькими строчками выше, как пришлось сказать. — Автор).
“Столь жестко канонизировано” — по причине гармонического с о о т в е т- с т в и я сюжетов фантазии общему закону рождения, расцвета и смерти. И чтобы не утерять бесценную нить, предлагаю вспомнить, что в пьесе, в самом наружном ее круге — рождения, кульминации и смерти (драматургической развязки) — располагаются круги малые (акты), так же очерчивающие рождение, кульминацию и смерть, а наполнение этих кругов являет собой опять-таки — круги, и самая малая часть, драматургическая единица — так же рождается, кульминирует и умирает. И придется согласиться, что пьеса — что жизнь! в которой, единожды родившись, мы все же каждое утро по-детски сонно трем глаза, к полудню вызревая, с тем, чтобы к программе “Время”, по-старчески устав от жизни и подготовив себя к отходу, пижаму натянуть, в постель улечься, с тем чтобы… — дай Бог здоровья вам! — уснуть.
Соображение такое столь небогато, что, казалось бы, траты чернил-бумаги не стоит. Однако удивляется публика не свершению Финала, когда все на такой Финал указывало! Удивляется: “Как же так?! Ждали, а оно не пришло (ОН! не пришел)”, — простодушно полагая себя обманутыми в ожидании, поражаясь, что не сбылось Откровение. Ан нет! Сбылось! Потому что сие откровение — и к Главному Финалу, и к малому, и к меньшему, и к еще меньшему. Так что и к тому, что с е й ч а с. Потому что Великое то Откровение не могло не объять все круги, не предостеречь нас — и вчерашних, и нынешних, и будущих — о грядущей ночи за днем каждым, за всякой жизнью, эпохой, о грядущей Тьме воздаяния пронзаемой Лучом дня Нового…
Вот тут и не удержаться от соблазна углядеть смысл дней наших в доступном разглядыванию пространстве!.. Но счетом не распознать никогда роковой ряд тринадцатый, не узрев четко ряд первый. Но у всяк мудреца “печка” своя…
Лично я исхожу из постулата: если в Начале было Слово, то и начало любого начала — в духовном сгустке, в чрезвычайной концентрации духовного.
В пору предельного такого сгущения, в понимании Замысла Дня в Египте воссиял Амон, сложился пантеон в далекой (от моего письменного стола, конечно. — Автор) Теотихуакане (какой замечательный перелив: тео-тиху-акан! — или: тео-тиу-акан… ей-ей, неземное! — Автор), родились из Хаоса боги Эллады, породив затем Титанов и восторжествовав над ними, в понимании Замысла Дня мемфисским подвижникам открылось, что боги солярного пантеона — Ра-Атум, Атум-Хепр-Ра, Ра-Хорахв — лишь эманации единого Птаха, создавшего мир силой своего слова, замысленного сердцем, а в Индостане сошлись Брахма, Вишну и Шива — и получил мир беспредельный смысл Троицы, евреи получили Тору, Зороастр возвестил Ахурамазду, книгу о дао и дэ записал Лао-цзы, открылся ученикам и возвестил благую весть Будда-Шакьямуни… и водил Бог рукой Евангелиста…
…Затем пик высоты невероятной уполаживается, поднимая уровень морей окрестных…
И настает черед ж р е ц о в !
Им надлежит хранить Сокровище и в душу племени посеять Благо. Увы! В той череде на белом теле родится точка черная — червоточечка… чер-чёр-чёрт. Черт пока лишь в точечке…
╓
Как проповедовать, как вербовать прозелитов, не упрощая до “опошляя”, не подправляя до “изменяя” — Идею, Слово, Благую Весть?!
И упрятывается сакральный смысл в символ, обряд, мистерию, табу, Закон, запрет, предписание, в чувственный образ…
Тридцать лет пыхтели ольмеки, волоча каменные глыбы, чтобы сложить г о р у, и назвать ее “пирамидой Солнца”, и на плоской ее вершине, опять пыхтя и уродуясь, построить высоченный храм…
Великолепный дуэт Иктина и Калликрата на Акрополийском холме исполнил гимн в честь Афины Парфенос — в камне застывший сей гимн услаждает и нас…
И свою песнь пропели евреи, возведя Первый Храм…
…Кумиры, идолы, истуканы, болваны…
Но того хуже!..
Как не попустить цыплятам, помнящим день вчерашний и вчерашних богов, как не разрешить, дабы не ускакали, принести в день сегодняшний игрища в честь богов дня вчерашнего? — попускают жрецы и освещают праздники дня вчерашнего, наполняя те дни новым смыслом…
И вот уже расползается чер-чёр-червоточечка в черный кружочек, и даже того хуже!
