Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2005
Полемика известного московского историка и социолога Игоря Яковенко и не менее известного петербургского писателя-фантаста Вячеслава Рыбакова, опубликованная в 6-м и 11-м номерах прошлогодней “Невы” под рубрикой “Проект для России”, вызвала живой читательский интерес. Сегодня мы возвращаемся к ней, предоставив авторам возможность поговорить тет-а-тет под одной обложкой.
Вячеслав Рыбаков
Послесловие к послесловию
Наука — прекрасна.
Стремление к чистому знанию, к истине, которая ценна сама по себе, — одно из благороднейших (возможно, самое благородное) среди доступных человеку стремлений.
Ничего, кроме искреннего уважения, не вызывает во мне тот, кто, видя, что над ним уже занесен меч, говорит своему армированному убийце: “Не тронь мои чертежи!”
К какой эпохе относится этот вот замызганный черепок: опять к Шан или (аж в зобу дыхание сперло от предвкушения и упреждающего восторга!) все-таки наконец к Ся? Из чего состоят кварки? Что там происходит, в галактиках, столкнувшихся в миллиарде световых лет от нас?
Ах, если бы в миллиарде световых лет от нас была Россия — как спокойно и вальяжно можно было бы спорить о сути происходящих в ней процессов! Как сладостно было бы с чашечкой кофе в руке обсуждать спектр агониального излучения, выброшенного ею в бездну при ее сокрушительном столкновении с реальностью! Что в нем, в этом спектре, преобладает: имперскость или национализм?
Увы.
Наука — прекрасна, но время от времени так и хочется припомнить Стругацких: “Эх, ученые, хвостом вас по голове…” Время от времени, хоть я совсем не сторонник упрощений, так и хочется вспомнить “Махабхарату”: “Противоречивыми словами ты меня сбиваешь с толку. Говори мне лишь о том, чем я могу достигнуть блага!”
Я внимательно прочитал ответ Игоря Яковенко на мой ответ ему. Очень со многим я в этом ответе согласен и сам так же думаю. Там очень много верного, убедительного и даже бесспорного.
Немало там, мне кажется, и спорного. Привычно я начал цепляться сначала к мелочам, писать сам себе хлесткие полемические пометки на полях яковенковского текста, чтобы потом уж, отталкиваясь от них, начать формулировать пригодные к обнародованию соображения более общего порядка…
Ну, вот, например.
Текст Яковенко: “И национальное государство, и империя, вне зависимости от любых идеологических рюшечек, стратегически заданы на ассимиляцию и формирование максимально интегрированного целого. Тут нет никаких различий. Но в случае с национальным государством такая цель принципиально достижима, ибо объем государства конечен, а в случае с империей эта цель принципиально недостижима в силу открытого характера имперского целого”.
Ремарка: “То, что любая империя обязана стремиться захватить весь мир и весь мир ассимилировать — это абстракция. Идеальный газ. В мыслимой тенденции так, а реально — совсем не так, имперцы — тоже реалисты. Тогда может получиться, что единственным реальным критерием, позволяющим в современности отделить империю от национального государства, является возможность или невозможность ассимиляции инородцев в будущем. Причем возможность или невозможность эту нельзя оценить никак иначе, нежели субъективно. Империя — это страна, относительно которой я убежден, что ассимилировать инородцев ей не удастся, а национальное государство — это страна, относительно которой я убежден, что ей ассимилировать инородцев удастся”.
Текст Яковенко: “Имперский человек в обязательном порядке должен быть бедным, жизнь его должна быть неустроенная, близкое окружение — дискомфортно, мир — тусклым и безрадостным”.
Ремарка: “А Китай? Явная империя — но рост благосостояния устойчив и быстр. А как веселы там старики — сам видел! Самодеятельно поют хором в парках — трезвые, между прочим, — в числе прочего └Калинку” по-китайски… И богатство — уважаемо, и хуацяо уже сами переезжают обратно в империю, и капиталы свои помаленьку переводят. И бок о бок стоят дворцы пионеров и дома миллионеров. А вот в центре Пекина в прошлом году сносили очередную порцию хутунов (не то чтобы трущоб, но домишек, которые мы бы отнесли к трущобам) и жителям предложили переселиться в новостройки за шестое кольцо (кстати, вокруг Москвы уже было одно кольцо, когда вокруг Пекина не было ни одного; а сколько вокруг Москвы сейчас? при этом Москва самый богатый город России, а Пекин далеко не самый богатый город Китая). И народ не восхотел переселяться из центра так далеко. И устроил бучу. И его стали переселять куда ближе. То есть партия, зараза тоталитарная, пошла навстречу чаяниям подданных; а как идут навстречу чаяниям граждан демократической России наши (национальные? ох нет! ох весьма интернациональные! и это еще вопрос, государства каких наций они будут строить в РФ, если дойдет до такого строительства) жилищные, и не только жилищные олигархи?”
