Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2006
Все больше исторических названий уходят из обихода и становятся “преданьем старины глубокой”. Для примера приведем всего три названия: Пески, Преображенский плац и Аракчеевские казармы. Сегодня речь пойдет об Аракчеевских казармах.
До революции на Шпалерной (по обеим ее сторонам — от № 49/29 [позднее — № 49/39] и от № 60/41), начиная от угла Таврической улицы, расположились так называемые Аракчеевские казармы, протянувшиеся вдоль первой трассы: по левой стороне они доходили до Ставропольской улицы, а по правой — до самого Смольного собора.
Историю появления этих казарм мы находим у П. Н. Столпянского: “11 июня 1800 года вышло… распоряжение о распродаже в частные руки и всей Конногвардейской слободы. Значительная часть ее была приобретена артиллерийским ведомством, появились Аракчеевские казармы…” Однако история этих казарм началась гораздо раньше.
После перевода Кунсткамеры из Кикиных палат на Васильевский остров, в период царствования Петра II, генерал-губернатор Петербурга Б.-Х. Миних облюбовал это здание для штаба своего Кирасирского полка. Между палатами и Смольным двором были построены конюшни для лошадей полка. Недалеко от невского берега были построены ряды домов для солдат. Однако с восшествием на престол Елизаветы Петровны звезда Миниха закатилась, и в этих постройках обосновался вновь созданный при императрице Анне Иоанновне полк Конной гвардии. По указу императрицы (декабрь 1739 года) “вместо казармов строить полковые слободы, дабы солдаты с вещею выгодой с женами своими вместе жить, а дети их сбережены и при полковых школах обучены и воспитаны быть могли”. Слобода Конной гвардии протянулась по нынешней Шпалерной от Литейного двора до Смольного монастыря. Кикины палаты были перестроены архитектором Растрелли, и в них поместился штаб полка. Создавалась слобода Конного полка по проекту и под руководством архитектора Боенналя. Строительство растянулось на многие годы: с 1741-го по 1757-й. Постепенно территория слободы стала сокращаться, деревянные избы заменяться каменными связями. Сокращение территории произошло за счет строительства на ней сперва Смольного собора, а позднее Таврического дворца с садом.
При Павле I началось повсеместное строительство каменных казарм. К этому времени стало ясно, что полковые слободы изжили себя и для лучшего несения службы солдата надо отделить его от семьи и иных гражданских лиц. Император считал: “Казарма есть не только жилище солдата, но и школа, где он воспитывается”. 11 апреля 1799 года Гофинтендантская контора получила указ императора: “Таврический дворец всемилостивейше повелеваем отдать лейб-гвардии Конному полку под казармы, который и принять онаго полка командиру генерал-лейтенанту князю Голицыну”. Таким образом Павел I захотел расправиться даже с памятью ненавистного Потемкина — прежнего владельца дворца. 11 июня 1800 года великий князь Константин Павлович передал генерал-губернатору Петербурга графу Палену повеление государя: все здания и земли, составлявшие слободу Конной гвардии, распродать в пользу полка. Сорок четыре так называемых “рейтарских дома” были переданы казарменному комитету для расширения Артиллерийских казарм. В 1801 году, с уходом из этих мест лейб-гвардии Конного полка, в бывших Кикиных палатах закрылась полковая церковь Рождества Иоанна Предтечи, а само здание было занято “магазейном”. Бывшее парадное место Конной гвардии близ Смольного монастыря по предложению инспектора артиллерии графа Аракчеева было куплено в 1803 году в Артиллерийское ведомство за 8626 рублей. На территории бывшей слободы Конного полка вдоль Воскресенской набережной (позднее Шпалерной улицы) были выстроены (возможно, перестроены из старых построек) длинные одноэтажные казармы. В это время (1803–1806) с другой стороны Таврического дворца по проекту архитектора Луиджи Руска были построены кавалергардские казармы. Близость этих двух казарм дало повод современникам назвать Л. Руска автором “Аракчеевских казарм”, хотя было ясно видно, что рука мастера не касалась этих низких и приземистых одноэтажных построек. В 1821 году артиллерийские казармы под Смольным монастырем перешли в ведение Инженерного департамента. В 1820-х годах палаты перешли к 1-му учебному Карабинерскому полку, который устроил в них храм во имя праведных Захария и Елизаветы. К осени 1824 года, то есть ко времени возвращения войск из лагеря, в казармах были проведены ремонтные работы, значительно улучшившие их состояние, а в 1830 году строительство комплекса казарм было завершено. Уже к этому времени казармы неофициально назывались Аракчеевскими. С 1835-го по 1852 год в казармах проживали семейные кавалергарды.