─
Вот начали попускать переменчивой, менадами влекомой, моде, выстраивая храмы новые с чертами игривости и блуда, и попускать блуду и в жизни пастырской — курению, обжорству, пьянству, сребролюбию, и… блуду как блуду. Правда, последнее “и того хуже” — к периоду позднему, а мы почти в Эдеме, пока чер-чёр-чёрт лишь в кружочке. Но уже создаем на земле подобие небу, и царь, и фараон у нас — богоподобные. Да и пирамиды донесли: египтяне не мыслили государство без Маат — божественного Порядка и Истины…
…к слову, очень наивным мне (Автору. — И.С.О.) представляется рассуждение мужей-этимологов, относящих и “маму”, и “мать”, и западнославянское “мати”, и литовскую “моте”, и латышскую “мате”, и древнерусскую “мути”, и древнеиндийскую “мата”, и авестийскую “матар”, и новоперсидское “мадар”, и армянскую “маир” к слову “ма” из детской речи. А в детской-то речи “ма” откуда как не из памяти прошлой, еще не забытой жизни, главный смысл которой — “ма”, “мама”-“мать”—“Маат” — божественный Порядок и Истина… к чему и взывает плачущий, некормленный младенец в мокрых пеленках: “Ма-а-а!.. ма-а-а!..” — взывает к Маат, к богам, к их наместнице, восстановительнице гармонии — к маме!..
“…На месте беспорядка царь должен утверждать Маат, богам подобно”, — нам пирамиды донесли. К подобию такому цари, конечно же, стремились! Сцициону Африканскому, разрушителю Карфагена, приписывали происхождение от Юпитера. А Александр, сын македонянина Филиппа, с помощью египетских жрецов оказался не сыном македонянина, а сыном самого Амона — то есть Филипп, как впоследствии и Иосиф-плотник, получился ни при чем.
Но это был э д е м!.. Почти эдем…
Богоподобные цари и фараоны царствие небесное на земле (по понятному им подобию) устрояли, государственность укрепляли… И в период расцвета пантеона на христианских идеях возникла Священная Римская империя, на Руси — Киевская Русь Ярослава Мудрого, Святая Тора подняла царство Давида и Соломона, политеизм греков, особая, приписываемая ими связь отдельных божеств с местечком (Афины — с Афинами, Аполлон и Артемида — с Делосом, Зевса — с Олимпией) определила полисную организацию, и вдохновленный Пророком разлился Арабский халифат…
То был э д е м! И девочка, и мальчик не откусили пока от п л о д а, но “плод” сей созревал, и падший ангел поджидал момент…
И вот в т о р о е д е й с т в и е, вот Акт второй:
АДАМОВ ГРЕХ
Гражданин забыл, что город, полис — лишь отзвук Неба, несовершенная модель его, и можно говорить лишь о подобии и — очень жалком. Забыл. И по чертежу его решил понять законы Неба, вкусить познание, назвав попытку “философией натуры”. И следом — Протагор с компанией. Они и вовсе не желали на Небо зырить и, глядя под ноги, в восторге заходились от того, что все на свете можно объяснить, лишь изучая то, что под ногами, — “что в небе, кроме облаков и звезд?!” — и рассуждая о предметах. А поскольку не всегда так получалось — все объяснить, ловчили и даже (для таких уловок) разработали систему. Такой своей системой подлой прославились как профессионалы искусники и мудрецы (по-гречески — софисты). С восторгом говорят о них большевики: первые античные просветители-энциклопедисты! — Виват! Виват! — Но в КПСС посмертно не включают. И напрасно. Канонизировав софистов, можно не стесняться тьмы противоречий, алогизмов, подтасовок, как и в наследии Вождя (вождей, вождят, вожденышей…), так и в истории Движения, а также всяких договоров, актов, эксов и кампаний, что порицается сейчас всей шантрапой и прочей “новой”… в полатях старых.
Но это я увлекся. Простите мне, софисты всех времен!..
