Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2006
Посмотреть в глаза
1.
Нет никакой необходимости каждый день повторять одно и то же, но получается, что именно это мы делаем каждый день. Одни в этом повторении находят для себя универсальный способ влиять на кого-то, как им кажется, но все выходит наоборот. Тот, к кому обращаются с одними и теми же упреками, один раз и навсегда вырабатывает систему защиты, о которую разбиваются постоянные напоминания о том, что нужно делать. В одних семьях это игра словами, быстро переходящая в дружескую беседу, в других — напряженное и агрессивное отражение нападок, которые и не являются таковыми, но отражающему кажется, что на него нападают, и не по делу. У третьих нет этих проблем из-за раз и навсегда установленного и признаваемого всеми этикета.
Каждое утро Ирина начинает с одних и тех же вопросов к своему мужу: когда и во сколько он придет? Спокойный Степан Аркадьевич привык к этим вопросам и, кажется, ждет момента, чтобы отразить удар, чтобы не давать определенного ответа. Ирина не понимает, что для Степана Аркадьевича эти обычные вопросы почему-то звучат как приказ быть дома именно в шесть, и ни минутой позже. Огрызнувшись по-мужски независимо и дерзко: “Ну, что ты каждый раз спрашиваешь одно и то же?”, Степан Аркадьевич быстро исчезает за дверью, чтобы не услышать продолжения, избежать объяснений, и вот он свободен как птица для полета, и сразу масса вариантов выстраивается в его голове, пока он устраивается в уютное кресло за рулем нового “Ауди”, прикасаясь к этим блестящим кнопкам, ручкам и отправляясь в свое дневное путешествие, маршрут которого он в своей голове еще вчера перед самым сном продумал до подробностей.
В тот злополучный день в его новенький “Ауди” на полной скорости врезался “Мерседес” — за рулем сидел пьяный мужчина, который на месте скончался.
Больница, куда попал Степан Аркадьевич, была современная: огромное здание серого цвета возвышалось полукругом, подъезд на машинах был предусмотрен со всех сторон, несколько лифтов, палаты на двух, трех человек. Это не была какая-то специальная больница, но медперсонал выглядел весьма респектабельно. Чувствовалось, что деньги поступают в это учреждение. Подтверждением этому была чистота в палатах и внимательность врачей.
Первое чувство, когда он пришел в себя, было счастье, что он жив. Он ничего не помнил, но потом жена Ирина сообщила, что его спасла подушка безопасности. Счастье первых минут, когда он пришел в сознание, постепенно обрастало новыми впечатлениями. В его теперешнем беспомощном положении куда-то пропал стыд, и когда к нему подходили молоденькие медсестры для процедур и санитарки, он не чувствовал себя мужчиной, а чувствовал пациентом, подчиняясь ловким рукам, делавшим перевязки, переворачивавшим его то на один бок, то на другой.
Степан Аркадьевич оказался в больнице впервые. Сколько он слышал разговоров о всевозможных ужасах, о палатах, где лежат по пятнадцать–двадцать человек, об утках, с утра до вечера стоящих около тяжело больных, к которым никто не подходит, о деньгах, которые платят за операции. Но сейчас у Степана Аркадьевича не было сил на какие-то отрицательные впечатления. Палата, где лежал Степан Аркадьевич, ему казалась уютной и чистой.
2.
Жизнь больничная всегда превращается в некое путешествие в другую жизнь. Недуг не кажется опасным, к нему быстро привыкаешь, глядя, как вокруг такие же люди и им тоже что-то лечат. Завязывается дружба, и здесь, на больничной койке, она искренняя из-за отсутствия истории отношений между людьми. Хочется о себе рассказать, и сам себе кажешься другим, новым, как будто за собой наблюдаешь со стороны. Обязательно, если палата большая, образуется лидер. Его уважают, к нему обращаются, и всегда есть кто-то, кому эти случайные люди не нужны и неинтересны. Таких не любят, над ними посмеиваются, отчего они становятся злыми и дерзкими.
В любом коллективе роли распределяются в зависимости от характера людей, и у одних не возникает проблем, а у других наоборот. Одним всегда везде хорошо, а другим везде плохо. В одинаковых условиях больницы люди ведут себя всегда по-разному, а медперсонал больницы твердо придерживается раз и навсегда установленных правил.
День начинается с обхода больных, измерения температуры, потом завтрак, потом отдых — для лежачих это всегда в постели, другие выходят в коридор пообщаться и покурить, если это не запрещено. С курением всегда борются, как и с пьянством, но что поделаешь, если больница не закрытого типа и обязательно сердобольные родственники приносят то, что их просит больной. Если в больнице оказываются пьющие, они сразу сбиваются в стайку и подкупают санитарок, чтобы не пропадать зазря, и это настоящий бич для персонала, и больных тоже.
Степан Аркадьевич, человек солидный, был помещен в палату на двоих. Это только кажется, что чем меньше народу, тем удобнее. Удобнее всего быть одному, но это не всегда возможно, и приходится подчиниться обстоятельствам.
Он примерный больной, тихий, скромный, исполнительный. Не пьющий, не курящий. Положительный. И посетители к нему ходят приличные. Навещают его во все положенные дни. Жена Ирина не скупится дать лишние деньги старшей медсестре, и от этого отношение персонала к нему хорошее.