В описаниях Петербурга И. И. Пушкарева, выходивших частями на рубеже 1830–1840-х годов, комплекс упоминается как “казармы лейб-гвардии конной артиллерии”. Кроме того, упоминается “артиллерийская коновальная школа. Помещается в Аракчеевских казармах, что под Смольным”. Школа была “учреждена 26 июня 1836 года для приготовления искусных коновалов”.
В августе 1875 года в Аракчеевские казармы перебазировался Учебный кавалерийский эскадрон, сформированный 22 апреля 1809 года, и в виде учебного эскадрона входил в 1826–1859 годах в состав образцового кавалерийского полка. Первоначальным предназначением учебного эскадрона была подготовка унтер-офицеров и музыкантов кавалерийских полков. Каждый год эскадрон выпускал сто унтер-офицеров в армейские кавалерийские полки и, кроме того, двадцать пять трубачей. После Крымской кампании и военных реформ 1860-х годов назначение школы несколько изменилось, о чем можно было узнать из положения об Учебном кавалерийском эскадроне: “Его задачей стала подготовка офицеров и нижних чинов для обучения ими верховой езде в кавалерийских полках, а также для теоретического и практического образования кавалерийских офицеров и подготовка из них инструкторов”. Эскадрон находился в подчинении командующего гвардейскими войсками и — непосредственно — генерал-инспектора кавалерии. Стаж службы для поступающих офицеров был не менее четырех лет, а для нижних чинов — два-четыре года. Срок обучения для офицеров длился два года. Начальником эскадрона в год переезда был полковник фон Штейн.
В те годы в постоянном составе Учебного эскадрона находился Иосиф Иванович Комиссаров-Костромской, крестьянин, спасший 4 апреля 1866 года жизнь императору Александру II. За свой подвиг Комиссаров был пожалован в потомственные дворяне. В 1873 году он уже штабс-ротмистр. Должности при эскадроне не занимал, “временами вел жизнь нетрезвую”. С 1876 года он был откомандирован из эскадрона.
В 1874–1875 годах по проекту выпускника Николаевской инженерной академии Михаила Ивановича Белова на территории казарм были созданы манеж и конюшни школы.
Русско-турецкая война 1877–1878 годов и эволюционные изменения в армиях европейских стран дали толчок к дальнейшим переменам в русской армии. Назрела необходимость реформ в эскадроне, в связи с чем в 1882 году Учебный кавалерийский эскадрон был переформирован в Офицерскую кавалерийскую школу.
“I. Офицерская Кавалерийская Школа имеет назначением:
а) Подготовлять офицеров кавалерии и казачьих войск к командованию эскадроном или сотнею, давая им средства для усовершенствования их специального образования (теоретического и практического), согласно с общим ходом развития кавалерийского дела по всем его отраслям, равно способствовать этим же путем к поддержанию во всех кавалерийских частях необходимого единства в применении Высочайше утвержденных для них правил службы, а также способствовать к усвоению во всей кавалерии однообразных приемов строевой езды и выездки лошадей.
б) Приготовлять сведущих наездников унтер-офицерского звания для выездки лошадей в полках кавалерии и конных батареях артиллерии.
