Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2005
Новикова О. Четыре Пигмалиона: роман / Ольга Новикова. — М.: Зебра Е, 2005. — 429 с.
Типический человек в типических обстоятельствах” — так говорит Ольга Новикова о своей героине Гале (от Галатея) в новом романе “Четыре Пигмалиона”. Так ли это на самом деле? И кого выводит автор в образе Галы — героиню нашего времени или человека, который поспешил родиться и попал в ту среду, которая вроде бы и не выталкивает, но и не принимает безоговорочно?
“Ее мужчины, как скульпторы, отсекали от нее, живого куска живой природы, лишнее, ненужное, нарушающее гармонию. Резцом по плоти — конечно, больно. Но она вытерпела. Наверное, понимала, что без этой операции она бы не стала сама собой, зачахла”. По сути дела, весь роман не что иное, как постоянное рождение героини, иногда мучительное, иногда радостное, но всегда осмысленное: и боль, и горечь, и радость необходимы для того, чтобы не застыть красивым, но холодным и бездушным куском мрамора. Ей требуется постоянное подтверждение своей живой природы: если мне больно, значит, я живая. Мифологический подтекст раскрывается автором сразу, задается безоговорочно и недвусмысленно. Собственно, тема Галатеи и Пигмалиона становится отправной точкой романа, но не иллюстрацией и даже не интерпретацией мифа. У Ольги Новиковой другая цель: мифологический сюжет строится заново, и на оси координат, начерченных с помощью мифа, отмеряются другие значения — не на плоскости листа, а в пространстве. В пространстве современной жизни и современного мировосприятия.
Сама тема любви, как волшебной силы, которая способна оживить даже камень, не нова. Но что — или кто — делает женщину женщиной? Автор утверждает, что дело рук самой женщины. Как известно из мифа, Пигмалион у Галатеи был один — тот, кто сумел разбудить камень к жизни (с помощью богов, конечно). Галатея — предмет, который выбрали и которому не оставалось ничего другого, как подчиниться выбору, остаться с тем, кто ее выбрал. Мифология изначально лишает Галатею свободного выбора. Разреши ей боги такое своеволие, и кто знает, чем бы мог закончиться миф! Ольга Новикова строит свое повествование, исходя из совершенно противоположной точки зрения. Это не Пигмалионы выбирают Галатею, это она их выбирает и сама сознательно идет под резец скульптора. “Ты, скульптура холодная и молчаливая, разрешения и не спрашивала”. Современная Галатея не просто позволяет скульптору придавать форму “холодному и молчаливому” камню, а, пожалуй, даже управляет этим процессом. Возможно, отчасти неосознанно, интуитивно, возможно, пока не догадываясь, что скоро в процесс создания и одушевления вмешается резец — а резать-то придется уже по живому. Некоторые ее Пигмалионы — люди вполне обычные и даже в чем-то слабые. Известный лирический поэт, фронтовик, в черной повязке слепого, “Гомер” — иронизирует муж Галы. Общение, прогулки, чтение по телефону запрещенных Оруэлла, Набокова, Пастернака. Кто кого здесь лепит, творит, выдумывает? Отношения между персонажами остаются на грани описательности, чувства не показаны, о них — рассказывается. Прохладную кипяченую водичку в графине выдать за бурлящую горную реку не удается. Автор безжалостно выносит приговор: этой “шестилетней человеческой связи” стоп-сигнал не нужен. Что-то есть в этой связи искусственное, ненатуральное, пока еще — не живое и не человеческое, видимость любви, туман, морок. Галатея пытается оживить Пигмалиона, заставить его почувствовать себя творцом. Но в этот раз не удается. Чья это нечувствительность — его или ее? Она и сама не знает. “А что ей известно хотя бы про этот поворот? Непонятно даже, разбилась она, или удалось удачно вывернуть руль?”
Героиня в роли Галатеи обречена на поиски. Возможно, когда она была неодушевленной скульптурой, ей вполне хватало себя самой. “Принудительное одиночество — тяжелая штука в любое время, а теперь оно казалось Гале просто непереносимым”. Рождающаяся душа требует заполнения пустоты, но конкретные мужчина и женщина оказываются в разных временных пространствах. Оба и не пытаются идти навстречу друг другу. Похоже, их вполне устраивает параллельное существование: вроде бы рядом, но отдельно. Душа душе — потемки, бродя с завязанными глазами и надеясь неумышленно натолкнуться друг на друга.
“Разлюбила или придумала, что разлюбила?” — спрашивает себя Гала. Скорее так — придумала, что любила, приняв сострадание, любопытство, да просто душевное расположение за любовь. “Не две истории любви, а две истории страданий”. Но Гала уже знает способ излечения и сохранения себя. “От первой боли излечилась только тогда, когда роман написала”. Вот за что нужно благодарить трех Пигмалионов — и Гомера, и Киплинга, и Чигорина — за боль, дающую силы для того, чтобы писать.