Его сосед по палате — молодой парень Митя. Симпатичный, крашенный в белый цвет. Тоже с травмами. Он рассказал свою историю.
“Живу с женщиной, ну как с женой. Старше она меня на десять лет. Пьет и меня заставляет. Я, вроде, могу без этого, но когда с ней, все одним кончается — посылает меня в магазин, пока не свалится поперек комнаты”.
Эта история потом обрастает подробностями:
“Сам вечно с ней ругаюсь. Денег ей мало. Ну, я, конечно устраиваюсь куда берут, но из-за Этой долго не задерживаюсь нигде. Не дает работать: как начинает пить, ну и я, вроде сначала держусь, а потом не иду на работу, — ну, меня и увольняют. Все Эта виновата”.
В дни посещений к Мите приходит Эта, раскрашенная, как кукла, белобрысая Нюрка. У Мити перелом правого бедра и правой руки. Он пока на растяжке, так что Степан Аркадьевич все слышит и видит, что происходит прямо тут у него перед глазами. Нюрка, конечно, бесстыжая, пристает к Мите не стесняясь. Тот отбрыкивается, а она все лезет. Наконец Митя, отбившись от нее, прямо спрашивает:
— Принесла?
— Принесла. На вот, держи, — и Нюрка протягивает сверток, который Митя прячет под матрас. Степан Аркадьевич знает — когда Эта уйдет, Митя потихоньку от него потягивает из бутылки, пока не будет очередной обход и у него ее не отнимут, пригрозив, что выгонят лечиться домой.
Нюрка, женщина за тридцать, разговорчивая и разбитная, все в любви признается Мите, что жить без него не может. Но Степан Аркадьевич знает от Мити, что “по пьянке она дает кому попало”.
— Вот выйду из больницы, буду драть как сидорову козу. Она другого не понимает, — признается Митя, выпив изрядно из той самой бутылки, которую ему принесла Нюрка.
Много чего интересного узнается про жизнь Мити из его нехитрого рассказа:
— Вот я вам скажу, вы думаете, что я отпетый пьяница. Это не так, — он достает бутылку и делает пару глотков. — Мне бы денег, да побольше. Я бы что, — купил бы себе костюм, ботинки и тачку. Вот все меня и зауважают. У наших у всех так. Как только подросли, родители понакупали ребятам машины, старые, правда, иномарки, вот они фраерами и заделались, и все с манером себя держат. Уж их-то я знаю, как облупленных. Вот у Витьки родители тащат, где не лень, а как машину купили, так носы позадирали, не подступись. Вот и я о машине мечтаю. Мне и баба-то не нужна, а Эта как назло прицепилась. Вот деньги появятся, куплю тачку — только и видали меня.
Степан Аркадьевич иногда вставит слово, что учиться тебе надо, парень ты норовистый, получишь профессию, но Митя его перебивает:
— В гробу я видал ваше ученье. Вот у меня отец учился, учился, — и ничего. Денег как не было, так и нет. Нет. Я своей дорогой пойду. Устроюсь куда-нибудь плотником, а там глядишь, директором стану. Все наши уже директора. И без всякого там образования.
Удивляется Степан Аркадьевич, слушая Митю: откуда в нем эта уверенность, что все само собой образуется. И знает Степан Аркадьевич, что не переубедить ему Митю, что учиться надо, ума разума набираться.
Вот и мать Мити пришла, женщина хмурая, некрасивая. И все об одном: “Работать тебе надо идти, деньги зарабатывать”.
“А как он эти деньги заработает, если ничего не умеет? Вот и пьет с горя, от неумения свою молодую жизнь наладить как положено”, — рассуждал про себя Степан Аркадьевич.
Разные мысли приходили в голову Степану Аркадьевичу, когда он слушал полупьяный рассказ Мити. Жалко парня. А помочь как? Ведь не вырвать человека из его окружения, не предоставить желанной тачки. Все это пустые слова, и одни упреки слышит этот молодой, красивый, полный сил парень. И на койке здесь оказался не случайно. Ребята по пьяни дрались, и он с ними. Вот и досталось смелому Мите по заслугам.
Скоро выписали Митю. Он оставил свой телефон Степану Аркадьевичу и взял его. Расстались как лучшие друзья. Опустела палата, а все не выходит из головы Степана Аркадьевича Митя. Как сложится его судьба?
3.
Степан Аркадьевич вскоре тоже выписался из больницы. Дела. Заботы! Совсем забыл Степан Аркадьевич Митю, своего соседа по палате.
Однажды, когда Степан Аркадьевич и Ирина сидели на кухне, зазвонил телефон. Степан Аркадьевич подошел.
— Здрасте! Это Митя! Ну, помните, из больницы?
— Да, да! Ну как у тебя? Где ты? — спросил Степан Аркадьевич, вспомнив этого бесшабашного парня.
— Вроде все нормально. Работаю тут. Ну, как бы с машинами. У меня тут дело. Не дадите в долг баксов пятьсот? Мне не хватает, тачку хочу купить.
Степан Аркадьевич призадумался. Он вспомнил, как Митя ему рассказывал о своей мечте, но от природы осторожный, Степан Аркадьевич сказал:
— Я тебе позвоню, если удастся занять ненадолго.
— Ну, ладно, — выпалил на другом конце Митя и повесил трубку.
