Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2006
Имя Ольги Андреевны Шапир большинству современных читателен ничего не говорит. А в начале прошедшего XX века литературные энциклопедии России ставили ее имя в один ряд с известными писателями “серебряного века”. Творчество Шапир получило высокую оценку литераторов Н. К. Михайлов-ского, В. Г. Короленко, Е. Чебышевой-Дмитриевой[1] и академика Д. Н. Овсянико-Кулико-вского.
Людская память
Вот уже лет двадцать, как я тщетно пытаюсь приобрести собрание сочинений или отдельные ее произведения в книжных и комиссионных магазинах города, даже “на заказ”… Не переиздавались они и в советское время. Не удивительно, что в редкостно “круглом” 2000 году 150-летний юбилей со дня рождения писательницы вовсе не был отмечен хотя бы и в “культурной столице” России — Петербурге…
Закрадывается сомнение, а был ли такой человек, или чем же “провинилась” Ольга Андреевна перед памятью неблагодарных потомков? Современные критики сошлются, дескать, творчество ее относится к литературе писателей так называемого “второго круга”! Риторический вопрос: кем и главное когда были очерчены эти пресловутые вторые круги в поэзии, живописи, музыке, архитектуре…
Где-нибудь в республиках Средней Азии, Закавказья, в Прибалтике или, например, в Швеции (родине ее предков), население которых по численности сравнимо или меньше, чем Петербурга, писатель с 10-томным собранием сочинений[2], хранящимся в “Основном собрании” Библиотеки Академии наук, давно стал бы национальным героем, имя которого присваивалось бы крупнейшим учреждениям культуры. Пусть даже детская писательница, ее имя было бы “на слуху” у всего мира… В России же, как повелось, знаменитостей действительно настолько “много”, что не составляет труда кого-то просто позабыть или -умолчать.
Как здесь ни вспомнить казавшиеся критикам “слишком лирическими и женственными, а порой и ходульными”[3] созданные ею образы, особенно в наше время, когда профессиональные историки констатируют факт обращения ученых и исследователей прошлого к истории повседневности, то есть закономерный отказ от нарочито классовой оценки в области гуманитарных знаний. При этом эпоха первоначального накопления капитала в России 1860–1880-х годов очень созвучна нынешнему -постперестроечному времени. Но творчество Шапир, отразившее извечное стремление “простых людей выбиться из подневольного положения, из нищеты и темноты и, как говорится, выйти в люди” (Овсянико-Куликов-ский), по-прежнему скрыто от читателя…
К 30-летию литературной деятельности О. А. Шапир в 1909 году были отмечены “мастерство рисунка, значительность психологического анализа, серьезность замысла” ее романов, повестей и рассказов. Энциклопедический словарь Брокгауза–Ефрона констатировал: “Ее произведения всегда принадлежали к разряду читаемых”. Ставившиеся автором-женщиной вопросы, относившиеся к “области семейных отношений и приводившие к постановке морально-этических задач, из этих отношений вытекавших”, позволяют назвать Ольгу Шапир петербургской Элизой Ожешко, впрочем, также бывшей российской подданной, но писавшей на польском языке. Одна из сильных сторон творчества обеих писательниц — отсутствие “преднамеренности” сюжетов, характерной для популярных ныне детективов, и дидактизма, то есть наставительного тона.
В ее произведениях просматривается одна из первых попыток в 1890-е годы затронуть возникавшее тогда в России социал-демократическое движение, удачно отметившая западноевропейское “немецкое” влияние в этом движении, приведшее к повороту от народнических увлечений к идеологии рабочего человека с неизбежными при этом утопиями. Женский взгляд и симпатии автора — на стороне восходившей демократии, однако “вершину” того восхождения, как ей казалось к женскому равноправию, наблюдать не довелось: в возрасте 66 лет 13 (26) июня 1916 года О. А. Шапир скончалась в Петрограде и с почестями была похоронена на Литераторских мостках Волкова кладбища[4].