в) Вырабатывать способы и системы обучения езде и выездке лошадей, наиболее соответствующие обстановке, потребностям и материалу строевых кавалерийских частей и требованиям боевой службы кавалерии; практически испытывать и исследовать по указаниям Военного министра усовершенствования, до кавалерии относящиеся, вновь вводимые как у нас, так и в иностранных армиях; разрабатывать и испытывать различные методы и приемы воспитания и обучения как людей, так и лошадей в кавалерии, а также испытывать образцы проектируемых обмундирования, снаряжения и вооружения кавалерии.
г) Приготовлять для полков в армейской кавалерии и армейских казачьих полков сведущих кузнецов, равно развивать между обучающимися в Школе офицерами знания правильных приемов ковки”.
Обучение в школе инструкторов верховой езды компенсировало расформирование Берейторской школы. Курс длился два года, и на него принимали 15 офицеров и 28 унтер-офицеров и рядовых.
Школа состояла из нескольких отделов: эскадронных и сотенных командиров, инструкторского, отдела наездников нижних чинов, учебной кузницы и эскадрона школы. В 1891 году инструкторский отдел школы был закрыт, а курс выездки добавили в программу отдела эскадронных и сотенных командиров. “По положению 1898 г., в офицерском отделе преподавались: теория верховой езды, иппология (гиппология — наука о лошади), теория ковки, воинские уставы и наставления для кавалерии, история конницы и т. д. Практические занятия заключались в следующем: езда на выезженных лошадях, выездка молодых лошадей, вольтижировка, езда без стремян и поводьев, фехтование и рубка, плавание, совершение дальних марш-бросков, парфосная охота и т. д.”
Здесь же помещалась с 1888 года школа солдатских детей Офицерской кавалерийской школы “в память Его Императорского Высочества Великого князя Николая Николаевича Старшего”, а также ветеринарный лазарет школы.
Кроме библиотеки, в школе имелись два музея: конского снаряжения русской и иностранных армий и ручного оружия.
“4 июня 1907 г. постоянному составу школы была присвоена следующая форма одежды: черный доломан с желтыми (у офицеров филиграновыми) шнурами, черный ментик, подбитый алым и отороченный барашком, краповые чакчиры с учебной тесьмой (у офицеров с галуном) и гусарская барашковая шапка с кранным шлыком; оружие — сабля или шашка, та и др. — на поясной портупее, и винтовка”2.
С 1867-го по 1909 годы (исключая годы, когда выпусков не было) школа выпустила: 1068 офицеров — в регулярную кавалерию, 106 — в казачьи войска, 138 инструкторов, 2187 нижних чинов.
Начальниками Офицерской кавалеристской школы были: генерал-майор И. Ф. Тутолмин — 1882–1886, генерал-майор В. А. Сухомлинов (будущий военный министр) — 1886–1897, генерал-лейтенант А. А. Агаси-Бек Авшаров — 1897–1902, генерал-майор А. А. Брусилов 1902–1906, генерал-майор В. В. Мейнард — 1906, свиты его величества генерал-майор В. М. Безобразов — 1906–1909, генерал-лейтенант В. А. Химец — 1909–1914.
Долгие годы жизни и службы генерала Алексея Алексеевича Брусилова связаны с Офицерской кавалерийской школой. Впервые он прибыл в Петербург из Тифлиса 17 октября 1881 года и поступил в школу. 12 августа 1883 года он оканчивает ее, а 12 ноября зачислен в чине ротмистра адъютантом школы. Преподает верховую езду и выездку лошадей. 9 февраля 1890 года Брусилов произведен в подполковники, а через год становится начальником отдела эскадронных и сотенных командиров. 30 августа Алексей Алексеевич произведен в полковники с зачислением по гвардейской кавалерии. В марте–мае 1898 года он командирован в Германию, Австрию и Францию для осмотра кавалерийских полков, школ и приобретения лошадей. 10 ноября того же года назначен помощником начальника Офицерской кавалерийской школы. 6 мая 1900 года Брусилов произведен в генерал-майоры. 10 февраля 1902 года назначен начальником Офицерской кавалерийской школы и находился в этой должности до 1906 года, когда был переведен во 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию, став ее начальником.