Сюжет второго Акта пьесы — “адамов грех” — играли в костюмах, декорациях Египта, Эллады, Рима, Византии и Европы, Китая, Индии — что перечислять! — повсюду…
Идеи пантеона размывались, пик духовного выброса опадал, наполняя своей энергией пустые мехи искусств, ремесел, и тут же новоявленные, землянских интересов, каины, поубивав пастырей, и обрядившись в роскошные наряды, и в блуде рождая енохов, иродов, ламехов, принялись украшать свои берлоги, услаждаясь пением, танцами, забавами, изощренность которых стремительно поднималась, равняясь с волшебством, — тем и умиляя малелеилов и еносов, они и вовсе опрокинулись в эйфорию от возможностей рукотворения и всякой эмпирики, и погрузились настолько, что глубоко сидящее в каждом понимание эсхатологичности исторического процесса с завершающим трагическим финалом баламутилось и замутнялось игрою мысли… Во все века “великие” периоды ренессанса — рабский бунт нищих Духом, рабский бунт во имя свободы телесной. Во все века!..
И разлилось черное пятно по б е л о м у …
И уже звалось “черное” — червонным, красным, золотым…
И наступил в Египте, Элладе, Риме — повсюду в с в о е время –
ЗОЛОТОЙ ВЕК
АФИНЫ
В Афинах он — век честного и преданного родному полису Перикла, любимца демоса. Блестящая компания: Эсхил, Софокл и Эврипид, Аристофан и Геродот, Фидий и Пракситель… Ах, если б не Пелопонесская война! Но, впрочем, всегда какая-нибудь война любое пиршество накроет — война или чума. В Афинах, впрочем, случилось то и то, потом случился и предатель — страна ослабла, отдалась спартанцам…
Но я уж забежал вперед… А, впрочем, как легко бежать по мостовой истории: с одним ударом пульса — знак столетия!
…Так вот, Пелопонесская война — конца начало, а до т о г о катилось вниз таким сюжетом… Само искусство — скульптура, живопись, которое веками традиции прилежно развивало, воплощая богов, героев, и местных покровителей, и “идеальных” граждан… так вот, искусство, вслед блудливым мыслям протагоров в свой черед — уж коль пошла такая пьянка! — шатнулось к реализму, придав “подобию” ранг категории и категории название сыскав, конечно, греческое: “мимесис”. Коль перевести на “нашенский” — подобие и есть, точнее — подражанье. И это ж надо, как народ мельчает! Пародия становится ведущим направленьем, а все с восторгом говорят, что это есть развитие искусства — по восходящей! Такое, помню, слышал в поволжском храме — в одном из многих чудных, что строило купечество, — один другого краше и… богаче! Где деньги щедро вбухивались в роспись — от пола все стены и столбы, и… даже паперти. Но вот особенность тех мест… заказчики желали понятные картинки: и ежели — пейзаж, то чтоб летала бабочка над ним и стрекоза и чтобы сюжеты оснащались щедро реквизитом — предметами из жизни, а если — тело, то и впрямь на тело походило б, для умиления подобием… Отсчитывая Богу деньги, уверен был купец: настенный реализм укрепит м и ф. Тогда, я помню, экскурсовод — младая дева — с восторгом относила этакий ущерб к прогрессу…
Но, впрочем, вернемся в Грецию — в ее истории всё есть (и наше — тоже). — Вернулись. И мельком глянули на бытовые сцены Евфрония (идеи пантеона, в пласт обывателя скатясь, прожеваны им будут и отрыгнутся формой быта и прикладным искусством)… Взглянули мельком — нам некогда: грядет уж разрешенье драмы…
Акт третий —
АПОКАЛИПСИС
Черное пятно разлилось, как паводок несчастий, собой все укрывая, и править бал уже готов сам сатана…
Смешенью языков подобно, произошло в Афинах смешенье мыслей, и если в славный век Перикла две партии всего лишь цапались, теперь — десятки, и всякий — одеяло на себя, и в Собрании народном — ругань, споры, драки, затем судебные процессы, противников изгнанье… впрочем, всем полисам другим в пример (и нам — сегодняшним и тутошним — в пример! — И.С.О.), в Афинах склоки кровь не лили, но традиции морали закачались, народ испортился, деньгою мерил все (ах, как похоже! прямо — точь и в точь! — Автор), и, как прежде сказано, страна ослабла, отдалась спартанцам… Лет пятьдесят ворочалась под ними, пытаясь скинуть, тем утомив себя и Спарту превелико, и стоило македонянину возжаждать Грецию всю целиком, так после херонейской потасовки он и прибрал. И так и надо, Греция, тебе, не будешь слушать всяких протагоров, литературу развивать и голых баб ваять прекрасных!..
А что же Рим?
Рим напрокат у греков взял богов и путь прошел, тождественный соседу.