Текст Яковенко: “Он (подданный империи. — В. Р.) давим неустроенным бытом, очередями, бесконечными и изнуряющими поисками самого необходимого, тотальным хамством: на коммунальной кухне, на работе, в ЖЭКе, в троллейбусе”.
Ремарка: “То есть получается, что образ империи — это всего лишь воспоминания о советской реальности, которая на самом деле в этом отношении сейчас не изменилась, а кое в чем даже и усугубилась — и хамство, и бедность, и неустроенный, чудовищный быт большинства населения, доживающего свой век в догнивающих бараках еще советской (все ж таки советской!) постройки”.
Текст Яковенко: “Необходимо реабилитировать частного человека, поднять мир приватных ценностей. Объяснить людям, что стыдно быть нищим, стыдно жить в распадающемся доме. Стыдно на кухне за рюмкой чая рассуждать с друзьями о Небесном Иерусалиме, в то время как жена бьется над неустроенным бытом в разваливающейся квартире”.
Ремарка: “Именно такой быт отчетливо выписан Мартином Бубером в └Гоге и Магоге” применительно к еврейскому местечку в Польше начала позапрошлого века, только так жили не русские имперцы, а, напротив, лишенные в ту пору своей государственности евреи — и именно благодаря такому их мировосприятию, как демонстрирует замечательный мыслитель и писатель, они сумели уцелеть как великий народ, на протяжении тысяч лет вовсе не имея не то что своей империи, но даже своего национального государства. Не утверждаю, что так жить надо обязательно или что только так надо жить, чтобы сохраниться. Но утверждаю, что далеко не все так просто, как пытается показать Яковенко”.
Ремарка: “Эти определения относятся только к золотому миллиарду, который имеет к тому же тенденцию уменьшаться. То есть все представления об империи — это отрыжка жизни в СССР, а все представления о национальном государстве — это взгляд старца на западноевропейскую Сусанну…”
Текст Яковенко: “Традиционно-имперская идентичность носит конфессиональный (идеологический) характер, в то время как национальная внеидеологична. Для специалистов тезис этот достаточно очевиден”.
Ремарка: “Если единственной демаркационной линией между империей и национальным государством служит наличие или отсутствие идеологической идентичности, тогда и впрямь современные США всерьез претендуют на принадлежность к империям. Сколько я могу издалека судить, тот, кто не привержен американской мечте и вере в особую миссию Америки — реализовать истинные свободы и любой ценой даровать их остальному миру, тот в самих же Штатах воспринимается не вполне американцем… А если вспомнить, что в империях народ должен быть бедным и иметь неустроенный быт — о, бедные американцы!”
Текст Яковенко: “Пока немцы были людьми позднего средневековья, честный протестант резал доброго католика. Когда же немецкий народ перешел к стадии национального государства (пережил секуляризацию), данное различие утратило актуальность, стало частным делом”.
Ремарка: “Ну и где в Германии была империя — у католиков или у протестантов? У кого империя была во Франции — у католиков или у гугенотов? У кого империя — у суннитов или у шиитов? Как связаны тут религиозная рознь и имперская идентичность? В Российской империи религиозная принадлежность тоже была частным делом! Конечно, антипатии к иноверцам имели место, и в современной, скажем, Германии таких антипатий натурально меньше — но это лишь потому, что сейчас в просвещенных странах вообще на вопросы веры, Бога, неба и пр. стало куда в большей степени наплевать даже самим верующим, чем полтораста лет назад. А вот посмотреть на мирную Голландию — как они вдруг начали мечети жечь! Потому что вдруг стало НЕ ПЛЕВАТЬ… Что ж, там вдруг империя возникла, что ли?”
И так далее…
Ах, какой можно было бы диспут затеять! Ты упростил — нет, ты упростил… Ты принял должное за сущее — нет, ты принял должное за сущее…
Но мне вдруг это стало скучно.
Простой мысленный эксперимент. Насколько я понимаю, из концепции самого же И. Яковенко следует, что власть может соблюдать нейтралитет по отношению к составляющим население этническим группам только либо в империи, либо в устоявшемся национальном государстве. Собственно, национальные государства в стадии становления мы сейчас наблюдаем практически во всех бывших братских республиках: государство там беззастенчиво и мускулисто держит сторону титульных наций во всем. Можно себе представить такое положение в Российской Федерации? Гласную и гордую русификацию, объявление трети населения негражданами, административное выдавливание нерусских из вузов и бизнеса и прочие прелести? Боюсь, нет. Российское государство, на мой взгляд, явственно обязано быть над нациями, иначе — тотальный карачун. В то же время устоявшимся национальным государством оно не является — уже потому хотя бы, что в противном случае Яковенко не призывал бы его строить. Следовательно, простым методом исключения мы получаем, что оно — империя. И дело не в том, что я призываю вернуться к строительству империи, — дело в том, что мы живем в империи, и этого изменить (пусть даже — к сожалению) в исторически обозримом времени нельзя.