Степан Аркадьевич вернулся на кухню. Какое-то чувство неуверенности нашло на него. Он ведь знал, что эти пятьсот долларов он отложил на покупку компьютера, и одновременно непонятное чувство встревожило его и поселило раздвоенность в душе. Он хотел помочь этому парню, жизнь которого может наладиться, если купит машину. Степан Аркадьевич рассказал Ирине о своих сомнениях — если они дадут эти деньги в долг, то придется на какое-то время отложить покупку компьютера. Ирина не сказала Степану Аркадьевичу то, что думает, — она по опыту знала, что убедить его невозможно, и только заметила:
— Но ведь ты совсем не знаешь этого парня…
На этом разговор закончился. В конце концов, Степан Аркадьевич решил, что можно еще попользоваться старым компьютером, а деньги ему через какое-то время Митя отдаст. Он набрал номер его телефона. К телефону подошел сам Митя.
— Привет! Это Степан Аркадьевич. Я дам тебе деньги на месяц, — сказал уверенно, как доброму приятелю, Степан Аркадьевич.
— Мне надо тысячу, но ладно, и эти бабки кстати будут. Я к вам заеду? Можно? — но предусмотрительный Степан Аркадьевич назначил встречу у метро.
В условленное время Степан Аркадьевич был на месте. Ровно в восемь подкатила сверкающая иномарка темно синего цвета, и из нее вышел Митя.
— Здрасте, — сказал он. — Нравится? — и кивнул в сторону машины.
— Отличная машина. Ты много еще должен? — спросил доверительно Степан Аркадьевич.
— Еще три тонны, — ответил уверенно Митя, — вот, собираю по знакомым.
— А из чего собираешься отдавать? — спросил неуверенно Степан Аркадьевич, чувствуя, что что-то вызывает у него сомнения.
— Я же работаю. А потом, смогу еще на машине подработать, — уверенно сказал Митя. Тут Степан Аркадьевич протянул ему пятьсот долларов и добавил:
— Через месяц вернешь.
— Да, да, конечно, — затараторил нервно Митя, пересчитывая деньги и пряча их в карман. Выглядел он вполне прилично. Оглядывая Митю, Степан Аркадьевич хотел увериться в том, что Митя его не подведет, как будто по виду можно определить, порядочный или непорядочный перед тобой человек.
4.
Время шло. Прошел месяц, другой. От Мити не было никаких вестей. Прошло еще полгода. Степан Аркадьевич забеспокоился и как-то раз набрал номер телефона Мити. К телефону подошла женщина.
— Попросите, пожалуйста, Дмитрия, — спросил Степан Аркадьевич, и то, что он услышал, повергло его в настоящий шок:
— Я те покажу Митрия.. Нету, нету его. Когда будет не спрашивай, и не звони больше, — пробурчала женщина и бросила трубку.
Степан Аркадьевич стоял как оплеванный. Он даже не вспоминал, что Митя ему должен пятьсот долларов. Хамство, на него вылившееся, повергло его в шок. Досада на свое ротозейство и доверчивость всколыхнули в душе Степана Аркадьевича, на первый взгляд спокойного и уравновешенного человека, бурю эмоций. Но как он мог знать, что именно так получится? Всегда есть риск давать деньги в долг неизвестному человеку. Но почему он так сильно промахнулся? Откуда в нем эта не умирающая уверенность, что людям надо помогать, что никто его не обманет, — или ему так хотелось, чтобы было так. Он вспомнил Митю, пьющего из бутылки, принесенной его подругой, и подумал: “Разве можно было давать деньги человеку…” — и он не находил подходящего слова для названия этого человека. У него не было подходящего слова.
Пришла Ирина. Степан Аркадьевич все ей рассказал. Ирина не удивилась и только повела плечом — чего, мол, можно было ждать. И тут Степан Аркадьевич рассказал ей о своем плане:
— Я поеду к нему и посмотрю ему в глаза, — уверенно сказал он. Ирина всплеснула руками.
— Неисправимый идеалист. Да он не будет с тобой разговаривать. Он сразу же забыл о твоем существовании.
— Ты так думаешь? Но это невозможно, — пролепетал Степан Аркадьевич, и все-таки, про себя, решил разыскать этого Митю. Ирине он решил ничего не говорить.
Найти Митю в большом городе оказалось делом непростым, но опытный Степан Аркадьевич решил эту задачу сразу. Он обратился к главврачу больницы, где лечился, и ему дали адрес.
5.
И вот Степан Аркадьевич едет по этому адресу в пригород на машине, едет на свой страх и риск, не предупредив Ирину, которая непременно ему бы это запретила. Его по человечески заинтересовал этот парень Митя, показавшийся ему симпатичным. Степан Аркадьевич ехал и рассуждал: “Что-то случилось, раз он не объявился, как обещал”. Он не мог допустить, что человек, честно ему смотревший в глаза, мог напрочь забыть о существовании его, Степана Аркадьевича, но тут же вспомнил, как его по телефону обругали, и вся эта история представилась в другом свете.
Дом, около которого остановился Степан Аркадьевич, ничем не отличался особенным: одноэтажный, давно не крашенный, какой-то весь облупившийся, крыльцо покосившееся. Калитка была закрыта изнутри на навесной замок. Никаких звонков. Подбежала маленькая собачка и стала лаять. Занавеска зашевелилась, и в окне показалось лицо женщины. Степан Аркадьевич ее сразу узнал — это была мать Мити.