Недалеко от казарм школы, в доме № 17 по Таврической улице, жил князь Дмитрий Петрович Багратион с женой Верой Михайловной. Являясь помощником начальника кавалерийской школы, в чине полковника (в 1910 году — генерал-майор), он, кроме того, являлся ответственным редактором журнала “Вестник русской конницы”. Журнал выходил в 1906–1914 годах. (“Уже давно назрела необходимость в специальном литературном органе, в котором все любящие конное дело могли бы свободно обмениваться мыслями и объединять свою работу”. С этой лишь исключительно целью генерал-инспектор кавалерии разрешил издавать при Офицерской кавалерийской школе “Вестник русской конницы”.) Контора редакции находилась в доме 51 по Шпалерной улице (на территории школы). В 1909 году отмечался 100-летний юбилей школы. В 1915 году князь Багратион стал советником Главного управления Государственного коннозаводства.
С Офицерской кавалерийской школой связано имя барона Карла Густава Маннергейма (1867–1951), будущего маршала Финляндии. В марте 1902 года Маннергейм участвовал в конных соревнованиях с разрешения генерала Брусилова, незадолго до этого назначенного начальником Офицерской кавалерийской школы. После соревнований, на которых штабс-ротмистр получил золотой жетон и благодарность великого князя Николая Николаевича, Маннергейм выразил Брусилову свое желание перейти на службу в постоянный состав школы. Брусилов дал свое согласие, но из-за отсутствия штатных мест предложил пока только прикомандировать. Великий князь Владимир Александрович, бывший командующим гвардией, сообщил барону, что приказ о его прикомандировании к Офицерской школе подготовлен и скоро будет подписан, но до высочайшего приказа ему необходимо остаться в Конюшенной части, где он тогда служил. Наконец в период празднования 200-летия Петербурга в 1903 году ротмистр Маннергейм узнал, что приказ о его прикомандировании к Офицерской кавалерийской школе уже подписан, хотя номинально он продолжал числиться в штате Конюшенной части и жить в доме № 2 на Конюшенной площади. К этому времени школа была основательно преобразована генералом А. А. Брусиловым, который впервые в России использовал “мертвые барьеры”, а затем парфосные охоты с длительными скачками. Он создал их в 1891 году, являясь тогда преподавателем верховой езды в школе. Эти охоты способствовали воспитанию смелых полевых ездоков и настоящих кавалеристов. Они подразделялись на два вида: по искусственному следу с собаками и за живым зверем. Почуяв зверя, собаки бросались вперед, а всадники следовали за ними через изгороди, канавы, лес, стараясь не упустить их из вида. Начинание с парфосными охотами поддержал великий князь Николай Николаевич (младший), подаривший школе отличную стаю собак и партию выносливых оленей. Для этих охот был создан специальный лагерь, первоначально в Новгородской губернии, а с 1899 года в Виленской, близ местечка Постава. Ежегодно осенью, когда оканчивались летние сборы в Красном Селе, кавалерийская школа участвовала в парфосных охотах.