Семейные связи
Между тем сама судьба писательницы и ее большой семьи — также примета времени столетней давности — могла бы стать содержанием целого романа… Ольга Андреевна, в девичестве Кислякова, родилась 10 (22) сентября 1850 года в “пристоличном” городе Ораниенбауме Петергофского уезда. В то время самой середины позапрошлого XIX столетия в мире еще только зарождалась фотография, а заштатный Ораниенбаум, как и уездный Петергоф, не имели железнодорожного сообщения с Петербургом. Дворцами Ораниенбаума тогда владела только что овдовевшая великая княгиня Елена Павловна, в парке еще сохранялась некогда знаменитая колоннада скатов у павильона Катальной горки, а уникальному Китай-скому дворцу оставалось только два года еще быть одноэтажным…
Именно своей бабушке со стороны матери Ольга, по ее собственным воспоминаниям, опубликованным Ф. Фидлером в интереснейшем и ни разу тоже не переиздававшемся сборнике[5], была обязана сохранением жизни. В семье спасительницу трогательно называли “бабинькой”, а происходила она из старинной шведской обедневшей фамилии, родом из Выборга. Была она замужем за выходцем из Пруссии, обладавшим кротким характером и сочинявшим стихи на немецком языке. После замужества своей дочери бабушка навсегда поселилась в ораниенбаумском доме зятя. Она “страстно читала” и умерла в возрасте 90 лет с книгой в руках. Писала тоже стихи и переводила русских поэтов, но никаких следов этого творчества и имен самих супругов-сочинителей не уцелело.
При преждевременном появлении на свет последней внучки Ольги ее сочли мертворожденной. Благодаря опытности бабушкиного ухода за новорожденной, ей удалось “разжечь гаснущую искорку жизни” применением “согретых ванн из ваты, как по науке”. Этот тип бабушки, младшей современницы императрицы Екатерины Второй, “которых не знает наше время: это путь вторичного семейного рабства, нового подчинения новому главе дома, все тех же бессонных ночей и материн-ских трудов…” — отмечала писательница.
Детская память Ольги хорошо сохранила подробности общения с книгой в семье. Бабушка любила читать вслух и делала это превосходно и самозабвенно, не переставая перебирать руками вязальные спицы. Когда в ораниенбаумском доме появилась одна из первых в России швейных машин, она и под ее стук садилась и читала вслух. По-русски, правда, бабушка не любила читать, и вообще “реализм русской литературы был не в ее вкусе”. Она не желала переживать еще и в чтении ту же обыденную будничную “канитель”, которая, образно говоря, “два века (XVIII и XIX. — В. П.) душила врожденные порывы ее фантазии”. Не по этой ли же причине сочинения самой Шапир и Ожешко в наши дни не пользуются спросом среди большей части неразборчивых читателей, нуждающихся в “подпитке” своей фантазии? До конца дней любимой бабушки традиционным подарком ей со стороны взращенных ею внуков были “абонементы на семейные чтения в виде немецких фолиантов”.
Луиза Авраамовна, мать Ольги, напротив, была равнодушна к чтению при ее хронической озабоченности по хозяйству. У нее отмеченные поэтические наклонности ее родителей выразились в способности к пластическим искусствам, к архитектуре и строительству… После преждевременной смерти мужа мать была проникнута вниманием к врожденным способностям и вкусам своих многочисленных детей. Ее отличали ясный ум и настоящее презрение к суетности и алчности. Овдовев и став полноправной хозяйкой небольшого имения и только что выстроенного мужем дома в Ораниенбауме, она получила возможность “приложить свои способности и силы лицом к лицу с народом”.
Мать имела дело с артелями плотников, землекопов, маляров, и все они были ее друзьями, работавшими “на совесть, без подряда”, уверенными, что Лизавета Авраамовна рассчитается справедливо! Не было у нее никаких недоразумений и с крестьянами накануне реформ 1861 года (прямо-таки как у великой княгини Елены Павловны, одной из числа инициаторов этой освободительной реформы и хозяйки Ораниенбаума). Последними ее словами, когда она тихо умирала, были: “Рабочего человека я никогда не обижала…”
Самой “колоритной” фигурой в семье был родной отец писательницы. Андрей Петрович Кисляков — крестьянин, выбившийся из военных писарей в аракчеевские времена 1817 — 1825 годов. Любопытно, что император Александр I в те же годы подарил графу Алексею Аракчееву шесть резной работы колясочек, оставшихся от той самой ораниенбаумской Катальной горки, которые граф перевез в свое имение в селе Грузине… В молодости, в дни, предшествовавшие восстанию декабристов 1825 года, отец Ольги служил частным переписчиком у полковника Павла Пестеля и хранил у себя документы, протоколы, воззвания и письма членов антиправительственного Южного общества. Жандармы при обыске ничего не смогли обнаружить. Сам Пестель ценил в Андрее Петровиче большой природный ум и железный характер.