Но даже и это не важно!
Важно только одно — что конкретно можно и нужно делать.
Ни на один вопрос моей статьи И. Яковенко не ответил. Не ответил ни на вопросы косвенные, заданные путем вбрасывания не учтенных, как мне представляется, его концепцией фактов или их интерпретаций, ни прямые, типа “какая из теории следует практика?” Он с некоторыми уточнениями вновь изложил свою концепцию, а потом вдруг ни с того ни с сего постарался поставить мне как можно больше диагнозов (“я… не верю моему оппоненту… он лукавит… мой рецензент эмоционально разогревается… выговаривает прежние обиды… моим оппонентом овладевает извращенная логика… которая изобличает в нем…”). Увлекшись этим психоанализом, И. Яковенко только в последней фразе своей работы призвал поговорить наконец о главном — и умолк.
Я не лукавлю. Я совершенно открыто надеюсь, что мой народ способен выиграть эту борьбу. Но если он проиграет, я не собираюсь обижаться на другие народы; не заслуживает счастья и свободы тот, кто может отстаивать себя и свои интересы лишь из-под палки тирана или, в лучшем случае, с его высочайшего дозволения. А имперец я или националист — пусть об этом болит голова у тех, кто будет мне эпитафию писать. И извращенная логика владеет не мной, а именно теми, кто на просторах бывшего Союза вовсю строит национальные государства: кто против наших — тот изменник, это их позиция, не моя; своим гротескным примером я только эту дикость, недопустимую для нас, и хотел показать.
Из моей теоретической позиции следует, что русскому народу надо учиться выживать и держать планку в условиях империи, в которой он уже не в состоянии доминировать по старинке; из нее следуют (и их легко вычислить, если к этому есть желание) совершенно определенные меры, которые в общем можно назвать мерами повышения конкурентоспособности русской нации в условиях неизбежно многонациональной страны и неизбежного наднационального нейтралитета государства. Ничего в таком подходе нет зазорного и грешного: все остальные народы нашей империи только таким повышением и заняты.
Из моей позиции следует, например, что русские совершенно сознательно должны перенести здоровую, отнюдь не националистическую (в конце концов, даже в одной семье братья частенько конкурируют, стараются опередить друг друга, и это им только помогает в жизни) конкурентную борьбу из родильных домов, где у русских, по крайней мере сейчас, нет ни малейших шансов, в школы, в вузы, в науку, в менеджмент, в умение рассчитывать, организовывать, планировать и придумывать. Из моей теоретической позиции следует, что русский бизнес (и всякий иной в РФ, заинтересованный в сохранении русской нации, которая ценна уже хотя бы тем, что волей-неволей обречена по мере сил быть стабилизатором государственности) не может найти лучшего применения своим перспективным гуманитарным программам, своим свободным миллионам, чем учреждение стипендий, грантов, образовательных фондов, частных вузов именно для одаренных русских. Государство в империи такой избирательности позволить себе не может — а частные лица, набившие мошну братья по крови (на общем бизнес-фоне, увы, довольно немногочисленные, но все же не напрочь же отсутствующие!), могут вполне.
Из моей теоретической позиции становится ясно, что так называемые русские националисты самого неприятного для меня пошиба, уровня РНЕ или НБП, неприятны не просто потому, что неприятны, а потому, что они суть погубители русской нации, ибо в очередной раз призывают не к перспективному делу, не к тем занятиям, за которыми будущее, а опять к борьбе, понимаете ли, с оружием руках, к экспроприации, к мордобою и перестрелкам — словом, провоцируют русских и впрямь поголовно стать (и перед всем миром себя выставить) уголовными преступниками, тупыми человеками с ружьем, бандитами, гонителями и грабителями мирных и интеллектуальных маленьких, но гордых народов, тихо себе занимающихся консюмеризмом всяким…
Много чего из нее следует.
А что следует из теоретической позиции И. Яковенко?
Я не знаю. Я честно пытался понять, вычитать хотя бы между строк — тщетно.
А это не годится.
Есть хорошее выражение в русской духовной традиции: лукавое мудрование.
Не хочу, чтобы наш спор выродился в него.
Потому что пока мы тут мудруем, Бонапарт не просто “переходил границу” — он ее давно перешел и уже стоит на подступах к Смоленску. И это — в пору, когда Денис Давыдов объявлен руссофашистом, Барклай-де-Толли отъехал на историческую родину, Багратион увлекся было строительством грузинского национального государства, стал там министром обороны, но быстро поссорился с Шеварднадзе и по сей день сидит в эмиграции тише воды, ниже травы, а Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов аккурат на той неделе продал свой последний орден, чтобы еще два-три месяца хоть как-то сводить концы с концами.