Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2006
С. Минаев. “Духless”. Повесть о ненастоящем человеке, М.: АСТ, 2006; Катя Валова. Богини и куколки. СПб.: Амфора, 2005
Нетрудно заметить, что выпало нам нынче жить в мире победившего гламура. Как уже когда-то выпадало в мире победившего социализма (собственно, только это и обнадеживает, а поскольку процесс сходящийся, то — ну, лет тридцать еще помучаемся, а там — как Бог даст…). Столь любимый россиянами оверкиль, как водится, произошел по всем линиям: вместо кумачовых лозунгов с цитатами и призывами — реклама, вместо полного отсутствия секса (что, как мы понимаем, было явным преувеличением толкователей) — тотальная его пропаганда, вместо “все вокруг колхозное, все вокруг мое” — ну, сами понимаете, скоро и воздух окажется приватизированным бойким владельцем яхты-небоскреба и мировой сборной по футболу, вместо “Будь готов!” — “Бери от жизни все!”… Вместо культуры — маскульт, а вместо литературы — издательские бренды. Народившийся класс буржуазии недолго корчился в безъязыких муках, обретя своего менестреля в лице Оксаны Робски. И тут же заявленная ниша начала, как шахта стахановцев, выдавать на гора соответствующую продукцию. О ней, пожалуй, и поговорим сегодня на примере двух на первый взгляд антагонистичных романов: один о гламуре московском (С. Минаев) другой — о питерском (К. Валова). Первый — якобы антигламурный, второй — сугубо апологетический. И вот что сразу бросается в глаза — полный перевертыш: Москва у нас традиционно женского рода, а Петербург — мужского, Москва декларирует свой динамичный оптимизм, а за Петербургом устойчиво закрепился эпитет депрессивный. И при этом как раз герой-москвич, впавший в депрессию и понукаемый автором, предает анафеме источник своего благополучия и мается в поисках неведомой духовности, а героиня-петербурженка при подстрекательстве авторши изо всех сил пытается вскарабкаться на американскую гору успеха и завершает свою историю полным хэппи-эндом, ни о какой духовности вообще не вспоминая. Однако. Как-то эта неправильность нарушает привычную гармонию мира — как будто бы Сороковую Моцарта заиграли не в той тональности. Но — ничего не попишешь, бывают и тектонические сдвиги. А если приглядеться повнимательнее, то дуют-то наши авторы в одну-единственную на всех модников дуду под названием кассовый успех. И очень, очень стараются.
Начнем с первопрестольной, то бишь с романа С. Минаева “Духless”.
Цитаты из этого хитового гламур-шедевра в рецензиях выглядят как рекламные слоганы: “Шаурма — суши для бедных”, “Хочешь быть богатым — работай для бедных” и т. д. А отметились на рецензионном поле, кажется, все сколько-нибудь заметные издания, и не по одному разу. Рекламный шум набирал силу с самого начала продаж. Сведения о проданных экземплярах напоминали сводки с линии фронта. Рейтинги зашкаливали (впрочем, верить рейтингам— все равно, что всерьез относиться к клятвам продавцов “Наше — лучшее”, но уверяют — 100 000 экземпляров за 100 дней). Критики дружно заходились в восторге: “Сергей Минаев написал антигламурный роман!” (ой ли!), называли эту “повесть о ненастоящем человеке” (так на обложке) то “Библией”, то “Евангелием от менеджера высшего звена” и, что поразительно, пытались всерьез анализировать текст и рассуждать о том, что, по сути, не должно составлять предмета их внимания, поскольку искомое не литература. А хорошо продаваемый товар. Как тот генетически модифицированный французский горошек, которому посвящено столько проникновенных страниц в книге.