— Что надо? — спросила женщина, приоткрыв створки окна.
— Здесь живет Митя? — спросил Степан Аркадьевич.
— Ну, — ответила женщина, проявляя чудеса неразговорчивости.
— У меня к нему дело, — обратился Степан Аркадьевич.
— Какое такое дело? Нету у него делоф. Вышли все. Да шли бы вы своей дорогой.
Степан Аркадьевич решил непременно выяснить то, что хотел.
— Любезная! А он сам где? — громко сказал Степан Аркадьевич.
— Сам, сам. Был, да сплыл, — выкрикнула женщина и задернула занавеску, давая понять, что разговор окончен.
Степан Аркадьевич сел за руль машины и задумался. Он не ожидал, что задача найти Митю окажется такой трудной. По дороге навстречу ехала женщина на велосипеде с сумкой через плечо. “Почтальон”, — подумал Степан Аркадьевич.
— Извините. Не подскажете, — женщина притормозила, — где можно Митю найти? — обратился к ней Степан Аркадьевич.
— Это что? Дмитрия, сына Прасковьи, что ли? — спросила женщина.
— Да! Да! Он живет вон в том доме, — и Степан Аркадьевич показал на дом, где ему показали от ворот поворот.
— Ясно. Это вас Прасковья отшила! Она у нас известная по этой части. К ней лучше не обращаться. Митя уже давно здесь не живет. К нему приезжал милиционер. Говорят, что он какие-то машины угонял, ну вот и попался однажды. А где сейчас — никто не знает. Может в бега подался, может, где в колонии. Вы бы лучше к милиционеру подъехали.
— Спасибо большое, — сказал Степан Аркадьевич.
— А к Прасковье лучше не обращаться. Она любого отошьет. — Женщина поправила на голове платок, села по-мужски, закинув ногу, на велосипед, и уехала по тропинке к лесу, и через некоторое время перестал мелькать ее белый платок.
Степан Аркадьевич продолжал сидеть за рулем автомобиля, не зная, куда ему ехать. Ему нужно было узнать, что с этим Митей, нужно было для себя самого, чтобы понять, что происходит в жизни с людьми не по их воле, по их воле. Почему с Митей, а не с кем-то другим, произошла эта история? Степан Аркадьевич задавал такие вопросы себе всегда, сколько помнил, но теперь сама жизнь вторгалась к нему с этими вопросами, и он хотел найти ответ. Пусть не окончательный, пусть как-то ему отвечающий на тревожащие его мысли.
Степан Аркадьевич ехал по поселку в надежде узнать, где можно найти милиционера. Вот мальчишки, эти вездесущие, все знающие! Наверное, они-то знают что-нибудь про Митю.
Мальчишки явно смутились, когда Степан Аркадьевич на машине подъехал к ним. Они как будто чего-то застеснялись: то ли вида Степана Аркадьевича, каких здесь днем с огнем не сыщешь. После первого вопроса, не знают ли они, где можно найти Митю, последовали какие-то неопределенные замечания: “Да откуда нам знать?..” — вперед вышел мальчик посмелее, и отрапортовал:
— Вообще, Митя сказал никому не говорить, где он. Он ведь какими-то там машинами занимается. Вроде номера на них новые навешивает… — тут мальчишка насупился и стал ногой ковырять землю. Степан Аркадьевич, видя замешательство, спросил:
— Это что, у него работа такая? — и тут мальчишку как будто прорвало:
— Да, нет. Это они с ребятами берут где-то машины, вроде как по-тихому, а потом продают.
Степан Аркадьевич заинтересованно продолжал расспрашивать:
— Так что это, значит, они угоняют машины?
— Ну, вроде того. — И тут все мальчишки наперебой стали говорить:
— К нам и милиционер приходил, — сказал самый смелый.
— Протокол составили, — заметил самый маленький.
— Но мы ничего не знаем — так и сказали, — опять вступил самый смелый, который первым начал разговор.
— Воруют, а поймать их никто не может, — заметил паренек с рыжими волосами, почесал затылок и стал уходить в сторону леса.
— Васька! Ты куда? — спросил самый смелый.
— Да не знаю я ничего, — отмахнулся рыжий, продолжая свой путь. Тут Степан Аркадьевич спросил напрямую:
— А где Митя живет? — и самый смелый ему ответил:
— Говорят, где-то недалеко от станции у тетки Варвары угол снимает.
— Спасибо, — сказал Степан Аркадьевич, вынул из сумки кулек и протянул ребятам. Там лежали апельсины и груши, которые в дорогу взял с собой Степан Аркадьевич. Ребята радостно стали вытаскивать из кулька фрукты. Всем хватило, и, усевшись на траву кружком, принялись за еду.
6.