31 августа 1904 года ротмистр Г. К. Маннергейм высочайшим приказом был зачислен в постоянный состав Офицерской кавалерийской школы. В 1895 году генерал-инспектором русской кавалерии становится великий князь Николай Николаевич, учившийся в школе в 1872–1873 годах. По его приглашению в Петербург приезжает знаменитый европейский наездник Джеймс Филлис (1843–1913), ставший старшим преподавателем верховой езды. Учителем фехтования становится итальянец Лупи Бонор. Профессора Академии Генерального штаба читали в школе тактику и стратегию. Окончившие школу не только повышали квалификацию, но и получали должность командиров эскадронов. Обучение в школе длилось два года. Ежегодно в нее направлялись шестьдесят четыре офицера (сорок от кавалерийских и двадцать четыре от казачьих полков). Школа совершенствовала кавалерийских и казачьих офицеров, готовила наездников из унтер-офицеров, инструкторов по фехтованию, квалифицированных кузнецов.
В сентябре 1904 года Густав Маннергейм был назначен помощником Джеймса Филлиса. Вскоре по согласованию с великим кязем Николаем Николаевичем ротмистр Маннергейм был назначен командиром учебного эскадрона и членом учебного комитета школы.
Являясь образцовым, учебный эскадрон первым в русской кавалерии проводил испытания новых видов вооружения, снаряжения и обмундирования. Работая под руководством А. А. Брусилова, ротмистр Маннергейм научился руководить подчиненными, учитывая индивидуальные особенности их характеров.
8 октября 1904 года был получен высочайший приказ о переводе барона Маннергейма в Нежинский полк подполковником, а 9 октября поезд с Николаевского вокзала увез его в Маньчжурию, в действующую армию.
Почти в одно время с бароном Маннергеймом в школе находился граф Алексей Алексеевич Игнатьев, будущий советский генерал. Их положение здесь было несколько различно: если Манннергейм обучал, то Игнатьев обучался. Они уже были знакомы по Кавалергардскому полку. Впоследствии, став советским генералом, Игнатьев дает не очень лестную характеристику барону в своих мемуарах, но это больше конъюнктурные записи, хотя даже здесь проскальзывает уважение к нему. Но не будем судить и не судимы будем.
“Непосредственным моим начальником оказался поручик барон Маннергейм, будущий душитель революции в Финляндии. Швед по происхождению, финляндец по образованию, этот образцовый наемник понимал службу как ремесло. Он все умел делать образцово и даже пить так, чтобы оставаться трезвым. Он, конечно, в душе глубоко презирал наших штатских в военной форме, но умел выражать это в такой полушутливой форме, что большинство так и принимало это за шутки хорошего, но недалекого барона. Меня он взял в оборот умело и постепенно доказал, что я, кроме гимнастики, попросту ничего не знаю”.
Теперь обратимся к той части воспоминаний графа Игнатьева, где говорится об Офицерской кавалерийской школе.
“Впервые в 1901 году были введены новые правила о зачислении в генеральный штаб. Мы, окончившие академию, были обязаны вернуться на два года в строй для командования ротами и эскадронами. Генерал-инспектор кавалерии Николай Николаевич нашел при этом, что для получения эскадронов генштабистам необходимо пройти специальный одногодичный курс офицерской кавалерийской школы.
└А то они мне все эскадроны попортят“, — будто бы выразился он.