Старая добрая советская игра “журналист меняет профессию” торчит из этого текста, как ослиные уши. Меняет, а потом подробно в стиле неудобочитаемой инструкции рассказывает о суппорте, реверсе и возможностях токарного дела в целом. Так в прошлом. А нынче — в том же стиле о принципах маркетинга в крупной корпорации и — попутно — о жуткой и пугающей бездуховности, тотально поразившей всю кровеносную систему гламура. Ой, мается, ой, как старательно, и, главное, непрерывно мается наш бедолага, причем мается и по горизонтали (то перепил, то кокаина перенюхал, то еще какое физиологическое невезение), и по вертикали (то есть в ногу с чаяниями власти, страны и народа).
Поиски освежающей, мифической и неведомой духовности протекают весьма своеобразно: в перманентном загуле по ночным клубам и прочим злачным местам, где он, накачиваясь всем, что пьется и нюхается, со шпионской въедливостью всматривается в окружающих, мол, что за людишки? Не завалялось ли у них какой-никакой духовности? И, как булгаковский Воланд, видя насквозь все людские суетные соблазны и бессилие им противостоять, с горечью констатирует: все г…о, ничего у них принципиально заваляться не может. Да что там заваляться! Работать честно и то не могут! А уж быть честными с партнерами по бизнесу или постели — это полный аут! И не мечтай! Но поиски упорно продолжает.
При этом складывается впечатление, что наш безымянный герой (видимо, такое ноу-хау — ни разу по имени не назван, даже условно любимая девушка — самые фальшивые страницы — предпочитает пафосно-театральное “мальчик мой!”) на самом деле не очень-то в теме, и даже, паче чаяния столкнувшись с очевидной “духовностью”, в лицо ее не узнает и пройдет мимо к следующей кокаиновой “дорожке”, поскольку без духовности-то он как-то жил и жить будет, а без “дорожки” только какое-то время, и то некомфортно. К тому же как ее узнать, эту самую духовность, без лейбла и соответствующего ценника? А вдруг fake подсунут? Наш герой 500 евро в день получает и привык к чистому продукту высшего качества, ему подавай haute “duhovnost”! И еще. По старой поговорке: сколько ни говори “халва”, сладко во рту не станет. Герой произносит слово “духовность” на каждом шагу с упорством заклинателя змей, но духовнее от этого не становится никто и ничто вокруг.
Апофеозом сих комических потуг явлен эпохальный разговор с неким питерцем-компьютерщиком на нашей невской земле. Диалог этот столь характерен для эпопеи в целом, что не привести хотя бы его фрагменты — обокрасть будущего читателя (или принципиального нечитателя):
“Бездуховно там у вас, — сказал он, выдувая табак из папиросы. — Тут у нас Васильевский остров, Нева, духовность (убедительнейший и безупречный логический ряд, не правда ли? — Е. Е.). А в Москве? Одни бутики да кабаки. И храм Христа Спасителя, похожий на силиконовый имплантат, который себе старухи миллионерши ставят в надежде лучше выглядеть, но это им не помогает. ‹…› У нас места мало, — продолжает он свою мысль, — тут у нас на каждом доме мемориальная доска, и подпирает она собой некую высшую духовность. — Он затянулся еще раз, задержал дым, поднял руку с папиросой вверх и торжественно произнес: — Здесь жил Чайковский, тут писал └Хованщину“ Мусоргский! ‹…› И, следовательно, когда я стою у дома, где на первом этаже бутик, я думаю не о модных в этом году тряпках, а о ней, о духовности… — Он сделал многозначительную паузу и произнес: — Которую оставили этому дому в наследство его прежние жители”.
Ну как? Нет ощущения, что наелись картона, хорошо пропитанного клеем? Персонаж-то картонный. Неживой, сконструированный. Как и все остальные, впрочем. И вообще — как-то уж больно все это смахивает на плоскую пародию типа: в развратной Москве возможности и деньги, а в Питере — неведомая духовность, о которой его жители постоянно думают, передвигаясь короткими перебежками от одной мемориальной доски к другой. Читаешь и сама себе цитируешь известный анекдот: дура, это гротеск! К тому же попробуйте представить себе процесс “думания о духовности”. Сильно, да? Ну просто в позе лотоса на мемориальной доске. Или под ней.