РИМ
Богам внимая, он окреп, затем обогатился и без оглядки стал грекам подражать во всем, преуспевая в подражанье, и даже ж а н р такой создал — в нем Энний выдвинулся (на подражанье “Илиады”). И так же как Афинам, отпущен век был Золотой — при Августе Октавиане. От Перикла лет сотен в пять всего разрыв.
Фартовый Август был мужчина!
Хотя себя не украшал короной — весьма возможно, он боялся, но власть имел народного трибуна, верховного жреца, зарплату получал как консул и как цензор и, конечно, под своим началом солдат империи держал… да, вот еще — он был богат! Огромное наследство он получил от Цезаря и приумножил акцизным беспределом и конфискациями — в общем, деньги были! Деньги были на беднейших, на щедрые подачки им, на то, чтобы травить зверей и гладиаторам в большом числе сражаться, и на восточной роскоши пиры, и на убранства, и наряды, и на прислужников, и на бездельников рабов, и на блестящий двор. — Деньги были. Приняв кирпичный Рим, он в мраморе его отдал.
Друг Августа — известный Меценат, богатый всадник, нахапал золотишка в сезон проскрипций, на вымазанные в крови деньжата устроил клуб блестящий. Тогда витийствовал прекрасный Цицерон и философствовал Лукреций Кар, доказывая то, что боги — есть, но!.. созданы людьми и ход естественных событий не меняют. И Меценат одаривал всех — мудрецов, поэтов — очень щедро. Так жертв репрессий кровь переливалась в мошну культуры. Но, говорят, что это — только “хорошо”, на качество творений ущербно не влияет. И даже вот сегодня, в период наш коммерческой неразберихи, служивые пииты, ваятели и лицедеи, лишившись рациона, заорали на всех углах, что без подачек искусство не живет! — подразумевая, что жить не может искусство из категории “святое” и “с заглавной буквы”. И если подпитку перекрыть, тогда “святому” и “с заглавной буквы” — коллапс (другое слово произносят) и восторжествует коммерческая дрянь. Оно и впрямь, наверное, т а к. Коль соображение такое поставить во главу — совсем не важно, кто будет нас питать — купец, чиновник иль правитель, но… только д а й!
А Меценат как раз давал! И как т о отражалось?.. Прекрасно, надо вам сказать! Поэт Вергилий отработал деньги, изобретя поэму, в которой доказал с богами родственную связь республиканского монарха. Держался долго Гораций гордый, грыз сухари, но — сдался. Сдался и был к распределителю приписан, и песенки запел другие, и вольностей не позволял себе до дней последних, а в награду за правильную жизнь после кончины был опущен в весьма престижный саркофаг. А легкомысленный Овидий имел судьбу иную… Так, если похоть, тщеславие и алчность — три явных пагубы тех лет, то наш поэт отдал внимание п е р в о й и написал “Науку любви” — поэму. Но Август не хотел признать, что Век его — блестящий, золотой — как раз т а к о в, да и домашние дела служить примером нравственности не могли, — как ни крути, сия поэма (по политическим причинам) была не в масть! Овидия сослал в Констанцу. Тот городок (тогда он звался Томы) был неуютным, отчасти из-за близости сарматов и климата дурного — “…откуда мороз аквилонами дышит” — и, не давая рассеянности места, в судьбе поэта роль Болдино сыграл — так “знаменитый” стал “великим”!
По случаю замечу, что Августа прекрасная эпоха вполне могла официально зваться Ренессансом, — так же, как и звалась республика его — “восстановленной”, — не столь уж в силу факта, а более из-за намерения восстановить уставы старины, на то направил Август новые законы, искоренить желая пороки прелюбодеяния и роскоши в еде, одежде. Но толку мало от законов, восстающих против нравов, режимом порожденных. Они бессильны. Лицемерия режим обогатился лишь аспектом.
Ну, и пошло катиться… Тиберий, Калигула, Нерон — последних двух преторианцы свергли (“преторианец” в контексте этом — считай, “черноберетник”)… но был ли смысл в заменах? Писатель Плиний (вот не помню — старший? младший “вулканолог”?) придумал версию такую: Италию прекрасную сгубили латифундисты (мерзкие, конечно!). Что значит: причин падения не видеть! Впрочем, катиться-то пошло, но — не столь проворно… Всегда придет свой Горбачев или Хрущев. Пришел Траян, талантливый ремонтник, — подправил агропром и с даками повоевал на славу! Но поднялась империя в последний раз, и варвары, “финал” учуяв, пришли к границам, и багауды в Галлии восстали… Империя рассыпалась! Где ты теперь, Великий Рим? — сам знаешь, ты — в истории… И вандалы тебя прикончили в четыреста семьдесят шестом году.