Степан Аркадьевич понял, что попал в историю, что его, как школьника, обманул первый встречный. Он выехал на шоссе, и мысли его приняли новое направление. Он представил себе жизнь этого Мити, каждый день собирающегося на очередное дело, с риском для жизни, в погоне за непонятной теперь целью, которая свелась к простому воровству; и ему стало, как это часто с ним бывало, противно, но чувство какой-то жалости к судьбе этого случайного Мити натолкнуло его на мысль совершенно нормальную: что не один Митя виноват в своем несчастье, о котором не думает, а живет, как трава в поле. “Неужели ничем нельзя помочь этому человеку…”, — и тут он вспомнил Ирину, которая его всегда в такие минуты опускала на землю и говорила о его неисправимом идеализме, и мысли его плавно потекли вслед за изменяющимся за окном пейзажем.
При въезде в город у него проверили документы и осмотрели машину. И вдруг ему показалось, что лицо проверяющего ему знакомо. Он внимательней присмотрелся и неожиданно сказал: “Митя?”. Перед Степаном Аркадьевичем стоял Митя и смотрел на него как-то странно, отчего Степану Аркадьевичу стало не по себе. Он вспомнил, что ему говорили ребята, и почувствовал неожиданно ужас при мысли, что… Не успел он додумать свою мысль, как на заднем сиденье оказались двое. Митя при этом стоял около машины Степана Аркадьевича и неожиданно изменившимся голосом сказал:
— Руки назад. Выйти из машины. — Степан Аркадьевич подчинился. Когда он вышел из машины, он видел, как двое что-то стали искать в машине. Степана Аркадьевича отвели в сторону. Степан Аркадьевич понял, что нужно заплатить столько, сколько скажут. Он был так всем произошедшим ошарашен, что не мог вымолвить ни слова. Он порылся в карманах и вынул все, что было.
— Больше у меня с собой ничего нет.
— Ладно, — сказал Митя, который не признавался к Степану Аркадьевичу. Он подсчитал деньги, положил их в карман, и, глядя в глаза Степана Аркадьевича, сказал:
— Проезжайте.
7.
Когда Степан Аркадьевич сел за руль машины, то не сразу смог двинуться с места. От того, что он тут встретил Митю, которого искал, и отдал все свои деньги из страха, что с ним могут сделать что-то очень, очень плохое, он впал в странное состояние. Потом, отъехав несколько сот метров от места происшествия, он притормозил и опустил голову на руль. Слезы потекли по его щекам — он ничего не мог с собой поделать. Ему было стыдно и страшно одновременно. Стыдно, что отдал деньги, что не устроил скандал, от того что испугался, как в детстве, когда страшное вдруг привиделось во сне и прячешься под одеяло от померещившегося чего-то. А здесь… Человек, к которому ты в душе испытывал жалость, не заметил тебя, не признал, отнял последние деньги, а ты вот тут сидишь и ничего с этим сделать не сможешь.
Степан Аркадьевич прощался со своими иллюзиями, что человека можно исправить. Жестокость жизни испугала его, она заглянула ему в глаза пустыми глазами Мити, который показал, что правда на стороне…
Степан Аркадьевич не закончил фразы, он не знал, как ее закончить, его мысль заметалась и не находила нужного слова. И вдруг он заметил, что его обгоняет кто-то и делает знак притормозить. Степан Аркадьевич сделал вид, что это к нему не относится, и прибавил скорость. Страх сдавил ему горло — он старался дышать глубже, чтобы не потерять контроль над собой. Машина показалась ему знакомой. Неожиданно он, присмотревшись, узнал Митю, который высунул руку в открытое окно и усиленно ею махал. В руке у Мити было что-то, но Степан Аркадьевич не мог рассмотреть что это, и только когда машина Мити поравнялась с его машиной, он увидел — Митя держит в руке деньги. Он снизил скорость, и машина Мити остановилась у обочины. Степан Аркадьевич тоже остановил свою машину. Митя подошел к машине Степана Аркадьевича.
— Да открой же ты! Ну чего боишься! — крикнул Митя во весь голос. Степан Аркадьевич приоткрыл окно.
— На, держи, — и Митя протянул деньги.
Степан Аркадьевич не мог пошевелиться. Он не знал, что ему делать, — и неожиданно он закрыл окно и поехал, не чувствуя ничего. Ни одна мысль не приходила ему на ум. Он ехал, не понимая, почему он не взял деньги, и вдруг понял, что не деньги ему нужны были — ему нужно было посмотреть в глаза Мити. И он посмотрел… В них он ничего не увидел.
ЛЮБОВНИК
Симона, женщина средних лет, работала в ресторане певицей и стриптизершей. У нее была масса поклонников, среди которых были и интеллектуалы, и театральные деятели, были и чиновники, и бизнесмены, были и простые мужчины, которые по случаю оказывались в ресторане и могли ей приглянуться. У Симоны все было: и машина, и квартира. Среди своих товарок она была первой — на нее ходили, за нее платили. Держалась она с достоинством, и было в ее природе что-то такое, что сразу приковывало мужчин.
Время шло. Ее уже не устраивала работа в ресторане и положение женщины полусвета. Идею своего театра она лелеяла давно, с того времени, как поступила работать в ресторан, и для этого заводила знакомства с нужными людьми. Для начала она арендовала приглянувшееся ей помещение. И вот встал вопрос ремонта этой временной площадки для будущего театра. По рекомендации одной своей приятельницы Симона взяла к себе в помощники некоего Викентия, молодого мужчину, женатого и без вредных привычек. Ей нужно было сейчас взять где-то денег, чтобы ремонт соответствовал современным требованиям, и именно Викентий якобы мог эти деньги предоставить. Симона не вникала подробно, где и у кого он сможет эти деньги достать, но при знакомстве она прямо его спросила:
— Вы смогли бы на следующей неделе мне дать в долг…— и Симона назвала сумму достаточно внушительную, на что Викентий отреагировал уверенным кивком головы и словами:
— Да, конечно, но придется человеку дать гарантию, что вы его возьмете в долю от прибыли вашего предприятия.