Все было резко и ярко в этом человеке: самодурство, ревность, страсть к игре, к лошадям, к вину. Андрей Петрович был деспотичным человеком и неумолимо требовательным к окружающим. Он очень ревновал свою жену и страстно любил ее, хотя, вероятно, чувствовал ее прирожденное социальное превосходство. Любимой его забавой было катать на рысаке по льду Финского залива полумертвую от страха жену. В Ораниенбауме служил он по интендантству, то есть по снабжению войск продовольствием, фуражом и обмундированием. В небольшом городке, состоявшем из нескольких улиц, был известен своими чудачествами…
Однажды в собственном доме, находившемся на углу Владимирской и Елизаветинской улиц[6] (деревянный двухэтажный дом с умилительными треугольными сандриками над окнами снесен в начале 1980-х), он молча начал тушить лампы и свечи, заставив многочисленных гостей выбираться на улицу в кромешной темноте. Или, заметив, что барышни-дочери у окошка засматриваются на офицеров, зазывал проходящего мимо знакомого трубочиста, усаживал его за чайный стол и обращал на него одного свое хозяйское внимание. Он любил на пари состязаться со знакомыми инженерами в решении задач, когда молодые ученые решали их на бумаге приемами высшей математики, а он ходил по комнате, заложив руки за спину и в уме решая по четырем правилам арифметики… Умер отец скоропостижно от удара, по-современному — от инсульта, 48 лет, “жертвой своего бурного темперамента”.
Сыновья Кисляковых “вышли прекрасными инженерами”, а один брат и сестра стали художниками. Старший брат, кроме “большого сценического таланта комика имел дар импровизации”. Действительно, адресная и справочная книга “Весь Петербург” на 1913 год сообщает об инженере, отставном полковнике Владимире Андреевиче и об инженер-капитане Балтийского судостроительного и механи-че-ского завода Павле Андреевиче Кисляковых, живших к тому времени на Широкой -улице Петербургской стороны и на 15-й линии -Васильевского острова. “Петербургский -некрополь”, опубликованный историком -В. И. Саитовым[7], приводит информацию о военном инженере подполковнике Николае Андреевиче Кислякове (1837–1886) и об инженер-генерал-майоре Аполлоне Андреевиче Кислякове (скончавшемся в 1907 году). Воспроизводя в своей памяти на склоне лет атмосферу далекого прошлого, Ольга Андреевна Шапир-Кислякова осознавала, что “на всю жизнь -семья укрепила в ней любовь к труду, чувство долга и скромность личной требователь-ности”.
Литературные шаги
Еще в гимназии Ольга отличалась литературно написанными сочинениями. Прошла курс трех старших классов блестяще и окончила Александровскую женскую гимназию (Гороховая ул., д. 20, ныне — школа № 211) с золотой медалью. В Петербурге она бывала только наездами, проживая с родительской семьей в Ораниенбауме. Поэтому ей не удалось попасть на знаменитые Высшие женские (Бестужевские) курсы на Васильевском острове, а перед замужеством посещала она публичные Владимирские курсы.
В 21 год Ольга неожиданно для себя за несколько часов написала небольшой рассказ “Сгоряча” на тему фиктивного брака, входившего тогда в моду среди молодежи. Произошло это так: мечтательная девушка всегда любила фантазировать за шитьем или летом, собирая землянику и грибы в деревне, между тем как в голове мысленно велись нескончаемые диалоги. Свой первый рассказ она отнесла в редакцию “Вестника Европы”, где, похвалив, его не опубликовали, и начинающая писательница сожгла рукопись.
Здесь надо заметить, что кумирами Ольги Андреевны были Шиллер, Шекспир, Тургенев, Золя, Лев Толстой. В течение года она заведовала Василеостровским отделением библиотеки Черкесова, среди читателей которой преобладали студенты университета, курсистки и рабочие судоремонтных заводов. Сюда неоднократно наведывалась полиция с целью обнаружения запрещенной литературы — дочь повторяла судьбу своего отца… В этом последнем качестве поведение О. А. Шапир напоминает черты характера другого знаменитого уроженца Ораниенбаума, младшего ее современника библиографа Н. А. Рубакина, также происходившего из состоятельной семьи городского головы.
Осенью 1872 года в отцовском ораниенбаумском доме Ольга Кислякова становится женой Л. М. Шапира. Он, после восьмимесячного заключения в Петропавловской крепости, был отчислен с пятого курса Медико-хирургической академии и выслан в Новгород за связь с антиправительственным кружком Нечаева. Молодая супруга добивается у полиции возвращения мужа в столицу для окончания медицинского курса. Далее была ежедневная работа в газетах “Биржевые ведомости” и “Новое время”. Муж был знатоком немецкой и русской литературы, строгим критиком писательских трудов жены. В то время они жили на квартире А. П. Успенской, родственницы Веры Засулич. Бывшие гимназические связи Ольги сблизили ее с женским Корниловским кружком, из которого вышли многие пионерки высшего женского образования.