А кто прикончил Миср? — самоназвание Египта. Из-за чего? — одна причина: везде свой Протагор или Лукреций Кар!.. Надеюсь, избежим недоразумений — господа сии лишь отражения, проявленный симптом, не “сочинители”, а — з в у к кантаты… в созвездиях сложенной.
ЕГИПЕТ
Подобным звуком Аменхотеп Четвертый себя вписал в историю Египта.
Уж папочка его — по нумерации семейной на единицу менее великий — лихой был большевик, и царствие небес он устроял в долине Нила, начав, как водится у нас — большевиков — с себя, придав божественную сущность своей персоне, и перед статуями “себя прекрасного” всех падать заставлял. А прочие его дела — вполне земные: и торговал, и обирал крестьян, и воевал неплохо… как раз при нем как будто Моисей увел евреев из Египта, как из-под Ленина потом Свинхувуд Финляндию свою…
…А сын его — Хотеп Четвертый, любимец прогрессивных товарищей, господ и дам, из-за жены отчасти… “шерше ля фам” тут впрямь подходит: совсем недавно мы откопали портрет красавицы жены, он тиражом огромным разошелся, украсив быт “шестидесятых”… Но и муженьку красавицы не запретишь красиво жить. Его примером вдохновляться вполне могли б все протагоры и вольтеры, и карлы—марлы, и ульяны — он бога нового решил придумать — п р и д у м а т ь ! это ж надо, каков мыслитель! — и… придумал! Всему Египту. И циркуляром от 25 октября по старому стилю совершил Великую Египетскую Революцию, сменив Амона на Атона — диск солнечный (как будто Египту солнца не хватало!). И в примечании заметил, что Атон — не бог, а лишь властитель, царь, что делит власть с другим царем — угодным вполне Атону, а по-египетски звучало: власть делит с Эхнатоном — такую и фамилию он взял (фамилию? точнее — кличку. Спустя столетий тридцать пять такое стало модно)… сменил фамилию, сменил столицу — в Амарне поселился и Санкт-Петербург построил, назвав его Ахетатоном, и со жрецами воевал — консервативными, конечно, настроенными контрреволюционно, а под ярлык такой жрецов и грабануть не грех, отнять все золотишко, тем более была п о т р е б н о с т ь — власть укрепить, Санкт-Петербург отстроить, красавицу жену украсить, и вообще… деньжата нужны всегда…
Ну, и как везде в таких делах сама культура качнулась к телу — и расцвела любовь и лирика, соцреализм скульптурный высекали, и вытесняла этика богов законы, и вольнодумных настроений потоки бурные текли, и появилась запись в “Книге мертвых” с идеей нравственной загробного суда…
Амарнский тот период был яркий, з о л о т о й! Упадок и величие сосуществовали нерасторжимо в рельефах и в скульптурах, и применялся прогрессивный метод и в росписях гробниц, в папирусных рисунках — сюжеты все одни: баталии, военные победы, пиры, дозволенная радость гаремных развлечений…
А воздаянье за разврат? — Да вот они: “народы моря” и ливийцы. — С большой натугой отразив, — страшнее варваров разверзлась бездна внутри страны: тут заговоры и мятежи, и чехарда правительств, и смычка мафиозная жрецов со знатью — военное искусство падало, владения отваливались, как листья желтые… А вот цитата:
“Маат изгнана, в Зале Совета — ложь. Нарушены предначертания богов, и пренебрегают их заповедями. Страна пребывает в бедствии. Повсюду стенания, города и области в скорби. Всякое лицо подобно другому во зле, и нет более почтительности. Нарушен покой даже владык молчания”.
