Предисловие Б. Г. Друяна
Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2006
20 ноября исполняется 90 лет со дня рождения Михаила Александровича Дудина — поэта, солдата, ленинградца. Всей жизнью, всей творческой судьбою он был связан с городом на Неве, его он защищал в годы блокады, о нем сочинил множество замечательных стихотворений и поэм. Одна из его книг так и называлась: “Всё с этим городом навек…”. Если бы Дудин был автором единственного стихотворения “Соловьи” (а написал он его в 1942 году), он навсегда бы остался в истории отечественной поэзии. Но ему суждена была долгая жизнь, он выпустил десятки книг стихов о родной земле, о войне и мире, о черных годах репрессий, о любви и нежности, о радости и печали, о славе и позоре, о совести и чувстве долга… Снова и снова, до самой кончины, возвращался поэт к кровоточащей теме не вернувшихся домой солдат Великой Отечественной.
Я всей жизнью своей виноват
И останусь всегда виноватым
В том, что стал неизвестный солдат
Навсегда неизвестным солдатом.
……………………………………………
И тоска мою душу гнетет,
И осенние никнут растенья,
И по мрамору листья метет
Оскорбительный ветер забвенья.
В стихах Дудина звучало само время. А время диктовало неумолимый закон смены поколений. Поколение уцелевших в кровавой мясорубке фронтовиков уходило навсегда.
Прощайте! Уходим с порога,
Над старой судьбой не вольны.
Кончается наша дорога —
Дорога пришедших с войны.
Прощайте! Со временем вместе
Накатом последней волны
Уходим дорогою чести,
Дорогой пришедших с войны.
Уходим… Над хлебом насущным —
Великой победы венец.
Идем, салютуя живущим
Разрывами наших сердец.
В последний период жизни голос поэта звучал особенно трагично и жестко. А это всегда вызывало раздражение у тех, кто определял идеологическую погоду в литературе и искусстве. В этом смысле показательно сохранившееся в моем архиве стихотворение Дудина “Разговор с неназванным дядей о принципах нашей поэзии”. Судя по моей карандашной пометке, Михаил Александрович передал мне его в марте 1987 года.
Под стихотворением стоит дата написания — январь–февраль 1944 года. Впереди была победа, разгром фашизма. Впереди был разгромный для литературы август 1946 года. Последовательно и неуклонно проводили “дяди” свою линию в жизнь. Но пришло время, и они навсегда канули в Лету, а настоящая литература выжила и продолжает жить в полном соответствии с “принципами нашей поэзии”, о которых идет речь в давнем полемическом стихотворении Михаила Дудина.
Борис Друян
Разговор с неназванным дядей
о принципах нашей поэзии
Сухая канцелярская доска,
Очередной переходящий дядя,
В мои стихи с какой-то стати глядя,
Сказал, что в них присутствует тоска,
Безвыходность, уныние, потеря
Того, сего. Что я живу, не веря
В грядущее. Что оптимизма мало.
А говоря короче, из журнала
Он вымарал стихи мои. И вот
Перед собраньем открывая рот,
В кипучих выражениях неистов,
Меня причислил к лику пессимистов.
Давно натренированный язык
Пошел крутить, как зимний ветер в поле.
Не страшен мне приклеенный ярлык,
А поученья глупые — тем боле.
Но мне обидно, я поспорить рад
Со словоблудием такого рода.
Я пятый год безотпускной солдат,
Я рядовой советского народа.
Меня поэтом сделала война.
Я все прошел от моря и до моря.
Я видел все. Душа моя полна,
Душа моя состарилась от горя.
Меня спасала верность и любовь, —
Я говорю здесь не бахвальства ради.
Мне, может, больше немцев портят кровь
Такие остолопистые дяди.
На рассужденья щедрые весьма,
Они обильно рассыпают клейма.
Я делал все: от шапки до письма
Гангутского барону Маннергейму.
Я делал все, и я кипел в работе,
Я сам солдат, и слово на учете.
Я был в огне, а дядя вдалеке
Сидел тогда на литерном пайке,
Отмалчивался скромно в стороне.
Кому ж виднее — дяде или мне?
Тут ни при чем зазнайство или слава,
Пусть дядя говорит об этом, пусть.
Да, грустно мне, но я имею право
На эту человеческую грусть
И на тоску. Ведь я не сивый мерин,
А человек живой. И я уверен,
Что барабанный бой и дребедень,
Что раздаются каждый божий день
В таком количестве, что уши глохнут,
Не нужны никому. Все мысли сохнут
От этого. Как все это далёко!..
А мы умеем — и не хуже Блока —
Все понимать и чувствовать. Необходима
В боях затверженная наизусть
В тяжелой вони пороха и дыма
Всю душу очищающая грусть.
Довольно! Хватит песню брать за горло.
Она идет, густа и глубока.
Так дай ей ход, чтобы она поперла,
Чтоб алой кровью хлынула строка!
Она вплотную подступает к броду,
Препятствие уже на волоске.
Необходимо нашему народу
Сочувствие в лишеньях и тоске.
Чтоб слово брало до смертельной дрожи,
Простое, обновленное сполна.
Для этого в литературе тоже
Необходима крепкая война.
Так расправляй изломанные крылья
Во всем своем величье наяву.
Счастливый путь.
Ни имя, ни фамилью
Я никогда нигде не назову
Ни вашего, мой дядя, и ни тети,
А то еще случайно попадете
В историю.
По разным тропам
Пойдете вы замаливать грехи.
Отправят вас руководить гортопом.
А мне — всю жизнь свою писать стихи.
А мне — ловить, искать, как жемчуг, слово,
Гранить, чеканить сердцу милый стих,ы
Заплакать самому над песней новой,
Грустить и плакать заставлять других.
Январь–февраль
1944 года