Школа эта, размещавшаяся в Петербурге в Аракчеевских казармах на Шпалерной, была к этому времени коренным образом преобразована и успела уже заслужить репутацию └малоприятного учреждения“. В ней впервые в России были применены мертвые барьеры, врытые в землю, и особенно пугали так называемые парфосные охоты. Двухлетний курс школы проходили около ста офицеров кавалерийских полков, а на охоты командировались, кроме того, ежегодно все кандидаты на получение командования полком. Стонали бедные кавалерийские полковники, вынужденные скакать на этих охотах верст десять-двенадцать по пересеченной местности, многие уходили в отставку, не перенеся этого испытания. Суровые требования кавалерийской школы сыграли полезную роль. Постепенно среди кавалерийских начальников становилось все больше настоящих кавалеристов и все меньше людей, склонных к покою и к ожирению. Даже из нашего выпуска академии многие бывшие кавалеристы испугались школы. ‹…› Желающих поступить в └лошадиную академию“ среди нас оказалось всего восемь человек. ‹…› Система выездки была к тому времени установлена единая — по Филису, и она не представляла для меня затруднений, так как я был уже знаком с нею со времени службы в полку”. В один из понедельников в школе разнеслась новость о невиданном новом номере высшей езды француза Филиса, показанного им накануне в цирке Чинизелли. “Через несколько дней в маленький офицерский манеж собралась чуть ли не вся полковая офицерская молодежь. Мы выстроились. На правом фланге смены на простенькой казенной гнедой лошадке сидел щупленький полковник в общеармейской кавалерийской форме. Это оказался начальник офицерской кавалерийской школы, просивший нас, как выяснилось, принять его и его сотрудника, скромного армейского подполковника князя Багратиона, в нашу смену. Точно в назначенный час в манеж вошел маленький старичок в штатском платье и, поздоровавшись с нами по-французски, начал свой первый урок. По-русски он тогда совсем не говорил. ‹…› Пропотев не хуже коней, большинство вышло из манежа с совершенным отвращением к └самодуру-французу“. Его обступили человек шесть кавалергардских офицеров. Эта группа и прошла до конца курс Филиса. ‹…› Непреклонная воля старика Филиса и могучая поддержка его системы езды рядом влиятельных военных привели к тому, что взгляды Филиса через несколько лет легли в основу русского кавалерийского устава. Я застал Филиса в кавалерийской школе уже в форме военного чиновника, в должности главного инструктора езды. Мне же довелось и похоронить его в Париже, где как военный атташе я возложил на его могилу венок с надписью: └От благодарной русской кавалерии“. Он заслужил этот венок, ибо в нашей красной коннице применена система старика Филиса. ‹…› В перерывах езды мы обучались еще бою на саблях, иногда рубке и даже ковке в эскадронной кузнице, где любители ухитрялись изготовить подкову вместо трех в два нагрева. ‹…› Помощника начальника школы — Химца, того самого, который был моим учителем верховой езды еще в Пажеском корпусе,— мы в шутку, чисто по-кавалерийски, прозвали Подвохом завода Подкопаева от Хама и Стервы. ‹…› На идеально выезженной темно-караковой лошади выехал сам знаменитый ездок Химец и повел нас за собой на первую пробную парфосную охоту по искусственному следу. Впереди шла большая стая желтоногих гончих, окруженная с трех сторон доезжачими в красных английских сюртуках. Дойдя до начала следа, заранее проложенного намоченной губкой, собаки почуяли запах зверя и бросились вперед. Мы должны были следовать за ними галопом, преодолевая многочисленные канавы, крестьянские изгороди, проскакивая сквозь сосновый редкий лес и снова выходя на невидимую издалека какую-нибудь болотистую канаву”.
Свои воспоминания о кавалерийской школе оставил еще один маршал, но уже советский, Семен Михайлович Буденный. Приведем полностью отрывок из его книги “Пройденный путь”.
“В 1907 году командование полка (Приморского драгунского. — И. П.) направило меня в Петербургскую школу наездников при Высшей офицерской кавалерийской школе. Тогда в кавалерийских полках была должность наездника, обязанного вести инструкторское наблюдение за выездкой молодых лошадей. Таких вот наездников-инструкторов и готовила школа, в которую меня послали. Окончание этой школы сулило мне возможность избавиться от тяжелой доли батрака, ожидавшей меня дома после возвращения с солдатской службы: полковой наездник, отслуживший свой срок, всегда мог устроиться берейтором (тренером) на какой-нибудь конный завод. Проучившись в школе около года, я хорошо усвоил правила работы с лошадью и на соревнованиях занял первое место по выездке молодых лошадей. Это давало мне право, пройдя второй год обучения, остаться в школе на должности инструктора-наездника. Но полку нужен был свой наездник, и, не желая терять его, командование полка поспешило отозвать меня из школы — хватит, мол, учиться, раз уже вышел при зачетах на первое место. В школе мне присвоили звание младшего унтер-офицера”.