…За летописный ералаш прошу меня простить — у Хроноса учился я на “двойки”: теперь я в Византию приглашаю — пожалте! Правда, не надолго — меня влекут другие земли, где сеяли, пасли коней венеды, споры, анты с самоназванием “славяне”, от слова “слово”. Не каламбур, а — тайна. Не в том ли смысл ее, что ощущали с л о в о дикие славяне в себе, а прочих всех “немыми” звали, впоследствии уж — “немчурой”…
ВИЗАНТИЯ
Ну, а сейчас мы в Византии. Большой осколок Рима. Формально т а к. Но лишь формально… Везде талдычат, что кусок восточный в географии лежал удобно солдату и выгодно купцу, а потому — расцвел. Кто хочет верить — пожалуйста. Другое мне приходит объясненье… император Константин (в латыни — “стойкий”, “постоянный”, а бытовому ряду имя наплодило: Костю и Костяню, Косю, Котю, а для попугаев — Коку) великим спонсором был христиан и, чуя финал империи, создал столицу на востоке, и… перенеслась туда Благая Весть, и землю там для всходов получила. Но для колосьев срок отпущен был в стандартной мере: тыща лет! И Византия уложилась: она и расцвела, и крест передала Руси, как эстафету, и падала, и восставала, и наконец погибла. А умерла как раз, когда духопреемница душой заболела…
РУСЬ
Мы только-только от патроната Орды освободились, дорогу к Ахмату “дорогому” позабыли быстро, и стали сами по себе жить-поживать, и наживать добро и земли, в вассала обратив Казань, и после многих драчек с Литвою замирившись, Чернигов получили (с Чернобылем, конечно). И правил северной землей прекрасный царь Иван — по счету третий. Великим князем звался и титул короля отверг, хотя и предлагал германец. Сей замечательный правитель достойной славы не сыскал пока — промашку надо бы исправить…
Тут при Иване Византия как раз и гикнулась, и он на брачном ложе преемственность державы поддержал, совокупившись с гречаночкой Софией, и право зваться третьим Римом для Москвы добыл. Что говорить, шикарны эполеты! Из Византии на прокорм орел двуглавый припорхал, а из Италии — Фьераванти (сын, внук болонских мастеров). Успенский храм в Кремле поставить взялся на месте рухнувшего из-за инженерного просчета спецов московских. Жизнь цвела! Душа вот заболела… Известный школьникам “раскол” — инфаркт второй, он эхо раскола главного, по имени иосифлянский…
Два пастыря, известных на Руси в то время — Нил Сорский и Волоцкий Иосиф. Два берега реки — сказать так можно, коль представим, как на берегу одном монастыри жирели, жгли на кострах еретиков, слагались жесткие обряды церковной жизни, молитвы уставные, созвучно делу государства звучали гимны и плелись интриги, и пред Великим князем прелаты лебезили, стяжая золото и власть.
На супротивном берегу — леса, болота и редкие скиты в чащобах. Здесь кротость и прощенье всех. И созерцанье. И особая молитва (не ритуал — молитва!) в непреложном единении с телесным ритмом дыхания и сердца, и братская любовь, не укоряющая ни в чем и никого — “не укорити не осудити никого ни в чем, аще и не благо что зриться” — но тут и мужество за истину стоянья — “о истине пещися и умерети ее ради, да жив будешь во веки” — и бедность трудовая и независимость от власти… И та река не только условный “образ”, она известная всем Волга, она и “Мать”, “Великая” и прочее такое… а “нестяжатели” — известные тогда “заволжцы”, и от монастыря Кириллова в пятнадцати верстах урочище лесное на речке Соре — там пустынь Нилова (“пустынно мрачно место то”): церквушка, хижина и преподобный Нил. Нил Сорский. Он не отшельник. А основатель “скитской” жизни и замечательный писатель, мистик, создатель руководства духовного пути — не самочинного, а на законе божественных писаний, он и аскет, законы меры утверждавший для аскезы тела и крайние пределы для аскезы нищеты, что для него являлось идеалом не только быта, но и церковной жизни. Он был противником владения монахами земли и роскоши во храмах — всех финтиклюшек, злата, украшений, он призывал монахов не докучать мирянам с милостыней, а кормиться от рукоделия, от праведных трудов “под кровом”. Нил говорил: телесная аскеза — путь к внутренней, которая есть путь к молитве “умной”, теорию которой Нил как будто первым и принес на Русь из Греции. Чудесно состояние! Особую блаженность такой молитвы один монах поведал так: “Какой язык расскажет? Какой ум опишет? Какое слово способно поведать об этом? Страшно, воистину страшно и превышает возможность слова. Вижу свет, его же нет в мире, посреди кельи сидя, внутри себя вижу Творца мира, и беседую, и люблю, и питаюсь единым боговедением и соединяюсь с Ним, восхожу на небеса: то все известно и истинно. Где же тогда мое тело, не ведаю… И вот Владыка меня делает равным ангелам и даже совершеннее их” (Симеон Новый Богослов).