— Вы имеете в виду гарантийное обязательство? — неуверенно спросила Симона. Викентий задумался.
— Я сначала выясню, на каких условиях нам смогут эти деньги дать. — Викентий любовался фигурой Симоны, сидевшей к нему вполоборота, и думал о том, какова она…Мысли его замелькали, засуетились, но именно в этот момент Симона посмотрела Викентию прямо в глаза и уверенно сказала:
— Хорошо! Вы все узнайте, и мы обсудим с вами подробности, когда вы будете готовы к этому…— Она многозначительно отвела глаза в сторону, как показалось Викентию, и он задумался над последними словами: “Когда вы будете готовы к этому”. Он решил, что эти слова имеют какой-то особенный смысл, обращенный лично к нему. Он встал, распрощался и вышел.
Викентий был под впечатлением от этой необычной женщины. Именно такой женщины, с шикарными черными волосами, уложенными в аккуратный узел на затылке, с безупречной фигурой, все пропорции которой доставляли удовольствие глазу, не хватало Викентию. Для чего? Он сам еще не знал.
Викентий сразу понял, что организация театра была делом трудным, потому что далекая перспектива получения прибыли от тех спектаклей, которые предполагалось там ставить, мало кого могла заинтересовать из людей не искусства, а деньги были именно у таких. Среди знакомых Викентия был один богатый человек, который недавно вышел из тюрьмы. Этот Леня был каким-то “авторитетом” и распоряжался деньгами свободно. Он был из тех, которые любят сорить деньгами. У него была одна слабость — ему обязательно нужны были свидетели, зрители его бешеных трат, ему нужна была слава, — и Викентий решил с ним переговорить о предполагаемом “театре”. Он ему позвонил, и авторитет-Леня пригласил его к себе.
Ничего интересного для себя не увидел Викентий в обычной квартире, где жил Леня: минимум мебели, кой-какая аппаратура — и только одна единственная вещь достойна была внимания. Это была огромная, почти во всю стену, картина, на которой была изображена эротическая сцена, где два сатира любовались двумя женщинами. Женщины в самых откровенных позах лежали на траве. Позы их были настолько эротичными, что у любого нормального мужчины должны были возникать мысли самые естественные. Картина была явно из антикварных, о чем свидетельствовали трещины, покрывавшие всю поверхность, и Викентию показалось, что он ее видел в каком-то музее.
— Что? Нравится? — спросил Леня, полулежа на диване, стоявшем прямо напротив картины.
— Отличная картина. Но, я ее, кажется, где-то видел, — ответил Викентий.
— Да! Это музейная картина. И стоит она о-го-го, — похвастался Леня. Викентий не стал расспрашивать, откуда она у него, — ведь он пришел по конкретному делу.
Леня сидел на диване, на столе стояла бутылка коньяка, но бутылка была непростая, из толстого стекла в форме треугольника и с вдавленными боками. Леня любил все непростое. “Итальянский” — заметил он мимоходом и выпил почти целый стакан. Он пил всегда. Викентий это знал и сразу стал рассказывать:
— Одна солидная дама хочет организовать что-то вроде варьете. Ищу спонсора. Не хочешь помочь? — спросил Викентий.
— А что я с этого буду иметь? — ответил опытный в таких делах Леня.
— Предположительно, двадцать процентов от прибыли, — сказал Викентий. Он не просчитывал эти проценты, а говорил первое, что пришло в голову.
— Мало чего-то. Я ведь не один. Ты понимаешь, ребятам тоже надо, — продолжал Леня. — Не меньше тридцати пяти, так и передай. А сколько сразу надо? — поинтересовался догадливый Леня.
— Около пятисот тонн баксов. Это сейчас и сразу, — ответил Викентий. — Под мою ответственность. Оформим, как положено.
— Знаешь, мне подумать надо. Если там можно будет открыть еще казино, тогда по рукам. А театр, там, какой-то — не знаю, как на это посмотрят, — ответил Леня и многозначительно закрыл глаза.
— Хорошо, подумай. Созвонимся. Я передам, что в принципе договорились, а детали потом… — Викентий встал и протянул на прощанье руку Лене, которую тот пожал, не меняя позы.
— Дверь откроешь сам и захлопнешь. Пока. — Леня опять наполнил стакан и выпил залпом.
Когда Викентий вышел на улицу, у него было чувство, что он побывал в зоне,— именно таким было ощущение от общения с Леней, как будто в зоне на нарах обсуждалась очередная новость, и почти по фене — весь Леня, с его ужимками, был какой-то блатной. Викентий вспомнил, как он рукавом рубашки справа налево вытирал рот после очередного стакана и как-то странно поводил губами вверх вниз, и из стороны в сторону: “Типичный зек, хоть и одет фирменно”.