О помещениях школы в юбилейном сборнике (1909) говорится:
“После переформирования эскадрона в Офицерскую Кавалерийскую школу, по мере расширения задач и штата последней, помещения школы увеличивались, и в настоящее время в прежних одноэтажных зданиях и вновь выстроенной казарме на углу Ставропольской улицы размещается до 1200 нижних чинов постоянного и переменного составов, а в конюшнях более восьмисот лошадей разных категорий. Для конных и строевых занятий школа имеет три больших манежа, один половинного размера и одну пристройку для вольтижировки и работы на корде (вольт). Два длинных одноэтажных флигеля и └круглый“ дом (называется так издавна, хотя не имеет ни одного закругленного угла) отведены под квартиры офицеров постоянного состава.
Офицеры переменного состава живут на частных квартирах”. Расшифровку, “что есть “круглый” дом”, дает нам П. Н. Столпянский: “…самым последним домом на Шпалерной был так называемый в наши дни Круглый дом кавалерийской школы, — дом приверженца царевича и в то же время как будто и сторонника реформ, Кикина”. Отсюда следует, что Круглый дом — это широко известные сейчас Кикины палаты, которые использовались Офицерской кавалерийской школой. Упоминает о казармах и В. Курбатов в своей книге “Петербург”: “После Таврического дворца тянутся низкие Аракчеевские казармы с живописным мальтийским орлом над порталом”. Описание фасада казарм “низеньких, украшенных огромными гербами с инициалами Императора Павла I и изображением мальтийского креста”, мы находим и у Г. К. Лукомского.
Из Павловска, где ранее стоял эскадрон, в корпус на углу Таврической улицы была перенесена церковь (освященная в 1840 году), которую в 1884 году из-за неудобств перевели во флигель на углу Кавалергардской улицы, в казармы отдела наездников. Здание храма в 1910 года было капитально отремонтировано. В 1916 году после очередного ремонта храм освятили малым освящением, и в этот период появился новый одноярусный иконостас, расписанный в русском стиле. Кроме иконостаса, на стенах висело около 60 образов. “Церковь была однопрестольная и освящена в память перенесения мощей Святителя и Чудотворца Николая, день почитания которого (9 мая) и был с самого сформирования полка днем полкового праздника. ‹…› В следующем флигеле, между Кавалергардской и Ставропольской улицами, помещаются: в одной половине библиотека, музей конного снаряжения, музей ручного оружия, фехтовальный и гимнастический зал, а в другой — офицерское собрание”.
Количество наглядного материала, необходимого для учебного процесса в школе с годами увеличилось до таких размеров, когда назрела необходимость в создании специальной постройки — Учебного исторического музея Офицерской кавалерийской школы. Было отпущено на это 30 тыс. рублей. 31 мая 1911 года состоялась закладка фундамента, первый камень которого был положен начальником школы генерал-майором Химцом. 9 мая 1912 года состоялось его освящение, а ровно через год и его открытие. Это был одноэтажный особняк в стиле ампир, украшенный павловским орлом.
С начала объявления войны, в 1914 году, занятия в школе были прекращены.
После революции казармы перестали использоваться по прямому назначению, а в 1918 году была закрыта церковь, помещение которой через пять лет заняли под клуб.
До наших лет Аракчеевские казармы не дожили: здания по правой стороне улицы Воинова были уничтожены еще в 1930-е годы, а на их месте были построены по проекту архитектора К. Д. Халтурина в конструктивистском стиле четыре параллельных корпуса жилкомбината для работников водопроводной станции. К нашим дням и эти постройки тоже уничтожены как “морально устаревшие”, и на их месте строится современное здание. Дома по левой стороне частично дотянули до 1978 года, года их сноса, а на их месте были построены здания “крупных общественных научно-исследовательских и проектных организаций”.