И вот еще закавыка: заявлен-то текст как антигламурный (или так странно воспринят критиками по собственной инициативе?), но при этом выдержан в формате полного шоколадного гламура: пересыпан многозначительными англоязычными эпиграфами, англицизмами, брендами и лейблами; англоязычные названия глав, сленг (те самые клубные: “Полный отстой”, “Забудь об этом” и “Какая разница?” ), обсценная лексика на каждом шагу… Яркие такие коммерческие опознавательные знаки: ребята, я свой! Не проезжайте мимо! Пожалеете, что не попали на эту вечеринку! При этом о-очень большие претензии на дьявольскую, убийственную иронию. Но ирония эта, увы, не Печорина, а Грушницкого (если кто еще таковых помнит), натужна и искусственна. А уж условно любовная линия — ой! Двойной слой картона. Лучше пролистнуть. И попутно вспомнить Довлатова, мотивировавшего уклонение от общения с определенными людьми тем, что “слишком они коммунисты”. А когда ему возразили, мол, напротив, ярые антикоммунисты, резонно заметил, что это одно и то же. Точно такая же ситуация и с оппозицией гламур–антигламур, по сути, одно и то же.
Но если герой-автор (роман написан от первого лица) “Духless’а” хотя бы для вида давится от отвращения к гламуру, то наша Катя Валова написала откровенно заказной и вполне себе позитивный роман о жизни питерской светской тусовки. Видимо, наш ответ Оксане Робски. Все лица — в светской хронике глянцевого питерского журнала “СПб.СОБАКА. RU”. Раскройте и сверяйте. Кому не скучно. Хотя на самом деле никакой это не роман (отсутствует не только романная задача, но и первичные романные признаки, как то: композиция, развитие характеров и пр.), а растянутый на четыре с половиной сотни страниц бесконечный репортаж: кто, где, когда, с кем и по какому поводу. Впрочем, повод всегда один: быть в моде и не выпасть из обоймы. Быть в моде несложно: молодость на грани пубертатности (30 лет — катастрофа), худоба на грани дистрофии (46-й “брежневский” размер — позор), богатство без границ (а если не богатство, то возможности, но непременно с перспективой), правильный дресс-код и правильный стиль жизни. Правильный стиль жизни тоже несложно: не отрываться от тусовки ни на час, наркотики непрерывно, секс как обозначение “я — свой”. Вот и все. Есть охота — играйте! Или читайте.
Правда, автор иногда срывается то в полукриминальный рассказ о похождении майки с настоящими бриллиантами, то в полумистический триллер с несостоявшимся математиком-состоявшимся убийцей. Но — нитки торчат в разные стороны, и сюжет не движется по логической траектории, а уходит в песок наработанным движением страусиной головы. Тем не менее пение акына — что вижу, то пою — продолжается, и в каком-то месте вдруг понимаешь, что поют-то по очень хорошо знакомой партитуре. То есть чистое dйjа vuе. А стоит присмотреться — ба! Знакомые все лица! В полном составе перекочевавшие с советских стендов “Они позорят наш город” на страницы постсоветской светской хроники. Все тот же советский злачный мир, слегка освеженный современными реалиями. Мир завмагов, официантов, фарцовщиков, спекулянтов, валютчиков, обслуги из косметических салонов и парикмахерских и валютных проституток. Но выпало счастье людям — прилетела фея с растекшимся пятном на лысине, взмахнула волшебной либеральной палочкой, и свершилось превращенье: завмаги нынче — владельцы бутиков, официанты — рестораторы, фарцовщики и спекулянты — бизнесмены, валютчики — банкиры, обслуга — модные визажисты, а валютные проститутки — героини светской хроники. Все при деле, и все — по Райкину, кто помнит — уважаемые люди.
