Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2005
Подход ученого
Б. Ф. Егоров. Воспоминания. — СПб.: Издательство “Нестор-История”. СПбИИ РАН. 2004
“Слава Богу, слава Богу! Конец XX века начал опять приучать к относительно массовому созданию дневников и воспоминаний”. Готов вслед за автором этих строк — Борисом Федоровичем Егоровым — признать неоспоримую ценность подобного рода литературы, функция которой, помимо прочего, заключается в обеспечении (казенное слово, да еще всяк норовит произнести его с ударением на третьем слоге — позор!) нашего культурного наследия. Слышу и возражения: мол, воспоминания сегодня пишут в основном артисты — достаточно зайти в любой книжный магазин, и в глазах зарябит от ярких обложек. И пишут для того, чтобы развлекать — в книгах этих баек и анекдотов больше, чем фактов. Но позвольте, разве не из баек и анекдотов прошлых столетий черпаем мы информацию о великих мира сего? И разве не так рождаются легенды?
И откуда, как не из мемуаров, узнаем мы о нравах и быте давно минувших дней? Вспомните хотя бы, какие книги использовал Ю. М. Лотман при создании своего комментария к “Евгению Онегину”. Так что не только развлекать, но и просвещать призваны наводнившие книжные магазины воспоминания в ярких обложках. Обложка же книги Егорова способна смутить даже самого нескромного мемуариста. Она не глянцевая, и портрет автора на ней отсутствует. Зато главное здание Академии наук сразу дает понять, кто есть кто. Хорошая находка дизайнера (или сам автор подсказал?).
На первый взгляд, книга Егорова может показаться парадоксальной. Любой, прочитавший ее, скажет, что она четко делится на две части — воспоминания детские и воспоминания взрослые. И если в воспоминаниях детских автор с дотошностью истинного ученого, скрупулезно, до мельчайших деталей выписывает факты из истории своей семьи и собственные детские переживания, то во второй части книги о себе почти ни слова, о личной жизни вообще ничего, зато о коллегах по цеху много и подробно. Таким образом, складывается впечатление, что два раздела книги между собой логически не связаны.
Но никакого парадокса здесь нет. Если внимательно вчитаться в сказанное автором, и, что называется, полностью проникнуться атмосферой книги, то обнаруженные сходства как в описаниях судеб близких и дальних родственников, так и судеб коллег и друзей неизбежны. Все дело в отношении Егорова к окружавшим его людям. Вот он пишет о своих предках, нисколько не смущаясь тем, что рассказ о них может затянуться: информация о предках со стороны матери, например, сохранилась со времен ее прадеда. Ни один родственник не обойден вниманием, и ни один факт не опущен.
А вот вторая часть книги. Как пример возьмем главу о Ю. Г. Оксмане. И здесь не забыт ни один факт из отношений автора с известным ученым. Глава называется “Ю. Е. Оксман и Тарту”, и все творческие связи, а порой и разногласия, которые возникали у Оксмана с тартускими филологами, доведены до сведения читателя. Вывод напрашивается сам собой: для Егорова воспоминания о предках, равно как и отношения с друзьями-коллегами, и есть выражение собственного “я”. В своих корнях, в своей работе находит он источник для поддержания сил и не мыслит собственного существования вне этого контекста. Пожалуй, данное качество и называется скромностью, и подобная скромность выгодно отличает воспоминания Егорова.
Фотографии, которыми снабжена книга (сегодня ни одни воспоминания не выпускаются без фотогалереи), только подчеркивают скромность автора: на них больше героев из его воспоминаний, нежели его самого. Но есть в подборке этих фотографий что-то, что заставляет читателя разглядеть сквозь малознакомые и совсем незнакомые лица то самое авторское “я”, которое трудно скрыть. Так, любуясь цветущим и ухоженным садом, человек составляет впечатление о садовнике, который этот сад вырастил.
Есть в книге Егорова главы, которые я бы назвал главами-исключениями. Первая из них с интригующим названием “Найти бы в КГБ мои листовки” словно подводит черту под одним из основных лейтмотивов воспоминаний. Лейтмотив этот — крайнее неприятие советской власти — то и дело проскальзывает в книге. Не скрою, что меня это бесконечно радует, так же как смущают реверансы некоторых деятелей культуры в сторону коммунистического прошлого. Яркие примеры, которые приводит Егоров, примеры гонений на ученых с мировыми именами, дают ему полное право быть судьей того режима, при котором он проработал большую часть своей жизни. Глава же о листовках и КГБ — грозное напоминание, в чем-то даже и предостережение будущим поколениям. А может быть, что совсем грустно, и констатация факта. Другая глава — “Вместо воспоминаний о Ф. Я. Прийме” — выбивается из общего контекста тем, что здесь автор не отмечает заслуги ученого, а обличает его. Обличает в фальсификациях (например, Прийма писал, будто бы Белинский высоко ценил творчество Тараса Шевченко). Видно, не мог Егоров в своих воспоминаниях обойтись без этой главы, счел, что без нее картина будет неполной. Но злости в его словах о Прийме вовсе нет, напротив, автор пишет и о трагической судьбе придворного филолога, и о трогательном его отношении к собственной жене. Нет, в беспощадности к своим героям Егорова упрекнуть трудно.
И напоследок достаточно любопытная, на мой взгляд, деталь. Выше я уже говорил, что обо всем в своей книге Егоров пишет с дотошностью ученого. Это действительно так. Подход автора к любой теме — это прежде всего подход ученого. И открывая главу “Сны”, посвященную, казалось бы достаточно интимной и, кроме того, экзистенциальной стороне жизни (главу из раздела о детстве), с недоумением натыкаешься на слова: “Сны — необъятно интересная культурологическая проблема”. Что тут сказать? Человек с научным складом ума всегда остается таковым.
Среди читателей книги наверняка будут и скептики, которые скажут, что заметки о Лотмане, Проппе, Макогоненко интересны только узкому кругу специалистов. Я же скажу так: воспоминания нельзя оценивать по степени известности их героев среди читателя. Здесь совсем иные правила игры. Любое прошлое, зафиксированное на бумаге, ценно. И чем дальше от нас это прошлое, тем богаче становится человек, прикоснувшийся к нему.
ВИТАЛИЙ ГРУШКО