Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2006
1 августа 1960 года Нонна преподнесла мне обычную канцелярскую папку, на спинке которой изнутри четким “библиотечным” почерком было выведено послание: “Все это — вся папка, а именно — что-то около 25 стихов, написанных за 23 года (хотя Нонна и считала, что стихи начала писать “с детства”, имелся в виду, конечно, опыт ее 23-летней жизни. — Л. М.), должна принадлежать с сегодняшнего дня тебе, дружище. Сегодня у нас опять юбилей — 7 месяцев. Тоже дата <…>, а вот и подарок”.
Два стихотворения из “подарка” включены в подборку настоящего номера “Невы”: “Зал ожидания детей” и “Наводнение”. Они еще очень связаны с переживаниями отрочества и ранней молодости. (Нонна была юннаткой в зоопарке и не без гордости показывала шрамик, оставленный ей на память подопечной росомахой.) Другие стихи относятся к иной эпохе. В начале 1980-х Нонна писала увиденный как бы глазами ребенка, но осмысленный с высоты возраста “Праздничный путь”. Я рассказал ей о конкретном эпизоде, произошедшем, когда мы с Академией художеств шли колонной демонстрации на Дворцовую площадь. Этот эпизод мгновенно реализовался поэтически и в “Праздничном пути”, и в самостоятельном стихотворении…
Нонна Слепакова — прежде всего лирик пронзительно острого душевного зрения. Но лирик высокого драматического накала, поэт отнюдь не политизированный, но и не аполитичный. Судьбы сограждан, судьба Отечества глубоко ее ранили. Однако социальное не мыслилось вне экзистенциального. В “Наброске записки”, как бы подводя итог жизни, она не боится прикоснуться к самой последней, горькой ее правде. И вместе с тем в написанном в тот же период лирическом стихотворении не может забыть о неистощимом “золотом запасе” любви, который способно хранить человеческое сердце…
ЛЕВ МОЧАЛОВ
НОННА СЛЕПАКОВА
НАБРОСОК ЗАПИСКИ
В моей смерти прошу никого не винить,
Никого не судить, не карать,
И особо прошу я меня извинить
Тех, кто будет мой труп убирать.
Ничего! Бормотухой противность зальют,
А закуска придет с ветерком:
Отдавая мне свой черно-желтый салют,
Крематорий дохнет шашлыком.
И тогда замешаюсь я в снег или дождь,
В заводские втемяшусь дымки.
На кудрях меня будет носить молодежь
И на шапках носить старики.
Я влечу в твои сумки с картошкой, родня,
Я прилипну к подошве ноги.
И тогда ты простишь наконец-то меня
И зачислишь в друзья, не враги.
И тогда-то узнает меня вся страна,
Только мертвых умея ценить.
Прожила я одна, и уйду я одна
И прошу никого не винить.
1983
* * *
Зал ожидания детей
Я молчаливо миновала,
Зал выжимания вестей
Из разбитного персонала,
Зал понимания причин,
Непонимания последствий.
В нем было четверо мужчин,
Один другого бесполезней.
Кто мял газету, кто притих,
Вникая в истины простые…
Я проходила мимо них
И руки прятала пустые.
Внизу меня встречала мать, —
Она мне принесла одеться.
Мне захотелось ей сказать,
Что все по-старому, как в детстве.
Чулки… туфля… еще туфля…
Мне санитарка помогала, —
И мы ей дали три рубля.
Не так уж это было мало.
1959
НАВОДНЕНИЕ
Перед вальсами-гопаками,
Перед клубом (мы шли туда)
Округленными языками
Прорвалась на асфальт вода.
Встало уличное движенье,
И в движенье пришел квартал.
“Наводнение! Наводненье!” —
Кто-то радостно заорал.
В этом выкрике “Наводненье”
И в раздутом моем плаще
Было что-то от дня рожденья
И от праздника вообще,
И нестрашною мне казалась
Переулочная река.
А вода под ногами стлалась,
Безобидна еще, плоска,
И отсвечивала белесо,
И качала кленовый лист.
Но уже в воде по колеса
Проезжал велосипедист,
И подмокли уже афиши
На фанере, возле кино.
Поднималась вода все выше,
Даже сделалось не смешно.
И кругом говорили люди,
Что стемнело, и, может быть,
Под водою открылись люки,
И опасно теперь ходить.
И беда очевидной стала,
И помчались мы наугад,
И Тамара капрон порвала,
И бежали мы в зоосад.
Зоосад расположен низко —
По колено уже вода,
Рева этакого и визга
Мы не слышали никогда.
Мы сводили своих животных
Из затопленного жилья
В помещение “бегемотник”,
Безопасное для зверья.
Их привязывали к прутьям
Вперемешку — второпях,
И к соседям своим и к людям
Прижимал их великий страх,
Травоядные к ядовитым,
Плотоядные к летунам…
Не сажали мы их по видам,
Слишком некогда было нам.
И никто никого не трогал,
Потасовки не затевал,
Ни зубами, ни твердым рогом
Не гордился, не задевал.
Оленуха Заря пригрелась
У солидного бока льва,
Между кроликами виднелась
Лисья острая голова.
На шершавых тугих веревках
Я вела молодых волков,
Двух разлапистых и неловких
Перепуганных дураков.
Шли они, прижимаясь боком
То к ноге моей, то к руке,
Иногда по местам глубоким
Так и плыли на поводке.
Громыхнуло на крыше жестью,
И порывами дождь пошел.
Волки рыжей линялой шерстью
Перепачкали мне подол.
Волки были еще подростки,
Шли со мной на манер собак.
Было мне этой волчьей шерстки
Не отчистить потом никак…
1960
НА ДЕМОНСТРАЦИИ
Нас так долго, прилежно строили,
Словно к чуду чудес готовили,
И висел над нашей колонной
Свежий запах одеколонный…
Вот мы трогались осторожно,
Колыхались портреты над нами,
Так высоко, как только можно,
Так высоко, как мы поднимали…
Вдруг — смятенье! Портрет неглавный
Обгонял ведущий портрет,
И порядок движенья плавный
Спотыкался… И тотчас вслед
Кто-то в серой бежал папахе,
В неподдельном, безумном страхе,
Надрывался, руководил
Отдувался и наводил…
Вот по площади бодро, в струнку
Мы шагали меж белых линий,
И, скульптурно вздымая руку,
Нам кричали с трибуны синей,
И, подхваченный, все сильнее
Крик звучал — всеобъемлющ, гулок…
И кончалась площадь… за нею
Был растрепанный переулок, —
Доставали там сигареты,
Слышен был разговор живой,
И бежали вразброд портреты
Зачастую вниз головой…
1984
ПРОСТОДУШНОЕ ПИСЬМО
Да неужто не вспоминаешь
Ты меня никогда-никогда?
Да неужто не понимаешь
Ничего-ничего, как тогда?
Посоветоваться-то не с кем,
Так тебя и спрошу о том,
В себялюбии самом детском,
Избалованном и святом.
Да неужто года старенья
С перелюбками между строк
Мимолетного настроенья
Не напомнили хоть чуток?
Так и спрашиваю: неужто?
В самом деле? Не может быть?!
Быть не может, что вправду нужно
Совершенно тебя забыть!
Я жалею тебя, взрастая,
В словесах простодушных, пылких:
Не служила тебе рыбка золотая,
Не была у тебя на посылках.
1985