(Между нами, по слухам, и половина нынешних идеологов либеральной экономики начинали свою трудовую деятельность и получали первую прививку обожествляемого свободного рынка на знаменитой “галере” Гостиного двора. Немало найдется ветеранов ДНД, готовых вспомнить приводы в пикет нынешних священных коров новой России, они же (опять же, по молве народной, только по ней!) члены мирового правительства. Но это все — строго между нами! Тс-с-с-с!..)
Времена меняются, а типажи и их суть остаются. Ну, поменялись “Волги” на “Мерсы” или “Лексусы”, Пицунда — на Антверпен или Лондон, а дача в Комарово — на виллу в Испании, но изменения-то эти сугубо экстенсивные, а не интенсивные. И владелец модного бутика, после восьмого класса не прочитавший ни одной книжки, и модная маникюрша, озабоченная поисками сапог в тон элитного нижнего белья, как будто бы шагнули из ресторана “Кавказский” прямиком на VIP-вечеринку к модному Эдику Мурадяну. Ну, полный гламур!
Забавно другое. Если брать в историческом масштабе, то каноническая светская хроника следила за жизнью императорского двора и высшей аристократии. Не уверена, что находилось там место баронам, хотя стоило бы проверить для точности. А нынче герои светской хроники — обслуга недолжной увядать телесности и магазинщики. Демократия, однако, блин. Ничего не попишешь.
И еще момент. Говорят, наши ироничные детективщицы весьма неплохо поправляют свое материальное положение, упоминая по ходу своего убойного дела сорт любимых макарон героини или предпочитаемую линию косметики. Какой же супермиллионершей должна быть нынче Катя Валова, если все 450 страниц ее романа только тем и заполнены. Все до одной, вплоть до самой незначительной, вещицы с фирменными бирками. Не художественный текст, а рекомендательный список “Афиши” в соответствующих разделах. Более того, каждая глава названа в формате магазинного ценника: “Просто майка Just Cavalli”, “Орхидеи Hugo Boss”, “Диван Ligne Roset”… Вот такая литература-сток-склад. Впрочем, на обложке, кто еще умеет, прочтет: “Новая книга Кати Валовой написана в популярном жанре роман-скандал. …Берем секс от Мишеля Уэльбека, наркотики и насилие от Брета Истона Эллиса, ночные гонки от Тонино Бенаквисты, светских персонажей от Фредерика Бегбедера и, главное, легко узнаваемых и до боли знакомых героев от Оксаны Робски…” Вот что видит в этом комплиментарном зеркале собственного изготовления “СПб.СОБАКА.RU” Кто бы сомневался! Ведь оптика-то соответствующая! Один вопрос: и как это там ничего не найдено от самой тиражной книги? Скажем, “берем Бога от Библии”?
А ведь автор этих строк знает совсем другую Катю Валову: как-то довелось прочитать ее небольшое, но чрезвычайно элегантное эссе, посвященное питерскому художнику-графику. Написанное прекрасным слогом, с легким мистическим ароматом. Настоящая проза. Справедливости ради, стоит сказать, что и в “Богинях и куколках” порой проскакивают эти искры подлинного таланта, особенно, как ни странно, в истории, связанной с математиком-убийцей. Но — гламур есть гламур! Шаг влево, шаг вправо — уже не гламур. Так что остается просто дождаться следующей книги Кати Валовой. Дай Бог, негламурной.
Что же касается непререкаемо рыночного приговора “Читатель голосует рублем”, то не тех диагностов, господа, зовете. Здесь не литкритики должны напрягаться, а социологи. Почему покупают, скажем, не больших поэтов Кушнера и Чухонцева, а убогую Рубальскую и эстрадника Вишневского (в рейтинге разрыв в позициях где-то около 50)? Почему тираж Дэна Брауна приближается к тиражу Библии? Кто ответит? Кто осмелится ответить? Ведь качественные критерии большой культуры давно заменены количественными критериями культуры массовой. И гамбургский счет в социуме отменен за ненадобностью. Но это не значит, что он перестал существовать. Хотя бы для нас с вами.
Елена Елагина