Викентий сел в свой темно-зеленого цвета “Рено”, напичканный электроникой, который он удачно купил за пять тысяч долларов у своего приятеля, и поехал прямо к Симоне, как они договаривались, чтобы обсудить ремонт и заем денег. И тут он вспомнил картину на стене в квартире Лени, и шальная мысль пришла ему в голову: стать любовником Симоны, — и чтобы придать этой мысли значительность, он про себя добавил: “И удобно, и денег больше”. Но эта вторая половина мысли мало занимала Викентия. Главной была первая — “стать любовником”. В этой мысли его интересовал сам процесс “стать”.
Викентий по натуре был человеком осторожным, рациональным, но всегда с женщинами попадал в ситуации самые простые, и всегда дело заканчивалось женитьбой. То ли ему попадались женщины, видевшие его в качестве мужа, и сразу; то ли он терял с ними осторожность, — но женился он уже несколько раз, и ни разу ему не удавалось “стать чьим-то любовником”.
Вот и сейчас он был женат на неинтересной, толстой и неумной Юле, которая в нем души не чаяла, считая его суперменом и не подозревая, что, вообще-то, он не только не супермен, но даже не средней руки мужчина. Ее неопытность в сексуальных делах ограничивалась общением с законным мужем два раза в месяц. Но этого ей было достаточно, чтобы быть уверенной в том, что он половой гигант, и таким она его описывала перед своими подругами. Ее все устраивало в этом чуть выше среднего роста, сутулом, худощавом мужчине, Викентии. В довершении всего, у него были очки-линзы, которые постоянно съезжали на кончик носа, — ну чем не красавец! Но любовь Юлии видела все это в необыкновенных красках.
Когда он приходил домой, она суетилась вокруг него, не зная чем ему угодить, и, конечно, все самое вкусное, что могла изобрести стриженная под мальчика головка Юли, выставлялось на стол, и счастливая, довольная жизнью, улыбающаяся Юля садилась около Викентия и не сводила с него глаз. А он каков? Решил “стать любовником” Симоны! Но Юля не могла представить, что кроме нее Викентий думает о ком-нибудь другом. Так случается со всеми влюбленными, и слава Богу, что на людей находит это затмение разума, — иначе род человеческий в один прекрасный день прекратил бы свое существование.
Коварный Викентий не подозревал, каким он владеет сокровищем — своей женой Юлей. Женился он без намека на любовь — их свели знакомые и оставили на ночь вдвоем, после чего Юля впала в это бесконечное состояние восторга, что очень раздражало Викентия, но он этого не показывал. По своему предназначению он был примерный муж, но всегда мечтал быть именно тем суперменом, которым его считала Юля — он и жил-то с ней именно из-за ее высокого мнения о нем. Однако он понимал, что мнение Юлии не является для него единственно важным. В глубине души он сомневался, что такая женщина, как его Юлия, может оценить его по достоинству. А он стремился стать героем-любовником. И вот Симона!
Да! Именно о такой женщине он мечтал и грезил. И вот сейчас он с ней увидится у нее на квартире, куда впервые она его пригласила. По своей неопытности, Викентий, когда по телефону Симона сказала: “А вы не могли бы сейчас ко мне заехать?”, воспринял это приглашение как предложение чуть ли не “переспать”. Викентий ехал к Симоне с одной-единственной мыслью: “Стать любовником…” — и от этого слова “любовник” он чувствовал себя выше, красивее и лучше. И он был прав. Не всякий про себя осмелится подумать: “любовник”. Обычно мужчины, часто меняющие женщин, которые быстро с ними сходятся, в отношении себя не употребляют это опереточное название — “любовник”. Но для Викентия это слово было в одном ряду с титулом графа или князя.
Викентий остановился прямо около парадной Симоны. Выйдя из машины, он гордо осмотрелся по сторонам — никого не было, кто бы мог его видеть в этот ответственный момент его жизни. К счастью, неожиданно из парадной Симоны вышла пожилая женщина и с интересом уставилась на Викентия — такой был у него экзотический вид: ярко-желтый пиджак, темно-синие брюки, ворот рубашки застегнут наглухо и лакированные ботинки с острыми носами на высоких каблуках, какие носят последние модники. При этом он стоял, широко расставив ноги, держа руки в карманах, и оглядывался по сторонам, как будто кого-то искал. Он ждал, чтобы его кто-нибудь заметил из прохожих. И, конечно, увидев такого необычно одетого и странно себя ведущего человека, женщина, вышедшая из парадной ему навстречу, замерла. Именно этого и ждал Викентий — любопытного наблюдателя. Он повернулся к женщине лицом и смело посмотрел ей в глаза, потом резко отвернулся, чтобы захлопнуть с шумом дверь машины, и потом опять дерзко взглянул на застывшую перед ним женщину. Она не изменила своего положения, пока дверь парадной не захлопнулась за странным человеком.
Птицей влетел на третий этаж наш Викентий и позвонил. Симона сразу открыла ему дверь, и вот Викентий из этой жизни перешел за порог другой жизни, жизни в гроте, где камни, цветы и материи составляли общий фон. И все это чудо умещалось в трех комнатах постройки шестидесятых годов. Оказавшись у Симоны, мужчина забывал о месте и времени, и все, что так или иначе обсуждалось с ней, не касалось предметов земных. Симона умела создать атмосферу возвышенного и мистического.