А вот — Иосиф Волоцкий! Конечно, преподобный, а также и подобный цветущей красотой тезоименному библейскому герою. И всё вокруг — в быту и в храме — подобно красоте своей желающий устроить. А “красоте” нужна “капуста”. И он с т я ж а л! В свой монастырь в Волоколамске пожертву стяжал искусно, плату за помин, и вклады всякой знати, и завещания. Но, правда, в голод, недород окрестных жителей он кормит. В том здравый смысл найдем: коль вымрут, кто будет плату в храм нести? Возможно, из соображений сходных хозяйственную помощь оказывает населенью — как обнищавший пахарь дань отдаст? Но вот беда, весьма нагруженное житие его духовным скудно наполненьем! Зато прославился его регламент — во всем: и монастырский быт, и благочиние, и строгость к грешникам (без милосердия, конечно, им отмщать и Бога не боясь), и всяческий порядок в церкви…
Однако его энергия рвалась за стены, на простор! Влиянию своему он подчинял страну, царя, последнему талдыча, что властью царь подобен Богу (такое в Египте проходили, помним!). А против ереси боролся так буквально насмерть, царя Ивана убеждая жидовствующих заточать и казням лютым предавать, и покаяниям не верить — царь сомневался, поддавался трудно, но… умер. Его сынишка, царь Василий, крутой был паренек, решенья все оперативно принимая, с подачи преподобного велел еретикам иль резать языки, иль предавать огню, паршивых. Религиозное сознанье потряслось, и православье раскололось!..
Говорилось, уклад монастыря, “по Нилу”, задачами духовными скреплялся, ответственностью и свободой — опять-таки духовной задачей — мир исправить изнутри. А “по Иосифу” — извне. Он к социальному служению монастыри назначил.
А получилось иосифлянам победить, когда в союзники пришла к о р ы с т ь!
З е м л я дала победу им. Буквально — земля. Возможно, политической ошибкой были призывы старца Нила к добровольному отказу от владений. Корысть монахов с Иосифом сплотила. И Волоцкий Иосиф на Соборе Нила победил. И победила партия его, и окончательно.
Ну, а затем он — Волоцкий Иосиф — с “заволжцами” и посчитался! А повод противники его уж сами дали, укрывая жидовствующих еретиков — не из сочувствия к “учению”, а не желая производить духовный суд и из потребности, для христиан нормальной, гонимого от гибели спасти. Так вот, Иосиф преподобный, скиты, приют дававшие, — уничтожал. И старцы разбредались по местам глухим поморским. Духовному суду подверглись епископ Вассиан, царя Ивана поддержавший в его “стояньи” на Угре, и Троицкий Артемий, и Феодорит, и множество “заволжцев” в темницы бросили, и грек Максим, заезжий монах с Афона, был заточен (формально — за неточность переводов, а на деле — месть за взгляды) — томился тридцать лет прекрасный диссидент и умер. То был разгром полнейший!
Вот так Россия духовный выбор совершила!
И воздаяние ей сразу — кровавый Грозный.
Ну, а затем — ушло старообрядство, остаток силы забрав с собой из Русской Церкви. Как образно сказал о том Федотов: русской жизни душа отлетела! Царь Петр лишь оболочку Святой Руси разрушил…
Так совершился “адамов грех” у нас!
И святости Русь предпочла цивилизации асфальт…
К чему тот путь привел — известно. Душа России сползала по наклонной. И, пропуская годы, мы тормознем карету, когда молоденький парнишка, бесспорно — гений, кощунственную сотворил “Гавриилиаду”, в тот век сыгрался “пир искусств”, наш “ренессанс”, он перетек в двадцатый век, лишь знак металла (на аргентум — аурум) сменив, а далее… что и во всех “историях” происходило: ум возбужденный привел нас к Робеспьеру, а далее…
Тут к месту нам сказать: финал один для всей Европы, одна судьба, с придуманной недавно этикеткой: “общий дом”.
ОБЩИЙ ДОМ
В наш “дом” охотно мы впускаем Америку, Японию, Корею, арабов… кто хочет — все пожалте! Действительно, у всех ко с р о к у подобралось подобно… ну разве что у н а с кормов поменьше, но на это есть мысль своя!
