Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2005
Не учи меня, голэба, где в ночи бурьян,
Где тропинка возле сруба да хмельной баян.
Не учи меня, послушай, — после стольких мук
Душу выменял на душу — ни души вокруг.
Не учи… Я не умею не глядеть в упор.
“В тьме незрячему виднее…” — помню с давних пор.
Не учи… В кишащей яме каждый — Божий сын.
Видишь, музыка кистями потекла с рябин?
Видишь, речка синегуба на закате дня?..
Не учи меня, голэба, не учи меня…
* * *
Не согрел кипяток,
Да и водкой уже не согреться,
Тепловозик угрюмый
в тупик мой вагон отволок…
Что-то ноет в груди,
но не сердце, а около сердца,
Сердцу вроде не сроки…
Хоть, впрочем, а где этот срок?..
И в ладонную глубь
Стылый лоб опуская знакомо,
Все спешу окунуться
в мелодию прожитых лет.
Вот я в детстве стою,
но не в доме, а около дома,
И над мамой мерцает
какой-то серебряный свет.
Там дерутся грачи,
Там ручьи распевают стозвонно,
Там нехоженых тропок
побольше, чем в свете — сторон.
Но сегодня я здесь —
не в вагоне, а возле вагона,
И подножка на уровне сердца
Взрезает перрон.
Все коварнее склон.
Позади — буераки да ямы,
И обида змеею
вползает в сердечный сосуд.
Я останусь навек,
но не с мамой, а около мамы,
Там, где тихие сосны… Да Вечность…
Да праведный Суд…
* * *
В каждом веке есть год роковой,
Так ведется от времени Она.
Гибель Пушкина…
Тридцать седьмой…
Жди униженно и обреченно,
Что случится морозной зимой.
Мандельштам…
Вся Россия, как зона.
Нет и не было жизни иной —
Новый век…
Новый тридцать седьмой…
* * *
Ущипну до крови мякиш хлебный,
Задохнусь… Прозрею… Закричу…
Пусть слезинка девки непотребной
Побежит по голому плечу.
Вырвусь… Побегу через дорогу —
Где канава ржавая да грязь,
Где дряхлеет ворон понемногу,
Ни огня, ни теми не боясь…
И лицом зароюсь, будто пьяный,
В эту жижу, в черный окоем,
В чахлые, болезные бурьяны,
В тень чела на отсвете своем.
Там звезда над истиной воздета…
И, уже почти в полубреду,
Я ладонь порежу о край света
И во тьму тихонько побреду…
* * *
Полусвет… Моя тень на стене
Твоей тени коснуться посмела.
Сквозь обои, на той стороне,
Проступили два любящих тела…
И крестилась старуха: “Свят!.. Свят!..”
Что с видением делать, не зная.
И качала двух сонных внучат,
Их полой от стены закрывая.
Ну а там, где по стенке пошла
Злая трещинка, странная сила
Разделила и наши тела,
И с тобою навек разлучила…
Я давно уже стал домовит,
Дочь старухи — заходишь — зевает.
Но, как мать, все на стенку глядит,
И, крестясь, от внучат заслоняет.
* * *
Художнику Алексею Кузьмичу
Неверящий поверит, но в безверье,
Забытое припомнив, чтоб забыть.
И мастером не ставший подмастерье
Отмстит за то, что не за что отмстить.
Как ты силен, когда слабеют руки,
Когда сильнее августа — свеча,
Когда лишь звук в ночи тысячезвукой,
Как ангела, услышишь у плеча.
А жизнь течет, струится понемногу,
Хоть благодать — совсем не благодать.
Но первый вскрик…
Но смертную дорогу
Не отменить и не предугадать…
* * *
Опять бесчестье — быть в чести,
Опять бесславье — жить во славе…
Спасенных некому спасти,
Когда ты правым быть — не вправе.
Когда вдвойне постыден стыд.
И мстят за то, что ты не мстил им.
Когда прощеный не простит
Его простивших — до могилы.
Когда не сбудется уже
То, что в надеждах было, было…
Да по-звериному в душе
Рычит погасшее светило.
А темноскулая волна
Влачит литое отраженье —
Всегда, одна… Всегда вольна…
Всегда — предвестник пораженья…