Затем по медицинскому распределению мужа семья оказалась в глуши Царицынского уезда Саратовской губернии. Написанный там роман “Одна из многих” в 1877 году был -напечатан в “Отечественных записках” -Краевского с резолюции самого Салтыкова-Щедрина[8]. С появлением в 1879 году в “Книжках недели” Гайдебурова повести “На пороге жизни” имя Шапир становится известным в России. Писательница отмечала: “Меня удивляет, как мало внимания уделяется -подлинному голосу женских определений -жизни!”
Один из лучших ее романов “В бурные годы”, создававшийся в 1866–1877 годах, -пролежал в рукописи 17 лет, прежде чем по цензурным соображениям увидел свет в 1906 году. Появляются и другие ее произведения — “Антиподы”, “Вернулась!”, “В темноте”, “Авдотьины дочки”. Ольга Андреевна могла гордиться и тем, что две ее драмы -“Глухая стена” и “Два момента” шли на сцене -Императорских театров (Александрин-ского).
В строках произведений Шапир просматривается образ Ораниенбаума как прототип захолустного или провинциального городка, обыватели которого мечтают и стремятся перебраться в большой губернский город, — неустаревающий и спустя столетие сюжет одной из ее ранних повестей “Кандидат Куратов” с подзаголовком “Эпизод из обыденной жизни”. Мотивы родного города писательницы сквозят на страницах рассказов “В слободке” и “Воспоминание”. А в рассказе “Инвалиды и новобранцы” упоминается деревня Медуши, памятная по окрестным усадьбам Ораниенбаума и Лопухинки.
Ностальгически знакомая картина возникает перед глазами в одном из последних рассказов “Ссора”: “Дачка — настоящая избушка на курьих ножках — пряталась в прозрачной весенней зелени и улыбалась им (дачникам. — В. П. ) распахнутыми настежь дверями и окнами. Стены ее утратили всякий цвет, окна перекосились, балкон грозится провалиться ‹…› с низкими потолками, тесными комнатами, узкими лесенками и игрушечной кухней. У самого балкона в мае зацветал огромный старый куст сирени”.
Старожилы нынешнего Ломоносова еще помнят, как их город когда-то называли “сиреневым”, а многочисленные деревянные домики, не только “избушки”, но и прекрасные образчики затейливой резьбы, безжалостно -снесены на наших глазах в последние десятилетия[9]. Так, мимоходом Ораниенбаум-Ломоносов лишился своей индивидуальности и привлекательности, в том числе и для туристов. Не помогли даже охранные организации -(КГИОП), и теперь городские власти удивляются, почему туристы предпочитают Петергоф–Петродворец, с которым в довершение объединили Ломоносов в 2003 году…
Всего в десяти изящно изданных томах с виньеткой в стиле модерн и посвящением в первом томе своей сестре Любови Андреевне Таубе поместились сорок произведений Ольги Шапир (не все). Кроме названных — “На разных языках”, “Из семейной прозы”, “Миражи”, “Дорогой ценой”, “Вйbй (законные жены)”, “Вспышка”, “Зеница ока”, “Без любви”, “Бал”, “Две помолвки”, “Дети отказали”, “Двести тысяч”, “Друг детства”, “Дунечка”, “Любовь”, “Не поверили”, “Поминки”, “Ее сиятельство”, “Вы и мы”, “Призрак”, “Записки мужа”, “Рабство”, “Дед”, “Сонина клятва”, “Книга”, “Мимо”, “Жизнь”, “Братья”, “Гипноз”, “Перевал”.
Вместе с А. Н. Шабановой О. А. Шапир участвует в разработке программы Первого в России женского съезда, открытого 10 декабря 1908 года, на котором выступила и А. М. Коллонтай… Интересно, живы ли в наши дни потомки Ольги Андреевны, как сложилась их судьба в столь непростой эпохе революционных потрясений и войн? “Весь Петроград” на 1917-й сообщает о сыне Шапир — Николае Лазаревиче, тоже литераторе. Памятные вещи писательницы неплохо бы передать в Ломоносовский краеведческий музей. И, конечно, давно пора переиздать хотя бы избранные ее сочинения в одной книге — но как же сегодня заинтересовать издателя?