Симона осмотрела Викентия с ног до головы, и он показался ей каким-то необычным. Глаза его неестественно горели, и он озирался по сторонам, как будто его сейчас кто-то схватит и вышвырнет за дверь. Симона спросила:
— Что случилось?
— Ни-чи-во… — дерзко ответил Викентий, специально растягивая слово. Викентий становился то на пятки, то на каблуки. Он весь играл.
— На следующей неделе мой знакомый даст ответ о деньгах, — выпалил Викентий и пристально посмотрел на Симону. Симона посмотрела на него также пристально и опять подумала, что он какой-то все-таки странный.
— Вы приболели? — спросила она.
— Отнюдь. Я в отличной форме, — ответил Викентий и обошел вокруг Симоны, глядя по сторонам.
— Да присядьте же, — стала уговаривать Симона.
— Да, конечно, — и при этих словах Викентий присел на край тахты, на которой, по его понятиям, он должен стать “любовником”. Симона посмотрела на него вопросительно.
— И вы садитесь рядом, — гордо сказал Викентий и посмотрел на Симону, но не просто, а взглядом любовника, оглядывая ее с головы до ног и останавливаясь на местах, его больше всего интересовавших — ногах и груди. Симона взяла стул и села напротив Викентия в позе сфинкса.
Викентий исчерпал весь ресурс своих знаний о поведении любовников и сидел молча, опустив голову, и не знал что делать дальше. Молчание затягивалось. Симона спросила о возможностях его знакомого в предоставлении денег, но оробевший к этому моменту Викентий не мог ничего вразумительного сказать. И только тут Симона догадалась о мыслях Викентия и, чтобы прекратить эту неловкую ситуацию, сказала:
— Вас, наверно, ждет Юлия.
При этих словах Викентий встрепенулся, как птица на ветке от звука выстрела, и с какой-то яростью в голосе заявил:
— Нет, меня никто не ждет, — и быстро изменившимся голосом еле слышно Викентий добавил: — И, вообще, я пришел…я пришел…— язык его заплетался, и вид у него был самый жалкий, и тут, набрав в легкие воздуха, он выпалил:
— Я пришел, чтобы стать вашим любовником… — и он замолчал. В этот момент ему показалось, что силы его оставляют и он летит в пропасть.
— Любовником? — тихо спросила Симона. И еще раз набрав воздух в легкие, Викентий ответил еле слышно:
— Да, я отсюда не уйду, пока им не стану…
Когда он это произносил, пот выступил у него на лбу, и он не мог пошевелиться. Он как будто ждал смертного приговора. Тут Симона, будучи женщиной сообразительной, спросила:
— А вас кто-нибудь видел? — Вопрос, казалось, застал Викентия врасплох, и он, напрягая последние силы, ответил:
— У парадной меня видела пожилая женщина. — Он гордо посмотрел на Симону. Казалось, силы к нему возвращаются. Он смело посмотрел на Симону, так же не зная, что делать дальше, как и десять минут назад.
— Вот и все, — радостно сказала Симона, и дальше, придав своему лицу возможную суровость, добавила:
— Больше ничего не надо. Вы — любовник, раз вас видели около моей парадной, — и она опустила голову, чтобы скрыть улыбку.
— Как! Разве этого достаточно? — недоуменно спросил Викентий, боясь пошевелиться.
— Для меня, да! — серьезно ответила Симона и продолжала: — С этого момента я вас считаю своим любовником. Раз вы пришли к даме, не побоялись посторонних глаз — вы и есть любовник. — На мгновение она замолчала, но, видя что Викентий не меняет своего положения, спросила: — У вас были намерения?
— Да, — сконфуженно ответил Викентий.
— Главное — тайна, — продолжила спокойно Симона, — и чтобы вы об этих намерениях не рассказывали никому. Раз были намерения и тайна — значит, все состоялось. Вы теперь любовник, — еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, сказала Симона.
— И это все? — разочарованно спросил Викентий.
— Нет. Теперь надо вовремя уйти. И это надо сделать сейчас, — сказала, улыбаясь Симона и, встав со стула, направилась к двери. Викентий, как загипнотизированный, последовал ее примеру.
— А можно, я вас на прощанье поцелую? — робко спросил Викентий.
— Это нужно сделать обязательно, — ответила Симона и подставила щеку для поцелуя. Когда Викентий прикоснулся к мягкой, бархатной коже Симоны, он почувствовал себя не только героем, не только любовником, но и настоящим мужчиной.
Когда Симона закрывала дверь, она на прощанье сказала:
— Вот видите? Вы настоящий, блестящий любовник. Таких у меня никогда не было.
Когда за Викентием захлопнулась дверь, Симона села на тахту, на то самое место, куда ее приглашал сесть Викентий, и задумалась. Мысли ее пошли в одном, ей знакомом направлении, что к ней мужчины приходят только для того, чтобы быть любовниками, и ей очень захотелось, чтобы именно этот Викентий, над которым она только что так откровенно смеялась, стал ее мужем. Она угадала его главное предназначение в жизни — быть мужем, и она знала, что он будет верным мужем. Ее силы по организации театра неожиданно разделились, и одна их часть была направлена на завоевание рокового Викентия. Прошло время, все препятствия были преодолены. Викентий на этот раз стал мужем Симоны. Это обстоятельство отодвинуло на бесконечно неопределенное время его мечту “стать любовником”.