А “проработала” Европа Благую Весть трудами Оригена, в кружке каппадокийском, систематизировал доктрины блаженный Августин, теология и Иоанн Дамаскин нам дали кодекс, в духовной дисциплине все средние века мы жили, но — распоясались… писатель Данте заблудился в лесу дремучем, стал восхвалять свободу чувств, к познанию стремленье, а след за ним, известный друг известного певца красавицы Лауры одну “десятидневку” похабно описал — пошло-поехало… уже и христианства недоставало славным деятелям культуры Ренессанса, и стали вдохновляться язычеством они… А вскоре просвящение разлилось, и башковитые ребята святителей “оттерли” и стали популярны, и, ёрничая, господин Вольтер поставил Богу памятник. А поскольку иудаизма корни европейскому сознанию присущи, для разгулявшейся души — нормальное желанье эдем устроить на земле… н е м е д л я ! Права Бога забывая, мы устрояем алтарь из прав с в о и х , в безумии своем готовы к такому алтарю нести и страны, и народы, и сродников по плоти, и близких рода, друзей, себя. И в революции такое прекрасно получалось, особенно в России! Но проницательно отметил некто сходство (не пейзажного — зловоний) эдема Ротшильда и Маркса райских кущ. Что тут поделаешь, земное всегда смердит!
Но как все сходно!.. Коль раньше силуэты городов — и в Штатах, в Азии, в Европе — писались главами церквей, соборов, пагод, теперь их пишет небоскреб, маммона знак. Наперегонки мы потрошим планету, чтоб сделать в е щ ь! Ненужную для жизни. Вещь в избытке. Но — купят! Купят потому, что новым завитком украсим. Мы, видите ли, любим ф о р м у ! Давно уж нами всякий смысл утрачен. Поэтому мы ищем форму. Мы и творим ее, и покупаем, чтоб пустоту свою (твою, мою) загородить каким-то ново-измом. Мы скажем: форма — смысл и есть. Плечами только пожимая, когда вдруг узнаем, как коротко живет придуманная форма. Но это не беда! Придумаем к сезону что другое… Нам слушать скучно, вообще! Мы сами знаем всё. Уже века ИДЕИ “проработаны” на уровне культуры. Даже быта. Ничто не удивит. Ну, а как — знаем, то и… говорим. Вот только обижает, что нас не слушает никто, все сами говорят иль очереди ждут для выступленья. Мы знаем, настолько знаем всё (“мы” — во множественном числе, “мы” — миллионы), что даже знаем мы о том, что сатана сейчас физиономию не прячет и нынешний рок-попс — его дитя в его нарядах, нас даже это не волнует. Нам только интересно (единственное, чего не знаем… а так-то, вообще, как говорилось, знаем всё), когда к о н е ц? Рассчитывали сильно на военный атом, да незадача — к согласию державы потянулись. Что ж остается? Какая сила нас прикончит? Что выведет из тупика? Намедни во сне ответ приснился… Ничто! Нас с вами, господа, — ничто. Мы — дерево больное с дуплом огромным, и мы погибнем. И не столь уж важно, какая свалит нас напасть. Надеяться нам можно лишь увидеть укорененную младую ветвь. Увидеть Ч е л о в е к а — людей, осознающих призвание свое и п р и з в а н н о с т ь, подняться выше для еще одной попытки в В е ч н о м решить себя. Удастся ль? — проследим не мы. А вот где ожидать т а к и х, откуда? Опять во сне, а может быть, в бреду, ответ я получил: отсюда… вот здесь… из Бологого, Вологды, из-под Орла… А больше неоткуда ждать! — хотя б поэтому. Не зря ж мы век страдали от немчуры, да от самих себя — конечно, за грехи, но дело еще в том — мучения такие имеют, вероятно, с м ы с л ? Коль удается превозмочь тяжелую болезнь, перевалить за кризис, мы телом слабые еще, но… а в душе — блаженство, в душе светло, легко, отчетливо и ясно… И если сбор духовный назначен миру, он соберется з д е с ь. Так думать хочется. Приятно, знаете ли, думать т а к. В конце концов, и “Эстафету” нам надо передать — вот только кто возьмет? Пожалуй, я на Африку поставлю! Она хотя и жаркая земля, хоть девственность ее подпорчена, но все же — не вакханка. А остальное-прочее в биологический уйдет регресс иль сгинет. Прошу не вскакивать! Еще — не завтра…
А вам, евреи, все, — большое вам спасибо! Кончается ваш век — век “Рыб”. Не знать о том не можете, но, впрочем, таких, кто знает, мало. В начале “века” Христа вы миру дали, себе не взяв, затем ушли в диаспору, оплодотворив собой всю-всю планету, в диаспоре чудесно сохранились — действительно, чудесно! Чудо! Чудо! — во многом, верно, потому, что, обделив себя Христом, вы Тору сберегли — совсем недавно помогли России разжечь страстей горнило, и в нем же и горели сами…
Теперь вот наш черед…