Второй роман “Три товарища, Агаша, старик” — о том самом “нашем” времени, которое начинается здесь и сейчас. Возможно, это попытка показать направления развития молодой интеллигенции, проанализировать связь поколений, дать некоторый комплекс идей и мнений, подумать над вопросом “кто есть я?”. Трое друзей — литератор, историк и математик, профессор университета и его дочь живут в соответствии со своими представлениями о жизни. Что заставило их находиться рядом, вместе? Может быть, их общая положительность? Кажется, что автор почти не дает возможности персонажам для развития их характеров в какую-то иную сторону. Наиболее живым и непосредственным среди них выглядит Митя, именно потому, что автор позволяет ему быть таким, каков он и есть в жизни. Мелкие слабости (любит хорошо поесть) и мелкие грешки (очень любит женщин) делают характер персонажа более достоверным. В сверхположительных Ивана, Алексея и Агашу как-то не очень верится. Слишком они хороши не только в каком-то глобальном смысле, но и в малых поступках. Слишком правильны, чтобы можно было безоговорочно поверить в их реальность. Не оставляет ощущение того, что автор знает совершенно все про своих героев, и это знание походит на кроссворд, в клеточки которого уже вписаны правильные ответы.
Герои пытаются решать многие сложные вопросы современности, занимаются поиском себя в этой жизни, участвуют в тех событиях, которые еще не стали историей — Норд-Ост, терроризм. Их отношение к тому, что происходит в жизни, неоднозначно, но они стараются не избегать болевых точек. Может быть, именно в этом романе Ольга Новикова попыталась показать жизнеспособность в современной литературной ситуации абсолютно положительного персонажа? Вопросы, которые занимают молодых героев, требуют подчас немедленного решения, и автор показывает, что в данной ситуации принимаемые решения не могут не быть однозначными. На страницах романа идет мучительный монолог героев, который почти не распадается на отдельные голоса Мити, Алексея, Ивана. Внутренний монолог в романе — единый поток, один речевой жест, который не персонифицирован. Это — не роман событий (хотя событий в нем происходит достаточно много), а роман размышлений, роман выбора. Выбора не между плохим и хорошим, а между хорошим и лучшим.
В некоторых местах романа возникает эффект театрализации, маленький личный театр одного актера, смысл существования которого для персонажа еще не очень ясен, но довольно понятен для автора и читателя. Персонаж становится и актером, и зрителем, выходит на внутреннюю сцену не показать себя, а поговорить о себе с собой. Не потому ли эти монологи так неотличимы друг от друга, что они произносятся не от лица конкретного человека, а отражают точку зрения целого поколения, которое формирует общественную среду и формируется вместе со средой?
Ольге Новиковой удалась и еще одна вещь — удачное балансирование на грани описательности и рефлексии. Ей удается на основе очень личностного жизненного материала создавать тексты, несомненно выходящие за рамки только повествовательности. Такой удачный баланс стал возможен благодаря умению рассматривать событие с точки зрения психологии и философии человеческих отношений.
Почти вся проза Ольги Новиковой составляет один большой роман ее жизни. Она не старается что-то придумывать. Но это не автобиографическая проза. Автор ничего не скрывает не потому, что ей нечего скрывать, а потому, что это было и именно поэтому имеет право на существование. Речь не о прототипах, хотя они вполне угадываемы. Речь о той степени искренности и откровенности перед собой, когда нельзя слукавить. И, может быть, труднее всего привыкнуть к искренности автора. Не показной, а той, которая не щадит себя самого. Очень важно и то, что все в прозе Ольги Новиковой взаимосвязано, каждый роман не дополнение и даже не продолжение предыдущего, а придание большей объемности уже существующего. Особенно сильно это проявилось в “Четырех Пигмалионах”, где читатель сможет собрать воедино все нити, ведущие от “Мужского романа” через “Женский роман” к “Мужскому-женскому” и в конечном итоге — к “Четырем Пигмалионам”. Наложение смежных пространств усиливает детализацию событий. И оказывается, что на самом деле речь идет об одной женщине и одном мужчине, только между ними и существует самая надежная человеческая связь. Это не Галатея и Пигмалион, а Адам и Ева, изначально предназначенные друг другу, которым никуда от этого не деться. Четвертым Пигмалионом, почти всегда остающимся в тени (а может быть, первым и единственным?), оказывается тот человек, которого и автор, и сама Гала называют незатейливо и просто — муж. Это множественное повторение одной и той же судьбы — Клава и Константин (“Мужское-женское”), Женя и Саша (“Женский роман”), Ава и Рес (“Мужской роман”), Гала и муж (“Четыре Пигмалиона”). Именно он понимает и принимает все именно так, как это необходимо женщине, живущей рядом с ним. А все остальное — преходяще, как снег, туман, дождь. Хотя все остальные ценны именно тем, что разнообразят жизнь, приносят радость и ощущение новизны, так как каждый снег, дождь, туман — другой, непохожий на прошлый. Но рано или поздно человек возвращается домой. И главный мужчина в романах Ольги Новиковой — тот, кто дает это ощущение дома, надежности и защищенности, после чего опять можно выходить на улицу к своему горизонту, и радоваться новому дождю, снегу, туману, радуге, и знать, что есть тот дом, который тебя не предаст.
“Сама она не то чтобы знала — откуда? — а чувствовала, что ее горизонт впереди, что он не колючая проволока, а всего лишь условная линия. Черта, проведенная природой, чтобы обуютить пространство, чтобы у не слишком смелых людей (то есть не гениев) не перехватывало дух от пребывания на бесконечном просторе”.
Галина Ермошина